Текст книги "Анекдот о вечной любви"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Пришлось закрыть глаза, чтобы желудок успокоился. Зинаида тем временем сделала мне укол, довольно болезненный, и поставила капельницу.

– Вообще-то, вещички твои жениху отдали, – продолжала свой бесконечный монолог медсестра. – Ох и лютый мужик у тебя! На доктора с кулаками как попрет! Но наш Бох – мужик тертый и не таких успокаивал. Вот слушай, случай был лет десять назад… Ну, когда бандиты бесчинствовали повсюду. Привезли к нам, значит, братка одного. Раненого. А Евгений Арсеньевич как раз плановую операцию проводил. Так бандюги эти прямо в операционную завалились! Спасай, говорят, лепила, другана нашего. Выживет – слава и деньги, помрет – и ты следом отправишься.

– И что Бох? – я против воли заинтересовалась рассказом медсестры. Тошнота прошла, но голова по-прежнему кружилась. Ко всему прочему, неудержимо захотелось спать. Возможно, я бы и заснула, но желание услышать продолжение героической саги об отважном хирурге оказалось сильнее.

– А что Бох? – вроде бы удивилась Зинаида. – Послал, разумеется…

– Куда?

– Ну… Сперва по матери, а потом к другому хирургу. Между нами говоря, – понизила голос словоохотливая медсестра, – у парня-то пустяковое ранение было, всего лишь ляжку ему прострелили. Так что жених твой притих на некоторое время.

Что-то в словах медсестры заставило меня насторожиться: это что же должно было произойти, чтобы сверхактивный Петруха притих?

– В каком смысле? – пролепетала я, всерьез озаботившись судьбой приятеля.

– Да ты не волнуйся, ничего страшного. Твой-то, когда с кулаками на Боха набросился, сильно возбудился. Арсеньевич его и успокоил…

– Как?!

– Обыкновенно: кулаком в глаз – и успокоительный укол в задницу. Отдыхает твой жених.

– Он не жених, он – Петька, – поправила я Зинаиду, после чего силы меня покинули окончательно и наступило спасительное небытие.

«Должно быть, я лунатик. Точно, точно, лунатик! Иначе чем объяснить, что волшебный Зиночкин коктейль не действует? По идее, мне сейчас следует спать, а я вот лежу, сама с собой разговоры разговариваю и таращусь на естественный спутник Земли, как таракан на дихлофос. А главное, в голове – ни единой мысли! Наверное, я все-таки сильно башкой тюкнулась и весь ум отшибла напрочь. Теперь буду жить овощем. Прощай, ТЭФИ! И ты, Пулицеровская премия, прощай…»

Луна занимала добрую половину больничного окна. Широкая серебряная дорожка тянулась прямо к моей кровати. Минут десять я усердно изучала неровности лунного рельефа и прикидывала, где именно высадились американцы и на фига им это было нужно. Размышлять далее по этому поводу помешал тревожный сигнал организма. Он требовал немедленного освобождения от накопившихся излишков жидкости.

Существовало два пути решения проблемы. Первый – самый легкий: нажать кнопку вызова медсестры. Зинаида явится злая, как цепной пес, оттого, что ее посмели потревожить глубокой ночью, подложит под меня холодное судно, и дело будет сделано. Второй способ: самостоятельно доковылять до туалета, благо он находится здесь же, в палате.

– Мы не ищем легких путей. Славные комсомольские традиции следует соблюдать, – убеждала я сама себя, со стоном поднимаясь с кровати, – комсомольцы, как известно, сперва придумывали себе трудности, а потом героически их преодолевали. Пойду-ка и я их проторенным путем.

И ведь пошла, мужественно борясь с тошнотой и болью во всем теле. Хорошо хоть до туалета было значительно ближе, чем до светлого коммунистического будущего, вернее, прошлого.

Свет в удобствах я не включила, решив, что мимо горшка не сяду, да и естественного лунного освещения вполне достаточно. Балдея на унитазе, изо всех сил гордилась как собой, так и комсомольцами, а заодно и пионерами-героями. Приятное занятие прервал осторожный звук открываемой двери. Я было решила, что с ночным дозором нагрянула бдительная Зинаида, но тут же отмела эту мысль. С чего бы Зинаиде красться в темноте? Да и вообще, медсестра наша – дама не робкого десятка, и днем и ночью в палату заходит, как хозяин. Затаив дыхание, я наблюдала за поведением неожиданного гостя в приоткрытую туалетную дверь.

А вел он себя странно, если не сказать – подозрительно.

Тенью пришелец скользнул к кровати, на которой должна была лежать я. На фоне большой круглой луны внушительный силуэт гостя выделялся очень отчетливо.

«Интересно, что он собрался делать? – озадачилась я. – Может, это мой тайный поклонник? Вряд ли. Нет у меня поклонников, ни тайных, ни явных. Да и не являются поклонники, аки тати в нощи. Тут что-то не то…»

В задумчивости я поскребла перебинтованную голову, скривилась от боли, схватила эмалированное судно на случай, если придется иступить в неравную схватку, и притаилась в своем убежище.

Тем временем мужчина совершил несколько манипуляций, окончательно сбивших меня с толку. Вместо того чтобы проверить наличие меня под одеялом, он извлек из кармана нечто, по виду похожее на шприц (из моего укрытия определить точно было затруднительно), после чего вставил иглу в капельницу и, удовлетворенно ухнув, надавил на поршень. Капельницу еще с вечера подготовила заботливая Зинаида, сказав:

– Я утречком загляну. Вставлю тебе иголочку, даже не разбужу, вот увидишь. Натренировалась, поди, за двадцать лет. Ты будешь спать, лекарство – капать себе потихоньку, а я каждые десять минут проверять стану.

К счастью, Бох поставил мне подключичный катетер, потому что мои вены не годились для вливания. Это значительно облегчало задачу медсестры по введению в меня лекарственных препаратов через капельницу. Действия гостя мне не нравились. Я хмурилась и с трудом сдерживалась, чтобы не наброситься на него со своим грозным оружием.

– Порядок, – изрек пришелец, после чего аккуратно извлек шприц из резиновой пробки большого пузырька с лекарством и, надев на иглу наконечник, убрал его обратно в карман.

А потом вдруг произнес загадочную фразу, которая еще довольно долго не давала мне покоя: – Три ноль в мою пользу! То ли еще будет…

Сказать, что я испугалась, – значит сказать неправду. Я не боялась, а просто тряслась от страха, особенно в тот момент, когда гость задержался в непосредственной близости от моего убежища.

«Что такому бугаю какое-то судно? – думала я, выстукивая зубами „Танец с саблями“ из балета „Спартак“. – Даже жалко больничный инвентарь портить – погнется ведь!

А башка-то как раз уцелеет. Да и не смогу я, наверное, живого человека судном по голове… Не по-христиански это как-то…»

Пока я рассуждала подобным образом, незнакомец покинул палату. К немалому моему облегчению, причем не только моральному.

Когда я добралась до кровати, во всем теле наметилась непонятная слабость, а также дрожание всех конечностей, включая голову. В свете пуны капельница выглядела особенно зловеще и напоминала средневековую дыбу.

Дальнейшие мои действия можно объяснить разве что сотрясением мозга и, как следствие, помутненным сознанием. Я аккуратно сняла бутыль с лекарством со штатива, после чего вылила ее содержимое… в судно – никаких других емкостей в палате не оказалось. Затем набрала в бутылочку обычной воды из-под крана и снова закрепила ее на штативе. Все эти нехитрые действия отняли у меня массу сил. Минут десять я сидела на краешке кровати, дыша, как загнанная лошадь, которую следовало бы пристрелить – из гуманных соображений. Как только силы более или менее восстановились, я улеглась в кровать, перекрестилась, а потом нетвердой рукой шарахнула капельницу об пол и заголосила благим матом.

– Что ты орешь? – через довольно длительный промежуток времени в палате возникла сонная Зинаида. – Всех больных перепугала. Не-ет, я точно переведусь в морг! Там спокойно, тихо, клиенты не орут, опять же, процедур им никаких не надо… Ой, что это? Ты, что ль, капельницу кокнула?!

– Я случайно, – робко пискнула я, натягивая одеяло по самые брови и уже оттуда немедленно пояснила: – Сон страшный приснился: будто кто-то проник ко мне в палату и подменил капельницу. Вот я ее и махнула на всякий случай. Зиночка, я вдруг подумала: а что, если это был не сон?! Вы ничего подозрительного не заметили? Ну, может, мужчина какой молодой ко мне приходил…

Глаза медсестры приобрели очертания чайных блюдец, а из груди ее вдруг вырвалось негодующее рычание:

– Никогда!!! Я на дежурстве никогда не сплю, мимо меня муха не пролетит, не то что мужчина!!!

Заспанная и слегка помятая физиономия медсестры красноречиво свидетельствовала о ее бдительности. Сразу стало ясно: при наличии определенного желания мимо ее поста запросто проскользнет незамеченной небольшая армия под командованием террориста-камикадзе. Но я не стала заострять на этом внимания, а обратилась к медсестре с вопросом:

– Зиночка, вы не знаете, где мой… кхм! В смысле, Петька?

– Дома уже твой Петька. Грозился с утра пораньше явиться, да кто ж его пустит, буяна такого?

– Зиночка, голубушка, мне очень нужно с мим поговорить! – взмолилась я, слабо надеясь на положительный ответ. Так оно и вышло: Зинаида посмотрела на меня, как на душевнобольную, и величаво выплыла из палаты. Вернулась она пару минут спустя с веником и совком, а из кармана нахально выгадывала новая бутылочка с лекарством. При виде ее я невольно поежилась, а потом принялась снова штурмовать неприступную крепость по имени Зинаида. Только на этот раз в ход пошла грубая лесть и откровенный подкуп.

– Зиночка, должна признаться, вы оказались удивительно прозорливой, – со смущением молвила я, сконфуженно опуская глаза, – Петька на самом деле мой жених, и мне очень нужно с ним поговорить. Давайте так договоримся: вы мне разрешите позвонить, а я, когда выйду отсюда, покажу вас по телевизору. Вы, должно быть, знаете, что я на нашем городском телевидении работаю? Могу организовать прямой эфир… «Беседа со знаменитыми земляками». По-моему, звучит! Представьте: вы сидите в студии, звонят телезрители и благодарят вас за ваш благородный труд…

Тут я, конечно, загнула: в прямой эфир Вик Вик меня ни за что не выпустит, для этого у нас специально обученные люди имеются, пофактурнее, чем я. Но на войне, в любви и в искусстве обольщения все средства хороши, тем более если они приносят свои плоды. Зинаида зарделась, глаза ее азартно заблестели, и я наконец услышала долгожданные слова:

– Ладно уж. На вот, – медсестра сняла с мощной шеи старенький мобильник, – только недолго! Я пока еще не Рокфеллер.

– Спасибо! – искренне поблагодарила я женщину и послала ей нетерпеливый взгляд, дескать, соблюди приличия, дай человеку с женихом поговорить тет-а-тет. Слава богу, Зинаида все поняла.

– Ну, поговори со своим Петенькой, – голосом доброй бабушки произнесла она, – а я покуда пойду, кое-какие дела свои поделаю… Может, тебе судно еще дать?

– Нет, нет, не надо! – сердце у меня на миг замерло: там же ценная улика! – Я пока не хочу!

Таинственно моргнув, Зинаида меня покинула.

…Петька ответил сразу, словно и не ночь была на дворе:

– Кто это?

Несмотря на серьезность ситуации, я решила подшутить над приятелем.

– Вас беспокоят из городской больницы, – зажав нос двумя пальцами, прогнусавила я.

В трубке что-то грохнуло, на несколько секунд установилось тревожное молчание, за время которого я успела пожалеть о своей шутке, а потом раздался взволнованный Петькин голос:

– Что с Васькой?! Я хотел сказать, с Василисой Ивановной. Она жива?

– Петь, я жива, – виновато отозвалась я.

Коллега с облегчением перевел дух:

– Фу, дура ты, Никулишна, прости господи! У меня ж чуть инфаркт миокарда не приключился! Вот с таким вот рубцом!

– Извини, неудачная шутка.

– Какие уж тут шутки! Василь Иваныч, у меня для тебя важная информация, можно даже сказать, жизненно важная!

– У меня тоже, Петь, – перебила я коллегу. – И тоже жизненно важная. Слушай, я с чужого телефона звоню, еле удалось медсестру уговорить, чтоб разрешила поговорить с женихом. С тобой то есть…

В трубке опять что-то грохнуло, а я подивилась: какая, однако, у товарища нервная система расшатанная! Завязывать ему надо с ментами дружить! Когда я услышала Петькино сопение, продолжила:

– Твоя информация подождет пока, ладно?

– Валяй…

– Слушай внимательно, Петр. Только не подумай, что у меня проблемы с головой после травмы. Я нахожусь в здравом уме и трезвой памяти…

– Короче, Склифосовский! Сама говорила – времени мало.

– Ага. В общем, Петь, кажется, сегодня меня хотели убить, – я, наконец, смогла сформулировать давно терзавшую меня мысль – и сама похолодела от страха, так что следующие слова Петрухи моего сознания не коснулись.

– Опять? – немного растерянно молвил он.

– Ты должен немедленно приехать ко мне в больницу, слышишь?

– Кто ж меня пропустит ночью? Я утром хотел, да и то не уверен, что после вчерашнего меня будут рады видеть…

– Ты мне нужен не завтра, а сейчас! Придумай что-нибудь, до утра я могу и не дожить! Ты мужик, в конце концов! – в панике зашипела я. – К тому же внештатный сотрудник милиции. Короче, действуй, Петя! Да, чуть не забыла: захвати какую-нибудь одежду для меня и банку.

– Чего? – обалдел Петька.

– Банку. Обыкновенную стеклянную банку с крышкой.

– Пустую? – приятель сегодня проявлял редкостную бестолковость.

– Ну, помести в нее свои анализы!!! Все, Петька, я тебя жду, – сообщила я и отключилась. Вовремя, надо сказать, потому что вернулась Зинаида. В одной руке у нее был шприц, а в другой стакан не то с чаем, не то с компотом. Кажется, мой рейтинг в глазах медсестры взлетел до небес, и теперь больничные блага посыплются на меня как из рога изобилия.

– Поговорила? – Я в ответ кивнула и со словами благодарности вернула телефон его законной владелице. – А я тебе компотику принесла. Попей-ка, Василиса. Имя-то у тебя красивое какое…

– Спасибо, – еще раз произнесла я, на этот раз за компот. Пить и правда хотелось, а еще неудержимо клонило в сон, но спать никак было нельзя: я не сомневалась, что Петька найдет способ попасть ко мне в палату. Немного смущал шприц в руках Зинаиды… После известных событий этот медицинский инструмент вызвал у меня понятное чувство недоверия. Заметив косые взгляды, которые я на него бросала, медсестра пояснила:

– Коктейльчик тебе уколю. Спать будешь, как младенец, и никакие кошмары не побеспокоят.

– Не надо, пожалуйста. От лекарств меня уже тошнит, а завтра еще капельницу ставить. Я засну без коктейля, – желая продемонстрировать, что так оно и будет, я крепко зажмурилась.

– Ну, как знаешь. Жми на кнопку, если что… – пожелав спокойной ночи, Зинаида удалилась.

Чтобы и в самом деле не заснуть, я включила небольшой светильник над кроватью и погрузилась в размышления.

Раньше жизнь моя протекала спокойно, даже безмятежно – между кулинарными шедеврами дорогих телезрителей, советами ветеринара и мечтами о карьере. Самым страшным, что со мной происходило, были традиционные разносы главного редактора. Но случались они по пять раз в неделю, так что у меня успел выработаться стойкий иммунитет.

Однако в последнее время все изменилось. Я оказалась втянутой в какие-то малопонятные события, носящие явно криминальный характер и, как следствие, чрезвычайно опасные для здоровья. И что хуже всего – совершенно непонятно, откуда эта опасность исходит?

Выводы показались мне неутешительными, и я принялась вспоминать свои грехи, а заодно соображать, у кого имелись причины желать мне… смерти? Тут неожиданно всплыло Петькино растерянное «опять» в ответ на мое сообщение о несостоявшемся покушении. Что значит – «опять»? Почему – «опять»?! Выходит, меня уже хотели убить?! Страшное открытие не внесло успокоения в мою душу, наоборот, добавило нервозности, причем настолько, что улежать в кровати не представлялось возможным.

Стараясь не обращать внимания на слабость и головокружение, а также на резкие приступы боли в разных частях организма, я заметалась по палате. Металась я недолго, минут пять, пока меня не посетило озарение, заставившее без сил опуститься обратно на кровать. Чтобы озарение оформилось во что-нибудь путное, я вслух по слогам произнесла:

– Падение из автобуса – не несчастный случай. И Петьке об этом известно!

Утвердившись в этой ужасной по своей простоте мысли, я с еще большим энтузиазмом и отчаянием забегала взад-вперед в ожидании коллеги.

Когда он наконец явился, я уже успела намотать по палате примерную длину экватора и принять решение помочь покушавшимся на меня личностям. Иными словами, покончить жизнь самоубийством. Я уже обдумывала завещание, а главное – куда пристроить любимую Клеопатру (сиротинушку!), как дверь в палату бесшумно отворилась и в проеме возник знакомый силуэт.

– Почему так долго?! – со слезой в голосе воскликнула я, бросаясь навстречу Петьке.

– Думаешь, просто ночью попасть в больницу? – слегка обиделся он. – Шел тайными тропами, через приемный покой. Пришлось даже закон нарушить.

– Закон земного притяжения?

– Почти. Уголовный кодекс.

– Это нехорошо, – копаясь в пакете, принесенном приятелем, попеняла я. – Кодекс надо чтить. И что же ты натворил?

– Взятку дал, – горестно вздохнул Петька.

Я попробовала успокоить бедолагу:

– Ничего, тебе придется дать еще одну, чтобы мы смогли выйти отсюда… Ты что мне притащил?! – возмутилась я, когда содержимое пакета было разложено на кровати.

Для возмущения причины имелись: взору моему предстали Петрухины джинсы пятьдесят шестого размера, его же футболка, кожаная куртка и кроссовки, по виду напоминавшие два разношенных чемодана.

– Что нашел, то и принес. У меня дома не бутик, поди! Я решил, что моя одежда подойдет тебе больше, чем матушкина.

Осознав правоту приятеля и беспочвенность собственных претензий, я быстренько заткнулась: матушка у коллеги – дама таких размеров, что ей впору устанавливать габаритные огни на особенно выдающихся частях тела.

Продолжая ворчать, больше для порядка, я облачилась в маскарадный костюм, иначе и не назовешь. В компании с Петькой мы смотрелись довольно комично: я в одежде с чужого плеча – и Петька с темными солнцезащитными очками на носу в сумерках ночи. Этот атрибут меня развеселил.

– Ты зачем очки напялил? Прямо Джеймс Бонд какой-то, – негромко рассмеялась я.

Вместо ответа Петруха снял очки, явив на обозрение довольно симпатичный «фонарь» под правым глазом.

– Ух ты, класс! Как говорят в народе, подбитый глаз уменьшает обзор, но увеличивает опыт, – польстила я приятелю, догадавшись, что это – последствия встречи Петькиного глаза и кулака Евгения Арсеньевича Боха.

Петруха хмыкнул что-то маловразумительное о том, что шрамы и синяки украшают мужчину, а потом извлек из кармана пустую майонезную банку с крышкой. Я тихо ойкнула – чуть не забыла о важной улике!

За моими последующими действиями Петька наблюдал в состоянии ступора, напавшего на него после того, как я аккуратно, соблюдая величайшую осторожность, перелила содержимое судна в баночку и прочно укупорила ее крышкой.

– Я тебе потом все объясню, – пообещала я коллеге, – а теперь пора. Главное, не нарваться на Зиночку. Ты, кстати, как мимо нее проскочил?

– Как, она тоже здесь? – в свою очередь озадачился Петруха.

– А где ж ей еще быть, раз здесь ее рабочее место.

– Да-а? А как же там? – последовал замысловатый жест рукой в воздухе, который остался непонятен для моего больного разума.

Я нахмурилась:

– Что такое «там»? Там – это где?

– У Шерлока в офисе. По-моему, Зиночка там вполне на своем месте, – плотоядно облизнулся Петруха.

Все ясно: любвеобильный коллега при имени Зиночка сразу видит образ красотки Ьарби из приемной Геннадия Петровича. Вспомнив о Мужчине Моей Мечты, я слегка пригорюнилась и, сочувственно погладив Петруху по руке, молвила:

– Мой бедный друг, твое либидо мешает твоей умственной деятельности! Ну ничего, это пройдет…

– Не приведи господи! – истово перекрестился Петька на капельницу. – Пошли, что ли, Василь Иваныч? Неуютно тут как-то…

И мы пошли. Впереди верный ординарец Петька, а позади, согласно теории знаменитого красного командарма, Чапай на лихом коне, то есть я с беспрестанно спадающими штанами.

Вскоре я поняла, каким образом Петьке удалось проскочить незамеченным мимо бдительной медсестры: на посту никого не было, только одинокая настольная лампа освещала рабочее место Зинаиды. Зато из-за приоткрытой двери сестринской комнаты отдыха доносился мощный храп. Переливчатый, с замысловатыми руладами…

– В синкопе пиццикато на четверть запаздывает, – с умным видом изрек Петр после того, как примерно с полминуты послушал соло в исполнении Зинаиды.

…Второй раз нарушать Уголовный кодекс Петьке не пришлось. В приемном покое, к счастью, все были заняты вновь прибывшим больным – синеньким мужичком в видавшем виде пальтишке, рукав которого насквозь пропитался кровью. Несмотря на это печальное обстоятельство, дядька энергично размахивал руками и, как мог, отбивался от обступивших его врачей, медсестер и медбратьев. В эту минуту им всем было явно не до нас, никто не обратил внимания на странную парочку, по-шпионски втихомолку покидающую больницу.

Как оказалось, Петруха проявил невиданную, но похвальную рыцарскую дальновидность: его собственный «жигуль», ровесник Куликовского сражения, внезапно захворал, потому Петька позаимствовал у какого-то своего приятеля железного коня, не менее древнего, но пока еще более или менее здорового, по имени «Москвич». В машине я со всеми подробностями поведала Петрухе о ночном пришельце. Коллега внимательно выслушал, но удивленным не выглядел. Наоборот, он сосредоточенно кивал, пока я говорила, а когда рассказ мой подошел к концу, удовлетворенно заметил:

– Быстро работают, молодцы! Вась, а ты вообще как… В смысле самочувствия? Голова не болит?

– Опомнился, – проворчала я. – А насчет самочувствия я тебе так скажу: одно копыто я уже отбросила. Если мы срочно ничего не предпримем, второе откинется само!

Пророчество мрачноватое, но – оно недалеко от истины. Я внимательно посмотрела на медный профиль приятеля и, холодея от предчувствий, задала вопрос, не дававший мне покоя последние полчаса:

– Петя, ты ведь знал, что меня хотят убить?

– Знал, – не стал спорить Петька. Я ожидала продолжения, каких-то пояснений, но их не последовало: приятель молчал, сосредоточенно глядя на ночное шоссе. После недолгих сомнений было решено применить в отношении коварного друга оружие массового поражения – я разревелась в голос. Не так чтобы по правде, но с чувством, с толком, с расстановкой. Ординарец сразу заволновался:

– Василь Иваныч, завязывай с мокрым делом, слышь?! Не люблю я этого!

– Ты знал – и не сказал, не предупредил…

Друг называется! – судорожно всхлипывала я, причем уже вполне серьезно.

– Да не знал я, не знал! Я потом уже понял, когда все случилось…

– Это как так?

– Да так! Помнишь, в автобусе я хотел тебя шантажировать? Ну, типа, если бы ты была замужем и все такое…

– Конечно, еще бы не помнить, – давешняя обида присоединилась к свежей, и я зарыдала с удвоенной силой.

– Да не реви ты, ей-богу! – разозлился Петруха. – Слушай дальше. Я камеру-то в карман куртки спрятал, а глазок видоискателя в дырочку для пуговицы просунул. Все, как Шерлок Петрович советовал. В автобусе давка была, ну, и камера-то возьми да и включись! Впрочем, – смутился приятель, – может, я сам забыл ее выключить. Техника незнакомая… Короче, уже дома я просмотрел отснятый материал…

Петруха снова умолк. Не то выдерживал театральную паузу, не то проверял мою нервную систему на прочность. Только напрасно это, мамой клянусь! Я нынче на голову стукнутая, так что терпения у меня совсем нету. Его у меня и при здоровой-то голове не шибко много… В общем, двинула я Петеньке по его богатырской спинушке, чтоб впредь не повадно ему было издеваться над больным человеком, который дважды за день стал жертвой покушения.

Экзекуция оказала на Петруху благотворное влияние – слова из него посыпались со скоростью пулеметной ленты. После литературной обработки и некоторой цензурной правки выяснилось, что за несколько мгновений до несчастного случая за моей спиной отирался молодой мужчина. Детина, жлоб, по словам Петьки.

– Понимаешь, Вась, я сразу обратил на него внимание еще там, в автобусе, – повинился Петька. – Очень уж он не походил на пассажира общественного транспорта. Даже по приблизительным, грубым прикидкам, упакован он тысяч на пять-семь баксов. Такому самое место в салоне «мерса» или «Ауди», на худой конец. И рожа у него, прошу заметить, глумливая.

– Ну, допустим, у тебя рожа тоже не крем-брюле, – заметила я, имея в виду чисто мужское украшение под Петькиным глазом.

– У меня это временное явление, а у него пожизненное, – припечатал приятель и, тяжко помолчав, глухо произнес: – В ментовку идти надо, Василий! К Кольке Зотову. Молодой следак, но талантливый – страсть. У него нюх, как у собаки. И глаз, как у орла.

Предложение друга меня почему-то здорово разозлило.

– Да пошел ты со своим Зотовым!!! – рявкнула я так, что Петька даже подскочил на водительском сиденье. – Дружкам твоим, известное дело, труп нужен. А так – нет тела, нет дела! А я не хочу смотреть на свое прекрасное тело в виде трупа. У меня, между прочим, Клеопатра на руках и папа старенький в деревне под Рязанью! Да и что мы можем твоему Зотову предъявить? Манию преследования? Мол, товарищ… Кстати, кто он по званию?

– Старлей…

– Ага, товарищ старший лейтенант, мы тут ехали в автобусе, и морда одного мужика нам не глянулась! Натурально, подозрительная морда. А еще он рядом отирался в своих дорогих одеждах, после чего Василиса Ивановна из автобуса вывалилась. Даже запись с камеры – еще не доказательство. Болтался парень позади, так ведь толчея какая была! Хрень все это, Петенька!

– Ты не права, Никулишна! Во-первых, Колька – толковый мужик, из новой формации ментов. Во-вторых, на записи почти четко видно, как мужик за твоей спиной проявляет подозрительную активность, совершает какие-то пассы руками, после чего ты вылетаешь из автобуса. Ну, и в-третьих, как я понял, у тебя тоже имеются кое-какие доказательства, что покушение на тебя – не плод буйной дамской фантазии. В баночке ведь не анализы. Или я ошибаюсь?

– Ты гений, Петька! – радостно завопила я, а гений снова подпрыгнул на месте.

– Завязывай, Василь Иваныч, орать-то, – приходя в себя от испуга, проворчал себе под нос Петруха. – Тебя не поймешь: то гений, то придурок, то жених… Ты уж определяйся скорее с моим статусом!

– Гений, гений, – успокоила я приятеля. – Знаешь, что нужно сделать? Ты свяжешься со своим Колькой Зотовым и попросишь его о помощи чисто по-дружески: дескать, Колян, проведи экспертизу содержимого судна. Тьфу, баночки, естественно. Сможешь убедить друга? Он тебе не откажет?

– Возможно, и не откажет. Только если в банке окажется что-то неправильное с его точки зрения, вопросами замучает.

– А мы его – ответами! – беспечно отмахнулась я, потому что в эту минуту меня больше интересовали не вопросы мента новой формации, а содержимое баночки. И еще кое-что: – Петька, мне срочно нужно посмотреть запись из автобуса.

– Думаешь опознать своего ночного гостя? – догадался Петруха.

– Ага.

– Ты же не видела его лица.

– Зато фигуру хорошо разглядела. Очень миленькая, между прочим. Как у древнегреческого атлета. Я такие только в Эрмитаже видела, на шедеврах великих мастеров.

– Это ты говоришь мне, своему жениху?..

В целях соблюдения моей безопасности было решено, что Петруха заночует у меня. Я закрыла входную дверь на все замки и на цепочку, но этого мне показалось мало, и я заставила Петьку пододвинуть к двери еще и тумбочку для обуви, после чего со смешанным чувством облегчения и тревоги улеглась на диван.

Пока Петька суетился в кухне, пытаясь соорудить хоть какой-нибудь ужин (или уже завтрак?) из того скудного продуктового набора, что имелся у меня в холодильнике, я горячо жаловалась Клеопатре на судьбу. Крыса слушала крайне невнимательно, ее больше занимала моя забинтованная голова и клапан катетера, торчавший под ключицей. В спешке, с какой мы покидали больницу, я про него совсем забыла. Надо вытаскивать! Я же не могу ходить с торчащей из меня трубкой!

– Знаешь, Василиса, я отказываюсь от юрдого звания твоего жениха. Уж извини, – заявил Петька, появляясь на пороге.

– Не очень-то и хотелось, – слабым голосом отозвалась я, но заинтересовалась: – А почему?

– Ты не хозяйственная. Разве может в холодильнике у нормальной женщины храниться крем для лица, молочко для тела и упаковка сушеной лаврушки? Ни тебе колбаски, ни пельмешек, даже яиц нету!

– Яйца есть вредно, сплошной холестерин. А колбаса – вообще отрава!

– Серьезно? Знаешь, я бы с удовольствием отравился каким-нибудь сервелатом или, на худой конец, «Докторской». Но за неимением отравы я гречку сварил и кофе. А ты чего кислая такая? Плохо себя чувствуешь?

Петька с аппетитом набросился на гречневую кашу, а меня, по правде сказать, при виде еды затошнило, но кофе я с удовольствием попробовала.

– Ты сможешь достать из меня катетер? – поинтересовалась я у приятеля. Тот поперхнулся кашей и мучительно закашлялся. Я терпеливо дожидалась, когда он снова сможет дышать полной грудью и адекватно реагировать на ситуацию. Наконец Петька обрел дар речи.

– Что, добрый доктор забыл внутри тебя какую-то дрянь? – утерев слезы, предположил умник. – Вот так и получается: доктор насвинячил, а Петька убирай! Я что, ассенизатор, что ли?

– Дурак ты, а не ассенизатор! Никто во мне не свинячил. Бох поставил мне подключичный катетер, чтоб за каждым разом вены не дырявить, так вот его нужно достать.

Примерно с минуту Петька пристально меня разглядывал, таинственно мерцая фиолетовым синяком, а потом с жалостью в голосе произнес:

– Вась, а может, ты зря из больницы сбежала?

– Почему это зря? – не поняла я. Вообще-то, мое состояние здоровья на данном отрезке времени оставляло желать лучшего. Возможно, я и полежала бы еще в больнице под присмотром бдительной Зинаиды, тем более что в ее глазах я недавно приобрела непререкаемый авторитет. Но где гарантия, что коварные «покусители», узнав о постигшей их неудаче, не довершат начатое? В третий раз фортуна может оказаться не на моей стороне.

– Мне почему-то кажется, – осторожно пояснил Петруха, – что голову тебе стоит получше подлечить, а то вишь, как ты думаешь: сам Господь Бог капельницу тебе ставил…

– Говорю же – дурак, – пожала я плечами. – Бох – это не Бог, а врач!

– Вот-вот!

– У врача фамилия Бох. Евгений Арсеньевич Бох. Между прочим, медальон под твоим глазом, – кивнула я на Петькину красу, – его рук дело. Золотые руки, право слово!

– Угу, золотые… Ладно, где эта твоя клистирная трубка? Только предупреждаю, я не профессионал.

– Это не страшно. Ковчег был сооружен дилетантом, профессионалы построили «Титаник», так что не робей, дружище! – с этими словами я с негромким, но жалобным стоном стянула с себя футболку.