Текст книги "Анекдот о вечной любви"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

– …Бурачок для борща нужно брать упитанный. Хилый бурак – сплошная туфта. От него никакого цвета, вонь одна… – почетная пенсионерка нашего провинциального городка Агафья Назаровна Петухова, девяностовосьмилетняя, но очень бойкая старушка, свои слова сопровождала действиями, и небольшая свекла мастерским броском, достойным Шакила О’Нила, была отправлена в мусорное ведро. Проследив взглядом за полетом корнеплода, я растянула губы в дежурной приветливой улыбке:

– Потрясающе! Продолжайте, пожалуйста! Телезрителям не терпится узнать рецепт классического украинского борща от бабушки Агафьи. Кстати, ваш омлет с провансальской горчицей и лимонным соком очень понравился всем, кто его попробовал. В редакцию прислали массу писем!

Бабулька, просияв, горячо залопотала слова благодарности, а я тем временем пыталась оправдаться перед собственной совестью за столь откровенную ложь. Письма от зрителей действительно были, но в основном ругательные: народ недоумевал, как бабе Агафье удалось смешать яйца, горячее молоко, горчицу и лимонный сок?! У них почему-то все сворачивается!

Зовут меня Василиса Ивановна Никулина. Коллеги кличут меня Васькой, Василисой Никулишной и, самое гадкое, Василием Ивановичем. Я не имею ничего против легендарного командарма и героя анекдотов, но все же обидно!

Примерно два с половиной года назад наше городское телевидение в лице главного редактора Виктора Викторовича Сокова приняло меня в свой дружный коллектив. Начинала я с коротеньких репортажей о разных мелочах провинциальной жизни, затем епархия моя расширилась. Теперь я не только делаю большие тематические репортажи, но и заведую рубриками «Кулинарные секреты», «Четыре лапы» и «Голос разума», где представлена вся мелочевка – от аномальных явлений, если таковые случаются в нашем городе, до профи-лактических бесед с молодежью о вреде алкоголя и пользе здорового образа жизни.

Службу на местечковом ТВ я считаю первой ступенькой в своей карьере блестящего тележурналиста и верю: однажды мне подвернется тема для сногсшибательного репортажа или расследования, а то и полнометражного документального фильма. После чего все московские телеканалы будут умолять, чтобы я перешла на работу в их штат, а там, глядишь, и до ТЭФИ рукой подать…

Бабушка Агафья отправила в кастрюлю все необходимые для борща ингредиенты. Теперь предстояло самое сложное: дождаться, когда чудо-супчик будет готов, а потом снять пробу. Оператор Володя, он же по совместительству водитель редакционной «Газели», выключил камеру и уставился на меня тоскливым взглядом, в котором читалась хроническая усталость от процесса дегустации готовых блюд героев кулинарной рубрики. Наши граждане все усерднее осваивали рецепты приготовления экзотических блюд: в супермаркетах сейчас можно купить любые продукты, а те, которые нельзя, горе-кулинары заменяют чем-нибудь другим – по вдохновению. Консоме с пашотом, например, отличается изысканным вкусом, но только в том случае, если оно приготовлено в строгом соответствии с рецептурой.

А если в этом самом пашоте имбирь заменить ядреным российским хреном, как это сделал один из героев нашей передачи, то блюдо превращается в настоящий кошмар. Перед камерой-то мы с Вовкой честно изображаем полный восторг, а потом втихаря плюёмся…

– Ты выключил свою машину-то, сынок? – поинтересовалась Агафья Назаровна, косясь на камеру. Получив положительный ответ, она предложила: – Тогда пойдемте в комнату, покуда борщ доходит, я расскажу вам о своем героическом прошлом.

– Делать репортажи о кошечках и попугайчиках мне нравится намного больше, – пробормотал Володька.

Я согласно вздохнула: это верно, птички и кошечки, к счастью, тщательно скрывают свое прошлое.

– …А борщ у бабульки знатный вышел. Да, Василь Иваныч? – сыто икнул Володька.

Наелись мы с ним от пуза. Борщ Агафья Назаровна случайно сварила великолепный!

Я разомлела на соседнем с водителем сиденье, поэтому свой очередной вопрос Володьке пришлось повторить трижды.

– Что? – сонно пробормотала я.

– Я говорю, куда едем?

По плану нам следовало посетить главу местных байкеров по кличке Акела. Он обещал поделиться с телезрителями рецептом салата с загадочным названием «Харлей крейзи». Затем – визит в ветеринарную клинику, где нас ждал дежурный доктор Сережа, который должен был дать ряд советов владельцам братьев наших меньших о том, как их питомцам перезимовать без вреда для здоровья. Однако после угощения бабушки Агафьи загружать в себя байкерский салат не хотелось: кто знает, может, Акела в качестве ингредиентов использует запчасти от мотоцикла «Харлей», а машинное масло идет в качестве заправки? Набег на ветклинику я тоже отвергла – на дворе декабрь, а зимы все еще не наблюдается. Природа явно сошла с ума, о чем ежедневно сообщает Ленка Сорокина в конце выпусков местных новостей. Температура воздуха не опускается ниже плюс десяти градусов, на деревьях набухают почки, коты женятся сутками напролет, а в ближайшем лесочке недавно обнаружились грибы. Решив, что Серегины советы могут подождать, я сонно пробормотала:

– Поехали в контору, Вов. Смонтируем Агафью с ее борщом, если монтажная свободна. В случае чего, дадим вечером запись с гинекологом…

– Хи-хи… Это фондю в шоколаде? – хрюкнул Вовка.

– И ничего не хи-хи! Меня потом три дня изжога донимала.

– А как быть с молодежью? – не унимался дотошный оператор. – Ты утром говорила, что сегодня обязательно нужно сделать репортаж о тусовке в ночном клубе. Дескать, наша молодежь дружно отказалась от пива и других слабоалкогольных напитков и перешла на кефир. В массовом порядке!

Краска стыда залила мои обычно бледные щеки. Внутренний голос твердил, что репортаж из ночного клуба на ТЭФИ никак не потянет. Я разозлилась и упрямо повторила:

– В офис, а репортаж о молодежи будем делать ночью. Сейчас в клубе все равно никого нет.

Коридоры редакции городского телевидения «Сфера» каждые сорок минут наполняются жутким гвалтом. Это происходит с завидным постоянством почти круглый год, исключая летние месяцы. Собственного телецентра в нашем городе пока нет, вот и приходится Вик Вику, главному редактору, арендовать левое крыло обычной школы. Дети к нам не забредают, но шум, без которого не обходится им одна нормальная школьная перемена, все равно сюда проникает.

– Как успехи? Чем сегодня кормили? – поинтересовался высокий, чуть сутуловатый парень, первый, кто встретился нам в редакции.

Петька курил на лестнице, уныло созерцая бесснежный зимний пейзаж. Он работает по криминалу – ведет на ТВ «Милицейскую хронику». По долгу службы ему приходится ежедневно выезжать на происшествия. В ментовке Петька уже давно стал своим человеком, ему даже выдали удостоверение внештатного сотрудника органов. Ежедневное созерцание человеческих трагедий сделало Петра философом-пессимистом, он смотрит на жизнь как на карточную игру и, подобно Воланду, уверен, что «человек смертен, причем иногда внезапно смертен».

– Нормально. Кормили украинским бортом, – буркнул Володька и поскакал в монтажную, а я притормозила возле Петра. Он молча протянул мне початую пачку «Парламента».

– Вик Вик лютует, – с мрачной усмешкой сообщил Петр.

– Что так? – с наслаждением затянувшись канцерогенами, поинтересовалась я. Шефу положено лютовать, на то он и шеф! Вик Вик отличается скверным характером и по крутости нрава может заменить десять исламских террористов: угодить ему невозможно в принципе.

– Хочет от меня заполучить часовой репортаж, – нервно дернул щекой Петр, выщелкивая из пачки очередную сигарету.

Часовой репортаж – вещь серьезная, требующая от его создателя напряженной работы – с бессонными ночами, литрами кофе и прочей атрибутикой, присущей гениям. Но, с другой стороны, такой репортаж автоматически делает автора элитным журналистом, которому сами собой открываются ворота в светлое будущее. Я втайне позавидовала везунчику и полюбопытствовала:

– А в чем проблема?

– Проблема в материале.

– Менты всю преступность в городе искоренили?! – ахнула я.

– Наоборот. Ты, Вась, разве не слышала о пяти трупах?

– Слава богу, нет! А что?

– В течение последних двух недель, – заунывно начал Петька, – в разных частях города найдено пять трупов…

– Маньяк?!

– Хуже, – покачал головой Петр. В моем понимании хуже маньяка может быть только стоматолог. Я заинтересовалась Петькиной проблемой и, выудив у него еще одну сигарету, заметила:

– Хорошие у тебя ответы, информативные! Как инструкция по пользованию туалетной бумагой. А если подробнее? Только без кровавых деталей, пожалуйста.

– Могу подробнее и без деталей.

По словам Петра, жить стало не просто опасно, а смертельно опасно. В течение последних двух недель в разных частях нашего юрода было обнаружено пять трупов. Логичную версию о маньяке пришлось оставить как несостоятельную – по нескольким причинам. Во-первых, все жертвы были убиты разными способами. Во-вторых, среди погибших – трое мужчин и две женщины. Для серийного убийцы это тоже нехарактерно. В-третьих, деньги, ценные вещи, украшения – все было на месте.

– Единственное, что пропало у всех жертв, так это мобильные телефоны, – печально закончил Петр, закуривая третью сигарету.

– Может, их и не было вовсе? – неуверенно предположила я.

– Не смеши меня, Василь Иваныч! Сейчас разве что у грудных младенцев нет мобильника, да и то – только потому, что они говорить не умеют. И потом, из пятерых покойников четверо были достаточно обеспеченными людьми, а один так и вовсе – бизнесмен не из последних. Как думаешь, мог он без трубы обходиться? Он небось и спал с ней, и в туалет бегал.

– Н-да, верно, – я задумчиво погрызла ногти. – А что же ты жалуешься, что материала нет? Тут такое спецрасследование можно забабахать!

Петруха печально вздохнул – ему, должно быть, тоже приходила в голову мысль о спец-расследовании.

– Менты не разрешают, – скривился Петька. – Не хотят раньше времени народ пугать. Придется Вик Вику часового репортажа дожидаться сто лет, а мне – всякую мелочь в эфир пускать, типа милицейского рейда в ночной клуб. Опять будут наркош отлавливать.

– Это в какой такой клуб? – обеспокоилась я.

– В «Подводную лодку».

– Сегодня? – упавшим голосом уточнила я. Как раз туда я и собиралась! Вот тебе и кефир… пополам с травкой!

– Ага.

– Ясно, – настроение у меня испортилось окончательно. Ох, как же долог и тернист путь к вершине журналистской карьеры! Я уже предчувствовала тоскливый вечер перед телевизором в компании с моей хвостатой подружкой, белой крысой Клеопатрой, как вдруг неожиданно для самой себя брякнула:

– Петь, возьми меня с собой, а?

– Куда? – опешил коллега.

– Ну… На рейд… В клуб.

– Адреналину захотелось? – усмехнулся Петруха.

– Адреналину, конечно, тоже, – я не стала спорить. – А в основном просто дома сидеть не желаю.

– Ладно, поехали. Я дам тебе знать…

Остаток дня прошел в обычном рабочем режиме – в полном сумасшествии. Монтажная, как всегда, была занята – то новостной группой: у них имелись горячие новости, которые следовало дать в эфир немедленно, то репортером Томочкой с актуальным интервью с главврачом инфекционной больницы. Потом Вик Вик устроил экстренное совещание, на котором разнес всю нашу братию за плохую работу – словом, день прошел не зря! Когда я добралась до монтажной, часы показывали половину девятого вечера, а настроение упало ниже плинтуса. Я с чувством, но неумело материлась, чем здорово веселила Володьку.

– Василь Иваныч, – расхохотался оператор после моего очередного перла, – ты зачем ругаешься? У тебя так неловко получается… Может, не надо, а?

– Надо, Вова, надо! Русский язык без мата превращается в доклад, – глубокомысленно изрекла я и после недолгих раздумий добавила: – Иначе мои эмоции выразить просто невозможно.

– А ты попробуй, – хитро прищурился Володька. Я добросовестно напыжилась в надежде обрисовать языком Пушкина, Толстого и Чехова свое душевное состояние в данный момент, но вспомнила «Гавриилиаду» и «Сказ о царе Никите и сорока его дочерях». Владимир с хитрым выражением лица наблюдал за моими мучениями.

– Не получается! – с чувством воскликнула я.

В этот момент в дверь монтажной просунулась лохматая голова Петрухи.

– Василиса Никулишна, карета подана! – прошептал «криминалист». Я с мольбой посмотрела на Вовку. Работы был еще непочатый край, сидеть в монтажной предстояло часов до трех ночи…

– Иди уж, горемычная! – великодушно разрешил оператор.

До отделения милиции мы добрались на Петькином выкидыше отечественного автопрома – старой «копейке» – и пересели в милицейский транспорт.

Грузовик трясло на колдобинах. Мой организм сотрясался в такт, но даже тени недовольства я не проявляла: сидела на жесткой скамье со счастливой улыбкой на бледном лике и с монашеской покорностью принимала испытания, на которые сама напросилась. Мне очень хотелось оказаться дома… или в Петькином «лимузине»… или в монтажной рядом с Володькой. Это все-таки лучше, чем сидеть в компании десятка крепких мужиков в камуфляже! Один вид форменной одежды вызывает во мне ужас. Если Господь хочет наказать, он исполняет наши желания: адреналин в моей крови уже зашкаливал за максимальную отметку. Я мысленно пожалела Петруху: какая же у него нервная работа!

Фургон с омоновцами остановился у служебного входа в ночной клуб. Хлопцы посыпались из машины, как горох. Они ловко прыгали на землю и, повинуясь безмолвным знакам командира, занимали одним им известные позиции. Совсем как в крутом боевике! Я залюбовалась слаженностью их действий и даже ощутила гордость за родную милицию – могут же, черти! Гордиться дальше помешал Петька.

– Ты отсюда будешь наблюдать или все-таки с нами в клуб пойдешь? – раздраженно прошипел он. Вид у коллеги был крайне сосредоточенный, словно это именно он был начальником и идейным вдохновителем отряда омона.

– Извини, – пробормотала я, сообразив, что, если стану ловить ворон, могу и не увидеть главное действо. – А это что? – я ткнула пальчиком в миниатюрную кожаную сумочку, висевшую на плече Петрухи.

– Цифровая видеокамера, – пояснил он, вылезая из фургона и помогая выбраться мне. Я благополучно приземлилась и снова проявила любопытство:

– А зачем?

Петька обиделся:

– В отличие от некоторых, у меня нет ни персонального оператора, ни личного водителя. Все приходится делать самому!

– Не сердись, Петь!

Петр фыркнул.

– Пошли, что ли? – робко спросила я.

Петька откликнулся с преувеличенным энтузиазмом:

– Ага, пойдем, а то все самое интересное пропустим!

Наверное, то, что происходило дальше, в его понимании и было самым интересным. По-моему, это был провинциальный Армагеддон.

Обошлось без выстрелов, но и без того ребята из ОМОНа наделали много шума. Когда они ворвались в клуб и грозно рявкнули: «Всем оставаться на местах!» – началось нечто невообразимое. Никто из «клубящихся» отроков оставаться на местах и не подумал – наоборот, они принялись метаться по просторному помещению. Девицы верещали, парни матерились, и все это сопровождалось грохотом убойной музыки, которую в суматохе забыли выключить. Кое-кто из посетителей клуба попытался прорваться к выходу, но стоящие там омоновцы вежливо попросили их вернуться, сопроводив свою просьбу тычками и пинками.

Петруха снимал это безобразие и выглядел при этом абсолютно счастливым. Я старалась держаться поближе к коллеге, опасаясь, что в суматохе могу запросто угодить под раздачу. Наконец, кто-то сообразил выключить музыку. Тишина навалилась внезапно. Отроки, к ней не привыкшие, угасли и дальнейшие указания руководителя группы захвата выполняли безропотно, хоть и пытались сохранять при этом независимый вид.

– Ну, детки, как дела? – поинтересовался главный омоновец. – Веселитесь?

Детки хранили молчание, но на их лицах отражалась целая гамма чувств: от откровенного испуга до холодного презрения. Веселья не наблюдалось вовсе.

– Добре. Ну что, наркоту сдавать будем? – продолжал процесс воспитания дядя-милиционер. – Давайте-ка, мальчики, девочки, добровольно, тихо, мирно… Наркотики – это плохо, вред здоровью, да и срок хороший вырисовывается!

– Вот, блин! – выругался Петька. – И чего он рассусоливает?! Мне экшн нужен, а он лекции читать удумал, Макаренко хренов!

Я опасливо покосилась в сторону ближайшего омоновца – не слышал ли? Вряд ли: боец тщательно обыскивал карманы хилого паренька. На лысом черепе юноши красовалась татуировка огромного паука. Жутковатое зрелище! Создавалось впечатление, что паук запустил свои лапы прямо в мозг молодого человека. К горлу внезапно подкатила тошнота.

Шепнув Петрухе, что отлучусь по срочной надобности, я поспешила в дамскую комнату.

В туалете витал какой-то противный аромат. Пахло чем-то кислым и тухлым одновременно. С тошнотой быстро справиться не удалось, а мне вдруг приспичило и по малой нужде. Я рванула на себя дверцу ближайшей кабинки.

Сперва я даже не сообразила – что я вижу. Просто стояла и смотрела на человеческую фигуру, скрючившуюся рядом с унитазом. Ни фигуре были старенькие джинсы, огромные ботинки на толстой подошве и безразмерный свитер. И на свитере, и на джинсах, и даже на ботинках имелось множество дырок разного диаметра – по моде. Определить по одежде, кто передо мной – парень или девица, не удалось. Хотя по логике фигура должна быть женского пола. Я перевела взгляд на лицо…

А вот лица-то у нее и не было! Вместо него… Даже не знаю, как описать то, что я увидела. Помнится, в школьном учебнике анатомии было схематичное изображение мышечной системы человека. Примерно то же самое я увидела и сейчас – в натуре. Содержимое моего желудка обрело свободу. Я заголосила на запредельных децибелах…

Чья-то рука зажала мне рот, перекрыв доступ кислорода в глотку. Мне это не понравилось: я принялась брыкаться, лягаться и даже попыталась укусить руку, мешавшую дышать.

– Ай! – раздался за спиной голос Петрухи. – Ты чего зубы распускаешь?

Вместо ответа я издала слабое сипение, успев заметить, что пара омоновцев застыла над унитазом, вглядываясь в жуткую фигуру.

– Василь Иваныч, приглашаю тебя на шашлыки! Это супер! Бомба!!! – прошептал Петька.

Интересно, мне показалось или в его голосе в самом деле прозвенели нотки восторга? Представив себе куски мяса на вертеле, я чуть не умерла. Желудок мой снова вывернулся наизнанку, оросив содержимым Петрухины штаны.

– До чего ж вы, женщины, хилый народ, – посетовал коллега, оценив ущерб. Но Петька не обиделся и даже не рассердился. Он подрыгал ногами и выдохнул: – Я все снял! Ты, Василиса, не волнуйся. Сейчас тебя немножко допросят, а потом отпустят… Ох, какой материал!!!

– Что это было, Петя? – я намеревалась с минуты на минуту скончаться, поэтому последнее желание умирающего выговорила четко, почти по слогам: – Только правду, слышишь? Не надо меня жалеть…

– Ты имеешь в виду гражданина в кабинке? – догадался Петр. – Так его кислотой обвили. В страшных мучениях умер человек!

– Кислотой… – эхом отозвалась я. – Ужас какой! Ему, наверное, было очень больно. Слушай, Петька, а почему он не орал?

– Орал, конечно, да кто его слышал за грохотом музыки?

Петька рассуждал здраво: музыка в клубе гремела, как канонада на линии фронта. Но трудно представить, что в момент совершения преступления в туалете никого не было. Девицы не могут и получаса прожить без того, чтобы не бросить на себя в зеркало оценивающий взгляд: все ли в порядке с макияжем, не испортилась ли прическа? Так что наверняка кто-то из клубных деток что-то видел. Я поделилась этими соображениями с Петькой, однако он моего энтузиазма не разделял:

– Если кто и видел что-то стоящее, то этот товарищ уже давно дома сидит и зубами бряцает от страха. Кому же захочется оказаться свидетелем преступления? Это, знаешь ли, опасно для жизни.

Петруха явно был прав. Я приуныла, но тут в туалет вошли еще двое мужчин. Неловко как-то! Туалет дамский, а мужиков в нем, что грибов в лукошке.

– A-а, Петро! И ты здесь! Как всегда: в нужном месте, в нужное время, – один из прибывших, мужчина лет сорока пяти, с добрым лицом, обменялся с Петькой крепким рукопожатием. Второй дядька, крайне неопрятного вида, ограничился угрюмым кивком и, стрельнув в меня колючим взглядом, мрачно поинтересовался:

– Она, что ли, тело обнаружила?

– Ага, – подтвердил Петруха.

– Кто такая?

– Василиса Ивановна Никулина, журналист городского телевидения, – я, робея, представилась. Отчетливо ощущалось, что прибывшие дяденьки имеют право задавать вопросы.

– Что, вот так прямо и Василиса? – подивился Угрюмый.

– Да еще Ивановна… – хохотнул Добряк, а потом неожиданно сообщил: – Безымянный.

– В каком смысле? – обалдело моргнула я.

– В смысле, я – Безымянный.

– A-а… Бывает, – я сочувственно кивнула, а Петька вдруг развеселился.

Даже Угрюмый вытянул губы ниточкой, что, должно быть, означало у него смех. Безымянный товарищ тоже улыбнулся, после чего пояснил:

– Это фамилия такая. В детдоме присвоили. А зовут меня Гаврила Степанович.

– Ага, – снова согласился Петька и быстро шепнул мне на ухо: – Это следователи. Сейчас допрашивать начнут. Не бойся, Вася!

А я уже и не боялась, разве что самую малость. Сейчас мне хотелось только одного: забраться в постель, натянуть одеяло на голову и рассказать Клеопатре об обрушившихся на меня тяжких испытаниях. Уж она-то сможет утешить!

Допрос, как и обещал Петруха, длился недолго, всего-то полтора часа, но вымотал меня изрядно. Пришлось заново пережить трагические события. После допроса я еще полчаса дожидалась Петруху. Он развил бурную деятельность. Со своей камерой он носился по клубу, подобно Фигаро, и создавалось впечатление, что Петьки слишком много и он повсюду. Потом коллега о чем-то долго совещался с Безымянным и Угрюмым, настоящего имени которого я так и не узнала. Я почти засыпала, сидя в уголочке, когда Петька, злой как черт, выдернул меня из уютного кресла и потащил к выходу из клуба. Уже в машине Петруха от души выругался.

– Опять часовой репортаж накрылся! – Петька в сердцах хлопнул руками по рулю, под капотом старенькой машины что-то жалобно звякнуло.

– Почему? – искренне удивилась я. – У тебя такой потрясающий материал: рейд ОМОНа и – бац! – труп на руках! Знаешь что? Поехали в контору! Вовка наверняка уже покончил с Агафьей… Мы быстренько все смонтируем, я тебе помогу, а завтра в прайм-тайме ты выдашь сенсацию. По-моему, идея неплохая, а, Петь? Поворачивай коня, друже!

У меня даже усталость куда-то пропала, а ведь часы показывали половину пятого утра! Невероятно, но Петька, фанат своего дела, от предложенного мною плана решительно отказался.

– Нет, Василь Иваныч, – голосом Македонского, потерпевшего внезапное поражение, молвил Петруха.

– Почему? A-а, опять не разрешили?

В ответ Петька что-то буркнул.

– Петенька, не горюй. Сам знаешь: пока ведется следствие… Думаешь, Порфирьев сразу стал Порфирьевым? Сколько рабочего материала у него ушло «в стол»! Ему тоже многое запрещали. Зато потом – и «История Петровской эпохи», и «Революция глазами рабочего и крестьянина», и «Отечественная война без купюр». У тебя тоже все получится, я уверена.

– Много ты понимаешь, – пробубнил себе под нос Петруха, впрочем, заметно успокаиваясь. – Ты ментов не знаешь! У них следствие годами может тянуться, как резинка на трусах.

…Спустя двадцать минут моя мечта о постельке наконец осуществилась. Усталость и нервное напряжение вновь навалились на меня, потому сил на водные процедуры уже не осталось.

– Извини, милая, – обратилась я к Клеопатре, – баня сегодня отменяется. Я иссякла. Оно и понятно: такие испытания пережить! Вот я тебе сейчас расскажу, лезь под одеяло…

Но, едва моя голова коснулась подушки, как я провалилась в тяжелый сон без сновидений.

…Утро следующего дня облегчения не принесло. Проснулась я с неприятным ощущением ломоты во всем теле и с нечеловеческой головной болью. Во рту пересохло, язык походил на рашпиль и царапал горло. Классические признаки простуды.

– Только этого мне не хватало! – просипела я, усилием воли вытаскивая себя из постели. Тут, как назло, ожил телефон. В голове застучали сто молотков одновременно.

– Что ж так не вовремя… – Я с тяжким стоном кандальника сняла трубку городского телефона: – Говорите, если ваша совесть скончалась.

Трубка отозвалась протяжными гудками. Я их послушала и в сердцах запульнула телефон на кровать с негодующим возгласом:

– Лечиться надо! Стоп, – секунду спустя я сменила гнев на милость: – Что это за вопли?

Слух все еще терзала страшная какофония, нечто среднее между криками гориллы, ставшей на тропу войны, и стоном курицы, зараженной птичьим гриппом. Сон с меня окончательно слетел, я осознала, что леденящие душу звуки издает вовсе не городской телефон. Они доносились из моего рабочего рюкзачка, самодельной джинсовой торбы, которую я таскаю и в пир, и в мир. Мне пришлось вывернуть торбочку наизнанку, чтобы определить, что же так противно верещит. Оказывается, орал мобильный телефон. Только не мой! Пока я очумело моргала на миниатюрный аппарат и гадала, откуда в моей торбе взялось это чудо, он умолк, оставив после себя лаконичное сообщение на экранчике: «Один непринятый вызов».

Любопытство заставило меня взять чужой гелефон в руки и попытаться выяснить имя звонившего. Я хотела объяснить – телефон попал ко мне случайно, я готова вернуть его хозяину. Однако мои благие намерения рухнули – на дисплее красовалось: «Номер засекречен».

– Дела-а, – покачала я головой, запихивая разбросанные по кровати вещи обратно в торбочку. – Хрен с ним. Перезвонит, коль надобность будет.

Чужой аппарат я решила прихватить с собой на работу. У нас есть рубрика «Доска объявлений», дам сообщение о найденном телефоне. Игрушка дорогая, хозяин, наверное, горюет. Я убрала противный позывной и переключила трубку на режим вибровызова, иначе испугается еще кто-нибудь этих диких звуков.

Офис телевизионной редакции расположен в пяти автобусных остановках от моего дома. Обычно я езжу на маршрутке. И все равно умудряюсь опаздывать.

По счастью, в маршрутке оказалось не так много народу, мне даже удалось занять место рядом с водителем. Редкостная удача!

– Девушка, у вас вибрирует! – сверкнул белозубой улыбкой смуглый паренек.

– В каком смысле? – растерялась я.

Парень скосил глаза на мои колени, где лежала моя торбочка, – и в самом деле, она странно дрожала.

– Что это, а? – Я испуганно округлила глаза.

– Наверное, вы боитесь ездить в машине, – предположил водитель маршрутки. Говорил он вроде серьезно, но в глазах его строили нахальные рожицы веселые черти. Я это заметила и насупилась:

– И ничего я не боюсь.

– Тогда это, наверное, мобильный телефон елозит, – выдвинул новую версию словоохотливый юноша. – Вы, должно быть, его на вибровызов поставили. О, глядите, как не терпится! Кому-то вы очень нужны…

Упоминание о мобильнике вывело меня из ступора, и через секунду чужой телефон вибрировал уже в моих руках.

– Алло? – дрожащим голоском пискнула я. Неизвестно отчего, но этот звонок меня здорово напугал. Возникло ощущение, что ничего хорошего я не услышу. Интуиция не подвела.

– Начался третий день охоты, – сообщил мне какой-то неживой голос. – Сегодня тебе следует посетить невропатолога. В регистратуре скажешь: «От Марии Ивановны», – возьмешь рецепт. Там найдешь следующую подсказку. И помни: осталось семь дней!

Трубка умолкла. Я продолжала машинально прижимать ее к уху. О том, что видок у меня был безумным, свидетельствовал взгляд улыбчивого шофера. Только теперь он уже не улыбался, а смотрел на меня крайне настороженно.

– Что-то случилось? – озаботился он.

– Сегодня третий день охоты, – ответила я чистую правду. – Осталось семь дней, а меня посылают к невропатологу.

Маршрутка резко затормозила. Пассажиры и салоне невнятно зароптали. Черти из глаз юноши исчезли. Он смотрел на меня с испугом. Я робко вякнула:

– Выходить?

– Поликлиника… – вздохнул водитель с таким видом, словно привез меня не к обычной городской поликлинике, а в психиатричекую больницу. Мне это не понравилось, и я сочла нужным пояснить:

– Между прочим, моя фамилия Никулина. – Предполагалось, что эту фамилию в городе неплохо знают.

– Я так и понял, – убежденно кивнул шофер. – А я – Давид.

– Очень приятно, – предприняла я попытку улыбнуться, хотя никакой приятности по этому поводу не испытывала. – Поехали?

Однако водитель почему-то ехать не спешил.

– Я Давид, – снова заявил он, – Давид Копперфильд.

…Ну и что бы вы сделали на моем месте? За спиной – волнующиеся народные массы, слева – Давид Копперфильд, справа… тоже хреново: тучная тетка в тулупе. По ее глазам ясно читалось – мне лучше выйти.

– Деньги верни, фокусник, – мрачно потребовала я.

Может быть, водитель и вернул бы деньги, но тетка в тулупе хорошо поставленным скандальным голосом бросила:

– Перебьешься! Одну остановку проехала? Стало быть, плати. Я сорок лет кондуктором проработала, порядки знаю! Выметайся, голуба…

Так я оказалась на обочине. В хорошем смысле этого слова. То есть высадили меня из маршрутки прямо у входа в городскую поликлинику.

– Зайти, что ли? – вслух молвила я. Как любому журналисту, мне был присущ некий авантюризм. Вопрос о том, как все-таки чужой телефон оказался в моей торбочке, по-прежнему оставался открытым. Это я решила обсудить с глазу на глаз с верным Петькой. А вот известие о какой-то охоте и подсказке, выписанной невропатологом, меня заинтриговало.

– Я только одним глазочком… Просто посмотрю, и все. Зато, когда хозяин мобильника объявится, я ему и рецепт заодно передам. Вот уж обрадуется человек! – уговаривала я саму себя, в то время как ноги несли меня к поликлинике.

Не люблю я медицинские заведения, а поликлинику – особенно. Во-первых, потому, что из-за какой-нибудь одной-единственной справочки приходится обходить несколько кабинетов. Во-вторых, из-за невозможности миновать регистратуру. А в нее – большая очередь. Всегда. Я вздохнула и встала в хвост очереди…

Настал мой черед обратиться с челобитной к работнику одной из самых гуманных профессий, и мне в лицо впились два колючих зрачка. От одного вида грозной медицинской тетки у меня едва не случился энурез. Преодолевая робость и мучительно краснея, я еле слышно пролепетала:

– Здрасте… я… Ну… Это… Мне к нервно… нерво… Короче, к внутриголовному доктору!

– К психиатру, – не то уточнила, не то поставила диагноз регистраторша.

– Зачем? – Я не на шутку перепугалась: неужели все так плохо?

– Сама сказала! Но все равно его у нас нет, – отрезала тетка. – Следующий!

Может, я что-то напутала? Или неправильно поняла механический голос? Нет, он ясно сказал: «В поликлинике». Раз она у нас в городе единственная, значит, нужный мне доктор должен тут быть. Набравшись смелости, я полюбопытствовала: