Текст книги "Анекдот о вечной любви"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

А между тем уже совсем рассвело. Петька почему-то не перезванивал, хоть и обещал, а гаишников на дороге все не было. Занятно! Хотелось бы знать, где они все и куда я все-таки еду? Этак занесет меня нелегкая в какой-нибудь Сыквтык… Сыктык… Вот уж имечко у города, не приведи господи!

Ну ладно, гаишники любят в кустах прятаться, но где люди-то?!

Соблюдая меры предосторожности, я огляделась по сторонам. Пейзаж несколько изменился, но по-прежнему не вдохновлял. Чахлая лесополоса сменилась бескрайними полями, такими, какими их обычно рисуют в букварях, снабжая изображение трогательной надписью: «Просторы родины». Крайне редко попадались встречные машины, в которых я видела исключительно врагов, а потому тормозить не спешила.

Внезапно сзади раздался грозный голос, усиленный динамиком:

– Василий 2-5-1 Петр, Николай! Немедленно остановитесь! Немедленно остановитесь!

Сзади, в паре десятков метров, ехал хищного вида автомобиль с синей мигалкой на крыше и с характерным бело-голубым колером. Сперва я даже не поняла, к кому обращается строгий голос – номера «Лексуса» мне были неизвестны. Однако замечательная женская логика не подкачала и на этот раз: коль едут за мной и на дороге в радиусе километра никого больше не наблюдается, значит, прибыли по мою душу. Наверное, я – единственный водитель, который с такой радостью воспринял появление милиции. Я уже собралась затормозить и броситься на шею людям в форме, как в голову взбрела шальная мысль: а вдруг там и Геннадий Петрович с ними?

Нога автоматически впечатала в пол педаль газа. Очень быстро подозрительный автомобиль заметно отстал.

– Береженого бог бережет, – словно извиняясь за свое дорожное хамство, заметила я.

Однако вскоре бело-голубой автомобиль снова возник сзади и сразу же возмущенно заголосил. На этот раз он принялся угрожать, что откроет огонь на поражение, если я не остановлюсь. Сомнения вновь одолели меня со страшной силой.

«Точно, это Геннадий Петрович! – решила я. – Родная милиция просто так на поражение не стреляет. Знаем, сериалы смотрим. Им, чтобы кого-нибудь замочить, нужно сделать предупредительных выстрелов на пол-обоймы, а потом, если они вдруг преступника завалят, объяснительные писать полгода. Гена это с Арсением, к гадалке не ходи! Ну ничего, мы и сами можем открыть огонь на поражение! – я с любовью посмотрела на пистолет, изъятый у Сени. – Мой маленький друг! Мы же сможем ответить на ультиматум? Правда, я пока не представляю, как это сделать – либо рулить, либо стрелять, но… Все когда-то приходится делать в первый раз».

Друг, мягко отразив свет одинокого фонаря, подтвердил свою полную боеготовность.

Как показало дальнейшее развитие событий, граждане из подозрительной милицейской машины не шутили. Через мгновение я услышала хлопки, в которых без труда опознала звуки выстрелов. Высунувшись из окна, дядя в фуражке целился в колеса моего «Лексуса». Не моего, конечно, а угнанного мною самым нахальным образом. Пришлось немного повилять и одновременно попробовать рассуждать хладнокровно. Хотя о каком хладнокровии может идти речь, когда в тебя стреляют?!

За такой относительно короткий промежуток времени Геннадий Петрович не смог бы обзавестись милицейской формой, а тем более автомобилем. Если только он не завалил настоящих милиционеров, что вполне вероятно. Но сыщик ранен, как и его Арсений, стрелять из летящей на полном ходу машины его теперешнее состояние вряд ли позволило бы. К тому же «Лексус» все-таки его. Тачка дорогая, солидная, уродовать ее собственноручно Гене вроде бы ни к чему. Но желание прикончить меня может оказаться намного сильнее его любви к движимому имуществу.

Так и не придя к какому-нибудь толковому решению, я продолжала ехать по загадочной траектории в сопровождении редких одиночных выстрелов.

Бог знает, сколько бы еще продолжалась эта сумасшедшая погоня и чем бы она закончилась, но тут впереди возникло препятствие в виде стоящей поперек дороги фуры. По обочинам, слева и справа от нее, возбужденно мигали синими маячками две милицейские машины.

– Ну, блин, вы даете, мужики! – покачала я головой. – Прямо как в кино! Так и быть, остановлюсь. Что ж я, камикадзе японский?! Вас-то мне и надо…

Обе босые ступни легли на широкую педаль тормоза…

Это, наверное, был самый длинный тормозной путь в истории человечества. В моей жизни – точно. «Лексус» на предельно высокой ноте, которую только мог себе позволить легендарный Фаринелли-кастрат, зарыдал всеми своими тормозами, но, кажется, все равно не успевал. Фура надвигалась роковым айсбергом… Повинуясь могучему инстинкту самосохранения, я заголосила, вывернула руль вправо, на всякий случай зажмурилась и приготовилась к встрече со своими предками…

Дай господь здоровья конструкторам, сборщикам, а также всем, кто хоть раз прикоснулся к этой шикарной тачке! Наверное, они установили в ней стопроцентную защиту от дураков, иначе чем объяснить, что и я, и машина в полной сохранности притулились на обочине. Голову я на всякий случай прикрыла руками. С завидной оперативностью рядом возникли богатыри в форме с автоматами наперевес. Дула автоматов были направлены в мою сторону.

Мой пижамный прикид ребят впечатлил, однако от своих гнусных намерений они не отказались:

– Выходи из машины! Руки в гору!

Спорить под дулом четырех автоматов – неосмотрительно, и я поспешила исполнить просьбу, вновь оказавшись босиком на холодной земле. Должно быть, только суровость профессии помешала ребятам посмеяться от души. А может, им довелось столько повидать на своем веку, что мой необычный внешний вид их не удивил.

Стоя со сцепленными за головой руками, я мило улыбнулась и со всей возможной вежливостью поинтересовалась:

– Я что, забыла включить поворотник?

– Тут «ствол», – громко заявил один из милиционеров после тщательного осмотра салона. – Это твой?

– Нет, конечно, – пожала я плечами. – Машина тоже не моя, и вообще, мне холодно, и я хочу сделать заявление!

– Успеешь, – заверил меня высокий плечистый парень такого зверского вида, что поверить его словам при всем желании я бы не смогла. Нельзя таких типов брать на службу, чтобы не дискредитировать родную милицию! Впрочем, парню мое мнение было неинтересно. Больно ткнув меня автоматом в раненый бок, отчего я слегка побледнела, он предложил: – Двигай в машину. В отделении разберемся.

– С превеликим удовольствием, – превозмогая боль, я сделала попытку улыбнуться, однако на ментов это впечатления не произвело: ответных чувств с их стороны я не дождалась. С кротостью овечки, ведомой на заклание, я проследовала в указанном направлении. По иронии судьбы, и на этот раз мои руки были несвободны – то есть сцеплены за спиной железными наручниками. При малейшем движении они сильнее впивались в кожу, что доставляло серьезные неудобства и боль. Уже в машине я попросила:

– Ребят, возьмите мой телефон. То есть не мой. Он у меня случайно оказался. Я жду звонка. А лучше я сама позвоню, если вы не против.

Сидящий справа от меня парень со зверской физиономией только хмыкнул, а сосед слева, мордатый мент с большим пивным животом, на котором не сходилась даже форменная куртка, огрызнулся:

– Обойдешься.

Я вежливо напомнила о правах человека и заявила о своем праве на один звонок. Ответ милиционеров оригинальностью не отличался, но был весьма информативен. Иными словами, перед моим носом возник здоровый кукиш с кратким пояснением, что это такое.

– Вам же хуже, – злорадно усмехнулась я.

– Слышь, Гарик, она еще угрожает! – искренне изумился Злобный.

– Да на здоровье, – равнодушно зевнул мордатый по имени Гарик. Имя ему совсем не шло. На месте родителей я бы назвала его Гришей – уж больно походил дядька на любителя сала и горилки. – Срок ей и так немалый корячится: угон, ношение огнестрельного оружия… Ствол еще проверим, наверняка из него кого-нибудь замочили. Ну и сопротивление при задержании, угрозы в адрес правоохранительных органов… Теплый прием в холодной Воркуте девушке обеспечен.

Перспектива блестящая, но я ничуть не испугалась, потому что бояться уже устала, и еще потому, что была уверена – Зотов не дремлет, и совсем скоро эти два придурка будут приносить мне свои искренние извинения. А уж я-то заставлю их извиняться, или я не Василий Иваныч!

Вскоре мы прибыли в отделение милиции какого-то местечка поселкового типа. Располагалось оно в нескольких метрах от железной дороги. На синей табличке над входом я успела прочитать: «Линейное отделение внутренних дел пос. Родники».

«Эк, куда меня занесло! – подумала я. – Это где ж такое? Надеюсь, цивилизация сюда докатилась, и информация, касающаяся меня, уже получена. Иначе несладко мне придется».

Дежурный, пожилой майор с жиденькими рыжими волосами, даже привстал за стеклянной перегородкой, когда наша живописная группа нарисовалась в дверях. Какой-нибудь художник-футурист непременно впечатлился бы: хрупкая девушка в легкой шелковой пижаме и босиком, с кровоточащей раной на боку, бледная, но с наглой ухмыляющейся физиономией, в сопровождении группы товарищей в форме с автоматами наперевес и с хмурыми лицами. Картина называлась бы: «Правосудие всех достанет».

– Это что, мужики? – присвистнул майор.

– Принимай клиента, Кузьмич, – молвил Злобный. – Оформляй протокол задержания, и к следователю…

– За что задержали-то? – проявил понятное любопытство Кузьмич.

– У-у-у, тут букет приличный! Да она сама тебе расскажет. На вот, – Злобный протянул в окошко ключи от «Лексуса» и пистолет, – вещественные доказательства.

Кузьмич присвистнул и приступил к исполнению служебных обязанностей. Меня сопроводили в крохотную каморку. Главным украшением в ней был стол, похожий на школьную парту времен Никиты Сергеевича, то есть деревянный, и такие же скамейки, прикрученные к полу по обеим сторонам стола. Выкрашенные в веселенький синий цвет стены даже самого Кузьмича заставили зябко поежиться, а я вдруг впервые в жизни испытала приступ клаустрофобии.

– Замерзла, дочка? – неожиданно спросил Кузьмич, при этом в его тоне совсем не было слышно официальных ноток. Наоборот, сквозило в нем что-то нормальное, почти отцовское. Я ощутила тепло человеческого участия, неожиданно для самой себя громко всхлипнула, а потом начала сбивчивое повествование о событиях последних нескольких дней. Тут было все: и труп, облитый кислотой в туалете ночного клуба, и чужой телефон, и падение из автобуса, и кадаверин в капельнице… А главное – предательство человека, которого я приняла за рыцаря и Мужчину Моей Мечты, а он оказался сволочью обыкновенной. Есть такой тип людей: класс «гады», отряд «сволочи».

Когда слезы и слова иссякли, я испустила тяжкий вздох и заткнулась.

– Посиди здесь, я скоро вернусь, – неожиданно пообещал Кузьмич, срываясь с места.

Можно подумать, у меня есть выбор – пойти прогуляться или остаться здесь! На деревянном столе я заметила пачку «Беломора» и коробок спичек.

Мой папка, сколько себя помню, предпочитает именно эту марку папирос. Его усы насквозь пропитались терпким «беломорским» дымом. Я ловко сложила бумажный мундштук гармошкой и глубоко затянулась, стараясь успокоить разгулявшиеся нервишки. Папиросный дым оказался на редкость противным и крепким. Я мучительно закашлялась, отчего бок разболелся еще больше.

В камеру вернулся Кузьмич в сопровождении милиционеров, которые так нелюбезно обошлись со мной. Только теперь они выглядели растерянными, прятали глаза и в мою сторону старались не смотреть. Вместо автоматов в руках у них была милицейская форма и кирзовые сапоги. Сам Кузьмич торжественно нес огромный термос.

Судя по всему, информация обо мне получена, злоключениям пришел конец, очень на это надеюсь!

– Что ж ты, дочка, сразу-то все не рассказала? – сочувственно вопрошал пожилой майор Кузьмич, сноровисто наливая крепкий чай в крышку от термоса.

– Я пыталась, – шмыгнула я носом. Вышло по-детски и очень жалобно. Милиционеры совсем смутились и принялись с преувеличенным вниманием изучать бетонный пол под ногами. Видя такое дело, я добавила: – Только меня не слушали, Воркутой грозили и в бок автоматами тыкали. А он у меня, между прочим, только после ножевого ранения, а голова – после сотрясения. И даже не извинились…

– Они извинятся, – заверил меня Кузьмич. – Правда, мальчики?

«Мальчики» изумленно переглянулись. Чувствовалось, что извиняться они не привыкли, может, даже и слов-то таких не знают. Я выжидательно уставилась на мужчин. После паузы, во время которой они явно вспоминали уроки вежливости из курса начальной школы, Гарик невнятно пробормотал:

– Прости, сестренка, ошиблись. Не вникли сразу.

Второй кивнул, словно бы соглашаясь с коллегой, и, протянув милицейскую форму, порадовал:

– Это тебе, а то замерзла небось… Извини, твоего размера не нашлось, но мы выбрали самый маленький.

Извинениями я осталась довольна, милостиво качнула головой, с достоинством приняла подношение и даже одарила смущенных милиционеров слабой улыбкой. Парни обрадовались, немного потоптались на месте и покинули камеру.

Самый маленький размер болтался на мне, как мешок на палке. Форменную рубаху я заправила в сине-серые брюки, а их – в сапоги сорокового размера. Штаны то и дело норовили с меня свалиться. Иногда я успевала подхватить их рукой. Кузьмич, видя мои мучения, таинственно мигнул и куда-то исчез. Не было его минут десять. За это время я успела выпить четыре кружки чая и съесть бутерброд с вареной колбасой, невесть как оказавшейся на столе. Стряхнув крошки с милицейской рубахи, я заметно повеселела и огляделась.

«Хорошо, что я здесь! Конечно, камера, точнее, комната для допроса – не самое красивое место на свете, но все же лучше живой сидеть здесь, чем лежать мертвой на лоне природы. Пусть Зотов сперва обезвредит Геннадия Петровича и Арсения, а я покуда на нарах попарюсь».

Внезапно где-то на задворках сознания замаячила очень неудобная мысль: «А вдруг они умерли? Все-таки у Арсения башка здорово хрумкнула! Да и неизвестно еще, куда я попала Геннадию Петровичу. Вернее, не я, пистолет сам выстрелил. Но кого это будет интересовать в случае их смерти?»

Эта мысль разрасталась, крепла и вскоре достигла невероятных размеров. Я впала в панику. Усидеть на месте не могла и забегала по камере, производя страшный грохот ментовскими сапогами. Почему-то вдруг представилось, что эта камера станет постоянным местом жительства до конца дней моих.

«Кому докажешь, что действовала я в состоянии аффекта и в ситуации, сопряженной с реальной угрозой для жизни?! – паниковала я, путаясь в штанах. – Ну, одного убила в состоянии аффекта. А второго? Не то привычка, не то рецидив… Даже доказать, что убитые на меня покушались, невозможно! А что я была в пижаме и босиком… Любой самый зеленый адвокат без труда докажет: мол, такие у меня эротические фантазии!»

В конце концов мне удалось запугать себя до такой степени, что я в отчаянии бросилась на тяжелую железную дверь. Она оказалась заперта…

– Замуровали, демоны! – в отчаянии грохнув по двери кулачком, я со стоном сползла по стене, устроилась на холодном полу и горько заплакала.

В таком плачевном, в буквальном смысле слова, состоянии и застал меня вернувшийся Кузьмич.

– Ты что, дочка? – заволновался он, опускаясь передо мной на колени. – Болит что?

– Меня арестовали-и! – икая от рыданий, призналась я.

В ответ товарищ майор так энергично замахал руками, что у моего лица образовалось воздушное завихрение:

– Да ты что?! Разве ж можно?! А дверь я запер машинально. Привычка… Вот, погляди, что я тебе принес.

С этими словами Кузьмич протянул мне… ремень. Я уставилась на аксессуар в некотором недоумении. Ремешок, конечно, солидный: натуральная змеиная кожа, качество выделки великолепное, элегантная пряжка инкрустирована стразами «Сваровски». Штучка дорогая и в прошлой жизни явно принадлежала светской львице – простая смертная не может себе позволить отвалить пару тысяч баксов за подобную безделушку. Удивляло другое: откуда в поселковом ОВД такая дорогая вещь? Ни за что не поверю, что престарелая супруга майора Кузьмича запросто выделила ремешок из своего гардероба! Словно догадавшись о моих мыслях, Кузьмич, краснея, пояснил:

– Из вещдоков изъял на время. Тут один педик… кхм… гомосексуалист, – поправился майор, – задержан до выяснения. Сам к нам приперся, уверяет, что этим ремешком любовника задушил… Но это еще точно не установлено!

Если Кузьмич думал меня напугать, то зря старался, ей-богу! Главное, чтобы ментовские штаны с меня не спадали. Да и чем можно удивить человека, недавно завалившего двух придурков подряд?! Без лишних слов я взяла у майора элегантный ремень и с удовольствием подпоясалась. Удовольствие объяснялось просто: во-первых, спадающие штаны уже порядком надоели, а во-вторых, едва ли в обычной жизни я смогу щегольнуть подобной штучкой.

– Так-то лучше, – удовлетворенно крякнул Кузьмич, когда штаны самого маленького размера охватили мою талию. Стразы «Сваровски» таинственно мерцали в свете тусклой казематной лампочки, для безопасности забранной решеткой. – Пошли…

Происходящее начинало мне нравиться все больше, внушая долю оптимизма. Я проследовала за Кузьмичом в неизвестном направлении, рассудив, что арестованных формой и ремнями не снабжают. В кино все с точностью до наоборот: отбирают не только ремни, но даже шнурки, потому вопросов я не задавала.

К счастью, в этот утренний час в отделении народу почти не было. Единственное, кто нам встретился в длинном коридоре, – пьяненький мужичок бомжеватого вида в сопровождении сонного сержанта. Когда я поравнялась с мужчиной, он неожиданно поднял голову, оживился и с чистейшим оксфордским акцентом поприветствовал:

– Hello! How are you? Fine?

Я машинально откликнулась:

– Fine! Thanks…

Сержант равнодушно зевнул, лениво подтолкнул мужичка в спину со словами: «Я тебе покажу швайн», мы разминулись, а я с гордостью за Отчизну сделала вывод: никогда не победить ту страну, где даже пьяные бомжи говорят по-английски, а менты их не понимают.

Слов нет, я благодарна Кузьмичу за экскурсию, но хотелось бы уже куда-нибудь прийти, а то на моих ножках появятся мозоли от чужих сапог. Едва я об этом подумала, как пожилой майор притормозил у ничем не примечательной двери, снабженной пояснительной табличкой: «Инспектор по делам несовершеннолетних Серебрякова Наталья Константиновна». Ну, конечно, куда же еще можно было меня привести?

– Пришли, – счастливо улыбнулся Кузьмич и загремел ключами.

Дверь легко подалась, и через секунду я очутилась в просторном теплом кабинете с таким количеством игрушек, что он больше напоминал кабинет заведующей в детском саду, чем официальное помещение поселкового ОВД. Главным ее украшением был огромный фикус в красивом глиняном горшке. Горшок стоял в углу у окна и занимал добрую половину кабинета. Фикус словно чувствовал себя здесь хозяином, остальные предметы интерьера казались случайными гостями. Кроме широкого дивана, особенно меня порадовавшего. Он органично вписывался в обстановку и мог без проблем ужиться с фикусом. А вот письменному столу, древнему сейфу, стеллажу с книгами и потрепанному двустворчатому шкафу повезло меньше – фикус взирал на них с откровенным презрением.

– Вот, – явно довольный собой, Кузьмич сделал приглашающий жест рукой. – Проходи, дочка, обустраивайся. Наталья Константиновна в отпуске, так что кабинет в полном твоем распоряжении. Твои скоро прибудут, а я пойду к себе. Скоро дежурство заканчивается, нужно дела в порядок привести.

Сказав это, добрый майор меня покинул. Я осталась в детской комнате милиции одна. Диван притягивал меня к себе со страшной силой. Он как бы говорил: «Иди ко мне, Василиса! Уложи свои многострадальные уставшие косточки на мою мягкую поверхность. Отдохни, забудь на время обо всех проблемах, тем более что они, похоже, уже заканчиваются. Здесь ты в безопасности. А мы с фикусом о тебе позаботимся».

Спорить с мудрым диваном я не стала, отдохнуть и в самом деле не помешало бы. Уютно устроившись под фикусом, я закрыла глаза и через мгновение уже спала…

Разбудил меня громкий вопль, страшным эхом прокатившийся по гулким коридорам отделения. Вопль отдаленно напоминал глас разгневанного Владыки Вселенной, правда, матерился он при этом совсем по-человечески.

– Петруха, – вслух произнесла я, с трудом разомкнув сонные вежды, и счастливо улыбнулась.

Дверь в детскую комнату с грохотом распахнулась. Я зажмурилась, решив поиграть в Спящую Красавицу. Ординарец с порога взревел:

– Вася!!! Ты жива? Что они с тобой сделали?! – одним скачком он преодолел расстояние от двери до дивана и принялся энергично меня ощупывать, не слишком заботясь о приличиях.

– Они ничего, а вот ты, кажется, точно сведешь меня в могилу. Прекрати лапать сейчас же. И не тряси меня, ради бога, я же не груша! – пробормотала я.

– Жива! – крикнул Петруха куда-то в пространство. Из-за распахнутой двери доносились голоса, в которых я без труда узнала зотовский гневный тенорок, извиняющийся голос Кузьмича (хотя ему-то за что извиняться?) и еще какие-то басы и баритоны, невесть кому принадлежавшие. Они звучали не в пример тише остальных, но чувствовалось в них что-то особенное, солидное, даже начальственное.

– Как ты себя чувствуешь, Василь Иваныч? – я отчетливо ощутила взволнованное дыхание ординарца на собственной шее. Испугавшись, что он вздумает применить какой-нибудь сказочный прием для «оживляжа» Спящей Красавицы, я распахнула очи и тут же притворно сморщилась:

– Нигде от тебя нет покоя. Как же ты мне надоел!

Тут начали твориться совсем уж невообразимые вещи. Ординарец неожиданно счастливо рассмеялся, потом вдруг всхлипнул, а затем… В общем, наверное, он недавно перечитывал инструкцию по применению поцелуев и теперь решил проверить на практике – действительно ли она работает?

Сперва я решила возмутиться бесцеремонностью приятеля и посоветовать ему тренироваться на кошках, но неожиданно поймала себя на мысли, что Петькины поцелуи, в общем-то, и не противные вовсе. Скорее наоборот.

Против воли я увлеклась процессом оживления, Петька тоже, но нас прервали на самом интересном месте. Кабинет наполнился таким количеством народа, что даже фикусу стало не по себе. Среди визитеров я опознала только Кольку и Кузьмича, остальные официальные лица были мне незнакомы и вызывали если не подозрения, то настороженность.

– Свои, – успел шепнуть ординарец, с явным сожалением отрываясь от моих губ.

Небрежным кивком головы я поприветствовала гостей, извинилась за то, что мой внешний вид далек от совершенства, и, все еще находясь под влиянием Петькиных поцелуев, рассеянно выразила готовность сотрудничать со следствием.

Не теряя времени, официальные лица при ступили к делу. Наша беседа длилась не менее часа, все это время Петруха держал меня за руку, чем здорово волновал и мешал сосредоточиться. Время от времени он давал кое-какие пояснения. Колька Зотов тоже не остался и стороне, хотя и выглядел виноватым. Говорил он толково, по делу, не отвлекаясь на романтические бредни. Время от времени следователь бросал на нас с Петькой косые взгляды, и которых читалось не то сожаление, не то зависть – не разобрать. Да и разбираться-то было некогда, потому что после разговора с Колькой официальные лица принялись за меня основательно. Особенно усердствовал красивый брюнет в форме необычайно насыщенного синего цвета, почти как у летчиков. Однако это оказался вовсе не летчик, а, по словам Петьки, самый настоящий прокурор. Прокуроров до этой минуты мне видеть не доводилось, я таращилась на него, как бог на черепаху, и путалась в показаниях. Не могу сказать, что это радовало прокурора: он по нескольку раз задавал одни и те же вопросы, хмурился, порой недоверчиво ухмылялся, а то и вовсе бросал в мою сторону откровенно подозрительные взгляды. Словом, дяденька вел себя совсем не по-джентльменски.

В конце концов я окончательно запуталась и, не придумав ничего лучшего, разрыдалась. Петруха страстно сжал мою ладонь и неожиданно для всех грозно рявкнул:

– Ну, хватит!

Официальные лица изумленно воззрились на ординарца. По его нервному вздрагиванию стало ясно, что он скорее бросится под танки, причем без гранаты, чем позволит вести допрос дальше.

– Хватит, – уже спокойнее повторил Петр. – Вы что, не видите, в каком Васька состоянии? Она ранена, устала… Ей нужен отдых. Короче, следующий допрос состоится через неделю, не раньше. Вопросы будут?

Вопросов не было, и мы покинули отделение, к большому моему удовольствию. Ремень я вернула Кузьмичу со словами искренней благодарности, а на обещание в ближайшем будущем вернуть форму самого маленькою размера он лишь махнул рукой:

– Да ладно, оставь на память. У нас этою добра хватает!

Добрый майор еще долго стоял на крылечке, провожая взглядом кортеж из двух машин Сюда-то все приехали на одной, ничем не примечательной серой «Волге», а обратно уезжали на ней и на «Лексусе». А как же, он теперь тоже, как и пистолет, – вещественное доказательство! За рулем «Лексуса» сидел Зотов. По глазам Петрухи я видела, что он страсть как завидует своему другу, но оставить меня без своего присмотра ординарец не ре шился. Уже в машине я вспомнила о Геннадии Петровиче и Арсении и поинтересовалась их судьбой. Хотелось узнать – могу я чувствовать себя в безопасности в родном городе или нет? По тому, как замялся Зотов, стало ясно – нет.

– А ну, поворачивай обратно, – решительно потребовала я. – Я, пожалуй, еще и детской комнате милиции посижу, раз Наталья Константиновна в отпуске. Лягу на знакомый диванчик под сенью фикуса и буду ждать, когда вся эта бодяга закончится. Кузьмич меня охранять будет… Что-то не тянет меня на родину.

– Да ты не волнуйся, Василиса, – несколько виновато вздохнул Зотов. – Ситуация под контролем.

– Знаешь, когда так говорят, всегда случается какая-нибудь гадость. Доказательства, надеюсь, предъявлять не надо? – съязвила я, имея в виду свое недавнее похищение из-под носа у Колькиных коллег. Однако не удержалась и потребовала объяснений.

Как оказалось, зря я недооценивала способности наблюдателей. Хотя Геннадий Петрович и соблюдал меры предосторожности, потому что знал о существовании круглосуточного поста в доме напротив, ребятам все же удалось засечь и даже заснять на пленку несколько любопытных моментов. Появление Арсения, к примеру. Вообще-то, как пояснил Зотов, парни фотографировали всех входящих и выходящих из моего подъезда, а заодно и машины, подъезжающие на стоянку неподалеку. Правда, в темноте снимки получались не очень качественными, но все же хоть что-то.

«Лексус» Геннадия Петровича был снят еще и тот момент, когда его хозяин приехал на смену Зотову нести вахту в моей квартире. По номе рам установили владельца, им оказался владелец детективного агентства, и успокоились на некоторое время. Каково же было изумление наблюдателей, когда они увидели, как Геннадий Петрович в сопровождении молодого человека, вошедшего в подъезд некоторое время назад, загружает мое бесчувственное тело на заднее сиденье шикарной иномарки!

– А почему же они не пришли мне на по мощь? – с обидой поинтересовалась я. – Почему позволили меня увезти? Я столько страху натерпелась, лишений всяких, а все почему?

– Потому, что нам нужно было установить кое-что, – буркнул Колька.

– Да ладно врать-то, – махнула я рукой. – Просто без согласования со своим руководством вы и шагу ступить не можете!

Зотов еще немного сердито посопел и про должил рассказ, который уже подошел к концу, то есть к тому моменту, как меня увезли. Оперативники быстро связались с Зотовым, тот выслал ориентировки на «Лексус», а заодно проверил мою пустующую квартиру.

– Следов борьбы я не обнаружил, решил, что ты жива. Связался с Петькой, рассказал ему все, как есть, ну, и отправились мы на поиски.

– Нашли что-нибудь? – не удержалась я от усмешки.

Однако Колька не обиделся на шпильку. Он серьезно кивнул и просто ответил:

– Нашли. Обыск в офисе агентства и в доме Геннадия Петровича кое-что нам дал.

На все мои попытки выяснить, что же такого интересного милиционеры нашли у Геннадия Петровича, Колька упрямо отвечал: это пока закрытая информация и разглашению не подлежит. Как я ни билась, разглашать ее Зотов никак не хотел. Тогда я насупилась и обиженно уставилась в окно. Какое-то время мы ехали молча.

– Вась, а ты не помнишь, где… Ну, где тебе удалось сбежать от них? – первым нарушил молчание любопытный Колька.

– Как я могу помнить, если меня везли с завязанными глазами? – напомнила я следователю немаловажную деталь.

– Это понятно, – не унимался Зотов. – Но ведь ты же потом ехала на машине. Должна была какие-нибудь дорожные указатели видеть.

– Какие указатели, Коль? Я дорогу-то с трудом различала. Даже если указатели и попадались, то прочитать их у меня не было никикой возможности. Не говорю уж про дорожные знаки. Для меня они – что письмена древних инков.

Колька только головой покачал, словно удивляясь моей дремучести, после чего с изрядной долей оптимизма успокоил:

– Ну, ничего, мы этих субчиков быстро найдем. Ты их все-таки здорово приложила!

– А они не могли случайно умереть? – с тайной надеждой поинтересовалась я.

– Это вряд ли. Если сразу не умерли, значит, оклемаются.

У меня такой уверенности не было, в особенности относительно Арсения, но я не стали спорить со следователем: в этом деле опыт у него не в пример богаче моего. Желая меня успокоить, Зотов добавил:

– Они раненые. Далеко не уйдут. Мы на всякий случай сообщили во все больницы го рода, что у них могут появиться пациенты с характерными повреждениями…

Наверное, Колька ожидал, что, услыхав это, я обрадуюсь. Не тут-то было! Я обрадовалась, но по другому поводу.

– Коля! – заорала я радостно. – Не пой дут они ни в какие больницы! У Геннадия Петровича брат – военный врач! И, кажется, даже хирург. Это отец Арсения. То есть это он так думает, на самом деле отец Сени – Геннадий Петрович. Впрочем, может, хирург и догадывается, кто на самом деле его морковке сыночка сотворил. Даже наверняка догадывается – он же врач как-никак… Да вы сами разве не помните? Когда меня ножом пырнули, он же при вас брату своему звонил.

– Было такое, – признался Петька. – Только откуда тебе известно, что его брат – именно военный врач, а не простой хирург в какой-нибудь областной больнице?

– Просто Геннадий Петрович мне потом сказку рассказывал, – смутилась я. – Вроде как про Чиполлино и про другие овощи, но на самом деле, как я потом поняла, он рассказывал о себе. Так вот, в сказке был братец – луковка, который стал военным врачом…

Понятное дело, слова мои прозвучали совершенно безумно, но Колька, как ни странно, поверил, кому-то позвонил и коротко обрисовал ситуацию, после чего замолчал и всю дорогу до дома хмурился и нервно кусал губы. Переживал, должно быть, за свою ментовскую честь, которая понесла серьезные потери.