355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ежи Климковский » «Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса » Текст книги (страница 15)
«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:48

Текст книги "«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса"


Автор книги: Ежи Климковский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

В Янги-Юле мы встретили подполковника Берлинга, который, согласно приказу, прибыл в распоряжение штаба армии. Андерс принял его, расспрашивал о причинах разногласий с генералом Борутой. Затем официально отозвал подполковника с должности начальника штаба 5-й дивизии и, словно в насмешку, назначил комендантом базы эвакуации в Красноводске (именно через Красноводск предполагалось осуществлять эвакуацию), зная о том, что Берлинг является противником эвакуации.

Подполковник Берлинг должен был немедленно отбыть к месту нового назначения.

В Лондоне

Перед отъездом в Англию Андерс хотел еще привести в порядок, как он говорил, самые важные дела, чтобы они ему не мешали позже.

Одним из таких важных дел был вопрос о генерале Боруте. Андерс решил убрать его возможно скорее из Советского Союза и создать такую обстановку, чтобы он не получил никакого назначения. Вызвав Боруту телеграммой в Янги-Юль, он начал убеждать его, что верит ему, очень его уважает, считает своим другом и поэтому просит, чтобы он, Борута, поехал с эвакуируемыми войсками в Иран и там принял командование корпусом, который будет сформирован из частей, вывозимых из Советского Союза. Когда Борута после долгих уговоров наконец согласился, Андерс немедленно освободил его от командования дивизией, назначив на его место своего приятеля генерала Раковского. Здесь уместно заметить, что Андерс прекрасно знал, что на Среднем Востоке никакой корпус формироваться не будет, так как эвакуируемые из СССР войска пойдут исключительно на пополнение частично польских формирований в Англии, а частично – Карпатской дивизии.

Андерс освободил также от должности начальника отдела пропаганды и просвещения ротмистра Струмпх-Войткевича, а на его место назначил ротмистра Чапского.

Когда уже была эвакуирована половина предусмотренного числа людей, от посла Кота поступила телеграмма, предлагавшая приостановить отправку гражданских лиц, то есть членов семей военных, и ограничиться отправкой лишь воинских частей, так как англичане не готовы к приему членов семей.

Телеграмма посла нас возмутила. Штаб на эту телеграмму никак не реагировал. Впрочем, подполковник Гулльс знал об эвакуации семей военных и не возражал против нее, поэтому мы считали, что все в порядке. Больше того, через несколько дней пришло официальное согласие английских властей на вывоз и членов семей военных.

А в это самое время Андерс развлекался до упаду, отмечая бесконечными выпивками осуществление своих намерений. Вечеринки устраивались уже не раз в неделю, а почти ежедневно. Таким недостойным поведением Андерс подрывал свой авторитет в глазах офицеров и солдат, находившихся в Янги-Юле.

Вскоре рай, который наше командование обещало здесь, на юге, солдатам и их семьям, обернулся для них всеобщим госпиталем. Вместе с солнцем и теплом пришли самые различные заболевания – сыпной и брюшной тиф, дизентерия, малярия и т. д. Эти болезни начали косить людей, а лекарств не было, так как обещанные англичанами медикаменты к тому времени еще не поступили. Начальник медицинской службы генерал Шарецкий делал все, что было в человеческих силах, чтобы справиться с эпидемией, однако она ширилась с каждым днем, поглощая все большее число жертв.

В остальном жизнь шла своим чередом. Здоровые солдаты обучались, части уже сформировались, бытовые и культурные условия улучшились. Новые места расположения частей были приведены в порядок, всюду виднелись транспаранты и лозунги.

Стенные газеты имелись уже в каждом полку и дивизии, повсюду действовали клубы-читальни. Проявляли активность также коллективы художественной самодеятельности, дававшие представления, концерты и т. п. Устраивались конкурсы хорового пения, проводились спортивные состязания (футбольные матчи и т. д.), организовывались различные празднества. В полках и в ряде подразделений имелись часовенки, а часто и полевые алтари на свежем воздухе. По воскресеньям проводилось богослужение, на которое солдаты приходили строем в сопровождении оркестра. После богослужения командиры частей по установившемуся обычаю принимали парад подразделений. На богослужение всегда приходило также много гражданских лиц польской национальности, в том числе и те, кто жил вдали от военных лагерей, в окрестных колхозах.

После окончания эвакуации войск Андерс начал готовиться к поездке в Англию. Определяющим в этих приготовлениях было намерение остаться за границей, независимо от того, как пойдут переговоры с Сикорским и согласится ли тот с его проектом вывода всех войск. Если бы оказалось, что его планы не встречают поддержки в Лондоне, он был готов временно отойти от дел, возможно, попросить отпуск на несколько месяцев, мотивируя этот свой шаг плохим состоянием здоровья, – словом, пойти на все, лишь бы не возвращаться в Советский Союз. На крайний случай он не исключал возможности, что ему удастся перенести свою штаб-квартиру куда-нибудь в Иран и лишь время от времени наезжать в войска, оставшиеся в СССР.

Не упускал Андерс и случая обеспечить себя материально. В его распоряжении имелся денежный фонд, составлявший на январь 1942 года 266 тыс. рублей. Из этой суммы около 60 тыс. пошло на законные, обычные расходы, а около 200 тыс. – в карман генерала. На эти деньги он приобрел несколько золотых портсигаров, золотую шкатулку, скупал золотые монеты и т. п. После того как в январе обсуждение вопроса о займе для армии завершилось подписанием договора, фонд, которым распоряжался Андерс, неимоверно возрос: по его требованию он был доведен до 150 тыс. рублей в месяц, из которых 50 тыс. шло на расходы по штабу и 2-му отделу, а 100 тыс. ежемесячно – на частные расходы самого командующего. Скупкой драгоценностей для генерала занимались офицеры для поручений поручик Косткевич, вахмистр Шидловский и поручик Финклер из 3-го отдела, позже служивший в интендантстве. Кроме того, Андерс при посредничестве посольства переводил деньги в фунтах в заграничные банки на свое имя.

Обеспечив себя таким образом, Андерс 1 апреля 1942 года вылетел в Лондон. Сопровождали его Гулльс и я. Вылетели мы с ташкентского аэродрома на советском самолете, предоставленном на это время в распоряжение Андерса. С нами летели – но лишь до Каира – приятельница Андерса г-жа С. М. и Анджей Строньский. В Каире они остались ожидать нашего возвращения из Лондона.

На время своего отсутствия Андерс передал командование польскими войсками в Советском Союзе генералу Богушу. Это очень задело Токаржевского, которого Андерс по-прежнему не баловал доверием и опасался назначить своим заместителем даже на короткое время.

Из Ташкента мы полетели в Баку, а оттуда в Тегеран. Здесь из-за плохой погоды вынуждены были на несколько дней задержаться. Жили в отеле «Дербент». Знакомились с городом, присутствовали на обеде, который устроил в честь Андерса наш посол в Иране. Всеми делами занимался подполковник Гулльс.

Рано утром 5 апреля вылетели наконец из Тегерана, а в полдень приземлились на аэродроме Хаббания в Ираке. Здесь было так жарко, что мы едва дышали.

После получасового отдыха полетели дальше. Показался Багдад – столица чудес и сказок из «Тыс. и одной ночи». Город, проплывавший под нами в нескольких сотнях метрах, утопал в прекраснейших садах. Через несколько часов мы находились над «Святой землей». В Лидде вновь сделали посадку для заправки самолета бензином. На всех аэродромах было много англичан. Это были их базы. В тот же день мы прибыли в Каир, где задержались на несколько дней. Итак, Тегеран, Багдад, Иерусалим, Каир – слишком уж много впечатлений для одного дня!

Андерс был в восторге от господствовавшего среди англичан настроения; особенно милы его сердцу оказались генерал Окинлек, командовавший войсками на Среднем Востоке, и государственный министр Кэйси, входивший в состав узкого военного кабинета Черчилля.

При посредстве Гулльса Андерс провел с ними ряд бесед. Именно здесь в первых числах апреля было окончательно принято принципиальное решение о выводе всех польских войск из Советского Союза на Средний Восток.

Андерс обещал передать в распоряжение англичан шесть дивизий, укомплектованных обученными солдатами. При этом он подчеркивал, что войска, оставшиеся в Советском Союзе, намного лучше эвакуированных частей. Армия состоит из крупных формирований, полностью готовых к боевым действиям. Командующий войсками на Среднем Востоке был восхищен таким предложением и на прощанье устроил в честь Андерса банкет, на котором присутствовало восемнадцать английских генералов – вся командная верхушка на Среднем Востоке. Андерса торжественно заверили, что все польские войска прибудут на Средний Восток и поступят под английское командование.

В то время англичане испытывали на Среднем Востоке огромную нехватку войск, поэтому обещанные Андерсом шесть дивизий были для них манной небесной. С этого момента главная тяжесть операции по осуществлению планов вывода польских войск из Советского Союза легла на англичан. Андерс для них стал более выгодным, чем Сикорский: он давал и ничего не требовал. Поэтому они начали сеять различные недоразумения между двумя генералами при одновременной решительной поддержке Андерса.

Андерс был очень доволен тем, что приобрел могущественного покровителя. Теперь ему оставалось лишь проследить за реализацией своих планов и заодно соблюсти свои личные интересы – сохранить за собой командование армией.

Следует совершенно отчетливо подчеркнуть, что все переговоры с англичанами Андерс вел без ведома и согласия польского правительства и Сикорского. Зная взгляды и намерения Сикорского в этих делах, могу сказать, что подобные переговоры противоречили его самым важным планам. Более того, действия Андерса в данном случае вообще представляли собою сговор с деятелями иностранного государства против намерений своего правительства и Верховного Главнокомандующего.

После согласования этого вопроса с англичанами мы примерно 10 апреля 1942 года на английском гидросамолете отправились в дальнейший путь. С нами летел английский верховный комиссар в Палестине. Путешествие было весьма интересным, разнообразные впечатления не успевали сменять друг друга. Англичане повсюду принимали Андерса с большими почестями.

В Хартуме нас приветствовал английский губернатор. Он пригласил нас в свой дворец, где мы переночевали. В это же самое время у губернатора находились и другие гости – брат греческого короля и сын премьера Черчилля Рэндолф, ставший позднее английским офицером связи при маршале Тито.

Дальше мы полетели в направлении озера Виктория, затем через Стэнливиль и Леопольдвиль к Атлантическому океану. Интересной была посадка на реке Конго, в сердце непроходимых джунглей. А некоторое время спустя мы вступили на землю Нигерии, расположенной уже на западном побережье Африки. Неделю пробыли в Лагосе. Командующий английскими войсками в Западной Африке отдал в наше распоряжение свою виллу. Чуть ли не ежедневно устраивались приемы в честь Андерса. Генерал был этим более чем покорён, без конца восторгался англичанами, их вежливостью и предупредительностью.

После недельного пребывания в Лагосе мы отправились в дальнейший путь. Теперь летели на том же самолете, на котором возвращался из Индии после своей неудачной миссии министр Криппс. Андерс знал Криппса еще по Москве, а сейчас установил с ним более тесный контакт. В беседе по поводу тяжелого положения в Индии он затронул вопрос об использовании польских частей на Среднем Востоке, доказывая, что это облегчило бы положение английских войск и дало бы им определенную свободу действий. Криппс хорошо понял ход мыслей своего собеседника. Его тоже вполне устраивала такая точка зрения, и в результате Андерс приобрел еще одного сторонника своих планов, и не простого: министр Криппс входил в состав узкого военного кабинета премьера Черчилля.

Самолет (это была огромная машина, которая поднимала до семидесяти двух человек) держал курс на Лисабон. После одиннадцати часов полета мы приводнились где-то в океане, чтобы взять горючее с танкера, а еще через десять часов добрались до Лисабона. От Лагоса вместе с нами летел генерал Копаньский, который был тогда командиром Карпатской бригады, расположенной в районе Каир – Александрия.

В Лисабоне мы пробыли один день. Пользуясь случаем, знакомились с городом. Польское посольство встретило нас очень сердечно. Как раз в это время в Лисабоне оказалась г-жа Маковская, о которой вспоминал как-то поручик Шатковский. Она направлялась в качестве курьера из Польши в Лондон. Андерс имел с ней разговор.

Из Лисабона мы в десять часов вечера вылетели в Англию. Утром приземлились в Бристоле, а оттуда направились уже непосредственно в Лондон. Итак, 20 апреля 1942 года мы достигли наконец цели нашего трехнедельного путешествия.

От имени президента Рачкевича Андерса приветствовал начальник его кабинета и адъютант генерал Регульский, от имени Верховного Главнокомандующего – начальник кабинета подполковник Борковский. Кроме того, нас встречали несколько знакомых, знавших о приезде генерала.

С аэродрома мы направились в «Дорчестер» – одну из самых великолепных гостиниц столицы Англии.

Пробыли мы в Лондоне около трех недель. В течение этого времени в атмосфере огромного напряжения велась закулисная игра между Сикорским и Андерсом. На первой же беседе Сикорский встретил Андерса весьма холодным вопросом: зачем он, собственно, прибыл? Чтобы преуменьшить значение приезда Андерса, он вызвал в Лондон также генерала Копаньского – будто бы на совещание командующих.

Главный вопрос – о выводе польских войск из СССР – официально не затрагивался, так как Сикорский об этом даже слышать не хотел. Ничего не говорилось также по поводу вооружения и продовольственного снабжения армии – это были щекотливые вопросы, решение которых, собственно говоря, выходило за рамки компетенции польской стороны, и о них стыдливо умалчивали. Не затрагивался и ряд других важных государственных и даже сугубо военных вопросов, например о заболеваниях и эпидемиях, а также об оказании медицинской помощи. Зато обсуждение вопроса инспектората, против которого выступал Андерс, прошло необыкновенно гладко.

Складывалось впечатление, что Сикорский и Андерс играют в жмурки. Тем не менее, а может быть, именно поэтому, было много шуму. Все ожидали, что вот-вот вспыхнет крупный скандал. Однако видимость хороших отношений была сохранена. Состоялось немало приемов, банкетов, званых обедов и т. п. Затем мы знакомились с военными лагерями в Шотландии, где во время инспектирования проводились показательные учения, смотры. Конечно же, не обходилось и без званых обедов.

Вообще стало почти обычным, что после каждого более или менее крупного столкновения между Андерсом и Сикорским устраивались большие банкеты.

Сразу же после нашего прибытия в Лондон и после первых недоразумений, когда в кулуарах отеля «Рубенс» начали громко говорить о взаимной неприязни между генералами, Сикорский устроил в салонах гостиницы «Дорчестер» большой прием. В нем приняли участие президент Рачкевич со своим начальником кабинета генералом Регульским и адъютантами, Сикорский со всеми членами правительства и военным штабом, председатель Рады Народовой Грабский с депутатами. Прием, по замыслу устроителей, должен был явиться манифестацией самых дружественных отношений между Сикорским и Андерсом. Он должен был также подчеркнуть то значение, которое правительство и Верховный Главнокомандующий придавали польским войскам в СССР. На деле отношения между генералами были настолько натянутыми, что никаких бесед о неотложных проблемах вообще не велось.

Андерс несколько раз был у президента Рачкевича, который разговаривал с ним в милой «домашней» обстановке. Рачкевич был противником Сикорского и июльского договора с Советским Союзом. Поэтому он с большим удовольствием слушал Андерса, хотя никакой определенной позиции не занимал. Андерс понял, что таким путем он ничего, кроме некоторой рекламы, не приобретет. Но и она, конечно, имела значение, так как шумиха вокруг Андерса возвышала его в глазах некоторых лиц. Кругом шептались: «Президент совещается с Андерсом», а это подрывало авторитет Сикорского, поскольку его подчиненный, нарушая субординацию, через голову непосредственного начальника вел какие-то переговоры с главой государства, и вместе с тем побуждало оппозицию поднимать голову.

Одновременно Андерс начал при помощи подполковника Гулльса устанавливать все более тесные связи с англичанами. Много реальной пользы извлек он из своей встречи с Черчиллем. Черчилль уже знал по докладам Кэйси и Окинлека, а также Криппса о намерении Андерса передать Польскую армию, созданную в СССР, в распоряжение англичан для использования на Среднем Востоке. Его данный вопрос интересовал тем более, что немецкие войска добивались все больших успехов в Северной Африке и уже непосредственно угрожали Египту. Поэтому в беседе с Андерсом Черчилль, кроме расспросов о возможности ведения войны Советским Союзом, интересовался также польской армией в СССР – ее численностью и боеспособностью. Андерс подчеркнул, что необходимо вывести все войска из Советского Союза и сконцентрировать на Среднем Востоке, передав их в распоряжение английского командования. Черчилль в принципе одобрил эту мысль. Совершенно очевидно, что Сикорский продолжал находиться в неведении относительно происходящих переговоров.

Андерс чувствовал себя все более уверенно, понимая, что его планы вывода армии становятся совершенно реальными. Одновременно он познакомился с начальником имперского штаба Великобритании маршалом Аланом Бруком, с которым также обсуждал вопросы польских вооруженных сил, находившихся в Советском Союзе, и необходимость их эвакуации.

Все англичане, с которыми встречался Андерс, были им очень довольны. Андерс много обещал, со всем соглашался и ничего не требовал.

Сикорскому не нравилось поведение подчиненного, «совещающегося» с президентом, самостоятельно ведущего с английской стороной переговоры, о которых не давал никакого отчета и на ведение которых не был уполномочен. На совещании командующих крупными соединениями, состоявшемся 27 апреля в отеле «Рубенс», Сикорский обвинил Андерса в нелояльном отношении к польским делам. Он сказал, что Криппс ему заявил, будто Андерс «мягче» и поэтому с ним-де значительно проще прийти к соглашению. Это выглядело так, будто Сикорский хочет в пользу польских дел выторговать что-то на сто процентов, а на горизонте появляется Андерс, который удовлетворяется пятьюдесятью процентами, а вернее, вообще не выдвигает никаких требований перед англичанами.

Публичное выступление Сикорского ударило по самому чувствительному месту Андерса – по его честолюбию. В ответ на это Андерс довольно быстро столковался с санацией и «народовцами», то есть со всей тогдашней оппозицией.

Он начал с раскаяния перед генералом Соснковским и министром Залесским, извинившись за посылку телеграммы из Советского Союза, опубликованной тогда в печати. Он старался им доказать, что был введен в заблуждение, что на самом деле никогда так не думал, что произошло недоразумение, о котором он очень сожалеет. Вскоре у него с Соснковским и Залесским установилось полное согласие – если не действительное, то, во всяком случае, внешнее.

Затем Андерс провел несколько бесед с Тадеушем Белецким и Демидецким из Стронництва Народового, а также разговаривал с Цат-Мацкевичем – представителем воинствующей оппозиции Сикорскому и заключенному им договору с СССР.

В итоге этих переговоров вся оппозиция пришла к выводу, что наконец-то нашла себе лидера, и начала смело поднимать голову. Обстановка явно накалялась, и скандал был готов разразиться в любую минуту.

Сикорский решил положить конец всем проискам своих врагов. Он вызвал к себе Андерса и заявил, что оставит его либо на Среднем Востоке, либо здесь, в Англии, а в Советский Союз направит Янушайтиса или Соснковского. Андерс перепугался не на шутку – это могло полностью сорвать его планы. Тем более что генерал Климецкий, видевший, к чему идет дело, открыто стал угрожать Андерсу судом на основании веских обвинений периода сентябрьской кампании, выдвинутых против него командиром 26-го уланского полка полковником Швейцером. Швейцер обвинял Андерса в халатности по отношению к брошенным им во время сентябрьской кампании на произвол судьбы частям. Обвинение касалось также ряда грубейших ошибок в командовании. Как раз в это время Климецкий вызвал к себе Швейцера и заявил ему, что изложенные им обвинения будут рассматриваться. Андерс понял, что это не шутки. Желая избежать скандала, который мог бы расстроить его планы и прежде всего испортить репутацию в глазах англичан, он начал бить отбой. Впрочем, избежать скандала хотели все, так как и в штабе обстановка была уже накаленной, особенно после того, как офицер 2-го отдела капитан Ежи Незбжуцкий (Ришард Врага) обвинил часть офицеров 2-го отдела штаба Верховного Главнокомандующего во главе с майором Жихонем в сотрудничестве с Германией.

Андерс снова начал прикидываться лояльным и покорным, отказался от взятой на себя роли «обвинителя» штаба Верховного Главнокомандующего и «разоблачителя» недостатков, а будучи сам обвинен, счел удобным показать, что полностью подчиняется верховному главнокомандующему и отказывается от каких-либо претензий к нему. Идя на этот фальшивый компромисс, обе стороны делали вид, что удовлетворены им. Таким образом штаб Верховного Главнокомандующего избежал огласки подготовленных Андерсом обвинений, а Андерс – суда и компрометации.

Сикорский воспользовался тем, что Андерс переменил фронт, и дал по этому случаю званый обед для узкого круга, дабы вновь показать, что дела в наилучшем порядке и что Андерс возвращается на свою прежнюю должность. На обед были приглашены посол СССР при польском правительстве в Лондоне Богомолов, министр Рачинский, Андерс, Климецкий, Реттингер, я и еще два-три человека. Атмосфера во время приема внешне была приятной. Премьер и Верховный Главнокомандующий всем своим видом старался показать, что настроение у него превосходное.

Перед обедом я довольно долго разговаривал с Сикорским. Генерал расспрашивал о состоянии частей, о взаимоотношениях и сотрудничестве с Советским Союзом, о настроениях солдат и офицеров. Во время беседы он вдруг подал мне какой-то листок и спросил:

– А это что?

Я прочитал записку и был поражен ее содержанием.

Оказывается, один из офицеров, мой коллега по штабу армии в Янги-Юле, присутствовавший на собрании, на котором я делал доклад и старался убедить слушателей в необходимости лояльного сотрудничества с СССР и совместной борьбы против Германии, приехал с первой партией в Тегеран и направил оттуда через английские власти, точнее, при содействии полковника Роса (к нашему командованию он не питал доверия), следующую телеграмму на имя Сикорского: «Ротмистр Климковский, адъютант генерала Андерса, с согласия НКВД сколачивает организацию молодых офицеров и стремится создать в Москве польское правительство под покровительством СССР…»

Это меня рассмешило. На основании чего этот офицер сделал подобное сенсационное разоблачение – никому не ведомо.

Сикорский тоже рассмеялся и сказал:

– Знаете, создание правительства в Советском Союзе – это, пожалуй, слишком много, но когда армия начнет сражаться, я приеду, чтобы принять командование ею. Так будет лучше.

На этом наша беседа прервалась, так как последовало приглашение к столу. Во время обеда Сикорский и Андерс довольно много разговаривали с послом Богомоловым – вообще о войне и о нашей армии в СССР. К этому времени Андерс, видимо, пришел к выводу, что покорностью, хотя бы только притворной, он добьется значительно большего, чем открыто враждебным отношением. Поэтому он делал вид, что с готовностью безоговорочно подчиняется верховному главнокомандующему.

Затем мы поехали в Шотландию навестить расположенные там воинские части; вместе с нами был министр национальной обороны генерал Кукель. В Шотландии состоялось несколько крупных торжеств, во время которых создавалось довольно смешное положение, так как местные командиры не знали, кому оказывать больше почестей, – министру, которого не любили и ни во что не ставили, или Андерсу.

Жили мы в местной резиденции Сикорского. Это был весьма красивый, хотя и небольшой замок какого-то шотландского графа. Осматривали «черчилли» – танки, полученные незадолго перед этим одной из польских воинских частей в Шотландии для учебных целей; кроме того, присутствовали на учениях бригады Пашкевича. После учений, которыми руководил подполковник Богумил Шуйский, состоялся парад бригады. Следует признать, что действительно приятно было смотреть на замечательно выглядевшее соединение. Пашкевич пригласил нас к себе на обед и рассказал о многих неприятных вещах, произошедших в наших эмигрантских кругах со времени моего отъезда из Франции.

Под вечер мы выехали в Глазго, а на следующий день вернулись в Лондон.

Здесь Андерс продолжал играть роль «лояльного и покорившегося». В награду за это он не только не был привлечен к ответственности за свое «командование» в 1939 году, а наоборот, был награжден золотым крестом «Виртути милитари» за «выдающуюся боевую деятельность и командование» именно в 1939 году и «победоносные бои» с немцами. Это должно было служить ответом на «необоснованные и оскорбительные» обвинения полковника Швейцера.

Кроме того, Андерс получил должность инспектора армии на Ближнем Востоке. Эту должность он буквально вымолил у Сикорского, мотивируя свою просьбу тем, что такое назначение поднимет его престиж в глазах СССР и будет способствовать улучшению отношений с советскими властями. Он утверждал, что лично знаком со многими членами Советского правительства, и чем более «важным» (его собственное слово) он будет, тем успешнее удастся ему вести различные переговоры с советскими военными чинами, а кроме того, это поможет ему и в отношениях с англичанами, так как с Ближнего Востока должно поступить оружие и продовольствие для Польской армии в Советском Союзе. Одновременно Андерс указывал, что такая должность будет как бы объединять польские войска, находящиеся на Ближнем Востоке и в СССР. По этому же вопросу Кот направил телеграмму Сикорскому, поддерживая в ней Андерса и предлагая именно такое решение.

Должность инспектора Андерсу действительно была очень нужна, так как в случае выхода Польской армии из Советского Союза она обеспечивала ему пост командующего на Ближнем Востоке, а в этом он как раз был очень заинтересован. Закрепление за ним такой должности позволяло также организовать параллельный штаб на Ближнем Востоке и тем самым открывало возможность ничем не ограничиваемых поездок туда из СССР.

Окунувшись в атмосферу, господствовавшую в среде тех, кто составлял польские правительственные и военные круги в Лондоне, можно было без особого труда прийти к убеждению, что было избрано ложное направление. Погоня за постами и властью по-прежнему находилась на первом плане, а жизненные интересы Польши – на последнем. Совершенно явственно ощущалось враждебное отношение к Советскому Союзу и ко всему, что было связано с СССР. Взгляды на ведение войны Советским Союзом здешних руководителей были сходны со взглядами Андерса: преобладающее большинство считало, что СССР будет разбит и поэтому нет никакой необходимости вступать с ним в какие-либо договорные отношения. Оценка военной мощи Советского Союза таким «специалистом», как Андерс, только укрепила «английских поляков» в подобном мнении.

В Лондоне я более или менее подробно познакомился со всеми перипетиями борьбы вокруг польско-советского договора. Сикорский в этом вопросе был фактически одинок, все ему только мешали и усложняли работу. Даже в среде самого близкого окружения он не встречал необходимого понимания этой важнейшей проблемы нашей внешней политики.

Данное обстоятельство показывало лишь, насколько наши руководители плохо ориентировались в вопросах международной политики и в изменении стратегической обстановки на фронтах Второй мировой войны.

Подобно тому как в Париже за несколько дней до начала войны с Италией Сикорский, опираясь на данные своих «экспертов», заверял французское правительство, что до войны дело не дойдет, точно так же за три дня до нападения Германии на Советский Союз наш премьер, ссылаясь на донесения из Польши, представленные ему 2-м отделом 10 и 19 июня 1941 года, сообщал английскому правительству, что вооруженное столкновение между этими странами исключается, когда конфликт разразился, наши «лондонцы» тотчас прониклись убеждением, что война закончится через несколько недель поражением СССР.

В результате военное соглашение не было нами продумано должным образом. Весь наш штаб отнесся к нему отрицательно. Во-первых, считалось ненужным создание армии в Советском Союзе, поскольку, по утверждениям наших штабистов, не успеет она сформироваться, как наступит конец войны. Во-вторых, штаб категорически выступал против создания польских вооруженных сил на территориях, не находящихся под его безраздельным контролем.

Как-то министр Комарницкий пригласил меня на обед, на котором присутствовал и генерал Модельский. В беседе мы затрагивали самые актуальные вопросы. Я не скупился на критические замечания по адресу нашего правительства, на что Комарницкий ответил, что если говорить о нем, то он участвует в правительстве как представитель Стронництва Народового и вошел в состав кабинета по прямому желанию Сикорского, и по его же желанию готов в любой момент уйти в отставку. Как же мог он представлять Стронництво Народове, если оно в основной своей массе не поддерживало Сикорского и находилось по отношению к нему в довольно резкой оппозиции? Как мне разъяснил Комарницкий, Сикорский пригласил его в правительство только потому, что он как член Стронництва Народового своим участием в правительстве создавал видимость, что не все Стронництво находится в оппозиции к премьеру, а имеются группы, сотрудничающие с ним.

Как я уже упоминал, лишь немногие поляки в Англии отдавали себе ясный отчет в происходившем. Помню, как однажды в штабе в отеле «Рубенс» я подошел с майором Пентковским к карте, на которой было отмечено расположение фронтов. Пентковский рассказал мне об огромной слабости Англии, о том, что нападение Германии на СССР позволило ей «передохнуть». Он утверждал, что, если бы Советский Союз не выдержал немецкого удара и пал, это было бы неслыханным поражением и для нас, так как в самое короткое время пала бы и Англия, которая в настоящий момент фактически совершенно бессильна, и Германия в результате добилась бы полной победы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю