Текст книги "Любящие сестры"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

25

Слушая шум и треск международной телефонной линии, еще до того как раздался голос, Долли почувствовала, что сердце ее подпрыгнуло.

– Анри, – крикнула она. – Это ты?

Прошли недели, с тех пор как он звонил в последний раз, месяцы, с тех пор как она видела его… но эти месяцы показались годами. «Собачьи годы», – часто говорила мама Джо, когда время тянулось так медленно, что казалось, один год равен семи, как у собаки.

Конечно, нельзя сказать, что все это время она ничего не делала, а только страдала по Анри. В прошлое Рождество она много заработала, и с тех пор дела шли очень хорошо. И только в этом месяце она была на Доске» и на премьере фильма «Поцелуй меня, Кэт». Она была одним из учредителей фонда помощи Бангладеш и членом комитета по организации благотворительного бала, на котором они собрали четыреста тысяч долларов. А затем месяц назад на ежегодной шоколадной ярмарке в «Плазе». Экспозиция фирмы Жирода, которую она помогла сделать Помпо, получила второе место.

О да, она была занята все это время.

Так занята, что, залезая каждую ночь в кровать, чувствовала себя одинокой, как оставленный на морозе щенок… даже в те редкие ночи, когда была не одна.

– Ma poupée, я тебя разбудил? – раздался его голос, который был едва слышен и дребезжал из-за атмосферных помех. И тем не менее голос был такой родной. И вдруг ей показалось, что прошедших лет вовсе не было.

– Нет, – сказала она, хотя была уже половина второго ночи. – Я не могла заснуть.

И это было правдой. Она сидела в темноте, свернувшись клубочком в имсовском кресле, и смотрела сквозь огромное стекло окна на миллионы сказочных огней «Таверны Грин». Пила коньяк, отчего, она знала, будет чувствовать себя потом еще хуже. Интересным было роковое совпадение, что Анри позвонил как раз тогда, когда она была одета в его любимую ночную рубашку из потрясающего переливчатого атласа коньячного цвета с длинной бахромой и таким большим декольте, что можно было либо заболеть воспалением легких… либо излечиться от импотенции, в зависимости от того, надеваешь ли ты ее или смотришь на нее.

– Честно говоря, у меня сегодня вечер жалости, – сказала она ему.

– Извини, что?

– Вечер жалости. Это происходит так… ты садишься и начинаешь испытывать страшную жалость к себе, желательно делать это тогда, когда вокруг нет никого, кто бы мог хлопнуть тебя по спине и сказать «Эй, милашка, брось все это».

– Жаль, что меня там нет, – сказал он, и голос его звучал весело.

– Тогда это уже не был бы вечер жалости. Это было бы… я порядочная женщина, и не могу сказать тебе, как это называлось бы тогда. Во всяком случае по телефону. – Она улыбнулась и приложила трубку близко к губам, как бы целуя ее. Внутри у нее вдруг стало тепло. Видимо, коньяк начал действовать. А может быть, так действовал на нее голос Анри.

Она молила Бога чтобы Анри звонил сообщить хорошую новость, так как за последнюю неделю у нее было уже столько неприятностей, что больше она не смогла бы вынести.

Ребенок, которого Лорел решила оставить, был даром Божьим, и ей приходилось вертеться. И Вэл Каррера свалился как снег на голову после всех этих лет и именно в тот момент, когда Лорел была в ужасном положении, и к тому же он стремился разворошить старые проблемы. И когда она думала об этом, у нее внутри все холодело.

– А как ярмарка? Ты довольна ее результатами?

В первый момент Долли даже не поняла, о чем спрашивает Анри. Затем она вспомнила, что он ничего не знает ни о Лорел… ни о маленьком Адаме… ни о Вэле. Раньше она бы бросилась первым делом звонить ему, так как испытывала необходимость рассказывать ему обо всех, даже незначительных, событиях. Неужели они стали друг другу настолько чужими?

– А, ярмарка? – сказала она более воодушевленно. – Тебе следовало приехать. Это была самая лучшая ярмарка в моей жизни.

– Мне бы очень хотелось иметь возможность приехать. Но ты готовила экспозицию, а Помпо следил за тем, чтобы все было верхом совершенства и поэтому я думаю, что все было в порядке, не так ли? – Она представила себе, что он пожимает плечами, как это обычно делают французы. – Кроме этого, я не мог оставить свою дочку. Дети серьезно заболели, и Габриэлла была в панике…

– Я представляю. – Она никак не могла привыкнуть к мысли, что Анри стал дедушкой. – Черт, но ведь твоей вины в этом не было. Но сейчас, я надеюсь, им лучше?

– Маленький Филипп набирает вес, но Бруно… Габи очень о нем беспокоится, он ведь всегда был слабее. Я думаю, с возрастом это пройдет, но… она мата а матери всегда беспокоятся, ты ведь понимаешь?

– Да я понимаю, – сказала она ему… Хотя она никогда не была и никогда не станет матерью, но сейчас, когда у Лорел появился ребенок, разве не чувствовала она себя бабушкой? Долли не терпелось побыть с маленьким Адамом. Но ей придется подождать до завтра, когда она заберет Лорел и Адама из больницы. А сейчас Анри ждал ее ответа. – Да… ярмарка. В этом году одной из судей была Кларисса Холкинс, хотя эта старая курица ничего не понимает в шоколаде. Я думаю, единственное, что она ест, – это кислые лимоны. А Роджер Диллон – ты ведь помнишь Роджера? – сказал, что компания Жирода заняла бы первое, а не второе место, если бы Кларисса терпеть не могла каштаны. А гвоздем нашей экспозиции были, конечно, глазированные каштаны.

Анри захихикал, и Долли почувствовала облегчение от того, что он не сердится за «второе место», хотя, на трех ярмарках за последние пять лет фирма Жирода занимала первое. Для некоторых шоколадных фабрик, особенно для небольших, которые просто боролись за выживание, приз журнала «Гурман» служил трамплином и означал увеличение количества закупок, а это самое главное. Но Анри, казалось, думал совсем о другом.

– Я позвонил тебе в половине восьмого утра – а у тебя, как я знаю, сейчас ночь, – не для того, чтобы говорить о делах, – сказал он ей, и голос его прозвучал напряженно. – Ну, с чего начать?

– Почему бы не опустить преамбулу? – сказала она чувствуя растущее напряжение. – Мы об этом уже говорили много раз. И я знаю это наизусть.

– Ну, хорошо…

– Анри, что ты хочешь мне сказать? – нетерпеливо спросила Долли.

Наступило молчание, сквозь которое прорывалось его неровное дыхание. Наконец он сказал:

– Долли, приезжай в Париж.

– Анри, мы обсуждали это не один раз и…

– Нет, нет, на этот раз все по-другому. Мы с Франсиной расстались.

Долли показалось, что сквозь нее пропустили ток в тысячу вольт. Она чуть было не выронила трубку.

– Что ты сказал? – переспросила она.

– Франсина указала мне на дверь, – произнес он тихо, но с некоторым торжеством. – Но все было как у цивилизованных людей. Она даже упаковала мои чемоданы. Хотя, я думаю, она сделала это для того, чтобы убедиться, что я не возьму ничего из ее вещей.

Долли не могла говорить. Она поставила круглый, как шар, бокал с коньяком на стол, затем она встала и, держа кремовую пластмассовую трубку в руках, начала расхаживать по пушистому ковру, лежащему перед камином, и холодный атлас пеньюара касался ее ног.

– Анри, это серьезно? Ты не шутишь?

– Уверяю тебя, моя дорогая, я никогда не был серьезнее, чем сейчас. Кажется, моя жена завела себе любовника. – Голос у него был таким же радостным, как когда он несколько месяцев назад сказал ей о рождении своих внуков-близнецов. – Разумеется, она не говорит, кто этот человек. Но меня бы не удивило, если бы это был ее священник.

– Этого не может быть. – Долли была потрясена, даже шокирована.

Он засмеялся:

– Ну, возможно, я преувеличиваю. Кто знает? Но мне кажется, что она могла бы соблазнить и папу римского. – Он уже говорил серьезно. – Хотя я хочу быть с тобой честен. Развода не будет. Франсина не согласится на это. В этом она полностью придерживается церковных предписаний.

Ей показалось, что голос Анри стал тише, но вдруг она поняла, что это произошло не из-за плохой работы линии, а потому, что в ушах у нее шумело.

– Анри, что именно ты мне предлагаешь?

– Чтобы ты и я… чтобы мы жили вместе. Ну, как это делают современные люди? А потом… – Он замолчал. Он мог не говорить того, о чем они оба хорошо знали, что он тут же женится на ней, если когда-нибудь наступит такой момент, что он сможет это сделать.

– А как твой тесть? Он знает об этом?

– Он старый, но он не слепой. Нет сомнения, что он сделает все возможное, чтобы мы с Франсиной сошлись, но он осознает, что его возмож1Юсти ограничены. Все это выбило его из колеи. Он беспокоится о судьбе фирмы и чувствует, что стареет, поэтому мы с ним заключили новое соглашение.

– Какое соглашение? Что ты имеешь в виду?

– Я получу контрольный пакет после его смерти. Конечно, я должен буду продолжать содержать Франсину. Это соглашение составлено в присутствии свидетелей, подписано и заверено у нотариуса. Для меня это отличный контракт, своего рода спасение.

– Анри. – От счастья у нее на глаза навернулись слезы. Никто не заслужил этого больше, чем он. Как долго ему, наверное, пришлось бороться с Жиродом, чтобы получить эти гарантии.

– Дорогая, – продолжал Анри спокойно, – ты не ответила на мой вопрос.

Долли откинулась на спинку стула и опустила телефон на колени. Голова у нее кружилась. Быть с ним рядом… Разве не об этом она мечтала. Конечно, замужество – это прекрасно, но рядом с Анри она могла бы забыть о кольце.

Но ей придется переехать в Париж.

Париж – это замечательно, но Нью-Йорк – это ее дом. Как могла она покинуть его сейчас? Лорел будет нужна ее помощь. И как, находясь на расстоянии трех тысяч миль, сможет она быть настоящей бабушкой для своего внука?

Она мечтала об Анри так же сильно, как о настоящей семье. Этот ребенок привязал ее к Энни и Лорел нерасторжимыми узами. А ее магазин? Она столько сил потратила на то, чтобы создать его, и сейчас это уже гораздо больше для нее, чем просто способ зарабатывать деньги. Ее постоянные покупатели нуждались не только в ее шоколаде, но и в ее участии. Они рассказывали ей о своих проблемах, делились своими радостями и неудачами, просили у нее совета.

Конечно, они прожили бы и без нее. Но дело было не в этом. Дело было в том, что она любила всех этих людей, и ей хотелось чувствовать, что она может как-то изменить их жизнь, пусть даже и незначительно. С кем она будет разговаривать в Париже? Со своим французским она не сможет даже найти путь до ближайшей станции метро. И, кроме того, если она будет работать с Анри, то это уже будет не ее магазин, а будет просто дело, которое позволит ей быть рядом с Анри.

Она любила Анри, она с ума по нему сходила. Но разве она когда-нибудь думала, что это будет означать для нее переезд в Париж? Она вспомнила старинную китайскую поговорку «Будь осторожен в своих желаниях. Ты можешь получить то, чего хочешь».

Она так долго об этом мечтала, что сейчас, когда она могла это получить, у нее было такое чувство, что ее обманули, как будто она вдруг поняла, что очень долго желала не того, что ей по-настоящему было нужно. Или просто ей хотелось сесть на два стула сразу. Ей хотелось быть с Анри и не менять своего образа жизни.

– Где ты сейчас живешь? – спросила она.

– У меня есть комната в «Ланкастере». А через пару недель мы с тобой могли бы начать искать новую квартиру.

– Анри, понимаешь, я…

– У тебя кто-то появился?

– Нет, нет… поверь мне, дело не в этом.

– Ты еще не разлюбила меня?

– Боже, ну конечно, нет.

– Тогда что еще мы можем обсуждать? Долли, я говорю так, как будто это легко – уйти из дома… но я должен сознаться, что это трудно, после того как я прожил там столько лет. Ma poupée, ты мне нужна сейчас больше, чем когда-нибудь. Мне нужно, чтобы ты была рядом.

– Но, Анри, – начала объяснять она, – ты просишь меня сделать то же самое… ты хочешь, чтобы я покинула мой дом, мою семью, даже мою страну. Я могу поспорить на пару ковбойских сапог из змеиной кожи, что не найдется ни одного американца, у которого не начинает щемить сердце, когда он слышит американский гимн.

– Но ты, возможно, привыкнешь к «Марсельезе»… она не такая грустная, как ваш гимн. – Он пытался шутить, но она слышала в его голосе усталость и отчаяние, и у нее дрогнуло сердце.

Долли почувствовала что начинает колебаться. Много лет назад, когда Анри предложил ей сомнительную роль любовницы, она тут же согласилась. Сейчас же он предлагал ей гораздо больше, и она сомневалась. Неужели ее чувство к Анри так сильно изменилось… или, может быть, жизнь в Нью-Йорке стала значить для нее гораздо больше?

В любом случае, ради него и ради себя, она обязана была принять решение на трезвую голову, а не после бокала коньяка.

– Анри, я должна подумать об этом, – твердо сказала она. – Дело в том, что я сама не знаю, как поступить. Сейчас я могу принять неверное решение. Ты можешь подождать до завтра?

Он вздохнул:

– Разве у меня есть выбор?

– Нет.

– Ну что ж, спокойной ночи, дорогая, я люблю тебя. Долли повесила трубку, в голове у нее шумело. Она подумала, что вряд ли сможет заснуть.

– Он немного похож на дядю Херби…

Энни смотрела через стеклянное смотровое окно детской. Обернувшись, увидела Долли в шерстяном буклированном костюме изумрудного цвета с повязанным вокруг шеи синим с золотом шарфом. Она вытирала глаза испачканным помадой носовым платком. А на запястье позванивали подвески золотого браслета: теннисная ракетка, собачка, черепаха, свистулька и замок. Среди этих подвесок Энни увидела золотую коробочку в форме сердца, которую они с Лорел подарили Долли на Рождество в прошлом году.

Она помнила, как Долли разревелась, когда увидела эту коробочку. Энни тогда была рада и в то же время смущена реакцией Долли.

И вот она опять начинает, подумала невольно Энни. На этот раз она рыдает из-за самого чудного, самого драгоценного ребенка в мире, и не было сомнения, что Долли будет докучать им и ребенку своими заботами двадцать четыре часа в сутки.

– Ив когда-нибудь рассказывала тебе о дяде Херби? Он был братом нашей матери, – продолжала трещать Долли. – У него была копна черных волос и красный нос, который с каждым годом становился все краснее и краснее. Мама говорила что нос стал таким от «Белой молнии». Я не знала, что она имеет в виду… но после того как она это сказала, я всегда пряталась под кроватью, когда сверкала молния. – Она засмеялась. – Боже, это был интересный человек. Он держал дверь кухни широко открытой и позволял грязным курам забегать туда и кормил их прямо со стола, как будто это были его любимые собаки.

– Мне кажется, он похож на Мусю, – сказала Энни, опять поворачиваясь лицом к детской. – Посмотри на его подбородок, на его личико закругленной формы с маленькой ямочкой посередине. – Все другие дети спали, и только Адам бодрствовал. Он махал кулачками, и его крошечная розовая ножка высунулась из-под одеяла.

Она почувствовала, как Долли напряглась и слегка вздохнула:

– Возможно, да… но мне кажется, в таком возрасте еще ничего не видно.

– Жаль, что здесь нет Муси. Жаль, что она не видит своего внука.

Даже ей самой эти воспоминания показались неожиданными. Она уже очень давно не вспоминала о матери. Но сейчас ее не покидала мысль, что здесь с ней рядом должна стоять именно она, а не Долли.

Но она тут же устыдилась своих мыслей. Бедная Долли… она так старалась, и ей было не просто жить… без мужа и собственных детей. Интересно, встречается ли она с Анри… или все кончено навсегда. Если вообще можно говорить «навсегда», когда речь идет о любви. А ведь Долли была безумно влюблена в Анри.

Энни подумала о Джо и почувствовала, что ее собственные чувства отошли на второй план. Как будто Джо был ее сердцевиной, той осью, вокруг которой она вращалась и без которой она могла бы разлететься в разные стороны.

А Эммет… каково было его место в ее жизни? Та ночь в его квартире… в душе… а потом в постели. Боже, это было так великолепно. Нет, это было слишком хорошо для обычного флирта. Последнюю неделю она избегала Эммета, но не могла же она делать это бесконечно? Она знала, что не любит его так, как любит Джо, но, без сомнения, ее чувство к нему было сильнее обычной симпатии.

Она начала нервничать и кусать ногти. Адам поднял кулачок над головой, как это делают твердолобые политики, когда кричат о повышении налогов. Энни не смогла сдержать улыбки. «Может быть, еще не все кончено у нас с Джо», – подумала она.

С этого дня все изменится. Лорел будет занята ребенком, и у нее не будет времени крутиться вокруг Джо. Лорел даже заговорила о том, чтобы попытаться найти себе квартиру и переехать. Вначале Энни была против этого, но сейчас она начала думать, что, возможно, это совсем неплохо. Возможно, пришло время, когда Лорел должна начать жить самостоятельно.

– Я помню, как, когда ты родилась, твой отец заставил всю комнату розовыми гвоздиками, целыми кипами розовых гвоздик. Я думаю, он скупил все гвоздики во всех цветочных магазинах от Бель Эр до Уэствуда. Но Ив сказала, что она чувствует себя ни то как покойник на похоронах, организованных мафией, ни то как победитель на скачках «Кентукки дерби» в Кентукки.

Энни улыбнулась. Затем подумала об огромном букете розовых роз, которые Джо прислал Лорел. Она перестала улыбаться, и у нее защемило сердце.

– Я думаю, наступило время кормления, – сказала она, увидев, что медицинская сестра склонилась над кроваткой Адама. Она не могла дождаться того мгновения, когда возьмет его на руки.

Долли повернулась к Энни. Ее синие глаза светились от возбуждения, ее нарумяненные щеки стали еще краснее.

– Ты думаешь, они разрешат мне подержать его? Хотя бы минуточку? Я не буду мешать?

Энни подавила свое раздражение. Ей очень хотелось сказать: «Почему именно ты должна взять его в руки первой?»

Затем, устыдившись своей эгоистичности, она быстро сказала:

– А ты скажи медсестре, что ты бабушка. Ведь ты действительно почти бабушка.

Казалось, Долли готова была расцеловать ее, но Энни инстинктивно отпрянула.

– Я пойду посмотрю, как там Лорел, – сказала она Долли. – Поцелуй Адама за меня.

Лорел уже встала, она была одета в те вещи, которые принесла вчера Энни: водолазка и свободный синий сарафан для беременных, который сидел на ней как обвисшая палатка. Она выглядела худой и уставшей, и, хотя под глазами у нее были фиолетовые круги, она вся светилась. Когда Энни вошла, она улыбнулась.

– Посмотрите, кого к нам занесло, – сказала, смеясь, Лорел. – Я думала, что это я здесь восстанавливаю свои силы. Но ты выглядишь даже хуже, чем вчера.

– По-моему, для человека, которого чуть не хватил инфаркт, я выгляжу прекрасно. – Она пересекла комнату и села на кровать рядом с Лорел.

– Да кстати, ты никогда не говорила мне, где Луиза наконец нашла тебя.

– К твоему сведению, я была в конторе моего адвоката в достопочтенной фирме Кендала Дэвиса и Дженкинса. И когда мне сообщили о тебе я едва тут же не свалилась со стула.

– Ты была в конторе своего адвоката? – Глаза Лорел засветились. – Что ты там делала?

– Я хотела сказать тебе раньше что мой магазин «Момент» вот-вот должен стать корпорацией. Они готовят бумаги. Ты представляешь?

– Вообще-то, да. А вот то, что я стала матерью, я никак не могу себе представить – Лорел вся светилась. – Я могу смотреть на него часами, и мне это не надоедает. Ты его видела сегодня? Разве это не самый прекрасный ребенок на свете?

– Конечно, мне кажется, тебе достался настоящий ловелас. Я застала его в тот момент, когда он строил глазки одной из медсестер.

– О, он готов кинуться на любую женщину с большими сиськами. Надо видеть, как он терзает меня. – Она дотронулась до своего платья спереди и подмигнула.

Энни смотрела на свою сестру. Она была такой красивой, такой счастливой. Энни заметила, что в первый раз за время пребывания в больнице Лорел вымыла волосы. Они были заколоты широкой серебряной заколкой, свисали огромной копной на спине и переливались в лучах солнца. От нее приятно пахло хорошим мылом и розовой водой. Энни почувствовала, что обида которую она испытывала в последние месяцы, начинает исчезать.

Но тут она увидела вазу с розами, стоящую на маленьком столике около кровати. Они уже начали вянуть, но теплый воздух в комнате был весь пропитан их ароматом.

Энни опустила глаза. Ей не хотелось встречаться взглядом с Лорел. Она вдруг осознала что теплые чувства, которые она только что испытала к сестра вдруг исчезли. Помолчав минуту, она глубоко вздохнула и встала.

– Пора идти? Мне сказать медсестре, чтобы она принесла Адама?

– Подожди минутку.

– Я все приготовила в квартире – сказала ей Энни. – Есть даже детская кроватка… Вчера вечером Эммет помог мне ее поставить.

– Я знаю. Эммет заходил сегодня утром и сказал мне об этом. Он отличный парень и всегда дарит отличные вещи. Помнишь, я жаловалась, что у меня мерзнут ноги, и он принес мне толстые шерстяные носки. Посмотри, что он принес мне на этот раз – Из мешка, висящего в ногах кровати, она вытянула майку. Расправив ее, Энни увидела, что на ней нарисована корова, и улыбнулась. – Не смейся, – сказала ей Лорел. – Хотя Адам высасывает так много молока, как будто его на следующий день не будут кормить, у меня остается еще столько, что они хотят подсоединить меня к электрической доилке.

– Не похоже чтобы ты особенно страдала.

– А я и не страдаю. Я просто боюсь. – Лорел откинулась на кровать и, заложив обе руки за голову, уставилась в потолок. – Энни, сегодня утром, когда я кормила его, я подумала: а вдруг я испорчу ему жизнь? Он такой доверчивый. Он ведь ничего не понимает. Кто остановит меня, если я буду делать что-то неверно? Откуда я об этом узнаю?

Энни подумала обо всех тех ошибках, которые совершила она. Что было бы с ними, поступи она иначе? Были бы они сейчас в Калифорнии у Вэла?

При одной мысли об отчиме у нее начались судороги. Вчера Лорел рассказала ей о его визите. Целых пять минут потребовалось ей для того, чтобы побороть потрясение и напомнить себе о том, что Вэл никаким законным образом не мог им навредить. Но будет ли он пытаться встретиться с Лорел еще? А Лорел… захочет ли она впустить его в свою жизнь, даже сейчас, когда ей не надо было бояться его?

– Я думаю, главное – это любить его, – сказала ей Энни. – Тогда, даже если ты совершишь несколько ошибок, они не будут иметь значения.

– Энни, – Лорел запнулась и начала покусывать верхнюю губу.

– Да.

– Послушай, я знаю, ты всегда старалась делать для меня все, как лучше… и часто это было не просто. Я хочу, чтобы ты знала… что хотя, возможно, я не всегда показываю это, я… ну, все, что я сказала тебе в ту ночь после… после ссоры… это не правда. – Ее глаза заблестели, и, чтобы скрыть это, она едва заметно лениво улыбнулась. – Посмотри на меня. У меня отовсюду течет. На занятиях для беременных забыли предупредить, что я могу превратиться в живой фонтан.

Энни почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы. Смогут ли они преодолеть ту пропасть ревности, которая разделяла их теперь? Будут ли они однажды, через много лет, когда обе станут замужними и у каждой будет семья, удивляться тому, как могли они позволить мужчине встать между ними.

Энни не знала, что будет потом. Сейчас же она знала, что любит свою сестру.

– Не беспокойся, – сказала она Лорел. – Я принесла салфетки.

– Ах, карапуз, ты меня пока не знаешь, но подожди, – ворковала Долли, держа ребенка на руках. – Я наверняка буду баловать тебя так, что ты сможешь подумать, что родился в раю.

Ребенок смотрел на нее, чуть скосив глаза, как будто старался лучше разглядеть. У него столько волос! А посмотри на этот строгий взгляд… когда он вырастет, он наверняка сумеет защитить себя.

Под неустанным оком медсестры, стоящей у двери в детскую, Долли осторожно потрогала пальцем плотно сжатый красный кулачок ребенка и почувствовала, как крепко он ухватился за ее палец. Сердце у нее екнуло, а диафрагма, казалось, поднялась вверх так высоко, что ей стало тяжело дышать.

Затем вдруг, без всякого предупреждения, лицо Адама сморщилось и он завыл. Долли начала качать его, но от этого он заплакал еще сильнее.

Она испуганно взглянула в сторону добродушной медсестры, которая стояла, скрестив руки на плоской груди, и, казалось, совершенно не волновалась:

– Вы не думаете, что он хочет есть?

– Наверное, газы, – сказала медсестра. – Его кормили совсем недавно, в два часа. Положите его на плечо и погладьте один-два раза. Он должен срыгнуть.

Аккуратно положив ребенка на плечо, Долли вдруг почувствовала себя неуклюжей, ей показалось, что она держит его не так, как надо, что она не умеет обращаться с грудными детьми. Когда Энни была грудным ребенком, у нее была нянька, толстая немка по имени миссис Гильдебранд, которая стояла на страже у кроватки Энни, как эсэсовец, и не позволяла никому подходить к ней ближе, чем на два метра.

Адам начал плакать по-настоящему, он толкался ногами и махал кулачками. Долли сама готова была расплакаться. Собаки обычно чувствуют, когда человек боится их… а чувствуют ли это грудные дети? Может, этот кроха играет на ее неопытности? А если так, то он умнее, чем она с ее сорока годами жизненного опыта. Если бы он мог говорить, возможно, он бы и сказал ей, что она зря теряет время здесь с ним, когда она могла бы прогуливаться по Парижу вместе с Анри.

Успокаивая его, Долли старалась побороть желание отдать своего внучатого племянника обратно медсестре и, стремглав выбежав отсюда, позвонить Анри и сказать, что она едет к нему.

Но что-то удерживало ее здесь. Она ходила взад и вперед по коридору рядом с детской, продолжая качать Адама и вкрадчивым голосом разговаривать с ним так, как будто он мог понять ее.

– Да, я знаю… знаю, тебе совсем не нравится, что тебя передают из рук в руки. Но сейчас твоя мама внизу, а мы скоро поедем домой, и обязательно в лимузине с шофером… – Долли наговорила ему еще целую кучу разных вещей, и постепенно Адам перестал плакать. И как раз в этот момент, когда Долли почувствовала себя уверенно и даже начала гордиться собой, она услышала странные звуки… и почувствовала, как что-то теплое брызнуло ей на блузку. Она ощутила резкий запах и посмотрела вниз…

Медсестра засуетилась.

– Ой, ой, – вскрикнула она. – Это были не просто газы. Стойте смирно… Я принесу тряпку.

Долли стояла, как будто ее приковали к месту, и чувствовала себя извалявшейся в навозе. Затем она начала хихикать. Глядя в синие глаза Адама, она прошептала:

– Хорошо, маленький негодяй, ты показал, на что ты способен, но я все равно от тебя без ума.

Энни возвращалась в детскую, когда заметила, как над одним из лифтов загорелся зеленый огонек. Затем раздался звонок, двери лифта раскрылись, и из него вышли два студента, а за ними высокий мужчина в очках, одетый в выцветшие джинсы и темно-синий шерстяной свитер. Он шел, наклонив голову, как будто боялся удариться о дверной проем. Его темные волосы были взъерошены, лицо покраснело, как будто он бежал вверх по лестнице, а не поднимался на лифте. Сердце у нее подпрыгнуло.

– Джо, – тихо позвала она.

– Привет, Энни.

«Он выглядит уставшим», – подумала она. Ей захотелось крепко обнять его… но она чувствовала, что не может этого сделать.

– Как Лорел? – спросил он.

– Отлично, я иду в детскую, чтобы попросить одну из медсестер принести ей Адама. Она забирает его домой.

– Я знаю. Именно поэтому я здесь. Я был рядом и подумал, что, возможно, вас нужно будет подвезти.

– Спасибо, – сказала она ему. – Но нас подвезет Долли. Джо, я… – Она сделала глубокий вдох и почувствовала, как у нее перехватило дыхание, как будто она собиралась проглотить что-то очень горькое. – Я должна поблагодарить тебя за то, что ты доставил сюда Лорел. Если бы не ты… – Она не могла представить себе, что могло случиться. – Я рада, что ты был рядом.

Он пожал плечами, как будто хотел сказать, что это не имеет значения:

– Когда ребенок так спешит родиться, ему не надо помогать. Достаточно только посмотреть на него, и сразу видно, что он борец. И очень смышленый.

– Он совсем не похож на Лорел.

– Его глаза, – он указательным пальцем дотронулся до уголка глаза, – они похожи на твои.

Энни почувствовала, что на сердце у нее чуть потеплело. О Боже, знает ли он, что он делает? Почему, если он собирается соблюдать дистанцию, он напоминает ей о том, что их объединяет. Ей хотелось закричать, броситься к нему… Может быть, ударить его или заставить его пробить еще одну дыру в стене было бы лучше.

Но она только улыбнулась:

– Его отец пуэрториканец. Оказывается, Лорел познакомилась с ним еще в шестом классе в Бруклине. Он участвовал в той постановке, после которой ты ездил забирать ее. Затем они опять встретились в Сиракузах. Было ли это простым совпадением?

Джо покраснел и отвернулся, наблюдая, как темнокожий санитар вкатывает в лифт тележку, заполненную доверху простынями. Но ей показалось, что она заметила, как в его глазах на мгновение появилось какое-то волнение, которое тут же исчезло, причем так быстро, что она даже подумала, что ей это показалось.

«Ревность? Неужели ревнует, что не он отец ребенка?»

Она заметила, что под мышкой он держит сверток в яркой бумаге.

– Это для Лорел? – спросила она как можно безразличнее.

Он достал сверток, как будто только что вспомнил о его существовании.

– Это книга доктора Спока, – сказал он. – «Все что вы хотели бы знать о ребенке, но боитесь спросить».

Энни не сказала ему, что Лорел уже подарили две такие книги: одну – Ривка, а другую – Долли.

Наступила напряженная пауза, как будто они сидели в тонущей лодке. Наконец он показал рукою на обшарпанную гостиную, заставленную пластмассовой мебелью и торговыми автоматами:

– Можно я угощу тебя кофе?

Энни подумала, что если она сейчас выпьет чашку кофе, то у нее в животе все начнет гореть. Тем не менее она кивнула:

– Только быстро. Я обещала Лорел сразу вернуться. В комнате для посетителей был только один мужчина в ермолке, который сидел, сгорбившись и опершись руками на колени. Купив кофе, Джо подвел ее к двум литым пластмассовым стульям. Поставив на стол дымящиеся чашки, они сели рядом, причем так близко, что их колени почти соприкасались.

«Знаешь ли ты, как я часто поднимаю трубку, чтобы позвонить тебе? Знаешь ли ты, что однажды я среди ночи подошла к двери твоей квартиры и повернула назад?»

Энни смотрела вниз, на запачканные грязью, истоптанные ботинки Джо. У Джо были длинные ноги, не большие, а просто длинные и узкие с большими шишками на щиколотке. Она почему-то вдруг вспомнила Эммета в ту первую ночь в Париже и как он сбрасывал ботинки, уже лежа в кровати. Как странно, она испытывала при этом не отвращение, а нежность.

Но сейчас ей вдруг показалось, что это руки и ноги Джо обвивали тогда ее тело и его дыхание она ощущала у себя на волосах.

– Как идут дела? – спросил он.