Текст книги "Любящие сестры"
Автор книги: Эйлин Гудж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 41 страниц)
– Мне пора.
Она нагнулась, чтобы взять чемодан, но Джо, опередив ее, с легкостью поднял его сам.
– Я провожу тебя к выходу, – сказал он.
– Зачем?
Она чувствовала себя очень не ловко, стоя рядом с ним в этом запруженном иностранцами коридоре. Люди неслись в обоих направлениях, и Джо казался чужим человеком, по воле случая оказавшимся ее спутником. Ей захотелось схватить его в охапку, прямо здесь, на виду у всех, и заорать: «Я же люблю тебя, черт побери! Неужели ты не видишь?»
Но, конечно, не сделала этого. Она просто тяжело шла рядом, непрестанно бросая на него косые взгляды. Он немного принарядился по сравнению с обычным: отглаженные фланелевые брюки, рубашка с кнопками под кожаной курткой, шарф. Волосы лежали так аккуратно, точно он их только что расчесал. Лишь очки сидели косо, и одна дужка не доставала уха.
В груди была пустота губы пересохли от снедающего ее волнения. Ну почему он молчит? Скажи хоть что-нибудь, дай мне знать, будешь ли ты скучать обо мне.
Он так и не произнес ни слова до самого выхода на посадку. Поставив чемодан на один из пластиковых стульев, привинченных к полу длинными рядами, он слегка дотронулся до ее щеки прохладными пальцами:
– Извини, писать не обещаю. Это кончится только разочарованием для тебя: не умею писать письма.
– И не надо. Я, наверно, тоже не смогу, буду слишком занята. – Она опустила голову, чтобы он не видел ее огорчения.
– Энни… – Он приподнял пальцем ее подбородок и заглянул в глаза. Теплая волна мгновенно разлилась по ее телу, кожа покрылась мурашками под свитером с капюшоном и новой твидовой юбкой, которую ей сшила Лорел. – Но это не значит, что я не буду скучать по тебе.
– Разве?
«Боже мой, какое глупое слово!»
– Кто станет теперь будить меня по воскресеньям, звонить в дверь и кричать: «Экстренное сообщение! Читайте на страницах газет!»
– Мистер Абдулла и без меня прекрасно доставит «Таймс» к твоему пробуждению.
– Правда? Тебе ведь так нравилось, что я выбегаю открывать дверь, не успев прикрыть свою мускулистую грудь?
Она засмеялась, чувствуя облегчение от того, что они перешли на свое обычное подшучивание.
– Можешь не обольщаться. На коробках с геркулесом я видела куда более мускулистую грудь.
– Энни, я правда буду очень скучать. – Его озорные глаза посерьезнели.
– Джо, я… – Внезапно горло ее сжало тупой болью, словно кто-то придавил пальцем адамово яблоко.
По радио объявили, что посадка заканчивается. Зал ожидания опустел.
– …я должна идти, – упавшим голосом закончила она и повернулась к выходу.
Внезапно он поймал ее за руку и прижал к себе – так крепко, что она почти почувствовала его тело. Остро заломило где-то в горле, как бывает, если откусишь зеленое яблоко, – больно и вкусно одновременно, рот наполнился влагой, а глаза слезами.
Он поцеловал ее. Сильно, в самые губы, глубоким поцелуем, пронзившим ей сердце. Она ощутила нежность его губ, кончик языка и край зубов и глубоко вдохнула чудесный, волнующий запах, которым всегда пахли его свитеры, когда он давал ей их поносить. Его руки напряглись еще сильнее, прижимая ее еще крепче, так что она ощутила все его тонкое мускулистое тело. Господи Боже, что же это происходит? Невыразимое счастье нахлынуло на нее, наполнило до краев, так что кончики пальцев едва выдерживали давление изнутри. Голова кружилась, и одно слово мелькало в мозгу – обморок. Она была почти в обмороке, словно героиня старинного романа.
Запрокинув голову и глядя в его неподвижные зеленовато-карие глаза за стеклами очков в стальной оправе, она увидела, что, несмотря на его кажущееся спокойствие, его трясет не меньше, чем ее.
«Скажи, – беззвучно молила она, – скажи, что ты любишь, что ты хочешь меня!» Но он сказал только: – Ну пока, детка.
Уходя по направлению к трапу, она чувствовала почти ненависть к нему. За то, что поцеловал и позволил уехать, ничего не объяснив, и ей придется теперь, дни и ночи вспоминая об этом, гадать, что же все-таки это значит.
12
Лорел пристально глядела на обнаженного мужчину, лежащего перед ней. Темные волосы спускались на плечи, повязка вокруг лба, тонкий мускулистый торс, не намного светлее, чем пастельный карандаш жженая охра, которым она делала набросок. А ниже, под этим торсом… его… Нет, ей еще не приходилось видеть мужчину с таким… Но ведь она еще так мало знает. Разве много обнаженных мужчин она видела так близко? В последний раз у них в классе был совсем не такой натурщик – тощий, бледный, с серо-розовым пенисом, застрявшим между ног, словно гриб поганка во мху.
Этот натурщик – видимо, ее ровесник – совсем другой. В нем есть какая-то… резкость, стремительность, упругость. Словно слишком туго натянутый кабель. Она рисовала яростно, короткими, легкими штрихами. Так. А теперь – это. Несколько больше определенности… А здесь – лишь легкий намек, тень.
Ее мысли кружились вокруг Джо. Воображая, что она рисует именно его, оттеняла изгибы грудной клетки, размазывая штрихи большим пальцем. Не пройдет и часа, как урок кончится, и она поедет домой. И там, поскольку Энни в Париже, она впервые в жизни будет совсем одна в квартире… и Джо… будет только с ней. Вчера она звонила ему, чтобы предупредить о своем приезде. Но его не было. Наверное, задержался на работе. И теперь она молила Бога, чтобы сегодня вечером, когда она приедет, он оказался дома.
У нее даже перехватило дыхание при этой мысли.
Может быть, теперь что-нибудь изменится в их отношениях. Неужели он не видит, что она уже взрослая?
«Я заставлю тебя увидеть! Ты узнаешь, что я люблю тебя, что я создана для тебя».
Раздумывая о своей встрече с Джо, Лорел чувствовала, что тепло, возникшее возле ключиц, поднимается выше разливаясь по щекам. Она заставила себя сосредоточиться на рисунке, приколотом к мольберту, и на натурщике. Он лениво лежал на боку на покрытой простыней скамье в центре классной комнаты, опершись головой на руку, приподняв колено и поставив ступню на скамейку, будто Тарзан, отдыхающий на скале.
Она фыркнула и так сильно надавила на грифель, что карандаш с треском сломался. В напряженной тишине класса другие студенты подняли на нее глаза от своих мольбертов. Она покраснела, а когда снова взглянула на натурщика, встретилась с его немигающим взглядом. Индейские глаза цвета крепкого чая буравили ее.
В нем было что-то знакомое Но где именно она видела его? Эти глаза? Может, он тоже студент? Но если он студент, почему позирует для класса живой натуры? Зарабатывает на карманные расходы? Вроде того как она сама ходит два раза в неделю преподавать в местной школе?
Когда занятие окончилось и она принялась складывать карандаши и пастель в коробку, к ней подошел натурщик.
– Неплохо, – оценил он, откинув назад волосы и разглядывая ее рисунок.
– Спасибо, – сказала Лорел, с облегчением заметив, что он уже в одежде – заплатанных джинсах и темно-синей футболке. Даже теперь, когда он стоял рядом и разговаривал с ней… сознание того, что она почти целый час смотрела на его… на него всего… вызывало какое-то странное отношение к нему. Кроме того, она все еще не могла избавиться от ощущения, что знает его.
– Пытаешься вспомнить, откуда меня знаешь, но никак не удается, да?
Лорел вздрогнула. Он смотрел на нее с тем же вызывающим видом, что и прежде. Как он догадался?
– Даю тебе две подсказки… Дыня. – Его полные губы раскрылись в улыбке, и он запрокинул голову, с насмешкой глядя на нее через щелки полузакрытых глаз.
Дыня? Ее прозвище в школе. Ее осенило: озорной мальчишка из шестого класса мисс Родригес, который не давал ей проходу!
– Хесус! – воскликнула она. – Господи, нет ничего удивительного, что я тебя не узнала. Ведь в последний раз, когда я тебя видела, ты был ростом метр с кепкой и… и…
– И в штанах, – поддразнивая ее, захохотал он. Казалось, ему известно, что его откровенная, безмятежная нагота смутила ее.
Лорел чувствовала, как по лицу до самых волос разливается горячая волна. Неужели это так заметно? Неужели по одному ее виду парни угадывают, что она еще… еще девушка? Может, поэтому Джо относится к ней как к ребенку?
Она смотрела на Хесуса, вспоминая Рождественскую постановку, как они потом стали друзьями… до некоторой степени. Вернее, это была не дружба, а вооруженное перемирие. Он редко разговаривал с ней, но приставать перестал. И даже защищал иногда от других. Потом его мать умерла, и он исчез. Кто-то говорил, что его усыновили.
– А ты…
– Джес, – подсказал он, не дав кончить фразы. – Я теперь не Хесус, а Джес Гордон.
– Я слышала, тебя взяли на воспитание?
– Ты правильно слышала. Мои приемные родители Гордоны меня усыновили. Сам удивляюсь, с чего это им вздумалось. Я в то время был далеко не пай-мальчик. Плевать хотел на всех и на все на свете.
– Это точно, я помню.
– А ты была молодец, Дыня. Ты мне нравилась. – Он засмеялся открытым, глубоким смехом. – Ужасно рад, что наши с тобой пути снова пересеклись.
– И я рада, что у тебя все хорошо сложилось.
– Это уж точно. Мой папаша… он бы тебе понравился. Он сейчас уже не работает, а раньше был учителем английского в школе в Ньюбурге. Мы там жили. Он и в меня вогнал этот свой английский; все, что надо… правописание тоже. Помнишь, как ты меня обскакивала на всех диктантах?
– Это было нетрудно. Ты вообще был бы первым от конца, если бы не пригрозил другим ребятам, что вышибешь мозги каждому, кто напишет лучше тебя.
– А ты не боялась.
Она пожала плечами и махнула рукой подружке – миниатюрной кудрявой Шери Мак-олиф. Та была уже у дверей, придерживая тоненькой ручкой огромную черную папку, чуть ли не с нее ростом. Лорел взглянула на часы. Без десяти четыре. Ей тоже пора, иначе она опоздает на манхэттенский автобус. Но насмешливая улыбка Джеса каким-то образом удерживала ее.
– Просто у меня было много более страшных вещей в жизни, – ответила она.
И подумала о дяде Руди – о секретах, которые хранит от Энни так много лет. Сначала секрет о смерти Вэла, потом секрет о самом дяде Руди, ее «таинственном друге».
Все школьные годы и потом, когда она поступила в колледж, Руди навещал ее по три-четыре раза в год. Приезжал к концу занятий и забирал в свой лимузин. Расспрашивал о каждой мелочи – о преподавателях, о тех, кто ей нравится и не нравится, какие рок-группы она любит и какие телепередачи. В один погожий день они ездили в Риверсайд-парк и сидели на берегу озера, бросая хлебные крошки голубям и орехи белкам. Дядя Руди никогда ничего не рассказывал о себе. Это даже удивляло… Но о ней хотел знать все на свете. Иногда она замечала, что он смотрит на нее с таким напряжением, как, бывает, смотришь на классную доску, пытаясь выполнить домашнее задание. В такие минуты ей становилось страшно. Он никогда и пальцем не дотрагивался до нее – не обнимал, не брал за руку. Всегда только: «Привет, детка!» – и сразу распахивал дверцу машины, приглашая садиться.
В этом году он подарил ей на день рождения прекрасную статуэтку Мадонны из слоновой кости. Вещь была старинная и, видимо, очень дорогая. И было странно, что такой грубый человек, как дядя Руди, способен чувствовать такую тонкую красоту. Может быть, он втайне верит в Бога. Или думает, что она верит. Она была очень тронута. Но когда поцеловала его в щеку, он взглянул на нее так, словно получил некий бесценный дар.
– Да, ты была крепкий орешек, я помню.
Слова Джеса прозвучали так неожиданно, что она выронила тяжелый рулон с эскизами. Он упал на линолеум и рассыпался по листам. Подняв бумаги, она недоуменно взглянула на него – о чем это он?
– Я жила тогда в непрерывном страхе.
– Вот и я говорю – крепкий орешек.
– Наверно.
Она подумала об Энни, ухитрявшейся всегда сводить концы с концами, работавшей каждый день допоздна в магазине тети Долли. Энни распределяла их деньги с большой тщательностью (всегда говорила «наши» деньги, хотя Лорел за свою помощь Ривке с детьми получала такой мизер, что о нем и говорить было нечего) и всегда находила средства для нее – на ткани, на которых Лорел училась шить, на обувь, на рисовальные принадлежности, даже на кино, чтобы она могла пойти с подружками.
Охваченная внезапной нежностью к старшей сестре, она подумала, что уж если кто из них крепкий орешек, так это именно Энни – куда крепче ее.
– Знаешь, – продолжал Джес, – на следующей неделе мы хотим организовать антивоенное выступление. Может, слышала об этом?
– Видела афишу.
– Ну и как? Заинтересовалась?
– Не знаю.
Она конечно, против войны, но сейчас ее интересует только одно – скорее добраться до Джо. Слава Богу, по близорукости Джо освобожден от армии.
Джес стоял, слегка выпятив вперед бедро и зацепив большой палец за пряжку потертого ремня. Его глаза не отпускали ее ни на мгновение, оглядывая с головы до ног.
– Есть у тебя несколько минут? Зайдем в кафетерий, я тебе расскажу об этом.
– Я бы не против, Хес… ой, Джес. Но я жутко тороплюсь.
Она оглянулась. Класс уже опустел, только пара студентов заканчивала укладывать вещи и рисунки. Преподаватель мистер Хэнсон стоял у дверей в измазанных краской брюках и помятой рабочей рубашке, разговаривая с Эми Ли, тихой китаянкой с нежным голоском, чьи холсты и рисунки с их смелым и живым сочетанием цвета казались полной противоположностью ей самой.
Наверно, она тоже такая, как Эми, – снаружи совсем другое, чем внутри. Если бы только Джо понял это!
И она снова окунулась в мечты о предстоящей встрече. Представила себе Джо, его удивление, когда она войдет. Она сделает вид, что приехала совсем не ради него. Скажет, что хочет пойти на выставку прерафаэлитов в среду. У него как раз будет выходной, и она предложит пойти вместе. И потом они, наверно, зайдут пообедать, может быть, в кино, а потом…
Лорел заметила, что Джес по-прежнему не сводит с нее полуприщуренных глаз. Она оглядела его выступающие скулы, блестящие черные волосы с выцветшей красной повязкой на лбу. И вдруг вздрогнула, испугавшись, сама не зная чего.
Джеса?
Может быть. А может, не его, а Джо. Вернее, того, что он может сказать или… сделать, когда… когда она…
Господи, разве она посмеет? Разве это возможно? Может ли Джо любить ее так?
Джес пожал плечами, обернулся и вытащил из-под стула потрепанный рюкзак.
– Без проблем, – бросил ей, хитро подмигнув, будто прочел ее мысли. – В другой раз. Буду рад тебе в любое время, Дыня. Как-нибудь встретимся.
– Лори! Ты приехала?
Джо уставился на нее. Она была в индейском малинового цвета хлопчатобумажном блузоне со складками. По всему переду сверкали отраженным светом вшитые в материю крохотные круглые зеркальца.
– Джо! – Она обняла его и поцеловала в щеку, но так быстро, так мимолетно, что он едва успел ощутить ее прикосновение. – Удивлен?
– Точнее сказать, не ожидал.
– Но это не значит, что ты не пригласишь меня войти?
– Дело в том, что я как раз собираюсь уйти, – и, заметив ее разочарованное лицо, добавил: – Мать просила прийти сегодня в Художественную галерею. У одного художника, ее друга, сегодня вернисаж. Хочешь, пойдем вместе?
– Ой, конечно! – Радостная вспышка в ее глазах отдалась острой и короткой дрожью в его груди.
Он знал этот взгляд. Все эти годы он тщательно избегал его. Делал вид перед самим собой, что это совсем не то, что он думает. Старался ни в коем случае не догадаться о его значении. Уклонялся от всякого решения по поводу того, как следует поступить с этим. И вот теперь она здесь. И если говорить честно, разве это неожиданность для него? Конечно, она не предупредила, что приедет именно в этот вторник, но разве он не знал где-то в глубине сердца, что она приедет, придет, должна прийти, не сейчас, так потом?
И ему все равно, рано или поздно, придется столкнуться с этим.
«Трус, – подумал он. – Хочешь увильнуть, как увильнул от Кэрин».
Нет, Лорел не Кэрин, это совсем другое. С ласковым голосом, немного не от мира сего… но она своего не упустит. Не такая вспыльчивая, как Энни, но, хотя и тихой сапой, Лорел может действовать так же решительно, как и сестра.
Он знал, что она не оставит это… эту мысль… до тех пор, пока… «пока ты что-нибудь не ответишь».
Но что, черт побери, он может ответить? Что можно сказать, не разбив ей сердце, не вызвав ненависти?
Нет, он не хочет этого. Он не вынесет ее ненависти.
– А я думала, ты порвал с родителями, – сказала Лорел, когда они пересекали Двадцать вторую улицу в направлении к Седьмой авеню, где можно взять такси до центра. – Это многое значит, если твоя мама позвала тебя на такой вечер.
Небольшой дождик затуманивал ему стекла очков, и все вокруг приняло расплывчатые, неясные очертания, а огни фонарей стали большими радужными кругами. Он остро переживал ее присутствие, ее руку на своем локте, пряди волос на плечах старого вельветового пиджака, который дал ей перед уходом, чтобы она прикрылась от дождя.
– Давай не будем делать глубоких выводов, – ответил он. – Во-первых, меня с самого начала никто не выгонял. Но в последнее время паши отношения действительно стали немного полегче. Даже знаешь, до чего дошло? На прошлой неделе мать вместе с великим Маркусом Догерти сподобились позавтракать у меня в ресторане. Я даже думаю выгравировать дату столь значительного события на медной дощечке и поставить на том столе, где они сидели.
– Не смейся, Джо. Мне кажется, это так отлично, что они пришли!
Она произнесла это таким тоном, что живо напомнила ему Ривку. Он и Энни часто подшучивали по поводу того, что Лорел любит делать ему замечания и по-матерински опекать его. Как будто это не он, а она на одиннадцать лет старше. «Одиннадцать лет. Вот и считай их, ты, молодой-красивый!» Но теперь ему было не до смеха. Последнее время он только и делал, что напоминал самому себе об этой разнице.
– Мне и самому так кажется, ей-Богу.
И он действительно был рад. Или, может быть, просто испытывал облегчение. Эта война между ним и родителями длилась так долго, что он уже не способен ощутить радости победы… если, конечно, это победа. Он просто рад, что все кончилось. Отец, видимо, тоже так чувствует. Попивая кофе с парой бокалов арманьяка, Маркус казался почти веселым. Может, он просто стал мягче с годами. А скорее всего, они оба стали мягче.
– Жаль только, что он не оставил чаевых. Мне пришлось выдать их Мэрли из собственного кармана.
– Может, просто забыл? – улыбнулась Лорел.
– Мой отец? Никогда в жизни. Это был его способ сказать мне: не воображайте, молодой человек, что, если я здесь, это означает, что я вас одобряю. Думаю даже, он таким образом напомнил мне, что юристы получают несравнимо больше рестораторов.
Лорел засмеялась:
– Мне он нравится, твой отец. У него есть… характер.
– Мы, Догерти, никогда не страдали недостатком характера.
Завернув за угол, они наткнулись на тучного, но проворного мистера де Мартини, укладывающего в витрине своей лавки яркие, будто светящиеся апельсины из ящика.
Сообразив, что Лорел, если она прямо с автобуса, скорее всего ничего не ела, Джо спросил:
– Есть хочешь? На этой вечеринке вряд ли будут продавать что-нибудь, кроме вина.
– Ну и пусть, – ответила она. – Я съела в автобусе сандвич. Так что могу потерпеть.
– Ни в коем случае. Наше путешествие будет долгим, ты умрешь с голоду. Скоро семь, а ты еще не обедала.
– Нет, правда, Джо, я совсем…
Он оставил ее ждать на тротуаре, а сам, забежав к де Мартини, прихватил там красную виноградную кисть, несколько мандаринов. По внезапному порыву выдернул желтую розу из букета в большой вазе на полу возле кассы. Вернувшись к Лорел и вручив ей пакет с фруктами и розу, с удовольствием встретил ее полный благодарности взгляд.
И затем, глядя, как она кладет в рот дольку мандарина, подумал: «Господи, как она прекрасна!» Эти голубые глаза с густыми темными ресницами. И этот изящный прямой носик с узенькой переносицей.
И эти губы…
В нем росло желание поцеловать ее. Сильно и неудержимо.
«Я, наверно, схожу с ума».
– А почему ты не позвонила? – спросил он, желая подчеркнуть, что не видит в ее появлении ничего значительного для них обоих.
– Я пыталась. Вчера вечером. Тебя не было дома.
Джо вспомнил, что вчера ему действительно стало скучно и он уехал. К старому другу из Эксетера, Кертису Френчу. Они зашли в кинотеатр «Сент-Марк» и посмотрели две старые ленты с участием Ив Дэрфилд.
Где-то между билетной кассой и лотком с попкорном его вдруг посетила мысль: «А ведь я пришел сюда из-за Энни». Похожа ли Ив Дэрфилд на Энни, лицом или голосом? В детстве он видел эти фильмы по телевизору, но теперь, когда он знаком с дочерьми Ив, это будет выглядеть по-другому. А в последнее время он так уставал на работе, что не оставалось сил даже на телевизор.
Фильмы поразили его – он словно видел до боли знакомую Энни. Хотя зеркального, чисто внешнего сходства было мало, но были поразительно схожи движения, жесты, неподражаемый наклон головы, когда она говорила, и характерное передергивание плечами, когда хотела, чтобы ее оставили в покое. И по-особенному опущенные уголки губ, когда плакала, – с таким выражением, словно сама посмеивалась над своим горем. А чего стоил эпизод, когда она послала Стюарта Грэнджера к черту и сунула свою сигарету ему в шампанское! Это настолько похоже на Энни, что казалось, только она одна могла совершить такое.
Энни. Он любит ее… скучает по ней… и, черт побери, хочет ее… Всю ее, даже ее резкость, угловатость, которая всегда причиняла неудобства, как чересчур жесткий воротничок рубашки. Месяц за месяцем, годами откладывал он объяснение с ней. Говорил себе, что еще рано. Он еще не готов к серьезному разговору. Дела в ресторане шли не гладко, еле-еле удавалось свести концы с концами. Постепенно, по мере того, как его жизнь входила в спокойное русло и мысли о жене и детях перестали казаться областью неопределенного будущего, он стал смотреть на Энни совсем другими глазами. Что она думает об этом? Любит ли его? Может быть. Но она не из тех, кто останавливается на полпути. А сейчас, начиная собственный бизнес, готова ли она принять мужа, дом, детей? Вряд ли. Она на старте, ей нужно доказать самой себе… Будто она еще не доказала! Нет, надо подождать.
Подождать, пока она поймет… пока захочет этого, по-настоящему захочет, как он.
Но почему, если он любит Энни, его так сильно тянет к Лорел? Что в ней притягивает его? И откуда это неукротимое желание обнять, лечь рядом, окунуться в нее, словно в прохладную спокойную воду?
Только ради Бога держи себя в руках!
Это не кино, это жизнь. Кто-то должен получить удар. По-настоящему тяжелый удар.
И двумя часами позже, вернувшись с вернисажа (который оказался настолько шумным и многолюдным, что ему показалось, будто мать, несмотря на рассеянный приветственный жест в его направлении, вряд ли заметила его присутствие), Джо понял, что по-настоящему тяжелый удар, видимо, получит он сам.
Он попытался закончить свидание быстрым поцелуем в щеку и обещанием предпринять что-нибудь завтра вдвоем. Но как только открыл дверь в свою квартиру, Лорел удержала его и прошептала:
– Можно, я останусь с тобой, Джо?
Ее голос был спокойным и уверенным, но он слышал в нем легкую дрожь. Он так хорошо знал ее! Когда она особенно волновалась, она действовала наиболее хладнокровно. В этом они с Энни настоящие сестры.
Его словно ударили ниже пояса. Черт! Может, он ослышался?
– Лори, я… – Он кашлянул, чтобы прочистить горло и взял ее за руку, которая оказалась сухой и прохладной. Совсем не то, что у Энни, у которой ладони всегда чуть влажны. – Понимаешь, у меня сейчас такое чувство, будто, что бы я ни сказал, это будет не то. Потому что я…
«Люблю твою сестру». Не это ли он хотел сказать?
Но разве это правда? Как он может любить сейчас кого-то другого, если его так беспощадно влечет к Лорел?
– …Я боюсь причинить тебе боль, – закончил он, чувствуя себя последним трусом и ничтожеством.
В это время сверху раздались шаги, и он мягко втащил ее к себе, в узкую прихожую, и закрыл дверь. Было темно, но он не зажег света.
– Ты не любишь меня, – сказала она, и было непонятно, с рыданием или со смехом. Затем подняла к нему лицо, и в слабом свете, просачивающемся из-за двери, он увидел, что глаза ее мокры от слез. – Теперь я это знаю.
– я…
– То есть ты любишь, конечно, но не так. Как младшую сестру, да?
Она держалась совсем как взрослая, и это совершенно убивало его. Если бы она заплакала, начала упрашивать, ему было бы гораздо легче успокоить ее. Погладить по спине, сказать, как он польщен такой честью, заверить, что это скоро пройдет, как у всех подростков. Но Лорел, как он прекрасно понимал, давно не подросток.
– Я могу только сказать, что такого никогда бы не случилось, – мягко, с большой осторожностью заговорил он, – если бы мы встретились впервые лет эдак через десять, – он улыбнулся, – я был бы уже с брюшком, с лысеющим черепом, а то и вовсе с голым. – Он подумал о своем отце. – Курил бы сигары, набожно читал «Уоллстрит». А ты… да ты просто знать бы меня не пожелала!
– Ты никогда не стал бы читать регулярно газеты. – Она усмехнулась дрожащим голосом. И вдруг с горячностью, неизвестно откуда взявшейся, воскликнула: – Джо, это не заблуждение! Я правда люблю тебя. И всегда любила. – Ее глаза в сумрачном вестибюле, казалось, метали синие искры.
Прежде чем он успел остановить ее и себя тоже, она обвила руками его шею и прижалась к нему. Он ощутил ее тело, прохладное и нежное, и ее губы с привкусом мандарина, и этот привкус словно оцарапал его. Но затем губы ее стали мягче, нежнее. Господи! Он думал только о том, как вырваться, помешать ей… пока ей не удалось лишить его разума… Но… Господи, у нее такие губы! Такие всемогущие губы!..
«Она еще дитя!» – думал он. И понимал, что это не так. Лорел не ребенок. И никогда не была ребенком. По крайней мере, он ее ребенком не знал. Смеялась или плакала, она всегда была маленькой женщиной. Летом она не забывала перекладывать шерстяные вещи кедровой хвоей, которую зашивала в полотняные мешочки. Зимой постоянно насыпала на подоконник крупу, чтобы кормить птиц. Самые обычные дела. Но сама она никогда не была обычной. Какое потрясающее у нее воображение! Разве похожи на что-то обыденное диковинные, чудесные, фантастические рисунки, которые словно сами собой возникают под ее карандашом?
Но он не должен допустить это! Надо немедленно остановить ее. Иначе будет слишком поздно. Иначе он ступит на путь, который навсегда уведет его от Энни.
Джо отпрянул от нее. Пуговица на его рубашке зацепилась за зеркальце на ее груди, и оно выпало с легким звоном. Он чувствовал, что весь дрожит – с головы до ног. От страха, что может совершить нечто непоправимое Остановись! Немедленно. Сию минуту!
– Лори, мы просто оба… не в себе. Сейчас такие обстоятельства…
– Ты имеешь в виду Энни? – Ее голос задрожал, в нем явно зазвучали близкие слезы. – Ты думаешь, это из-за того, что Энни уехала? Что я… из-за того, что мы одни… слишком перевозбудилась?
– Нет. Я понимаю, что Энни тут ни при чем. Но она смотрела на него с недоверием.
– Ладно. – Она глубоко вздохнула и повернулась к двери. – Хорошо. – Вымученно улыбнувшись, словно привидение, добавила: – Спокойной ночи.
Ее туфли застучали по ступенькам быстрой, твердой дробью. Глядя ей вслед, он чувствовал, как мучительно ноет сердце. Он болезненно мечтал окликнуть ее. Схватить на руки, унести к себе, обнять ее всем своим телом и… и не выпускать до конца. Но если он сделает это, все погибнет.
