Текст книги "Во власти чар"
Автор книги: Эйдриенна Стафф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Он взял ее руку, нежно и в то же время крепко держа ее своими пальцами. Он ничего не говорил, просто держал ее руку. Тепло его ладони передалось ее ладони, ее запястью, ее руке и окутало ее сердце. Сердце заныло. Она почувствовала, как ее охватывает странное томление. «О Господи! Только не это снова», – пронеслось в голове. Он продолжал держать ее руку и смотреть ей прямо в глаза. Потом отпустил ее.
– Ну, тогда спокойной ночи. Вы не боитесь входить одна?
– Нет, конечно.
– Хотите сначала зажечь свет?
– Разумеется.
Она щелкнула выключателем. Вспыхнул свет, обычный электрический свет.
– Ну вот и порядок, – сказала она, пряча за этими словами свои подлинные чувства. – Так что… спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Он повернулся и чуть ли не торопливо схватился рукой за перила.
Поджав губы и нахмурившись, она не спеша закрывала дверь, уверенная, что он остановит ее, придержит дверь рукой, поставит ногу на пороге. Она ждала этого даже тогда, когда замок тихо щелкнул.
4
Спустившись по лестнице, Эдвард остановился, прислонившись спиной к прохладной шлакобетонной стене. Закрыв глаза, он пытался овладеть собой. «Успокойся. Остынь».
Он старался подчинить тело своей воле, замедлить бешеный бег крови по венам, притупить острую боль в мышцах, эту боль страстного желания, которая разливалась пламенем по его плечам и рукам. О, как отчаянно хотелось ему коснуться ее, обнять, почувствовать близость к ней, ее гладкую кожу, тепло ее дыхания на своей щеке, прижаться своей грудью к ее груди.
Все, что ему оставалось сейчас, – это вытерпеть эту боль.
Она пожелала ему спокойной ночи. И это было все. Все, что он мог позволить себе желать. Невозможно было отрицать, что они испытывали физическое влечение друг к другу. Оно было невероятно сильным. Но существовало что-то еще, притягивающее его к ней, все глубже и глубже ввергающее в неизведанное, затягивающее, как пловца в пучину вод. Он вынужден был сопротивляться. Удержать равновесие. Он не мог позволить себе зайти слишком далеко.
Все, что требовалось, – держать себя в руках. Контроль над собой помогал ему держать дистанцию, не осложнять свою жизнь и уберечься от боли. Это была единственно разумная вещь в этом мире. Эта истина далась ему нелегко, и он был слишком умен, чтобы допускать одну и ту же ошибку дважды. Ни за что. Только не он. Он не будет очаровывать, околдовывать ее, одерживать победу, на этот раз нет. Он будет осторожен, сдержан, даже молчалив. Быть одному совсем не плохо. Его это устраивает.
Но сегодня одиночество ранило, так же как ее привлекательность: ее огромные серые глаза, горящие возбуждением, когда она говорит; ее улыбка, ее смех. То, как она играет со своими светлыми волосами, короткими, обрезанными на уровне подбородка, как, задумываясь, закладывает прядь за ухо; этот ушедший в себя взгляд.
Стоя сейчас один, он вспоминал каждый ее жест, все оттенки ее голоса. И эту неожиданную стеснительность, эту задумчивость, притаившуюся глубоко, словно песчинка внутри жемчужины. Что все это значило? Неужели кто-то обидел ее, нанес ей рану? Может быть, она поэтому так все время насторожена?
Он почувствовал злость и страстное желание защитить ее. Если бы это происходило сотни лет назад, он бы облачился в доспехи, оседлал боевого коня и умчался на битву с соперником. Он стал бы ее защитником, ее рыцарем в сверкающих Доспехах. Сто лет назад он бы схватил свой шестизарядный пистолет, вскочил на коня и поскакал на борьбу в открытом бою. Десять лет назад он бы снова взбежал по этой лестнице, забарабанил в ее дверь, не дал ей опомниться и обнял бы крепко. Десять лет назад…
Но не теперь. Нет. Теперь он стал умнее. Он будет контролировать свои чувства, сдерживать себя.
Но тогда почему же он чувствует себя так, словно сходит с ума? Его снова бросило в дрожь. Капельки пота выступили над верхней губой и бровями. Смахивая их одной рукой, он взялся другой за ручку двери и вышел на ночную улицу. Откуда-то доносилась музыка, улицы были полны людей, слышались гудки автомобилей и визг тормозов, из открытых окон неслись голоса.
Может быть, это был ее голос, она звала его? Но это было не так, как бы ему этого ни хотелось.
Стиснув зубы и прищурившись, он, не оглядываясь, пошел в сторону своего дома.
5
Джейми целыми днями была в своей студии. Упакованная в золотую блестящую бумагу коробка шоколадных конфет так и лежала, нетронутая, среди пропитанных скипидаром тряпок и невскрытой почты. Розовые розы завяли, их тяжелые головки поникли, но источали нежный и тонкий аромат. Этот запах наполнял студию. Иногда Джейми винила этот запах в том, что не могла рисовать. Он сводил ее с ума, как чрезмерная жара или луч солнца, падающий не под тем углом. Ни одна новая картина не нравилась ей. Она с легкостью выбрасывала их, но у нее не хватало духу избавиться от розовых роз… или притронуться к незаконченному пейзажу.
Пролетали ночи, Ее сны были полны странных и необъяснимых видений. Казалось, это происходило оттого, что она упорно избегала работы над той картиной. Заброшенный пейзаж снился ей по ночам. Она видела холмы, деревья, дорогу и тот дом. А в доме кто-то был. Она все время ощущала чье-то присутствие. Но чье? Кто смотрел оттуда? Кто ждал?
И тут ей снова приснился навязчивый кошмар. Она опять была маленькой девочкой, запертой на заднем сиденье большого черного автомобиля родителями, которые вышли на оживленную улицу и пошли вдоль нее. Она дергала и дергала дверные ручки, стучала и стучала в стекла, звала их, но они даже ни разу не обернулись. Другие люди останавливались, уставившись на нее, и ругались громкими сердитыми голосами: «Замолчи! Прекрати скандалить. Какая отвратительная девчонка!»
Она просыпалась в слезах. Ее подушка была мокрой, душа разрывалась от тоски. Вскочив с постели, она пыталась чем-то заняться, суетилась вокруг, прибиралась, но все время думала о том, как ей хотелось бы иметь такого друга, которому можно было бы позвонить и излить душу, закадычного друга, который бы выслушал ее, а еще лучше – примчался к ней, чтобы взять ее за руку, обнять и защитить от всего мира. Она нуждалась в таком друге. И ненавидела себя за это. Ненавидела свое сердце за то, что оно болело, губы за то, что они дрожали, руки за то, что они тряслись. Она ненавидела свои мысли, которые становились неуправляемыми и безжалостно возвращали её к черноволосому широкоплечему мужчине со жгучими глазами.
И тут ее настигал голос отца: «Разве я тебе не говорил? Тебе никто не нужен. Ты не должна ни от кого зависеть. Это к тебе должны на коленях приползать другие. Прекрати понапрасну тратить время на свое дурацкое рисование. Хватит быть ничтожеством…»
Джейми выбежала из студии.
Она сбежала по лестнице и оказалась на залитой утренним солнцем улице. Первое, что ей пришло в голову, был ресторан на углу, куда она и направилась. Она пила кофе и откусывала кусочки жареного хлеба в ожидании того момента, когда все духи попрячутся по своим углам.
Джейми не спеша возвращалась домой. По дороге она зашла в супермаркет. Поднявшись по лестнице, она еле отдышалась. У нее отваливались руки. Два пакета, набитых продуктами, потяжелели каждый, казалось, килограммов на пять, пока она несла их домой. Единственным ее желанием было бросить их на пол у двери, достать ключ и доковылять до студии. Ну и дьявольское выдалось утро!
Не успела Джейми ступить на верхнюю площадку лестницы, как кто-то выхватил пакеты из ее рук. Она сразу же почувствовала себя так, как будто за спиной у нее выросли крылья и она может летать.
– Доброе утро, – произнес Эдвард, глядя ей в глаза поверх торчащих из пакетов сельдерея и батонов.
– Эдвард! Что ты тут делаешь?
Она была слишком потрясена, чтобы скрывать свои чувства, слишком обрадована, к своему удивлению.
– Я звонил, но ты не отвечала. Я думал, что тебя нет. В тот вечер я пожалел, что не зашел, чтобы удостовериться, что все в порядке. Я не хотел мешать…
– А ты и не мешаешь, – сказала она, вдруг почувствовав, что у нее от радости кружится голова. Она ни на минуту ни о чем не задумалась. Широко распахнув дверь, она скользнула ему за спину и, упершись двумя руками в его широкую спину, втолкнула его внутрь. – Хочешь я накормлю тебя завтраком? Обедом? Не так часто случается, что мой холодильник полон. Могу предложить свежий кофе, я купила зерна, английские булочки, сыр…
Возбуждение передавалось от нее к нему, как электрический заряд, наполняя искрами и потрескиванием пространство между ними. Он улыбнулся.
– Не беспокойся. Я утащу тебя отсюда. В какое-нибудь замечательное место. В такое, где ты никогда раньше не бывала. Только назови то место, куда тебе всегда хотелось пойти, и твое желание исполнится. Куда? Любое.
– Таити, – ответил она, и ее глаза заискрились от смеха.
– Ладно, – нежно сказал он. – Пусть будет Таити.
Он улыбался, и на его лице было написано удовольствие. Это смягчило его точеные черты, сделало его еще моложе и красивей. В ней заговорил художник. Ей захотелось нарисовать его, запечатлеть это мимолетное состояние. Но в ней заговорила и женщина, которой захотелось прикоснуться к нему. Так она и сделала.
Почувствовав прикосновение ее пальцев на своей щеке, он замер, полузакрыв глаза, и затаил дыхание. Потом преодолел разделявшее их пространство и обнял ее. Обвив его шею руками, она встала на цыпочки. И тут он поцеловал ее. У него были теплые и мягкие губы. Поцелуй был жадным и нежным. Сначала он легко прижался своими губами к ее губам. Потом, простонав, стал страстно целовать ее. Жадно прильнув к ее губам, он упивался их сладостью, наполняя свою душу, как умирающий от жажды человек, неожиданно оказавшийся у источника с чудесной свежей водой.
Его страсть пробудила что-то в ней. Впервые в жизни она почувствовала безграничную радость поцелуя. Она готова была целовать и принимать поцелуи бесконечно, прижавшись своим телом к его телу, ощущая его тепло, откинув голову и с готовностью подставив губы.
Все в ней было наполнено жизнью. Она чувствовала каждый его мускул, его дыхание, каждой своей клеточкой ощущала контакт между ними.
Между ними! Это казалось непостижимым. Безумным. И вместе с тем таким естественным. По тому, как они подходили друг другу, по тому, как он чувствовал, насколько она нуждалась в том, чтобы ее целовали, обнимали и ласкали. Он знал о ней все, знал без слов, как будто они были единым целым. Казалось, так было предначертано судьбой, и она шла к этому всю жизнь, сама того не ведая.
Когда он поднял голову и взглянул ей в лицо, в глазах ее стояли слезы.
– Что такое, моя дорогая?
– Ничего, – ответила она, сморгнув слезы и протянув руку, чтобы погладить его по щеке. – Ничего не случилось. Все просто отлично. Я не могу этого объяснить…
– И не надо. Даже и не пытайся. Не сейчас. Позволь мне просто обнимать тебя, смотреть на тебя. Ты такая красивая, – прошептал он.
Она прижалась лбом к его груди.
– Вовсе нет, но я рада, что ты так думаешь.
– Да, я так думаю, – выдохнул он, нежно целуя ее в макушку, а потом подняв ее лицо за подбородок, чтобы поцеловать в нос, в губы, в подбородок. – Я думаю, я думаю.
Откинув назад своими пальцами его волосы, она обхватила ладонями его голову и прижалась губами к его губам.
Она будет целовать его бездумно, не задаваясь никакими вопросами, просто целовать, так, как ей хотелось. Дерзко и дразняще, проводя языком по его губам, ощущая сладость его дыхания, чувствуя его язык на своих губах. Будет целовать его неистово, потом мягко; то бесстыдно, то нежно! Она замрет в его руках, будет парить, как птица, и упадет камнем, так, чтобы он подхватил ее, вот так, как сейчас…
Эдвард почувствовал, как ее тело стало безвольным от изнеможения, словно ее сила и ледяная сдержанность, на которых она держалась, растаяли от жара их объятий. Обхватив ее узкую спину, он прижал ее к себе. Почувствовав прикосновение ее грудей к своей груди, он испытал боль тоски и потери, возбуждения и страха. Впервые за долгие десять лет, обнимая женщину, он испытывал подобные чувства. Обычно это ничего не значило для него, ничего. А сейчас грудь его разрывалась и сердце рвалось наружу.
Прервав ее поцелуи, он погрузил лицо в шелк ее волос. Дыхание его было частым и тяжелым. Его руки дрожали. Он попытался отстраниться, перевести дух, но она прильнула к нему.
– Подожди, дорогая. Подожди, Джейми… подожди минутку…
Он высвободился из ее объятий, повернулся к ней спиной, сложив руки на груди и ссутулившись. Его дыхание было громким, пугающим в безмолвии студии.
Джейми тронула его за плечо.
Выпрямившись, расправив плечи, Эдвард повернулся к ней и улыбнулся. Он дотронулся до ее щеки. Но его глаза потемнели. Опустив через секунду руку, он подошел к пакетам с покупками.
– Нужно достать что-нибудь отсюда перед нашим уходом?
– Нет, – ответила она, пытаясь прочесть то, что написано на его лице, устремив на него пытливый взгляд. Желание придало ей смелости. – Все в порядке, Эдвард? Ты не хочешь поговорить?..
– Конечно, хочу. О чем ты хочешь поговорить? – спокойно, с улыбкой спросил он. Прислонившись спиной к стене, он скрестил на груди руки.
Джейми все вдруг стало казаться смутным и неопределенным. Может быть, она вообразила, что в их поцелуях была страсть? Может быть, ей только показалось, что он испытал боль? Что происходит?
– Ну, и о чем же ты хочешь поговорить, Джейми Пейтон? Сказать тебе, как я рад тебя видеть? Я уже говорил, что жалею, что не вошел к тебе в тот вечер.
– Все в порядке. Я каждый вечер возвращаюсь одна, – ответила она, пытаясь сосредоточиться на его словах. Она так странно чувствовала себя, оказавшись между двух реальностей. Или между реальностью и фантазией. Загнанная в промежуточное состояние. Подумав об этом, она засмеялась.
Озадаченный, он посмотрел на нее черными прищуренными глазами.
– Что смешного?
– Да так, ничего. – Она пожала плечами и покачала головой. – Не имеет значения. Послушай, – спросила она с вызовом, – так ты ведешь меня на ланч или нет? У меня куча неотложных дел…
– Надеюсь, не таких уж важных… или приятных… как ланч в моем обществе, – ответил он шутливо, в тон ей.
Она улыбнулась, собираясь сказать в ответ что-то остроумное, но ее захлестнуло сильное чувство. Улыбка растаяла. Когда он стоял так близко, странные чувства поднимались откуда-то из глубины ее существа. Надежды. Желания. Она не могла с этим справиться. Да и не хотела!
– Джейми?
Его голос звучал глухо. Он наклонился к ней, протянул руки.
Но она не поддастся на это, черт возьми. Она будет спокойной. Будет выдержанной. Если он мог так себя вести, то и она сможет!
Оттолкнув его одной рукой, словно продолжая поддразнивать, она склонилась над пакетами с провизией.
– Что-то мне захотелось устроить пикник. Я сделаю сейчас бутерброды с ореховым маслом и мы пойдем куда-нибудь в парк. Солнце светит вовсю. Ни облачка. Как тебе эта идея?
Он удивленно поднял темную бровь.
– Но я обещал пригласить тебя на ланч.
– Нет, ты обещал мне Таити, – возразила она. – Но я никогда особенно не рассчитываю на обещания.
Эдвард попытался взять ее за руку, когда они шли по Джордж-тауну, но Джейми крепко держала в руке корзинку, размахивая ею, что удерживало их на расстоянии друг от друга.
Он сдался и засунул руки в карманы.
– Ты похожа на Красную Шапочку, – сказал он, бросив взгляд в ее сторону.
– Ну а ты тогда похож на Серого Волка… или Храброго Охотника.
– Что тебе нравится больше?
Она покачала головой.
– Ни то ни другое. С меня хватит волков, и мне совсем не хочется оказаться в ситуации, когда мне понадобится помощь. Нет уж, спасибо. Лучше всего было бы переписать сказку.
– Отлично. Вот этим мы и займемся, – серьезно сказал он, не сводя с нее глаз.
– Кто ты на самом деле? – настойчиво спросила Джейми, резко остановившись.
Он засмеялся.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу узнать правду. Кто ты, Эдвард? И что тебе от меня нужно? – Она смотрела изучающе своими большими встревоженными глазами. – Откуда ты взялся? Каким образом очутился в тот вечер в галерее? У моих дверей? Ты на самом деле хочешь узнать меня получше? Я устала играть в разные игры.
– Ты меня интересуешь больше, чем ты думаешь, Джейми Пейтон, – сказал он, взяв ее за плечи и наклонившись к ней. – Меня тянет к тебе. Я отчаянно хочу тебя узнать. Разве ты этого не чувствуешь? Разве ты не видишь, что я не могу тебя оставить? Видит Бог, я пытался, но, как видишь, вот я… – Он широко развел руки и опустил их. На его лице были написаны страсть и отчаяние.
Но это не удовлетворило Джейми.
– Почему? – настойчиво спросила она. – Почему тебя ко мне тянет, как ты говоришь? И почему это делает тебя таким несчастным?
– Несчастным? – Резко засмеявшись, Эдвард отошел на десяток метров, а потом вернулся. – Несчастным? Скажи еще, напуганным до смерти. Скажи, охваченным ужасом. Скажи… – он посмотрел на нее глазами, в которых светилась страсть, – скажи, счастливее, чем когда бы то ни было за многие годы. Воспламененным, потрясенным, счастливым. – Последние слова он произнес шепотом, приблизив к ней свое лицо. – О Джейми, я не могу этого понять. Я не нахожу этому объяснения. Я и не пытаюсь определить словами то, что свело нас вместе на том тротуаре, в тот вечер. – Он медленно покачал головой. Его взгляд был таким глубоким и открытым, что она могла заглянуть ему в душу. – Единственное, что я знаю, это то, что я чувствую нечто такое, такое, о чем не мог и мечтать…
Он пожал плечами, стараясь подыскать нужное слово, которое бы все объяснило, но при этом не казалось безумным, даже ему самому. И не нашел.
– Ты мне поможешь? Скажи, что думаешь ты. Скажи что-нибудь.
Она попятилась от него, чтобы он не смог дотянуться до нее. Его ответ выходил за рамки того, о чем она просила. Качая головой, она прошептала:
– Я не знаю, что сказать. Я… Я не хочу, чтобы все это происходило, Эдвард. Ты не понимаешь.
– Помоги мне понять.
– Не могу. Мне самой это непонятно. Единственное, в чем я уверена, это в том, что не хочу, чтобы со мной что-то происходило. Случилось много всего странного, и я хочу, чтобы все это прекратилось. Моя картина… видения… ты. Все это слишком.
– Слишком?
– Слишком, чтобы вынести.
– Слишком, чтобы вынести? – повторил он, проникая ей прямо в душу своим взглядом. – Интересная вещь, не правда ли, Джейми: мы оба старательно избегаем правды. Нет, не отворачивайся. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! Я говорю тебе, что десять лет не испытывал ничего подобного, а ты даже не спросишь почему. Ты… нет, ты послушай!.. Ты уклоняешься от моих прикосновений, избегаешь любого упоминания о любви… и я не спрашиваю почему. Слишком, чтобы вынести, Джейми Пейтон? Мы оба живем с тяжестью внутри, которая кажется непереносимой, но мы живем с ней, и ты, и я. Разве не так? Справляемся. А счастье, возможное счастье… это пугает нас смертельно.
– Это ты пугаешь меня смертельно, Эдвард. Ты! Мы собирались на этот проклятый пикник, а вместо этого стоим на перекрестке и выясняем отношения. Мне это не нужно. И у меня настроение совсем не для пикника. Я иду домой!
– Чтобы снова спрятаться в своей студии?
– Катись ко всем чертям, Эдвард! Оставь меня в покое. Можешь забрать это… – Она швырнула корзинку ему под ноги. – Найди себе кого-нибудь еще для пикника, а меня оставь в покое!
Пока он наклонялся, чтобы поднять корзинку, Джейми бросилась бежать и исчезла в конце улицы.
Стиснув зубы, не обращая внимания на взгляды, направленные на него, Эдвард собрал продукты в корзинку и выпрямился, высокий и надменный. Слева от него, за невысокой каменной оградой, возвышалась старая церковь: Перешагнув через ограду, он пошел по тропинке и поставил корзину в дверях. Его внимание привлекла бронзовая доска.
Построена в честь Святого Иуды, покровителя всех отчаявшихся.
Кто бы мог подумать? Он засмеялся. Его горький смех заставил старого прихожанина повернуться и взглянуть на него с удивлением. Эдвард с силой толкнул дверь и вышел на улицу.
Вернувшись в студию, Джейми схватила розовые розы и швырнула их в мусор, рассыпав по деревянному полу потерянные лепестки.
6
– Взгляни на это, – сказала Джейми Карлу Виреку, прислонив к стене свою картину, ту самую. Вирек был спонсором ее первой выставки, и несколько ее больших полотен до сих пор украшали одну из стен его галереи. Она повернулась к ним спиной и снова указала ему на незаконченную работу, которую принесла.
– Ну, так что ты думаешь? Хлам, утиль?
– Интересная манера представлять работу… особенно свою собственную, – удивленно прокомментировал Карл, – но ты всегда была никудышной продавщицей. – Взглянув на Джейми, он пошевелил бровями, потом обратил все свое внимание на картину, щурясь, отступая назад, снова щурясь и придвинувшись ближе. – Это рисовала ты?
– Да, – кивнула она, затаив дыхание. – А что? Тебе кажется, что не похоже?
Он покачался на каблуках, облизнул губы.
– Так, вот теперь, когда я внимательно присмотрелся, я вижу, что это несомненно твоя картина: твои мазки, твой цвет. Но…
– Но?.. – подхватила она, горя желанием услышать от него, услышать от кого-то: «Господи, Джейми Пейтон, ты нарисовала пейзаж. Вот это сюрприз!» Ну, так скажи это, подумала она. Скажи и сохрани остатки моего разума. Но… что? Скажи мне.
Он бросил на нее искоса скептический взгляд.
– То, что я здесь вижу, не похоже на твою обычную работу. Здесь больше эмоций, тебе удалось схватить свет, что-то…
– Что? – снова подтолкнула его она, зная, что он собирается сказать.
Он усмехнулся.
– Я хотел сказать, что в этой картине есть что-то почти мистическое, но знаю, как ты относишься к вещам такого рода.
– О, – вздохнула она, окончательно сбитая с толку. – И это все?
– И это все? – повторил он, передразнивая ее. – Джейми, если ты нарисуешь для меня дюжину подобных картин, с такой экспрессией, с таким эмоциональным накалом, я смогу продать их все.
– О!
– О? Я говорю тебе, что ты достигла таких вершин в своей работе, что это может послужить поворотным пунктом во всей твоей карьере, а ты говоришь «О»? С тобой ничего не случилось?
– Я в полном порядке. Я думаю. – Она пожала плечами. – Это странно…
– Да уж.
– Нет, я имею в виду, странно, как я воспринимаю эту картину. Она сводит меня с ума, потому что я вижу… – Джейми остановилась, почувствовав себя глупо. Надо было исправить неловкость. – Я вижу нечто большее на этом полотне.
Карл озабоченно посмотрел на нее.
– И что же ты видишь, Джейми?
Его пристальный взгляд взволновал ее. Она не любила, когда ее разглядывали. Махнув рукой, она попыталась сменить тему.
– Да так. Глупости. Забудь об этом. – Она наклонилась и подняла картину с пола; потом начала заворачивать ее в оберточную бумагу. – Господи, я все время забываю, какая она тяжелая. Ты не можешь секундочку подержать ее, Карл?
– Разумеется, могу.
Он держал картину, пока Джейми дважды обвязывала ее бечевкой. Не выпуская картину из рук и нахмурившись, Карл произнес:
– Может быть, ты оставишь картину здесь, Джейми? Интуиция подсказывает мне, что она привлечет покупателей.
– Но она же еще не закончена.
– Но она очень красивая!
– Она не закончена, Карл, – засмеялась Джейми, отнимая у него картину и прижимая ее к груди.
– Тогда обещай мне, что немедленно начнешь работу над ней и, как только закончишь, сразу принесешь ее мне.
– Обещаю. – Она пожала плечами. – У тебя все мои работы.
– Но я хочу эту, Джейми, и как можно скорее.
– Ладно, хорошо, – сказала она, отступая к двери. – До встречи, Карл. И спасибо.
– Мне было очень приятно… Да, Джейми?.. Тебе надо бы есть получше. Что-то ты бледная и выглядишь усталой.
– Не хочу. Не буду. Не хочу, – Джейми снова и снова повторяла эти слова, словно молитву. Она не будет работать над этой картиной. Она стояла за мольбертом с полудня, начиная полотно за полотном, даже пыталась прибегнуть к старым, известным еще по художественной школе упражнениям, чтобы пришло вдохновение. Ничто не работало. Весь день пропал зря.
Сейчас была полночь. Окна были закрыты клеенчатыми занавесками. На столе стояла шкатулка с красками из маленького магазинчика. Она была открыта. А на мольберте красовалась ее картина, загадочный ландшафт, и… ждала.
В тот самый момент, когда она взяла в руку кисть, макнула ее кончик в краску и сделала мазок на этом самом полотне, ее сопротивления как не бывало. Она почувствовала, что все делает правильно. Это было как музыка. Как хорошее вино. Счастье… Оно переполняло ее, вытеснив страх, злость, печаль… вытеснив все это и наполнив ее душу радостью и уверенностью.
Она отдалась во власть красок. Отдалась разливу цвета, таинственным образом наполнившим ее воображение; неукротимой страсти рисования. Она не старалась ничего интерпретировать. Ни о чем не беспокоилась. Она просто рисовала до изнеможения.
А потом, рухнув в постель, уснула младенческим сном.
