Текст книги "Купленная. Игра вслепую (СИ)"
Автор книги: Евгения Владон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Ответы напрашивались сами за себя, но… Откровенно говоря, мне уже было абсолютно на все это насрать.
Тем более, что я сам не особо-то и шифровался, но и действия отца выглядели совсем уж откровенно ничем не завуалированными. Не догадаться, что он уже все знал и продолжал разыгрывать начатую им же партию по заранее отработанному сценарию? – тут уж во истину надо быть полным кретином. Хотя, да, кретинизма мне не занимать. И особенно сейчас. Не продержавшегося в машине и трех минут после того, как Бентли Стрельникова-старшего отчалил со двора в неизвестном направлении (а вдруг он решил заехать в ближайший супермаркет, чтобы подкупить Алиночке фруктиков, конфеток и бутылочку Мартини?).
Плевать. И на то, кто куда поехал, и на то, что это могла оказаться одна из просчитанных моим папенькой ловушек. После того, что мне уже пришлось пережить, более худшего я и представить не мог. Худшее со мной уже сотворили, сделав из меня неврастеника и сорвавшегося с катушек ревнивца самого последнего уровня. Так что держите от меня сейчас подальше все острые предметы, да и вообще, все то, что может послужить смертельным оружием.
* * *
– Кир? Ты с ума сошел? Что ты тут делаешь?
– Открой дверь, тогда я тебе все и расскажу… во всех мельчайших подробностях.
Так, значит, это я с ума сошел?.. Хотя, да… Тут даже я соглашусь, поскольку и сам почти не помню, как добрался до ее квартиры. Вначале с несвойственной мне скоростью добежав до подъезда и почти сразу же прошмыгнув в него благодаря чистой удачи в лице пожилой (явно страдающей бессонницей) дамочки с парочкой далматинцев, открывшей в этот момент двери и позволившей мне зайти, видимо, только благодаря моему брендовому костюмчику за пять тысяч евро. Как поднялся на лифте на нужный этаж, тоже плохо помню. Больше половины пути до дверей твоей квартиры выпало из памяти напрочь. Зато каким меня при этом бомбило состоянием – такое точно уже никогда не забудешь. Как и безумную вспышку снести ко всем чертям эту гребаную дверь, поскольку разговаривать с тобой через нее и по домофону – это самое последнее, о чем я когда-либо мечтал за последние недели своей долбанной жизни.
– Ты что… ехал прямо за нами? Он же мог…
– Да, бл*дь. Я ехал прямо за вами. Не забудь придать своему голосочку побольше искреннего изумления, а то его тебе малость недостает. – не знаю, как я еще не сорвался до крика, хотя уже и был на грани, сжимая что дури руки в трясущиеся кулаки и не лупцуя ими по обшитой кожзаменителем дверной панели только из-за недавно перенесенной мною травмы. Правда, это тоже еще далеко не сдерживающий меня фактор. У меня еще есть ноги.
– Ты откроешь, или я сейчас просто снесу ко всем х*ям эту еб*ную дверь. Или подождем, когда кто-нибудь из твоих бдительных соседей вызовет полицию?
Почти сразу же последовавшие за этим щелчки дверных замков резанули по моим перенапряженным суставам ментолово-приторной анестезией. Я чуть было от резкого облегчения не выдохнул победный смешок.
– Даже не думай вешать цепочку, потому что она тебе точно ничем не поможет.
Но цепочки не было. Ты открыла дверь на куда большее расстояние, чем это мог позволить даже самый длинный трос-блокиратор. Правда, я все равно не стал долго ждать, ударив по панели занывшей от не такой уж и старой травмы рукой и тем самым едва не выбив нараспашку эту гребаную дверь. А ты только и успела, что вовремя отскочить чуть в сторону и назад вглубь прихожей, уставившись через зияющий проем в мое лицо напуганными до смерти глазенками.
ГЛАВА седьмая
– Да что с тобой сегодня творится?
– Со мной что творится? Серьезно? – в этот раз я не стал понижать завышенной громкости своего голоса, даже не заметив, как сделал несколько шагов вперед, переступив порог квартиры и не сводя озверевшего взгляда с твоего обомлевшего от нешуточного испуга личика. В те мгновения говорить со мной на подобные темы, да еще и в подобном тоне было крайне чревато. Казалось, я сейчас только и ждал подходящего повода, даже самого незначительного, чтобы сорваться.
– Это ты, бл*дь, что творила и творишь все эти дни?
Как ни странно, но мне хватило тех остатков здравого рассудка, что все еще продолжали меня сдерживать, а теперь еще и толкнули на столь весьма просчитанный поступок. Захлопнуть за собой дверь, а потом еще и закрыть на несколько оборотов внутреннего замка, намеренно заблокировав его от попыток открыть ключом снаружи.
– Что я творила?
Какая очаровательная непосредственность. Я обернулся, ошалело заулыбавшись и даже показательно выдохнув восхищенный ее оригинальным ответом надрывный смешок.
– Ну, да, конечно. Видимо, я все себе это придумал, как последний конченный еблан закидывая тебя все эти дни смс-ками с безответными звонками, в наивном ожидании, когда же у моей красавицы проснется совесть.
– Мы же договорились с тобой, что не будем в эти дни созваниваться.
– Так что, на смс-ки это тоже распространяется? Или ты все это время находилась рядом с великим Инквизитором, не отходя от него не на шаг?
Охренеть. Она еще и смотрит на меня так, будто я реально какой-то псих, и все, что она до этого делала – всего лишь пыталась держаться как можно подальше от меня на максимально безопасном расстоянии. Потому что у нее были для этого охренительно веские причины. Что тут непонятного?
Вот именно. Абсолютно НИ-ХРЕ-НА.
– Тебе-то какое дело, с кем, когда и сколько я находилась? Это же ты тащишься от экстремальных видов спорта, когда все эмоции и инстинкты на грани. И плевать, что в этот момент ты подставляешь кого-то другого, поскольку с тебя все равно сойдет, как с гуся вода. Или тебе было мало меня оттрахать пару часов назад буквально под боком своего отца? Не достаточно вставило? Захотелось продолжения банкета или подкрепить убойный приход чем-то более существенным?
А вот это ну просто шикарнейший разворот. Даже у меня в голове малость закоротило, особенно от вида ее резко изменившегося выражения лица. От того, как она на меня сейчас смотрела, постоянно отступая и пятясь в сторону арочного проема гостиной каждый раз, когда я делал на нее свой очередной наступающий шаг. И, честно говоря, я просто обалдел. Одно дело, если бы это был один только интуитивный испуг со вполне объяснимым инстинктом самосохранения. Но, бл*дь… Такое ощущение, что это не она сейчас защищалась от моих обвинений, а, наоборот, атаковала претензиями, в которые не просто свято верила, но еще и использовала, как веский аргумент к нескрываемой ко мне агрессии. Будто это я проштрафился по всем существующим показателям, и это я обязан за все нести ответ.
– Что, твою мать, ты несешь? Совсем берега попутала? – господи, как я еще за это время не сорвался и не схватил ее… даже не знаю за что. За плечи, за горло?..
Это уже походило на чистейший маразм.
– Так по-твоему, я захотел тебя вые*ать, потому что решил подставить перед отцом? И ты все это время тщательно шифровалась, как будто он и вправду ни о чем не догадывается?
– Именно. Догадывается. И ждет, когда схватит нас на горячем. А может ты и сам это все специально сейчас провоцируешь? Поскольку иного объяснения твоим выходкам я не нахожу.
– РЕАЛЬНО? Я провоцирую? – я даже не заметил в какой из моментов мы перешли с очень громкой тональности повышенных голосов на очень громкие крики. По ходу, я и без того уже ничего не замечал и не понимал. Видел только перед собой перекошенное от возмущенной обиды лицо Стрекозы, ее далеко не фальшивое ко мне отношение (как к какому-то безмозглому придурку) и понимал, насколько она сейчас от меня далеко. Даже когда еще неделю назад в этой самой квартире она смотрела на меня, как на стопроцентное порождение ада и бездушного монстра, даже тогда я не ощущал между нами столь чудовищно огромной пропасти. А сегодня и сейчас…
– Что-то ты до его прихода сюда так раньше не осторожничала, да и в ресторане совершенно не сопротивлялась. Может уже объяснишь, с какого перепугу ты вдруг так резко начала меня сторониться? Что он тебе наговорил? И что ты мне все эти дни не договаривала? А может просто передумала? Решила все переиграть и перейти на сторону сильнейшего? А сегодня провернула еще одно очередное из своих коронных прощаний, какими привыкла одаривать всех своих бывших хахалей?
Я уже готов был поверить во что угодно, даже допустить мысль, что отец ей пригрозил открытым текстом. А, если вспомнить, каким впечатляющим даром внушения обладал Стрельников-старший, последняя версия может оказаться единственно верной и логически объяснимой. Но вот чего я никак не мог понять, так это ее резко изменившегося ко мне отношения. Одно дело, просто сторониться меня из обострившегося чувства самосохранения (и не только своего) и совсем другое – смотреть мне в лицо, как на какого-то убийцу маленьких детей.
– Да как у тебя вообще хватило наглости припереться сюда и выговаривать все эти мерзости прямо мне в глаза? Лучше бы я сразу тебя там послала, как ты того и заслуживаешь. Долбанный самовлюбленный эгоист. Не всех еще из моего агентства перетрахал? Так почему бы тебе не пойти и не устроить разборки с Луневой и с сотней других перепорченных тобою девок? Списка, наверное, хватит на несколько жизней.
Это точно уже ни что не похоже. У меня и без того, казалось, вот-вот должна была лопнуть голова, так еще и Альке приспичило резануть по сердцу задрожавшим и надломившимся голосом от подступивших к ее глазам слез. И эта, бл*дь, непонятно откуда взявшаяся в ее интонации и во взгляде обвиняющая меня во всех смертных грехах непомерная обида.
– Так вот оно что. Тебе вдруг приспичило меня приревновать ко всем моим бывшим подружкам? И всего-то? Оказывается, собака решила порыться в моих прошлых грешках и каким-то боком прицепить их к настоящему? Ничего умнее придумать не смогла? – я снова сделал на нее почти крадущийся шаг, на самом деле сдерживая себя изнутри едва не до трясучки во всем теле. Мне не стоило ровным счетом ничего сократить между нами эти дурацкие два метра, чтобы наконец-то схватить ее и…
И что? Придушить, впечатать в ближайшую стенку? Разорвать в клочья?.. Или зацеловать до полусмерти?
В этот раз она даже не шелохнулась, оставшись стоять на прежнем месте где-то в паре шагах от арочного проема. И я лишь сейчас заметил, что мы уже находились в гостиной, частично освещенной временными лампочками из прихожей. Алька до моего появления, видимо, только и успела, что накидку с себя снять, да разуться (поскольку уж очень резко сократилась в росте после ресторана). Ее, кстати, тоже сейчас трясло и далеко не слабо, вдобавок к едва сдерживаемым в глазах слезам и сжатым в кулачки ладошкам. Казалось, она и сама разрывалась от внутреннего соблазна наброситься на меня взбесившейся кошкой или, как минимум, залепить мне пару пощечин.
– Убирайся отсюда, пока я сама не вызвала полицию или… или не позвонила твоему отцу…
А вот это было зря. Столь запрещенного приема я мог ожидать от кого угодно, но только не от моей Стрекозы.
– Да бога ради, звони. А хочешь, я сам его сейчас, наберу? Пора уже, вашу бл*дь, покончить с этим фарсом. Уверен, он где-то шастает тут рядом на подхвате. Только и ждет подходящего момента. Или вы уже обо всем договорились заранее? Почему ты ничего мне не говоришь об этом? Что он тебе про меня натрепал, раз уже готов предоставить в любое время дня и ночи свою самую надежнейшую от меня защиту? Хотя, знаешь… Ты права. К черту это дерьмо. Если ты ему поверила прямо с ходу, не посчитав нужным узнать что-то от меня… Видимо, тебе просто нужна была эта зацепка, лишь бы меня наконец-то бортануть без какого-либо зазрения совести. Довольно удобно строить из себя невинную жертву в белых перчаточках, а во всем остальном обвинять неугодных тебе любовников.
– Так это я сюда приперлась посреди ночи и начала разборки на пустом месте только потому, что обиженному мальчику не ответили на его идиотские смс-очки? Вали уже, раз такой расклад тебя вполне устраивает. Видимо, тебе его только и не доставало для полного счастья, чтобы уйти от всего чистеньким и безупречным…
Естественно, я развернулся и, почти не разбирая пути, на всех парах понесся в сторону выхода из квартиры. Ибо, если я тут задержусь еще на две-три минуты, то точно за себя не ручаюсь. Меня и без того колотило так, что в пору было сумасшедшую джигу отплясывать. Наверное, поэтому и промахнулся с первого раза, когда хотел схватиться трясущимися руками за дверную ручку и замок. А потом по сердцу резануло надрывным всхлипом Альки, хоть и сильно приглушенным (наверное, зажала рот или лицо ладонями), но таким болезненным, будто это ей только что без анестезии разломили несколько ребер. Мне уж точно, поскольку ослеп я в те мгновения едва не до полной потери сознания, будто зашкаливающим разрядом высоковольтного тока по позвоночнику и через сердечную мышцу прогнали.
Очнулся я уже в двух шагах от проема гостиной, напрочь перед этим забыв, как сделал резкий разворот и, не чувствуя под собой ни пола, ни ног рванул в обратном направлении. Только и успел разглядеть тебя сгорбленную, дрожащую, обхватившую лицо растопыренными и скрюченными пальчиками, словно парализованными беспощадным параличом и, конечно же, вздрагивающую от сильных внутренних спазмов прорвавшегося на волю беззвучного рыдания. Даже услышала мое приближение не сразу. А когда все-таки подняла голову и опустила руки, было уже слишком поздно. Я налетел на тебя в один сумасшедший рывок, жестко схватив за предплечья и, почти не соображая, что творю, толкнул к ближайшей стене, едва не со всей дури припечатав к поверхности красивого текстурного рисунка золотисто-бежевых обоев.
Ты только и успела за эти безумные доли секунды испуганно вскрикнуть, на резком выдохе, будто тебя ударили в этот момент в живот, и уставиться выпученными от непомерного ужаса глазенками в склоненное над тобой лицо бешеного Стрельникова-младшего.
Да уж, представляю, какое оно у меня сейчас было. Хоть картину маслом пиши. Зато, боюсь, ты и представить не могла, что творилось внутри меня и насколько это сумасшествие было оторвано от привычных нам понятий и вещей, не имея ни единого визуального аналога для подходящего сравнения. Даже выражение моего взбешенного лица не могло передать и сотой доли того, что со мной происходило в эти самые мгновения. Узнай ты, или увидь меня настоящего, наверное, точно бы поседела в один присест.
– НАБИТАЯ ДУРА. ЧТО ОН ТЕБЕ НАГОВОРИЛ? Что, бл*дь? – казалось, я уже и сам был на грани. Одно неверное слово или действие и попросту сдохну. Я даже орал тебе в глаза, мало что понимая из всего того, чего хочу этим безумием добиться и что с тобой сделать. А сделать, судя по зудящим и трясущимся ненормальным тремором рукам, хотелось очень многое.
– Не смей на меня кричать. Убирайся, подонок. Как тебе вообще хватает наглости мне что-то тут предъявлять? – это надо иметь во истину стальные яйца, чтобы такое выкрикивать в лицо одержимому психопату, который в любой момент может размазать тебя по этой самой стенке именно в порыве бесконтрольного аффекта. – Или у тебя это такой излюбленный фетиш? Закрутить улетный драйв с временной любовницей, словить долгожданный кайф, а потом вернуться под надежное крылышко к своей Ариночке? По-другому тебя уже не вставляет?
– При чем тут на х*й Ариночка? – никогда еще так резко меня не приводили в чувства. Как ушатом ледяной воды окатили в один щелчок пальцев.
– Ах, да, действительно. При чем тут Ариночка? Она же святое. Ей уготовано призовое место в сердце нашего великого ловца убойной эйфории. Она же мать его будущих детей, ее надо беречь от подобных встрясок и мозгоебства…
– Что ты, бл*дь, несешь? – я ожидал услышать что угодно, даже обвинения в собственноручном убийстве нерожденных от меня младенцев, но… ТАКОЕ…
– Ну, конечно. Самое время сделать изумленные глазки и рассказать слезную историю, что вас заставляют жениться против вашей воли. А все, что вы разыгрывали на приеме – всего лишь театральный фарс для праздной публики.
Тут уж реально зависнешь так зависнешь, не зная, как вообще на такое реагировать. То ли расхохотаться до истеричного припадка, то ли…
Хотя мне тогда было далеко не до смеха, особенно когда на тебя смотрят заплаканные глазища Стрекозы, переполненные нечеловеческой болью и непосильной для столь хрупких плечиков тяжестью невыносимо жестокого мира.
Я даже не заметил, как мои ладони разжались на ее предплечьях и потянулись вверх с обезумевшей жадностью обхватывая маленькую женскую головку и погружаясь пальцами в чуть растрепанные завитки уже давно не идеальной прически. Перед моими глазами у самого все вдруг резко поплыло и ее по-детски скривившееся от обиды и плача личико, и буквально вспыхнувшие насыщенной бирюзой самые красивые на планете глазища. Если бы я мог забрать хотя бы половину пережитой ею за последнее время и эти минуты боли…
– Господи, какая же ты ДУРА. Как ты могла в такое поверить? КАК? Безмозглая дура, – но, похоже, я все еще не соображал, что говорю, вернее выкрикиваю в ее лицо, желая то ли придушить, то ли раздавить в своих руках, прижав к своему сердцу со всей дури. – Неужели тебе не хватило ума расспросить меня об этом самого? Боже мой… Я же с ума сходил все эти дни из-за твоей дурости. Я же дышать уже без тебя не могу… всю душу мне вывернула. Думал, сдохну, если так и не увижу… ДУРА.
Похоже, мой словарный запас банально закончился. С такой разрывающей грудь изнутри болью не то что думать, даже говорить нереально. Удивительно, что я все еще стоял при этом на ногах. Никогда в жизни такого со мной еще не случалось. Находиться на грани между жизнью и смертью только от идиотского осознания, что эта доверчивая и совершенно безопытная в жизненных перипетиях девчонка держит мое сердце в своих маленьких пальчиках, в любой момент способных совершить роковую ошибку или глупость… Что это, как не чистейшее сумасшествие? Осознавать, что она уже не просто кто-то, а буквально часть меня самого. Что уже давно прописалась мне под кожу, в нервы и кровь, став всем, чем я сейчас дышу, мыслю и благодаря кому существую. Да какая там часть? Она уже все. Все, что заставляет мое пустое сердце биться и бороться за каждый свой последующий удар. Все, чего у меня никогда раньше не было, а теперь переполняет до краев, связывая с этой гребаной жизнью крепкими узлами и сумасшедшей жаждой противостоять всему и вся, что пытается отобрать тебя у меня. Сражаться за мою девочку буквально на смерть, только за право быть у нее единственным и быть только с ней. Рядом. Всегда. До самого последнего вздоха.
– Неужели ты неспособна отличить то, что тебе говорят от того, что чувствуешь сама? Что и как я должен еще сделать, чтобы ты это поняла? – кажется, из моих глаз уже у самого текло в три ручья, а голос срывался от хриплых спазмов удушающего рыдания. Наверное, было проще свихнуться, чем выдержать такое. Позволить своим запредельным страхам взять верх над жалким разумом и немощной сущностью. – Я же просто сдохну без тебя. Господи, неужели ты этого не видишь и не чувствуешь? Я же, бл*дь, люблю тебя. ЛЮБЛЮ…
Наверное, это стало куда большим открытием именно для меня, кто до сих не имел никакого представления, что же это такое на самом деле и каких пределов собственные к кому-то чувства могут однажды достичь. А может и не достичь, а всего лишь слегка обозначить свои первые границы. Но трясло меня от данного просветления, как смертника на электрическом стуле. Возможно, и чувствовал то же самое, если бы не держал тебя в своих руках и не держался за бредовую мысль, что скорее убью любого, кто посмеет или попробует отобрать тебя у меня. И собственного отца в первую очередь.
– Не смей. Слышишь? Больше никогда не смей во мне сомневаться и тем более верить этому старому хрычу, – наконец-то я смог это сделать, прижать тебя к своему сердцу, ревностно обхватив руками, как единственную в этой жизни редчайшую ценность – мою драгоценную девочку. Зарыться пальцам и губами в ее мягчайший шелк волос, наполняя легкие ее умопомрачительным ароматом, самым исключительным и неповторимым, от которого у меня так резко мутнело в голове, шумело и которым одурманивало похлеще любого сверхубойного наркотика.
У меня просто в мозгах не укладывалось, как ты могла поверить в эти бредни про Шевцову? При чем буквально с ходу.
– Ты же ей так там… улыбался… и пошел сразу к ней… – твой жалобный, моментально стихший голосочек со звонкими нотками инфантильной обиды задел вместе с горячим дыханием (а может и слезами) мою кожу сквозь ткань пиджака и рубашки обжигающим оттиском, коснувшегося более сладкой отдачей прямо по сердцу. Я сам чуть было не застонал в голос, не зная, как на такое реагировать – то ли плакать, то ли истерично хохотать.
– Господи, да я ее не перевариваю с первых дней нашего с ней знакомства. Я бы и не торчал с ней весь вечер рядом, если бы отец не приказал не отходить от нее ни на шаг. А лыбился, потому что она битый час рассказывала мне старые анекдоты, вычитанные ею в интернете, пока она полдня до приема сидела в салоне красоты. Единственное, что еще можно было терпеть из ее уст, не желая при этом сигануть с крыши. Хотя больше половины шуток она жутко переврала.
– Так вы что… даже не…
Меня все-таки затрясло от бесконтрольного смеха и дичайшего желания задушить эту наивную дурочку в еще больше задрожавших от резкого послабления руках. Казалось, с моих плеч только что схлынула тяжесть всего мира, и не упал я на подкосившихся ногах только благодаря Алине.
– Боже, нет конечно. Ты что, издеваешься? Я и Аринка?.. Да меня каждый раз от таких мыслей нереально корежит и передергивает, как не знаю кого. Еще предложи мне поцеловать лягушку. Хотя, я скорее лягушку поцелую, чем ее.
– Сам ты дурак, – вот тебе и здрасьте. Что называется приехали. Она еще и уткнулась, как маленькая девочка, лбом и чуть ли не всем лицом в мою грудь, пробурчав прямо мне в рубашку приглушенным голосочком. А потом еще и ударила кулачком по предплечью, шумно всхлипнув и еще крепче в меня вцепившись. – Не мог раньше рассказать, что тебя пытаются с ней свести?..
– А что про нее рассказывать? Она мне никто и никогда ничем меня не интересовала. Откуда я мог знать, что отцу взбредет в голову такое учудить? И как ты вообще могла ему поверить? Это ему с матерью хочется меня на ней женить, что они и пытаются провернуть уже более пяти лет, с завидным упрямством подсовывая мне эту лицемерную куклу везде, где только можно и неможно.
– Так ты точно… не собираешься на ней жениться? Это все было ложью?
Я заставил ее поднять голову и снова взглянуть мне в лицо, чуть было не задохнувшись от вида чуть припухших черт и губок моей заплаканной девочки, такой другой и не похожей на себя прежнюю… Такой уязвимой и беспомощной, не способной выдержать ни чужого предательства, ни столь откровенного насилия над ее верой в людей. Сколько же ей еще только предстоит сделать в своей жизни куда более ужасающих открытий. И как мне до одури хотелось защитить ее от всего этого. Спрятать от мира, от людей и в первую очередь от отца, не побрезговавшего всадить ей в спину один из своих отравленных ножичков. Убийца останется убийцей до конца своих дней и не изменит своим приобретенным инстинктам ни на йоту, какими бы благородными мотивами он не был преисполнен изначально.
– За всю свою прожитую до этого жизнь я впервые всерьез задумался о женитьбе только после того, как встретил тебя. Даже когда меня ломало и рвало на части, когда я узнал, что ты работаешь в эскорт-агентстве и мой отец купил тебя для себя. Для меня это было чистейшим безумием, но я действительно позволил своим мыслям коснуться этой темы, какой бы болезненной она тогда для меня не выглядела. Меня в жизни так не бомбило и не выворачивало на изнанку. Я и сейчас готов вцепиться зубами в глотку отцу только за то, что он к тебе прикасался… Пожалуйста… Не позволяй ему больше этого делать. – мой голос снова надломился от пережавшей горло асфиксии. – Я постараюсь его найти или завтра, или в понедельник на работе, чтобы серьезно обо всем поговорить. Но только не подпускай его к себе до этого. Иначе я точно не выдержу…
Я прижался губами к ее влажному от легкой испарины лбу, зажурившись что дури, чтобы переждать этот ненормальный приступ с помощью физической близости моей девочки на моих руках и вкусовых рецепторах. Мое хроническое безумие и спасительное от него лекарство, без которого я едва не сдох буквально и без которого едва ли теперь протяну хоть еще одни сутки. Понимала ли она хоть немного, что она для меня значила на самом деле и кем теперь была?
– А сейчас переоденься, сними эти дурацкие побрякушки и поехали ко мне. Не могу тут долго находиться. Все время кажется, что он где-то рядом…
* * *
Честно говоря, не думала я, что после всего того, что нам пришлось пережить, у меня останутся хоть какие-то силы на чтобы то ни было еще. Мне вообще больше не хотелось куда-то отходить от Кира, как и отпускать даже на несколько мгновений. Сама мысль, потерять ощущение живительного жара его тела, поддерживающую опору таких сильных рук (улавливающих абсолютно все происходящие во мне перемены), а, главное, всю его окутывающую с головы до ног физическую близость – казалась в те минуты едва не убийственной. На грани жизни и смерти.
Мне до сих пор не верилось в то, что я тогда от него услышала. Но одно дело, когда что-то внимаешь через слух, пропуская услышанное через скептически упрямый разум, и совсем другое – доверять своим чувствам и не на шутку взволновавшейся интуиции. Хотя, возможно, это было нечто иное. Что-то более сильное, просыпающееся как раз в момент слишком обостренной слабости. Когда хочется довериться именно тому, кого ощущаешь в эти секунды чуть ли единственным во всем белом свете близким для себя человеком. Единственным, кто способен защитить и закрыть собой от любых жизненных невзгод, от сумасшедшей боли и прячущихся за этими стенами жутких монстров. И, возможно, даже от смерти…
Ехать куда-то посреди глубокой ночи – не самая лучшая идея, но оставаться здесь вдвоем, наверное, еще хуже. К тому же, я сейчас в таком состоянии, в котором в принципе невозможно принимать какие бы то ни было здравые решения. Да и не смотря на все мои зашкаливающие страхи с разгулявшимся по телу нервным ознобом, Кир и не думал все это время отходить от меня ни на шаг. Даже помог переодеться, при чем без какого-либо сексуального подтекста. Похоже, нам обоим было сейчас не до того. Но не чувствовать при этом успокаивающих объятий Кирилла было еще труднее. В его руках мой озноб существенно спадал и практически сходил на нет, будто он забирал большую часть моей убийственной слабости себе или просто гасил ее своим защитным коконом. Жаль, что нельзя было просто и сразу там спрятаться, свернувшись на его груди беспомощным котенком и греться до тех пор, пока мое сознание окончательно не разорвет связь с окружающей реальностью, пусть мне и казалось, что я уже не смогу сегодня заснуть вообще.
Мне будто специально дали эти несколько часов, чтобы я отвлекалась на все что угодно, но лишь бы не возвращалась мысленно к высказанным Киром признаниям. К тем наслоившимся друг на друга событиям, что пронеслись бешеным ураганом в нашей жизни за последние дни и в особенности за этот вечер. К тем воспоминаниям, которые, в конечном счете, и привели нас обоих к настоящему, к неизбежным последствиям и к едва не свершившейся роковой ошибке. По-другому, как чистейшим безумием, это и не назовешь.
А если бы он так и не вернулся? Если бы все-таки ушел, а я и дальше бы верила в версию Глеба о безответственном Кирилле Стрельникове, планирующего женитьбу на другой?
Стать банальной жертвой вопиющего вранья от принципиального приверженца голой правды и только исключительной честности, это во истину надо постараться. А ведь это, если так подумать, самая глупая и едва не безобидная выходка, на которую не всякий способен купиться прямо с ходу. Видимо, мы были с Киром настолько дезориентированы в пространстве и ослеплены происходящим (впрочем, как и бушующими в нас эмоциями), что напрочь изначально упустили из виду один из немаловажных фактов. Глеб все о нас знал. И давал это понять уже не раз и не два, пусть и в очень завуалированном контексте. Но тут, как говорится, виновата только сама жертва, намеренно выискивающая любые доказательства тому, что все на деле совсем не так, как кажется на первый взгляд. Раз он не говорил ни мне, ни Кириллу о своей осведомленности открытым текстом, значит, существует, пусть и ничтожнейшая вероятность, что он может знать отнюдь не все. И конечно же, жертве ничего не остается делать, как вестись на столь примитивную уловку от устроившего на нее западню охотника. Самой, добровольно, по собственному на то наитию двигаться в сторону ловушки, наивно полагая, что там ничего такого страшного ее не ждет. Если сумела избежать наказания за первую ошибку, значит, можно с таким же успехом миновать и следующие.
Вот так оно и вышло. Или, скорее, так устроена наша психика. Пока нам не объявили во всеуслышание о нашем разоблачении и не вычитали длинный монолог по нашему вопиющему поведению, мы будем и дальше с завидным упрямством лезть в чужой сад за чужими яблоками, тайно надеясь или уверовав в сопутствующую удачу, что нас опять никто там не поймает на горячем.
Жаль, что до дома Кира было не очень-то и близко, и сидя у него в машине, о многом в таком состоянии не поговоришь. Хоть он и пытался меня отвлечь какими-то пространными темами ни о чем. Но чаще молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, а я, глядела почти все это время на него и мучилась от дичайшего дискомфорта, что не могу к нему прижаться или просто обнять.
Что самое странное, он даже не поднимал вопроса о том, как же я отреагировала на его признание и ни разу не спросил, что я чувствую к нему. Словно ему хватило и моего безропотного согласия поехать на его квартиру. Раз не стала отнекиваться и переспрашивать, насколько он всерьез все говорил, значит, ответ напрашивается сам за себя. Пусть я и ведать не ведаю, что в действительности к нему испытываю. И можно ли назвать эти чувства именно тем, что он возможно от меня сейчас и ждет? Поэтому и не спрашивает прямо. Ждет, когда я сама для этого созрею. Или попытаюсь разобраться в том, что чувствую.
Слишком много всего навалилось за раз. И перебирать в памяти накопившиеся залежи прошедших за последние недели безумных событий, для этого нескольких минут очень и очень мало. Хотя я и пыталась. Связать то, что испытывала сейчас с тем, что пережила не так уж и давно. Может еще просто не была к этому готова (как и Кир, кстати, тоже). Спросить себя честно прямо в лоб. Насколько крепко я подсела на это безумие, так и не заметив, когда же и как я умудрилась это сделать? Или здесь не имеет значения ни время и ни место? Оно всегда в нас было, изначально, с первых дней нашего рождения. Просто ждало своего часа… как я ждала твоего появления в своей жизни, даже не догадываясь, что это будешь именно ты.
