Текст книги "Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ)"
Автор книги: Евгения Сафонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Что, так и приказала?
– Увы, формулировка была более точна, – обрубил Мэт, не позволив цепляться за надежду, что Герберту поможет пример их недавнего противостояния. – Малышу из дворца не выбраться, пока она не сменит гнев на милость. А я сомневаюсь, что это случится скоро.
Осознав, что грызет губы, Ева торопливо разомкнула их, глотнув воздуха для последующих слов.
– У Герберта был план. Как обмануть клятву. Он говорил, что продумал… – судорожно вспоминая, что именно Герберт говорил, рассказывая о своей клятве, она посмотрела на демона почти мучительно. – Он ведь придумал что-то?
Мэт качнул головой. Неторопливо, как движение неумолимого маятника, отсчитывающего минуты до гибели.
– Сожалею.
Осознав, что теперь вместо губ кусает костяшки пальцев, Ева сердито стукнула по колену непроизвольно сжавшимся кулачком:
– А даже если он и правда придумал, ты все равно мне не скажешь, так? Тебе это на руку. Моя беспомощность. Чтобы ты мог опять завести шарманку про сделку.
– О, женщины. Имя вам несправедливость. – Мэт спланировал с подоконника на пол; фосфоресцирующие глаза мерцали с самым искренним сочувствием. – Кажется, факты говорят в мою пользу. Почему, как ты думаешь, он до сих пор за тобой не пришел? Что на свете могло бы остановить его?
– Дом Кейлуса окружен магической защитой. Он сам говорил. Может, Герберт и приходил уже, просто я не…
– Ты правда думаешь, что такому умнице, как наш малыш, доставила бы проблем какая-то там защита?
Ева хотела ответить «да». В конце концов, на службе у Кейлуса состояли бывшие типы из Охраны, а они свой хлеб ели, можно сказать, прямиком из королевских рук – и уж точно не за просто так. Затем задумалась, хорошо ли с ее стороны сомневаться в собственном возлюбленном, по всеобщему признанию являвшим собою величайшего гения всея Керфи.
Зависнув меж двумя противоположными по сути убеждениями, в ступоре уставилась на цветочные узоры, вившиеся по ковру.
– Скоро тебе станет хуже, – сказал Мэт, наблюдая за сомнениями и размышлениями, калейдоскопом сменявшимися в ее лице. – Предупреждаю.
– Значит, Кейлус поймет, что держать меня в заточении дальше глупо.
– Или попытается подобрать свой метод поддержки твоего тела и мозга в форме. Вполне возможно, даже тогда, когда будет уже поздно. Ты, конечно, и сейчас немножко мертва, но если станешь еще мертвее…
– Я выберусь отсюда. Выберусь. Без тебя. – Рывком отвернувшись, Ева упала головой на подушку, свернувшись калачиком на постели, глядя в стену. – А в замке Рейолей я и сама себе ванну как-нибудь организую. И освобождение Герберта тоже.
Но, слыша тихий понимающий смех, спиной чувствуя чужой выжидающий взгляд, понимала: теперь оптимизма в ней куда меньше, чем было еще пару часов назад.
Глава 12. Estinto
(Estinto – ослабленно, приглушенно, угасающе (муз.)
– Откровенно говоря, с детства мечтал о домашней зверушке, – задумчиво проговорил Миракл, пока дракончик под его наблюдением жадно глотал кусочки печеного мяса, – но полагал, что она будет более… традиционной.
Яйцо последний керфианский дракон пробивал долго. В прошлый раз Миракл удалился, так и не дождавшись его появления на свет – зато, наведавшись в замок Рейолей через день, обнаружил в сокровищнице янтарные осколки вместо яйца и Эльена, пытающегося накормить новорожденного. Тот забился под жаровню, да так, что видны были лишь травянистые отблески чешуи да мерцание кошачьих зрачков.
– Он там с утра скрывается! – пожаловался призрак, опустив руку, уронив мясо на россыпь глухо звякнувших монет. – Я заглянул его проведать, а это… сокровище уже тут. Я и оставлять угощение ему пробовал, все одно не ест…
Застыв за порогом комнаты, Миракл с сомнением посмотрел на жестяную миску в руках дворецкого, полную кусков почти обугленного жаркого:
– Ты уверен, что ему это можно?
– «Монография о драконах» утверждает, что драконьи чада с первых дней питаются жареным мясом. Сырое не едят – родители поджаривают для них, пока не могут сами. – В прямом и переносном смысле махнув рукой на миссию драконокормления, Эльен устало поднялся с пола. – Хотя чихают пламенем они чуть ли не с первых дней.
Миракл посмотрел на жаровню, из-под которой за треском пламени слышалось угрюмое сопение.
– А выйти из комнаты он может? С этой защитой…
– На драконов магические защиты… даже столь превосходнейшая и мудреная, какие творит господин… не действуют. Как и большая часть заклятий.
– Тогда у меня есть идея. – Хмурая морщинка на лбу юноши исчезла одновременно с тем, как в ореховых глаза мелькнул веселый медный проблеск. – У тебя на кухне еще осталась еда?
Спустя время, потребовавшееся для похода на кухню и обратно, они с призраком (следовавшим в некотором отдалении от гостя) приблизились к сокровищнице – и, поставив блюдо с мясом перед открытой дверью, Миракл отошел поодаль.
Спустя время, потребовавшееся, чтобы кто-то, учуявший запах съестного, осторожно прокрался от жаровни до двери, порог тихо переступили маленькие чешуйчатые лапки.
Дракончик был размером с некрупную собачку. Шелковистые бежевые крылья попоной укрывали спину, на которой еще не проклюнулись шипы, огромные – больше, чем у кошки – абрикосовые глазищи подозрительно косились на незнакомцев. Впрочем, Миракл и Эльен занимали позицию терпеливых статуй вдали, и в конце концов усыпленная бдительность проиграла разыгравшемуся аппетиту.
– Но почему он не хотел… – начал Эльен, когда малыш принялся с аппетитом уплетать предложенное угощение, стягивая мясо с блюда на каменный пол. Сам же осекся. – А.
– Звери не слишком жалуют нежить, если ты помнишь. И то, что успело ею… пропахнуть, – подтвердил Миракл, наблюдая за трапезой; глубокий, насыщенный малахитовый цвет чешуи дракончика чудно оттенял белизну мелькающих клычков. – У тебя из рук или из миски, которая в них побывала, он есть не будет.
– И как прикажете заботиться о нем в замке, где на данный момент обитает исключительно нежить?
Поколебавшись, Миракл все же сделал шаг вперед. Не дождавшись реакции, подошел еще чуть ближе. В конце концов его заметили, но не побежали: просто замерли, настороженно сжавшись у края блюда с не дожеванным мясом в пасти.
Когда Миракл, присев на корточки, протянул к дракончику руку, тот заинтересованно вытянул шею. Обнюхал чужие пальцы – и, словно узнав запах того, кому он обязан своим первым в жизни обедом, дружелюбно боднулся об них покатым теплым лбом.
– Кажется, заботиться о нем придется не тебе, – резюмировал Миракл, когда дракончик продолжил безмятежно жевать.
– Не слышу особого энтузиазма в вашем голосе, – заметил Эльен осторожно.
– Маленьким я периодически протаскивал в дом щенят с псарни. Особого понимания у родителей это не находило. Не думаю, что теперь мама с восторгом отнесется к тому, что вместо щенка я притащил дракона.
– Осмелюсь напомнить, лиэр, вы будущий правитель Керфи. Который давно уже волен сам решать, что ему делать и как поступать.
– Напоминай об этом моей маме, да почаще. – Почесывая малыша по чешуйчатому загривку, Миракл вздохнул. – Откровенно говоря, с детства мечтал о домашней зверушке. Но полагал, что она будет более… традиционной.
Ворча от удовольствия, дракончик проглотил очередной кусок. Вскинув голову, как-то подозрительно сморщился.
Миракл успел убрать руку и отпрянуть прежде, чем тонкий, но вполне ощутимый сноп пламени, вырвавшийся из чешуйчатых ноздрей, плеснул ему прямо в лицо.
– Зато с этой зверушкой скука отныне будет старательно обходить вас стороной, – сочувственно проговорил Эльен, пока юноша поспешно стряхивал с плаща огненные искры.
– Это точно, – выдохнул Миракл, удостоверившись, что ему не грозит превратиться в факел.
– А еще драконье пламя обладает воистину легендарными и волшебными свойствами. Если верить слухам, скользящее касание его излечивает отравленные раны, с его помощью гномы заколдовывают и закаляют свои волшебные мечи…
– Если надумаю переквалифицироваться в кузнецы, обязательно учту, – голос Миракла даже почти не звучал саркастично. – Когда они начинают говорить?
– В «Монографии» сказано, около пятого года жизни. И речи их надобно учить, словно обычных человеческих детей.
Миракл молча наблюдал, как наевшийся дракончик деловито топает к его ногам, цокая по камню короткими коготками. Садится на полу, трогательно глядя снизу вверх на новообретенного папу.
Под этим взглядом, слишком преданным для новорожденного, слишком осмысленным для животного, назвать себя его «хозяином» у юноши язык бы не повернулся.
– Кажется, теперь с женитьбой мне точно можно не торопиться, – пробормотал он. – Радостей отцовства на ближайшие лет десять и без того хватит.
На периферии зрения мелькнул белый хвост – и Эльен успел подхватить блюдо с пола прежде, чем притянувшийся на запах съестного Мелок умыкнул то, что не доел новый обитатель замка. Правда, недолговременный.
– Так вы говорите, с господином Уэртом все в порядке? – словно невзначай спросил призрак, возвращаясь к беседе, начатой еще во время вылазки на кухню.
– Мои осведомители говорят, что он во дворце на положении гостя. Но он бы не пропал в гостях вот так, не связавшись ни с кем из нас, верно?
Эльен угрюмо кивнул, отступив подальше от дракончика: тот при его приближении вжался в ноги Миракла, недвусмысленно скалясь.
– А тебе, как и мне, – продолжил юноша, – прекрасно известен рычаг давления, с помощью которого его могут удерживать в гостях неограниченное время.
– Надеюсь, клятва не вынудила его поведать Ее Величеству непоправимо много, – отставив поднос на подоконник, призрак подхватил на руки Мелка: учитывая, как недружелюбно кот присматривался к дракончику и как тот относился к нежити, до прямой конфронтации дело лучше было не доводить.
– Он не знает. Специально не спрашивал.
– О вашем плане и грядущем восстании – нет. Но он может рассказать то, что Ее Величеству знать также было бы весьма нежелательно.
– В таком случае, возможно, даже хорошо, что лиоретта у дядюшки: он своего не упустит. А уж чтобы уступить свое Айрес – скорее удавится, – мрачно заметил Миракл. – Я знаю своего брата, Эльен. Как выяснилось, не так хорошо, как мне хотелось бы, но все-таки. У него обязан быть план… а я в самое ближайшее время нанесу визит во дворец. – Он опустил взгляд, явно размышляя на тему, как дракончик отнесется к обратному путешествию в особняк Тибелей. – Сразу, как мне доложат, что Ее Величество отлучилась оттуда на достаточно долгий срок.
Прижимая к себе кота, принимавшего призрачные объятия с философским равнодушием, Эльен тоскливо воззрился в окно: словно надеясь сквозь зимний мрак разглядеть окна королевского дворца, за которыми тосковал глава дома Рейолей.
– Ах, господин, – молвил он со всей скорбью своей не нашедшей покоя души. – И милая наша лиоретта… Как же вы там?
***
Когда Юми заглянула в Евину спальню, открывшееся взору зрелище заставило горничную замереть на пороге.
– Лиоретта, – неуверенно окликнула гостью девушка. Не дождавшись ответа, тихо, почти испуганно выскользнула из комнаты.
Вместо нее вернулся уже Кейлус, в свою очередь замерший в дверях.
Сидя на полу среди обрывков бархатной и шелковой роскоши, еще недавно висевшей у нее в шкафу, Ева методично складывала что-то из кривого алого лоскута. Рядом валялись невесть где раскопанные ножницы.
– Что ты делаешь? – приблизившись, осторожно уточнил Кейлус.
– Птичку. Бумажную, – доложила Ева, кивая на пестрые куски ткани, рассыпавшиеся вокруг нее странным подобием конфетти. – Когда сделать тысячу штук, загадаю желание и выйду отсюда.
Кейлус устремил взгляд на лоскутья, узнать в которых птиц мог лишь обладатель очень абстрактного и творческого воображения. Куда более абстрактного и творческого, нежели то, которым обладал Кейлус.
– С тобой все в порядке? – осведомился он, опускаясь на колени рядом: невзначай подбирая ножницы, чтобы спрятать в карман жилета.
– У меня все лучше всех, – слегка заплетающимся языком, очень весело подтвердила девушка. – Я тут, мертвая, взаперти, мой парень, живой, тоже где-то там взаперти, мне надо будет убить уже убитого дракона и победить королеву, которую я не имею понятия как побеждать… а так все в полном порядке. – Тонко, пьяно хихикнув, она рассеянно оглядела рванье, на котором сидела. – А где ножницы? Хотя у меня меч есть, красивый такой… не помню, я тебе его показывала? Им резать будет даже удобнее. Сейчас, найду…
Когда Кейлус, мягко развернув ее к себе, накрыл ладонями ее виски, Ева лишь с доверчивым удивлением посмотрела на него. И продолжала смотреть, пока тот, прикрыв глаза, шептал что-то одними губами – пока ошалелое веселье в ее глазах медленно сменяла трезвая осмысленность.
– Надеюсь, я не зря предпочел этой ночью общество книг по некромантии куда более приятному, – заключил Кейлус, опуская руки.
Проморгавшись, словно после кошмарного сна, Ева осмотрелась. Уставилась на дело рук своих: с расцветающим в глазах ужасом.
– Это что, правда я?.. – слабо выдавила она.
Вместо ответа Кейлус перехватил ее кисти. Повернув ее руки ладонями кверху, коснулся свежих ран на пальцах: неосторожные движения ножницами вкупе с отсутствием отрезвляющей боли оставили на девичьих ладошках кровавую роспись.
– Когда ты только попала сюда, раны затягивались мгновенно. – Отпустив ее руки, Кейлус медленно встал. – Похоже, вместе с твоей магией браслет угнетает твою регенерацию. Со временем все больше.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 26.02:
Ева воззрилась на браслет, отсроченной смертью мерцавший на запястье.
Ясно. Регенерация была призвана поддерживать ее тело в одном неизменном состоянии. Теперь, когда она замедлилась, Ева потихоньку превращается из почти-живой в почти-мертвую. И первым, конечно же, начинает страдать мозг и ясность мыслей.
Может, в нормальных условиях она бы и протянула без целебной ванны дольше, но при всех сложившихся обстоятельствах…
– И что вы собираетесь делать? – спросила она, не поднимая глаз.
– Посмотрим, насколько малыш Уэрти умнее меня. Вдруг мои методы окажутся не хуже тех, что использовал он. – Ева почувствовала, как на нее насмешливо и пытливо воззрились сверху вниз. – Если, конечно, ты не поступишь как благоразумная девочка и не расскажешь, каким образом тебя удерживали в шаге до превращения в настоящее умертвие.
– Даже если расскажу, вряд ли это вам поможет, – вяло откликнулась Ева, глядя на отблески волшебных кристаллов и каминного огня в изрезанном шелке. – Я же не знаю, что именно Герберт там намешивал.
Последнее вырвалось у нее случайно, но Кейлус не замедлил воспользоваться промашкой:
– Намешивал? Стало быть, речь о питье? Хотя нет, нет, в твоем состоянии… компрессы? Или ванна?
Ева помолчала. Собрав всю решимость, которая осталась в медленно отчаивающейся душе и тускнеющем сознании, посмотрела на мужчину, державшего ее в плену.
– Отпустите меня, – повторила она, возвращаясь к тому, на чем они расстались вчера. – Если я просто тихо сгнию здесь, я уже никак вам не помогу. И никому не отомщу.
Последние слова, добавленные на вдохновенном наитии, как будто заставили Кейлуса помрачнеть. Хотя, может, Ева уже додумывала себе то, что ей хотелось видеть.
– Я посылал Юми за тобой. Чтобы ты присоединилась ко мне в гостиной. – Ей протянули руку, но Ева, которую не устраивал подобный перевод темы, не торопилась принимать помощь. – Если хочешь, можем продолжить беседу там, – устало добавил Кейлус. – Перед камином препираться комфортнее, чем здесь.
– Здесь тоже есть камин.
– Зато там ты не помешаешь Юми убрать… то, что ты сделала.
Сидеть в окружении свидетельств ее недавнего безумия Еве и правда не слишком хотелось. Так что, стиснув зубы, она все же позволила поднять себя с пола (встать самостоятельно оказалось небольшой проблемой) и препроводить в гостиную: не золотую, с роялем, а синюю, где у камина услужливо ждали два глубоких кресла, а на столике между ними – початая бутылка местного вина и бокал. Ожидаемо – всего один.
– Стало быть, ты просишь дать тебе свободу, – без обиняков сказал Кейлус, когда они сели, первым возвращаясь к прерванному разговору.
Ева протянула руки к огню, собираясь с мыслями. Учитывая ее состояние, это было довольно-таки нелегко. А еще она знала, что не может мерзнуть, но сейчас ей почему-то было холодно: должно быть, снова шалости гипоксии и отмирающих нейронов.
Она умирала. По-настоящему. Чувствуя это отчетливо, как никогда прежде. И страшно ей было, как никогда прежде, даже в замке у Гертруды.
Потому что умирать ей очень, очень не хотелось.
– Я не знаю, зачем вам корона, но чтобы ее получить, вы должны обручиться с девушкой, воплотившей пророчество. – Ева заговорила с максимальным спокойствием, которое оставил ей страх, всепоглощающим сизым туманом клубившийся в душе. – Я не смогу воплотить его с браслетом на руке. И упокоенной – тем более.
– Но сможешь, если согласишься помогать мне. И действовать во имя моих интересов.
– Каких интересов? Сделать вас королем? – она раздраженно следила, как Кейлус наливает себе что-то, весьма походящее на шампанское. На сей раз в распитии благородных напитков обошлось без прислужников-скелетов, и хотя те все равно не могли ничего подслушать, беседовать тет-а-тет ей было куда комфортнее. – Я знаю, кто должен взойти на трон на самом деле. То, что вы гений музыки, не делает вас гением в играх престолов.
– Благодарю за лесть, но этим меня не подкупить.
– Это не лесть. И король из вас выйдет плохой.
– Из Уэрти вряд ли будет лучше. Он ученый, не правитель. – Глоток Кейлус сделал словно бы в раздумьях: не то над тем, насколько ему нравится опробованное, не то над правдивостью прозвучавших слов. – Хотя дела в Шейнских землях идут неплохо, вынужден признать.
– Это опасные игры, лиэр Кейлус. И ставка в них – жизнь. Не только ваша, – сказала Ева, удержавшись от опрометчивого выпада касательно кое-каких его фатальных заблуждений. – Откажитесь от того, что вы хотите сделать. Если не ради меня, ради себя… и того, кого любите.
– Я оставил Тиму инструкции на случай моей смерти. Он передаст их остальным, – откликнулся мужчина с восхитительной небрежностью. – Даже если со мной что-то случится, моим слугам недолго осталось прятаться. Кто сбросит режим Айрес – ты, Уэрти или Мирк, – уже не суть важно.
– Но Тим любит вас. Что будет с ним, если вы умрете?
Подняв бокал почти на уровень глаз, Кейлус с издевательской проницательностью воззрился на нее поверх хрустальной грани.
– А ты, стало быть, внезапно прониклась пламенным участием к моей судьбе, и вовсе не пытаешься манипулировать мной в собственных интересах.
Под медным взглядом, смеющимся над ней злым саркастичным смехом, Еве захотелось потупиться. Но она не потупилась.
Сейчас она не имеет право на слабость. Ни на нее, ни на экивоки.
– А если мне правда не все равно, что с вами будет? С вами и с музыкой, которую вы больше никогда не напишете?
Ответом ей послужил шуршащий треск пламени; и долгое молчание, которым ее наградили, подтвердило – этого Кейлус не ждал.
Хорошо, что в этом мире не слышали о стокгольмском синдроме. Не то ее вполне невинный интерес, замешанный на столь же невинном восхищении, вполне могли бы растолковать далеко не столь невинно.
– Зачем вам нужен трон? – не дождавшись реакции, снова спросила Ева.
Наконец отвернувшись, Кейлус пренебрежительно махнул рукой с бокалом:
– Я хочу власти.
– Нет, – сказала Ева, не задумываясь. – Ваша сестра хочет власти. Вам нужно что-то другое. Что?
Он смотрел в огонь, пока отражение огня битыми всплесками волновалось на резном хрустале. Отстраненно поднес ко рту, погладив губы полукругом бокальной грани.
Ева уже не ждала ответа, когда эти губы все-таки разомкнулись.
– Я и сам не знал. Не думал. До недавнего момента. – Слова прозвучали так задумчиво, что стало ясно: Кейлус Тибель озвучивает это больше для себя, чем для нее. – Наверное, я просто хочу победить их. Получить то, чему они придают столько значения… отнять то, чего они так жаждут. Чего иные из них заслуживают, наверное.
Глядя на его профиль, высвеченный приглушенным светом кристаллов, мягко позолоченный огнем, Ева снова вспомнила Герберта. Вспомнила заносчивого венценосного сноба, под заносчивостью которого скрывался искалеченный недолюбленный ребенок.
Это воспоминание помогло ей наконец-то сформулировать правильный вопрос.
– Что вам сделала ваша семья, что вы так на нее обозлились?
Тихое шуршание пламени, коловшее слух в отсутствие слов, снова звучало так долго, что Ева почти перестала ждать ответ. Да и странно было бы на самом деле его ожидать.
Он и не ответил. Не сразу.
– Ты могла бы назвать самый счастливый год в своей жизни?
Встречный вопрос вынудил Еву в свою очередь задуматься. Невольно: просто неожиданностью этого вопроса ее застали врасплох.
– В моей лет было пока не так много.
– И счастливыми, полагаю, их не назовешь? – Кейлус усмехнулся ее удивлению подобной прозорливостью, которое Ева не сумела скрыть. – Счастливые дети редко обладают подобной проницательностью… подобным пониманием, впрочем, тоже. – Пояснение прозвучало почти отстраненно, и отстраненность не могла скрыть таившийся в нем комплимент. – Забавно, что несчастья, случившиеся с тобой, либо прививают завидное понимание чужой боли, либо начисто лишают этой способности. Даже не знаю, сочувствовать тебе или нет, ибо ты явно пошла не по второму пути.
Это тоже прозвучало почти отстраненно. И отстраненность не могла скрыть таившееся за словами сожаление.
За нее или за себя самого – не понять.
– А вы знаете? – спросила Ева то, что не могла не спросить. – Самый счастливый год?
Она думала, он снова не ответит.
Она ошибалась.
– Тот единственный год, который я провел в Лигитрине. Когда учился в консерватории. Год искусств, маленьких таверн и молодого амелье, и первого хмельного забытья, и опьянения музыкой, луной и любовью… – улыбка, кривой трещиной проявившаяся на губах, почти скрыла мечтательность, скользнувшую в голосе. – Год, который закончился, когда меня приехала навестить моя милая кузина.
Ева не шелохнулась. И ничего не сказала, даже когда в воздухе повисла пауза.
Просто интуиция шептала ей: в данном случае выжидающее безмолвие – единственно верная реакция.
– В юности мы были с Айри очень дружны. Она умеет быть хорошим другом… когда хочет. – Кейлус качнул бокалом – отраженное пламя утонуло в кремовом вихре взвихрившихся пузырьков. – Я писал ей все время учебы, и звал в гости, и ждал. А когда она приехала, показал ей город, и познакомил со своими друзьями, и повел по тем тавернам, которые успел полюбить сам; и когда мы бродили по ночному Лигитрину, веселые и пьяные… ах, как прекрасен этот город в лунном серебре… рассказал ей кое-что, чего не писал в письмах. И чего определенно никогда не написал бы отцу, потому что знал, что оно не найдет у него понимания. Но Айри, как выяснилось, не нашла ничего зазорного в том, чтобы по возвращении поведать ему это. То, что с одним из товарищей по школьной скамье у нас сложилась дружба куда более близкая, чем обычно складывается меж двумя молодыми людьми, связанными общим делом. – Медь в его глазах плавилась золотом огня, на который он смотрел. – Она потом говорила, что сделала это для моего же блага. Что хотела помочь мне стать нормальным. Что не знала, насколько далеко способен зайти мой отец. Не исключаю даже, что она и правда так думала. Но тогда я впервые узнал о ее любимом увлечении… рушить чужие жизни. В том числе для того, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.
Ева сидела так тихо, что слышала бы свое дыхание, если б только дышала. Глядя на профиль Кейлуса, четкий, словно чеканка по металлу, она понимала – спугнуть этот момент внезапной открытости будет просто. Еще проще, чем она могла в свое время случайно ранить его племянника. А вот заставить лиэра открыться снова будет задачкой, возможно, невыполнимой.
Пока от нее не требовали реакции на слышимое, она предпочитала не реагировать никак.
– Когда я вернулся домой на каникулы, мне объявили, что обратно в Лигитрин я не вернусь. Когда я попытался бежать, решив, что вполне способен прожить самостоятельно, меня поймали в порту и приволокли домой. Следующие месяцы я не мог играть не только потому, что мой отец выбросил из дома мой инструмент, но и потому, что со сломанной рукой делать это несколько неудобно. А еще меня предупредили, что рукой в следующий раз все не ограничится. – Полное отсутствие эмоций, делавшее его голос почти механическим, даже немного пугало. – Забавно: сбежавшему наследнику или наследнику, позорящему его представления о том, каким должен быть наследник, отец предпочел бы мою случайно сломанную шею. А я сломанной шее предпочел диплом бакалавра магических искусств… все согласно его желаниям, направленным на то, чтобы сделать из меня «настоящего мужчину». Пока он наконец-то не соизволил сдохнуть. – Когда собеседник вновь взглянул на нее, огонь в его глазах больше не казался Еве отраженным. – Ты спрашивала, что мне сделала моя семья? Моя сестра сломала мою жизнь. Так я научился никому не доверять. Мой отец избивал меня до полусмерти, чтобы выбить из меня то, что он считал омерзительным. Так я полюбил причинять и чувствовать боль. Мой кузен, отец нашего прекрасного Мирка, прознав мою слабость, пытался подложить ко мне в постель своего шпиона. Любил быть в курсе каждого чиха тех, кто мог потенциально конкурировать с его любимым сынишкой за право наследования престола. Моя кузина, мать твоего возлюбленного Уэрти, озаботилась распустить обо мне самые омерзительные слухи, которые смогла родить ее ханжеская фантазия, вдохновленная знанием о моих отклонениях. О том, какими словами меня не стеснялся в лицо называть достопочтенный господин Рейоль, говорить не буду, чтобы не ранить твои хорошенькие ушки. Их детишки, насколько могу судить, недалеко ушли от тех, кто породил их на свет. – Отставив бокал, Кейлус налег на ручку кресла, наклонившись ближе к девушке, глядевшей на него расширенными шоком и сочувствием глазами. – Я никогда никого не принуждал. Не заставлял. Не пользовался чьей-то беспомощностью. Скажи, разве я виноват, что не могу выбирать, кого любить? Разве равен тем, кто унижает или насилует неспособных постоять за себя? Разве мои чувства преступнее и грязнее твоих лишь на том основании, что я люблю во всем подобного себе? Разве я заслужил то, что получил – за любовь?
Взгляд и голос его не были требовательными, не были настойчивыми – в них скорее светилась и звучала прохладная мягкость шелка. И это не отменяло того, что он действительно хотел услышать ее ответ.
Она знала, что должна ответить. Знала, что ей хотелось ответить на самом деле. К счастью, эти две вещи совпадали.
Почти.
– Нет, – тихо и твердо произнесла Ева. – Не заслужили. – И, когда в его лице отразилось удовлетворение тем, что в этой твердости не было ни капли лжи, так же твердо добавила: – Но это не оправдывает того, что вы делаете теперь.
Он лишь вновь откинулся на спинку кресла, глядя перед собой, рассеянно переплетя тонкие пальцы.
– Кейлус, отступитесь. Вам не нужно то, к чему вы стремитесь. – Она в свою очередь подалась к нему. – Почти все, на кого вы так злитесь, мертвы. Айрес за вас отомстят другие. А ваши племянники… – она на секунду замялась, осознавая, насколько по-детски прозвучит то, что ей хотелось сказать, – они… хорошие. Я не знала их отцов, но они другие.
– Не факт, что ты знаешь их так хорошо, как бы тебе хотелось, – заметил Кейлус отстраненно, не глядя подхватив бокал.
– Знаю. И вы сами говорили, что дети не в ответе за грехи отцов.
– Те же лицемеры и лжецы, зацикленные на силе, власти и желании вписать свое имя в историю. Только маленькие. – Когда хозяин дома сделал глоток, смачивая вином пересохшие губы, его глаза нехорошо блеснули. – Если ты всерьез собралась со мной спорить, вспомни, что твой любимый Уэрти хочет вонзить нож в спину женщине, которую стала ему второй матерью. Ради того, чтобы занять ее место.
Ева помолчала. И еще помолчала.
Потом, прикрыв глаза от осознания, насколько глупо и рискованно то, что она делает, тихо и размеренно заговорила – чтобы все же развеять кое-какие фатальные заблуждения Кейлуса Тибеля.
Иногда выбраться из тупика можно одним-единственным способом: совершив прыжок веры. Особенно когда только что доверились тебе.
– …таким образом, как вы понимаете, старается Уэрт совсем не для себя. И, как я подозреваю, даже не для Мирка, – спустя пару минут размеренного повествования о планах Герберта касательно тети, брата и ее самой закончила Ева. – Во всяком случае, не потому что он его брат.
Когда она взметнула ресницы вверх, то с облегчением осознала: Кейлус смотрит на нее без торжества, без расчетливости, без алчности. Скорее с тем же удивленным вниманием, с каким прежде она выслушивала его.
– Ты бы не сказала мне всего этого, будь это правдой, – после секундной паузы произнес он.
– Представьте себе на минуточку, что я настолько глупа и наивна, чтобы все-таки это сделать.
– Почему?
– Потому что я не хочу, чтобы вы с Уэртом были врагами. Чтобы мы были врагами. – Она откликнулась, не колеблясь. – Враг у нас один. Общий. Логично было бы объединить усилия вместо того, чтобы усложнять нам задачу. Тем самым помогая Айрес восторжествовать.
– Мы и без того не враги. – Задумчивость, с которой он склонил голову, показалась ей хорошим знаком. – Предлагаешь просто снять с тебя браслет и отправить восвояси? А потом смотреть, как племяннички торжествуют?
– Они не те, кем вам кажутся. И вы можете доказать им: вы не такой, как они думают. Как все думают.
– И даже я сам. Иначе думаешь только ты.
– Не только я.
– Ладно. Не только ты. – Он вздохнул так тяжело, словно в этот миг думал, как совестно ему обманывать глупых наивных детей. – Хотя, может, вы с Тимом даже правы… в чем-то.
Этот вздох она тоже сочла хорошим знаком. Как и последние слова.
– Только время зря теряешь. – Ева перебирала в уме варианты следующей своей фразы, когда со стороны прозвучало это. Вмешивая в их с Кейлусом разговор мифического, невозможного третьего. – Сама же знаешь, какие музыканты упертые…
Вздрогнув, Ева обернулась.
Он сидел на полу чуть поодаль, обхватив руками длинные, согнутые в коленках ноги. Совсем такой, каким Ева его запомнила: пепельные кудряшки, изможденная бледность мальчишеского лица, пальцы, в которых беспомощно дрожала зажатая сигарета.
– Вечно вы с Динкой играете в миссионеров, – сказал Лешка: с той же едкой горечью, что так часто звучала в его голосе в последние месяцы жизни. – Со мной не помогло. С ним тоже вряд ли поможет.
– Ты мертв, – прошептала Ева.
– Как и ты.
Возражение было справедливым. Настолько, что заставило Еву сглотнуть ком в горле.
