Текст книги "Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ)"
Автор книги: Евгения Сафонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Глава 11. Duetto
(*прим.: Дуэт, от итальянского Duetto, «двойка». 1) Музыкальное сочинение для двух инструментов или двух голосов с инструментальным сопровождением; 2) ансамбль из двух исполнителей)
– Значит, ты передумала убивать милого дядюшку, – сказал Мэт, пока на следующий день Ева сидела в своей спальне, медитируя на дверь.
– Я пацифист по натуре. Предпочту договориться, – размышляя, уместно ли сейчас сделать вылазку для новой беседы с Кейлусом, рассеянно откликнулась девушка.
– Только вот времени на переговоры у тебя не слишком много. Ванна, помнишь? Ты должна была принять ее сегодня.
Она промолчала. Лишь провела ладонью по ножнам Люче, которую зачем-то взяла на колени, словно кошку.
Ева вернула рапиру в ее законное вместилище вчера. Судя по всему, вовремя. Тем самым отрезав себе последнюю возможность выйти из ситуации нецивилизованным путем: тот единственный раз, который отныне она могла обнажить клинок, тратить на Кейлуса было бы исключительно глупо.
Она очень надеялась, что это был правильный выбор. Не только с моральной точки зрения.
– Не говоря уже о том, что блокатор магии может в конце концов оказать на тебя… не самое положительное влияние. – Демон сидел за ее спиной, но Ева отлично представляла его пакостную улыбочку. – В конце концов, ты существуешь исключительно за счет этой самой магии.
– Не дави на меня, клякса. Я знаю, как работает блокатор.
Узнала это Ева, собственно, вчера. Когда по совету Кейлуса воспользовалась его библиотекой. Перелопатить кучу книг в поисках нужной информации заняло немало времени, но времени у нее было в избытке; наградой ей послужила новость, что блокирующие магию артефакты обычно работают по одному и тому же принципу – запирают ману-сидис внутри объекта, не давая ей выплеснуться. Но раз внутри Евы магия оставалась, следовательно, никаких катастрофических последствий ей не грозило, верно?
– Теория – одно, практика – другое. Ты во многих отношениях беспрецедентный случай. К тому же до недавнего времени ты не бывала в обстановке, где на тебя воздействуют не самыми безобидными заклятиями… за эти дни твой мозг выключали и включали несколько раз: это и для живого человека не прошло бы бесследно, не говоря уже о тебе.
– Я прекрасно себя чувствую. Не мертвее обычного, скажем так, – поправилась Ева. – И скоро я отсюда выйду.
– А если не сможешь?
– В крайнем случае Герберт меня вытащит.
– А если не сможет и он?
Ева обернулась – глаза Мэта, сидевшего на не примявшемся под ним одеяле, смеялись над ней сиянием жидких васильковых кристаллов.
Естественно, она знала, к чему он ведет. И рано или поздно, наверное, им все равно придется поговорить о цене, которую он назначит в обмен на свои услуги. Хотя бы потому, что Евино любопытство было порядком этим раздразнено. А если, подумав, между рано или поздно выбрать «рано» – хотя бы затем, чтобы на досуге хорошенько поразмыслить над мелким шрифтом, который подразумевается в договоре с любым уважающим себя демоном…
– Ты ведь хочешь, чтобы я пошла за тобой в Межгранье? – не дожидаясь продолжения инсинуаций, устало произнесла Ева. – Открыла оттуда проход в этот мир? Выпустила тебя без ограничений, которые накладывает договор с человеком?
Додуматься до этого было не слишком сложно. Особенно после всего, что демон уже говорил ей. И условие было бы даже вполне приемлемым, не знай Ева, что в таком случае ей придется в экстренном порядке эвакуироваться в родной мир – потому что от этого ничем не скованный демон наверняка не оставит камня от камня. А если и оставит, то лишь раскрасив в жизнерадостные кровавые тона.
– Приятно иметь дело с умными людьми. Но нет. – Мэт располагающе улыбнулся под ее настороженным взглядом. – Такова цена твоего воскрешения. За спасение из обители милого дядюшки я потребую куда меньше.
– И чем же?
– Впусти меня в свое тело.
Ее взгляд лучше всяких слов выразил все, что Ева думала по этому поводу.
– Ровно до тех пор, пока не окажешься за пределами этого дома, конечно же, – добавил Мэт. – Я так соскучился по материальности, ужас.
– Хочешь сказать, твое присутствие в моем теле чем-то мне поможет?
– Конечно. Первым делом я избавлюсь от браслета – это мне будет вполне по силам. Потом дойду твоими прелестными ножками до выхода, и вот она, свобода.
– А по дороге к выходу, конечно же, натворишь такого, о чем я даже думать не хочу.
– Все в твоих руках, златовласка. Поторгуйся. Продумай условия и ограничения сделки, – предложил демон вкрадчиво. – Со мной вполне можно договориться… я же не зверь, в конце концов.
– Конечно, не зверь. Ты демон. Это куда хуже. – Отвернувшись, Ева отложила Люче на покрывало рядом с собой. – Договариваться я предпочту не с тобой. И выберусь отсюда сама. Увидишь.
Решительно встав, не оглядываясь, направилась к двери.
Нет уж. Подобный расклад подразумевал столько мелкого шрифта, что почти не оставлял места для крупного. И если Ева всерьез намеревается выпутаться из этой передряги без посторонней помощи – пришло время для дальнейших переговоров с гостеприимным хозяином.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 09.02:
Кейлус, конечно, вновь обнаружился в комнате с роялем. Когда Ева, вежливо постучавшись, заглянула внутрь, ее одарили взглядом, ясно говорившим: вежливость лиэр Кейлус ценил. Особенно если та исходила от персоны, от которой ожидать невежливости было в общем-то вполне естественно.
– А, это ты, – проговорил хозяин дома, записывавший что-то на нотном листе. Вновь уткнулся в свое сочинение – до боли напоминая Герберта, когда тот увлеченно работал над чем-то. – Можешь зайти. Если не будешь мешать.
Почти неслышно прикрыв за собой дверь, Ева приблизилась. Застыв у Кейлуса за спиной, не решаясь заговорить, какое-то время наблюдала из-за его плеча, как выплескивается на бумагу рождаемая музыка. В этот раз он даже не наигрывал ничего – записывал то, что звучало у него в голове, сосредоточенно и неотрывно, точно рядом не было никого, лишь изредка тихо мурлыкая что-то себе под нос. Впрочем, Ева стояла так тихо, что о ней и правда легко было забыть. Просто смотрела на строчки, покрывающиеся нотами, воспроизводя их внутренним слухом.
Когда Кейлус, проведя двойную черту, оглянулся на нее, она поняла – это действительно был еще один зачет в той системе испытаний, которую необходимо было выдержать для успешного диалога с ее тюремщиком. Зачет, который она сдала.
– А ты умеешь молчать. И слушать. – С ленивой грацией гепарда мужчина выгнул спину, уставшую за время работы. – Пожалуй, теперь я понимаю, почему Уэрти может тебя ценить.
– Это для виолончели? – спросила Ева, глядя на одинокую нотную строчку, тянувшуюся над двойным нотоносцем, предназначенным для партии фортепиано – определить, какой инструмент должен был ее исполнить, по тембру было несложно.
– Для сиэллы и клаустура.
Это бросилось так просто и небрежно, будто Ева, играющая на этой самой сиэлле, не могла иметь к этому ровно никакого отношения. Забавно… если подумать, при полном отсутствии какой-либо инициативы с его стороны (единственный ужин и просьба что-нибудь сыграть – ничтожно малая эксплуатация того положения, в котором Ева находилась) Кейлус Тибель завоевывал ее расположение куда успешнее, чем если б его проявлял. Не навязывал свое общество, вынуждая ее саму, добровольно приходить к нему. Не оскорблял приказами, не унижал необходимостью подчиняться. Не пытался ни лебезить, ни оправдываться, ни лгать, выставляя себя в лучшем свете. И связь между ними устанавливал на единственном языке, к которому в данных обстоятельствах Ева действительно могла прислушаться.
Даже если Кейлус прекрасно отдавал себе отчет в том, что делает, Ева не могла не признать – он избрал виртуозную, единственно верную стратегию. Более того, работавшую. Вот и сейчас: было бы так легко льстиво намекнуть, что на новое сочинение его вдохновила невольная гостья, вызвав в чувствительной девичьей душе бурю эмоций (кому не польстила бы роль музы гения, да еще в семнадцать лет?), – но отсутствие этого намека, повлекшее за собой необходимость домыслов и догадок, зацепило Еву даже больше. Тем более что по чтению нот, записанных почти начисто, выходило нечто столь прекрасное, что ей страстно хотелось услышать это не только внутренним слухом.
– Мне хотелось бы это сыграть, – глядя на ноты, неожиданно даже для себя признала она вслух.
– Мне хотелось бы послушать, – откликнулся Кейлус серьезно и мягко.
– Не предлагаю отпустить меня, чтобы я могла наведаться в замок Рейолей за инструментом, потому что, полагаю, вы все равно не согласитесь. Даже если я честно-честно пообещаю, что вернусь.
– А ты вернешься?
– Нет. Не сразу, во всяком случае, – поправилась Ева. – Сперва избавлюсь от браслета, чтобы в следующий раз заглянуть в гости свободным чело… зомби.
Она не лгала. Понимая, что отпусти ее Кейлус прямо сейчас, и она действительно вернется. Просто потому что ей хотелось, чтобы этот человек был им с Гербертом союзником, а не врагом.
Просто потому что ей хотелось наконец понять, почему же сейчас это не так.
– Даже так? – когда Кейлус подвинулся вправо, на самый край банкетки, глаза его странно блеснули. – Садись.
Ева воззрилась на черный бархат сидения. На мужчину, невозмутимо раскладывавшего исписанные листы на пюпитре так, чтобы не было нужды их перелистывать.
Освобожденного места, пожалуй, и правда хватило бы, чтобы они уместились за инструментом вдвоем. Только вот близость, в которой они в таком случае окажутся, Еву несколько смущала.
– Зачем?
– Как я уже говорил, мне хотелось бы послушать, как это звучит. Третьей руки мне боги не дали, двумя обе партии мне не сыграть. Умеешь читать с листа?
– На фортепиано – паршиво.
– Мелодия несложная. Думаю, справишься. – Его глаза вновь обратили взгляд на нее, и взгляд этот окрашивала какая-то приглашающая насмешка. – Соблаговолите оказать мне эту честь, лиоретта? Раз уж вы сами изъявили желание исполнить мои скромные опусы.
Прости, Герберт, совестливо подумала Ева, опускаясь на банкетку, бедром и локтем чувствуя чужое тепло. На самом деле извиняться было не за что, ибо интерес, который она испытывала к лиэру Кейлусу, по многим причинам был бесконечно далек от любовного; но что-то ей подсказывало, что образовавшаяся картина некроманту вряд ли понравилась бы.
К сожалению, самый быстрый и действенный способ наладить контакт с кем-либо – принять его правила. И играть по ним – до определенного момента.
Правда, когда левая рука мужчины скользнула по ее талии, чтобы, приобняв ее, лечь на басовые регистры, оставив Еве средние – девушка всерьез призадумалась, не наступил ли этот момент только что.
– Что такое? – ощутив напряжение, сковавшее ее спину, пропели ей в шею. Ева сомневалась, что из этой позиции, когда его лицо почти зарывается ей в волосы, Кейлусу хотя бы видна клавиатура – и не сомневалась, что в крайнем случае он вполне сможет играть вслепую. – Никогда не играла в четыре руки?
Да он издевается. Точно издевается. Смеется над ней – и следит за реакцией. Сидеть рядом – еще куда ни шло; сидеть фактически в обнимку, прижавшись друг к другу в близости большей, чем в танце…
Ладно, лиэр Кейлус. Вызов принят.
– Немножко не по моему профилю. Хотя с одноголосием я вполне справлюсь и одной рукой, а опыт игры в три руки со мной точно случится впервые, – очень спокойно откликнулась Ева, избавившись от искушения отпихнуть его и вскочить. Лишь съежилась немного, подавшись вперед, задрав плечи.
Любой преподаватель по любому инструменту убил бы за такую осанку, но в данном случае выбирать особо не приходилось.
– Тебе понравится, – заверили ее с душевной дрожью пробирающим смешком. – Следи за текстом. Вступаешь в десятом такте.
Руки, лежавшие на черных клавишах, приобнявшие ее, заиграли вступление. На шесть восьмых, неторопливое, околдовывавшее лиричной светлой печалью. Не отрывая взгляда от нотных строк, Ева не торопилась поднимать лежащую на коленях ладонь: хотя бы потому, что пока чужие пальцы гладили клавиши по обеим сторонам от нее ровно там, где предстояло заиграть ей – виолончельным тембром вместо настоящей виолончели.
Четыре такта. Три. Два.
Вступила она вовремя, перевивая одинокий солирующий голос с предвкушающе замершими звуками соль-минорного трезвучия, окутанными педальным флером. Педаль тоже нажимал Кейлус, неслышно опуская и поднимая мысок совсем рядом с ее туфлями. Соль минор, тональность виолончельных сонат Шопена и Рахманинова, тональность «Зимних грез» Чайковского… Ева всегда считала ее одной из самых эмоциональных и пронзительных. Если идти по квинтовому кругу*, ля минор – печальный и меланхоличный; ре минор, в котором Моцарт не зря написал свой «Реквием» – безнадежный и торжественный, как поступь рока. Соль же – тональность светлого, щемящего, поэтичного одиночества. И сейчас музыка без слов пела о прощании и любви, о маяке среди моря тьмы и звездах, упрямо и колко сияющих сквозь зимнюю стужу. Левая рука Кейлуса скользила в текучих волнообразных переливах аккомпанемента, пальцы правой звонкой флейтой пели в верхних регистрах, вплетая щемящие трели в прихотливую мелодию, которую Ева выводила в средних; она подозревала, что для ее удобства Кейлусу приходилось перекраивать собственный текст, но кому как не ему было знать, как сделать это с наименьшими потерями в гармониях и фактуре.
(*прим.: квинтовый круг тональностей – система расположения тональностей по принципу возрастания и убывания в них ключевых знаков: диезов и бемолей)
Танец пальцев по клавишам. Ладони, сходившиеся и расходившиеся, почти касаясь друг друга. Музыка, рассказывавшая о расставании и близости, что не убьют ни годы, ни разделивший вас океан…
Она сама не заметила, как за звучанием кантилены забыла и о смущении, и о том, что под пальцами – не ее инструмент, и о странной игре, в которую они оба играли. Осталась та, в которую невозможно было играть – лишь играть ее. И Ева играла: почти так же свободно, как делала это смычком, не стараясь подчинять мелодию единому темпу, идя за музыкой и ее порывами, естественными, как дыхание. Но каким бы вольным не было ее rubato*, вторая партия звучала с ним в идеальном единении. Устремлялась вперед, когда псевдо-виолончельное соло, забывшись, летело в порыве страсти или надежды. Чутко замедлялась, когда мелодия трепетно замирала или задумчиво расставляла конец музыкального предложения. Тут же подхватывала инициативу, когда соло, опомнившись, возвращалось к мерному кружению медленного вальса. Порой спорила, перебивая мелодический голос другой темой – и тут же, словно извиняясь, возвращалась к поддержке, окутывая его пестрядью звуков, струившихся прохладной шелковой вуалью, проникавших в кровь и кости, подчинявших подчинением.
(*прим.: Рубато, tempo rubato (дословно «украденное время», от итал. rubare «красть») – свободное в ритмическом отношении музыкальное исполнение, ради эмоциональной выразительности отклоняющееся от равномерного темпа.)
Три руки ткали один музыкальный гобелен. Два человека, не связанных ничем, даже настоящей враждой, творили одно на двоих волшебство.
Музыка – трехчастная, недолгая, почти классическая по форме пьеска – закончилась как-то слишком быстро. Педаль длила финальный аккорд, даже когда пальцы их уже перестали касаться клавиш; и, слушая, как он истаивает в тишину, Ева почувствовала, как Кейлус выпрямился, слегка скользнув ладонью по ее спине, наконец выпуская ее из полукольца своих рук.
– Недурно для той, у кого другой профиль, – сказал он, сев уже просто рядом.
Ева повернула голову, чтобы увидеть его глаза. Больше не смеявшиеся.
Это испугало ее больше, чем любая насмешка.
– А мы определенно могли бы поладить. – Когда мужчина протянул руку к ее лицу, Ева почти дернулась, чтобы вскочить – но ее лишь слегка, совершенно по-отечески погладили по волосам. – Увы, наши сердца уже заняты… не только музыкой.
В этом снова прозвучала издевка. Немного успокаивавшая, как и этот жест. Да только когда Ева все-таки встала, позволив его пальцам соскользнуть со светлых прядей, она чувствовала себя так, словно предала кого-то.
Отчасти саму себя.
– В своем я уверена больше, чем в вашем, – сухо заметила она, отступив от инструмента на пару шагов. Задним умом осознавая, что это не лучшее замечание для избранной ею стратегии налаживания контакта, но не способная подавить эмоции, грызшие душу за минутное забытье.
Она никогда не ощущала подобной синхронии. Ни с кем. Ни с одним аккомпанировавшим ей концертмейстером – включая того, с кем они уединялись в классе, занимаясь далеко не только камерным ансамблем. И ловила себя на том, что многое бы отдала, чтобы Дерозе сейчас действительно оказался у нее: даже если браслет все еще будет на ее руке.
Играть с человеком, чувствующим тебя так – наслаждение, с которым многие другие и рядом не стояли.
– Как я уже говорил, маленькие мертвые девочки не в моем вкусе. И я слишком ценю того, с кем уже связан, чтобы предпочесть ему даже самый прекрасный в мире дуэт. – В его глазах медными искрами танцевала ирония. – Как и ты, полагаю.
Это было правдиво. Даже синхрония не могла в полной мере заставить Еву проникнуться к лиэру Кейлусу хотя бы симпатией – вместо интереса и желания понять, что она испытывала сейчас. Не говоря уже о том, чтобы радостно забыть Герберта. А еще это было трогательно: наличие возлюбленного, преданность и верность ему – еще одна черта, которую Ева не могла не оценить.
Хотя, будь на ее месте кто-то, не столь адекватно относящийся к факту наличия возлюбленного вместо возлюбленной…
– Странная ты, кошечка. И интерес твой ко мне странный, – сказал Кейлус, каким-то образом угадав часть ее мыслей – если не все.
– А вы, хотите сказать, совсем его во мне не разжигали, – не удержалась Ева.
– Разжигал, – ничуть не смутившись, подтвердил Кейлус. Усмехнувшись чему-то, отвернулся, глядя в ноты. – Просто не ожидал, что он будет такой… чистый. Как и ты.
Не такой уж чистый, подумала Ева с легким сарказмом. На ее взгляд в этом их дуэте интимности было больше, чем в поцелуе. И слияния душ – больше, чем в постели.
– Значит…
Закончить фразу она не успела.
Профиль Кейлуса утонул в заволокшей комнату сумрачной дымке. Стены поплыли во внезапном головокружении.
Захлебываясь темнотой, волной захлестнувшую ее сознание, Ева еще успела обиженно подумать «за что», – и услышать откуда-то взявшийся голос Динки, сочувственно вздохнувший «дурилка».
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 13.02:
***
Второй вечер своего заключения Гербеуэрт тир Рейоль встречал, сидя на кровати в отведенных ему покоях, приложив пальцы к вискам.
Ночевать в этих покоях ему было далеко не впервой. Когда-то он даже радовался возможности встретить ночь здесь вместо того, чтобы возвращаться домой. Пусть Айрес не дула ему на разбитые коленки, но исправно навещала племянника перед сном. Поправляла одеяло, целовала в лоб, желая приятных сновидений – от матери он привык такого не ждать: господин Рейоль был категорически против «этих ваших девичьих нежностей», а между возможностью быть хорошей супругой и хорошей матерью госпожа Рейоль без долгих колебаний выбрала первое. Однако Айрес тирин Тибель никто, ничего и никогда не посмел бы указывать.
Наследнику рода Рейоль потребовалось пятнадцать лет и изрядная трепка от жизни, чтобы избавиться от своих наивных детских иллюзий, будто где-то есть место, где ему всегда будет безопасно и тепло. И человек, который никогда не сделает ему больно.
– Так ты и в голове решать задачки умеешь, – констатировал Мэт, возникнув в кресле перед камином.
Герберт ничем не проявил, что его услышал. Лишь опущенные ресницы его на миг дрогнули. А, может, то и вовсе была игра света от огня, заливавшего сумраком просторную комнату в любимых королевой багровых тонах; по причине того, что наследник престола сидел совершенно неподвижно, волшебные кристаллы давно уже погасли.
– Все пытаешься взломать защиту милого дядюшки? – не дождавшись ответа, демон непринужденно закинул ногу на ногу. – Ну да, бумажки или их след легко обнаружить, а ментальный взлом в твоем отношении Ее Величество не практикует…
Герберт не откликнулся. Правда, опустил одну руку на колено, по пути махнув ею так, будто перечеркивая нечто написанное в воздухе.
– Не бойся, слежки нет. Не сейчас и не в этой комнате, по крайней мере.
– Я знаю, – процедил некромант, не открывая глаз. – Как ты мог заметить, я немного занят.
– А я думал, тебе будет интересно узнать, как поживает наша златовласка. Но нет так нет.
Даже это не заставило Герберта посмотреть на демона.
– Как она? – просто спросил некромант ровно.
– Сносно, сносно. Твой дядюшка с ней на удивление мил. Порой даже слишком, – доверительно сообщил Мэт. – Да и времени у нее без тебя, как ты понимаешь, не так много.
Герберт снова не ответил. Только рука на колене немного сжалась, впиваясь ногтями в черную ткань брюк.
– Даже если ты решишь свою задачку и взломаешь защиту поместья, – в отсутствие реакции продолжил Мэт, – придется рисковать тем, что твоя дорогая тетушка раскроет твой маленький секрет… но, если хочешь, я могу услужить. Одно слово, и сегодня же она будет свободна.
– Нет, – отрезал некромант, не задумываясь.
– Я и оживить ее могу. Знаешь ведь, что могу.
– Никаких сделок.
– Почему, малыш? Не готов ради любимой оказать мне маленькую услугу?
Вкрадчивостью демонского голоса можно было бы смазывать ржавые замки.
– Не ту, о которой ты попросишь.
– Так весь вопрос в цене? Но ты ведь… хотя нет, знаешь. Вижу. – Он тихо посмеялся – как будто даже с удовольствием от того, что все не будет так просто. – Ладно, упрямец. Могу передать ей привет, если хочешь.
– Сомневаюсь. Не в твоих интересах вселять в нее надежду. – Взметнув ресницы вверх, Герберт все же взглянул в лицо под золотыми кудряшками. Огонь поделил лик Мэта на две половины – и если свет, лежавший на одной, будто подчеркивал его невинность, вторая тонула во тьме, в которой тем ярче сиял дьявольской синью светящийся глаз. – Ты ведь и ей предлагаешь помощь, верно?
Демон только рассмеялся вновь. Уже громко, с таким задором и предвкушением, словно его пригласили поучаствовать в чем-то чрезвычайно захватывающем и приятном.
– Удачи, малыш, – сказал он, прежде чем удалиться в незримое, из которого пришел. – Посмотрим, кто из нас окажется быстрее.
Герберт не шелохнулся, оставшись наедине с тенями. Зато выдох его был шумным, медленным и почти судорожным.
Таким же неподвижным его и застала Айрес, заглянувшая в комнату немногим позже.
– Вижу, не занят. Выпьем фейр? – очень приветливо спросила она: как могла спросить племянника обычная добрая тетушка, к которой тот заглянул в гости на выходные. – Если ты не против.
Без единого слова поднявшись с аккуратно застеленной кровати, Герберт безропотно направился навстречу королеве, ждавшей его в дверях с улыбкой на лице.
Не в его интересах было показывать, насколько он против. По крайней мере пока.
***
Ева очнулась от того, что чьи-то пальцы застегивали пуговицы у нее на спине. Вроде бы от этого. Во всяком случае, осознание факта, что она лежит лицом вниз на золотистой шелковой обивке вроде бы софы, пока кто-то застегивает на ней платье, вынудило ее сесть столь резво, словно только что она не валялась в обмороке.
Если, конечно, это был обморок.
Ева уставилась на Кейлуса, стоявшего на коленях рядом с софой: как оказалось, приткнувшейся у стены все той же гостиной с роялем.
– Если ты предположила, что я поспешил воспользоваться ситуацией, дабы беспрепятственно сотворить различные мерзости с твоим ледяным безответным телом, то успокойся: меня не настолько прельщает подобная перспектива, – правильно истолковав мучительно-беспомощное выражение ее лица, скучающе произнес мужчина, успокаивающе вскинув руки. – Мне просто нужно было видеть рубин. В твоем текущем состоянии, сама понимаешь, не так просто определить, умерла ты с концами или отключилась временно.
Облегчение, отчетливо читавшееся в его лице за скукой, опровергло догадку, возникшую у Евы за миг до падения в черноту. И принесло осознание, которое Еву изрядно повеселило.
Забавно. На миг она успела испытать ощущение, как будто ее предали.
Было бы кому и что предавать.
– Так это… со мной… сделали не вы?
– Не я, – помедлив, покачал головой Кейлус.
Черт.
– И долго я так?
– Пару минут.
– Но тогда что…
Ее прервали звуки фортепиано. Раздавшиеся одновременно с тем, как окрестности вновь размылись в легком головокружении.
Когда Ева посмотрела на рояль, на банкетке за ним сидела светловолосая девушка в черном бархате. Игравшая – внезапно – до-диез минорную прелюдию Рахманинова. Впрочем, само ее появление невесть откуда было не менее внезапным; как и то, что светлая макушка ее казалась подозрительно знакомой.
Когда, резко оборвав музыкальную фразу на середине, девушка оглянулась через плечо, Ева почти задохнулась от удивления.
– Неплохой инструмент, – весело заметила Динка, крутанувшись на банкетке, повернувшись к ней. – Вообще я люблю, когда клавиши полегче, но даже на такой сыграть после стольких-то лет – кайф.
Стоп, она может дышать?..
– …Ева!
Голос Кейлуса пробился, словно сквозь пелену. Ощущение чужих пальцев на предплечьях пришло вместе с ним: одновременно с тем, как исчезло головокружение, прихватив с собой чувство спершегося от шока дыхания.
Моргнув, Ева уставилась на пустую банкетку. Перевела взгляд на Кейлуса, лишь сейчас прекратившего трясти ее за плечи.
– Что ты видела?
– Неважно, – пробормотала Ева. Осознав, что зачем-то вцепилась в его кисти, растерянно разжала пальцы. – Ее все равно здесь нет. И не могло быть.
– Галлюцинации?
– Видимо, – выдохнула Ева после секундной заминки.
Или же развлечения Мэта. Одно из двух. Хотя нет: Кейлус же рядом, а морочить Еве голову в его присутствии запрещено по договору… значит, и правда галлюцинации.
Что гораздо хуже.
– Скажи, что ты не притворяешься, – не отпуская ее, цепко произнес хозяин дома.
– Хотела б я, чтоб это было притворство.
Ева почти огрызнулась. Огрызаться не хотелось, но в такой ситуации расшалившиеся нервы не особо собирались прислушиваться к доводам сознания, шалившего не меньше.
Кажется, Кейлуса, пытливо всматривавшийся в ее глаза, это убедило лучше чего бы то ни было.
– Хотел бы я тебе не верить. – Наконец отняв ладони от шелковых рукавов, он поднялся на ноги, не сводя взгляда с ее лица. – Уэрти ведь не только энергией тебя поддерживал, верно?
Ева промолчала. Не была уверена, что поведать лиэру Кейлусу про ритуальную ванну – правильное решение.
В конце концов, он тоже некромант, и не самый глупый. А если ему каким-то образом удастся подобрать нужный состав, у Евы исчезал даже тот сомнительный рычаг давления, который появился только что.
– Скажи, – без труда прочитав ее мысли, с мягкой настойчивостью сказал он. Скорее предлагая, чем приказывая. – Ради твоего же блага.
– Я не вправе раскрывать его секреты, – ответила Ева уклончиво.
– Это не только его секреты, но и твои. И тебя они касаются больше, чем его. Хочешь упокоиться навсегда?
– Нет. Не хочу. – Поколебавшись, она все же сощурилась, прямо вглядываясь в темную бронзу его радужек. – А вы хотите?
Пауза, предшествовавшая ответу, была почти незаметной.
– Нет. Это не в моих интересах, – тут же небрежно добавила Кейлус.
– Тогда отпустите меня.
Меньше всего его сузившиеся глаза походили на глаза человека, который способен согласиться на подобное предложение. Но во всех предшествовавших этому реакциях Ева видела достаточно беспокойства за ее персону, чтобы понять – показного пренебрежения к ее судьбе Кейлус выказывает куда больше, чем испытывает на деле. Даже если это и впрямь замешано на чисто деловых интересах.
А, значит, у нее оставался крохотный, но шанс.
– Отпустите, – повторила она. – Если я погибну… окончательно погибну… кому от этого будет лучше?
– Нет. – Он рывком отвернулся, отняв у нее возможность заглядывать ему в глаза: снизу вверх, открыто, непозволительно доверчиво. – Я не упущу такой шанс отомстить.
– Отомстить кому? За что?
Но Кейлус уже отошел к двери, на ходу звоня в колокольчик, который достал из кармана. И слова, явно вырвавшиеся у него спонтанно, бездумно, прояснять не стал.
– Отдыхайте, лиоретта. Юми скоро придет, проводит вас до спальни. На случай новых эксцессов. – Ей поклонились с подчеркнутой, преувеличенной, издевательской любезностью. – Раз вы не склонны к сотрудничеству, я поищу в книгах, что может вам помочь.
Ева молча проследила, как он уходит. Не решаясь последовать его примеру в одиночку (еще упадет где-нибудь в коридоре), покорно дождалась горничную.
К счастью, обошлось без новых приступов.
Когда Юми, препроводив ее до дверей спальни, тихо удалилась, Ева устало опустилась на кровать. Уронила голову на руки, пытаясь понять, что делать в изменившихся обстоятельствах.
Черт. Черт. Черт.
По-другому и не скажешь.
– Так-так, – почти довольно пропел легкий на помине Мэт, проявляясь на подоконнике. – Вот и последствия.
– Твоих рук дело? – подозревая, каким будет ответ, на всякий случай безнадежно спросила девушка.
– Сама ведь знаешь, что нет. – Сидя напротив, демон улыбнулся мрачности в ее лице. – Сестричка рассказывала тебе, что происходит с альпинистами на большой высоте? Считай, ты сейчас тоже начинаешь страдать от гипоксии. И не только от нее.
– Она пыталась. Я не хотела слушать.
– Люблю время от времени посматривать в горы… презабавные там бывают случаи. Кто-то делился кексом с невидимками. Кто-то начинал советоваться с собственными ногами, куда ему идти. Кто-то раздевался, потому что в минус пятьдесят в куртке ему становилось жарковато. Кому-то мерещилось, что добрый незнакомец поит его чаем, и в благодарность отдавал ему свои ботинки. На высоте семи тысяч метров результат, как ты понимаешь, был довольно печальным. – Будто угадав ее мысли по выражению глаз, угрюмо устремленных в пол, Мэт улыбнулся шире. – Не надумала пойти по легкому пути?
– Нет. Не надумала.
– Жаль, жаль. А то наш малыш, видишь ли, вряд ли поспеет к тебе на помощь в ближайшее время.
– Ты видел Герберта?! – Ева вскинула голову, и руки ее, дрогнув, непроизвольно упали на колени. – Что с ним? Только не говори, что Мирк его на дуэли…
– Я-то лишен такой бесценной неудобной мелочи, как материальное тельце. Так что не обязан сидеть в четырех стенах, – бесцеремонно перебив ее, заметил демон колко. – Дуэль не состоялась. Ее прервала королева.
– Хоть это хорошо, – выдохнула Ева, успевшая нарисовать себе в уме всяческих ужасов.
– И она же потом забрала племянничка во дворец, приказав ему безвылазно сидеть в четырех стенах. Клятвой вассала.
С губ Евы невольно сорвалось что-то среднее между стоном и ругательством, желавшим Ее Величеству Айрес тройной альтерации или хотя бы долгой и мучительной модуляции в тональность несуществующей степени родства.
