Текст книги "Нежная агрессия паутины"
Автор книги: Евгения Дебрянская
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
Дальше Лиза слушать не стала, а залепила тетке пощечину.
– Катись на хуй с такими байками!
Испорченный вечер: давила прыщи перед зеркалом.
Сейчас вспомнила и улыбнулась: залюбить, задушить…
Больше ничего не успела, ни подумать, ни сказать – опять ударило выше поясницы и поползло, пересчитывая костяшки, к жопе.
Лиза завыла тонюсенько, протяжно, Ангелина Васильевна задумалась, – Другой коленкор, теперь статуй не подумает чего. А то я, ровно бешеная собака, уж не владею собой. Он, он, повсюду только он; без него тухло как-то… почему он, ах, если бы знать! В нем тайна, знать бы его тайну! Сколько мужиков знавала, с виду вроде бравые, похотливые, разные, послушать их, жизнь прям кипит, а ну их всех к черту! Я-то, дура, все ждала звонкого мужского голоса, в ответ глухое кваканье, скука, дряблость… живого никогда, ни разу… хрень какая-то! Только и остается лгать, хитрить, воровать, плести бабье одиночество и тоску…
– Мой, мой, живой, статуй, – Ангелина Васильевна погладила, поласкала воздух, – ледок, жаркий горный ледок. Куда мужикам до тебя! Солнышко, теплое солнышко, огонь – в тебе много неба. Ох, легко с тобой, возьми, подхвати, – она отвернулась и громко расхохоталась. Смех причинил острую боль.
– Иначе все пропало!
Коля рожал вместе с сестрой: одинаково больно в пояснице и жопе. Он и завыл бы, как Лиза, да боялся: подумает, дразнюсь. Поэтому молча, стиснув зубы, дико страдал, полезет ребенок, ему-то что делать?
Сумятица.
Просто снять одежду, посмотреть, – суровилась Ангелина Васильевна, – также юлит и тянет любовь, также бьет в спину, выкручивает руки и ноги, жмет в бока, сворачивает кишки, зудит. Обзови я все улицы города ее именем, вытрави кислотой все цвета, кроме красного – ничего не изменится: боль останется болью. У Лизки хоть берег видать, еще немного и приплывет, у меня темно. Темно и больно… здесь, – потрогала между пальцев, – и здесь, и здесь, и здесь: ледяной рекой, горным озером не остудить… сейчас с Лизкой покончу, пойду к Нему: может, наконец, договоримся в какую сторону жить… если еще возможно жить.
– П-о-е-х-а-л-и-и-и!!! – заорала во всю глотку Лиза, налилась пунцовым, задрала ноги.
Коля.
Ангелина Васильевна сбросила тряпки на пол.
Распахнулась вагина: черное, липкое, гнойное…
– Тужься, тяни к жопе! Вот так, еще, еще!
Ребенок тащил за собой всё; на мгновение Лиза психанула: с чем я-то останусь? Поздно.
– Давай, ну давай же, – Ангелина Васильевна схватила и выдернула голову, – теперь притормози-ка!
Лиза остановилась. Между ног свисала голова, – Сожму, раздавлю, от злой страсти раздавлю, даже если ничего больше не вылезет, одну голову буду любить, обложу сиренью, черемухой…
Ребенок опять принялся за свое.
Ангелине Васильевне стало дурно: он яростно и нагло греб наружу, разрывая кожу, выдавливая из кишок говно; трещал лобок; вагина хоть и заливалась кровью, однако, пружинила и не сдавалась: застряло плечо.
– Наддай!
– А-а-а-а!!!! – Лизу разрывало пополам.
– Ах, ты, говнюшка! – не заботясь ни о чем больше, Ангелина Васильевна рванула на себя. И эта тварь, причина ее бессонной ночи, разъедающей похоти, разлуки с Ним, вылетела на свет божий.
– Дочка, дочка! – Лиза тут же наметилась бежать в ванную.
– Куда? – заорала бабка, – резанула пуповину, освободила от дочери. Силы разом оставили Лизу, провалилась куда-то, обескровленная и пустая.
Ангелина Васильевна обмыла ребенка в тазу, положила рядом. Тихо в груди. Ни шороха, ни дыхания. Девочка, как напившийся крови паучок, вяло шевелила губками, пуская пузыри, хмурила ржавые брови.
– Интересно, ты-то на что годна, – Ангелина Васильевна нацепила очки и остолбенела.
Кто знает порок, увидит сразу. Кто знает зло, не ошибется. В девочке что-то сокровенное, чего боятся даже самые отчаянные. Не имея приюта, порок никогда не ведает одиночества. Всегда при деле, всегда в свободном плавании, дерзит, кромсает, томно глядит из глубины зеркала и сводит с ума, всегда долгожданным гостем в призывной сладкой греховной паутине. В нежных детских глазах дремало старое, знакомое…
– Гадина!
Ангелина Васильевна подняла руку. Не ударила.
Тучный рассвет. Вторник.
– Едрена вошь! – Ангелина Васильевна чистила под ногтями, мыслями цепляясь к новорожденной, – Лизка – дура, сиську воткнула; не сиську, а что там у Пашки в коллекции: селезенки, почки… за милу душу сожрет, разве что разок поперхнется, беззубая… тварь! Да, эта девка, – не промах. Свежатинка! – Ангелина Васильевна давилась ревностью, – Ну куды мне с ней равняться. Возраст.
Гарь. Ангелина Васильевна вылетела в коридор: из ее комнаты сквозняком выдувало черное облако.
Деревянный юноша смотрел от окна. Багровые угольки в легких. Тихое и стойкое пламя повсюду: на мышцах, кистях, на красивом жилистом рисунке по всему телу, обвилось кольцом вокруг волос. Пламя полыхало из члена, нежно лизало живот…
Ангелина Васильевна застыла.
– Кто это сделал, кто? Лизка, Колька, маленькая тварь – все время на виду были.
– Ветер – хлопнула форточкой, – падло!
Cхватила что попало сбить огонь… Огонь не слушался, приседал под рукой, клонился в сторону, вниз…
– Хрена вам!
Бросилась на кухню за водой: огонь только фыркнул брызгами и разгорелся вновь. Ангелина Васильевна запаниковала, – Что-то в этом огне не так! В ужасе запрыгала, прикрывая нетронутое огнем. Бесполезно. Огонь бил алыми крылами, проникал сквозь трещины. Плотный дым к двери.
– Заберу инвалидную каталку, моя…, – Ангелина Васильевна путалась и в мыслях и в словах.
– Колька плохо готовит… слышишь, слышишь? – ударила юношу в грудь…
… Серый асфальтовый город. Семейные завтраки. Колька в фартуке от плиты к столу, пар над сковородкой, Лизка с дитем у сиськи порет чушь…. Размозжу, расколочу, на кого оставляешь, на кого? Думаешь, это жизнь? Тварь корчит рожи, сосет, питается кровью, поджидает своего часа, думаешь, ж-и-и-з-н-ь?
Юноша зашатался. Треснуло зажглось сердце. Влюбленное сердце. Ангелина Васильевна грохнулась на колени, вжалась в ноги.
– Люблю тебя, не уходи!
Огонь перекинулся на ее платье, занялись кончики волос, лопнули от жара волдыри на ладонях. Твердила одно и то же: люблю, люблю…
Юноша погладил по голове, помог подняться.
– Мы там, где поцелуи… горят…
Не разбирая, кто говорит, он, она ли, сквозь дымную завесу, целовала огонь и висла на руках любовника, пламя слизывало стопы, красно-желтыми стеблями ласково укутывая щиколотки, берестою свернулась кожа, в палящем солнце грудь.
– Моя земля, – Ангелина Васильевна раздвинула ноги. Задымилась, вспыхнула вагина, пенис пенился искрами, ветер в огне.
XVI
Час назад здесь была дверь в бабкину комнату. Лиза остановилась.
– Что же это такое?! Кирпичи. А где обои? – заорала она, – Все за тобой проверять надо, а ну марш!
Коля поплелся варить клей.
На веревке подобранные в цвет пеленки.
Новый пронзительный будоражащий крик.
– Сейчас, сейчас.
Дочка больно схватила сиську, острым пальцем угодила матери в глаз.
– Складненькая, стройненькая, смотри!
На обоях от плинтуса к потолку тянулось неизвестное деревцо и два плода на нем, под одним надпись «Лиза»…
– Сейчас и второй подпишем, пусть Катя, Екатерина, Катеринушка, Котеночек…
Дочка отвалилась от груди. Через минуту заорала опять. Лиза распеленала, погладила крючковатый живот, на пупке затвердело коростой, кашица между ног.
– Вот здорово! Какай, какай, живи!
Дочка по-старушечьи кряхтела, заливаясь синевой. Лиза вымыла каждую морщинку, намазала кремом, пощекотала неприбранными волосами. Дочка вновь зашлась от крика.
– Что… что…? – Лиза побледнела, понюхала свои волосы. Сально. Вкусно. Сгрызла заусениц, – неужто, поцарапала? Судорожно осмотрела дочку.
– Все, все чисто.
Дочка мутно разглядывала мать, улыбалась. Улыбнулась и Лиза. Дочка нахмурилась, и глубокая борозда просеклась на Лизином лбу. Дочка высунула острый язычок – Лиза встревожилась, – обметан желтым.
Даванула сосок: молочно-густо.
– Что, не вкусно?
Дочка немного еще подурила и уснула.
Дождь.
Москва, 1999–2000