Текст книги "Басня о неразумной волчице (СИ)"

Автор книги: Евгения Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

   Его улыбка так обезоруживала, а голос так убаюкивал, что Максимилиан поддался. И даже нарушил схиму:

   – Скажите, что побудило вас породниться с этими людьми?

   – Давняя дружба. И любовь, – вновь улыбнулся Ричард, хлопнул в ладоши – и исчез, оставив Максимилиана наедине с подарками.

   Тем временем Анна-Гретхен одаривала сестру. Бланка возжелала идти под венец непременно в белом, как Анна Бретонская. При этом сходила с ума по зелёному цвету, и по её капризу снежно-белую тафту украсил зелёный сутаж и бархатная отделка. Младшая сестрица преподнесла ей изумруды и рубины, а восхищённая Елена на пороге часовни вручила букет алых роз.

   Жители Саарбрюккена долго будут вспоминать, как на пути к алтарю новобрачные проливали слёзы: невеста – от радости, а жених – по обратной причине. До смертного одра запомнит Фридрих этот взгляд, в котором читались укор, мольба, боль и ненависть.

   У часовни встречала их вечно опаздывающая тётушка Катерина с супругом. Она принимала невестку брата как родную дочь. Её не смущало, что Бланка давно не девица:

   – К кому-то счастье приходит в юности, а к кому-то в зрелости. Зато в зрелом возрасте мы способны дороже его оценить. Я и сама обрела счастье во втором браке. А теперь – познакомьте меня со своим прелестным сыночком...

   Нет, муж Катерины Тирольской никогда не был надёжным человеком. Но тётушка – так подвести!

   Пред лицом капеллана на жениха окончательно напал ступор, и слова клятвы священник читал за него. Максимилиан выцедил из себя согласие и покорно принял поцелуй разряженной стареющей Венеры.

   После венчания было обильное празднество, с которого удалось улизнуть. Максимилиан собрал самых доверенных людей – Людвига, Зигмунда, Клауса, Франца и ещё нескольких слуг, подкупил конюхов золотым кольцом из английского подарка – и немедленно скрылся в ночи.

   На брачном ложе Бланка обнаружила записку – о том, что неотложные дела заставили его отъехать в Инсбрук. При желании и возможности жена может последовать за ним, но пусть не утруждает себя спешкой.

   – Как это понимать?! – взвилась Ульрика.

   Фридрих жалобно вжался в кресло и пил успокоительный настой, заботливо приготовленный младшими сыновьями.

   Кунигунда в полной растерянности отвлекала пятерых младших Габсбургов.

   Бланка терзала фату и рыдала на руках у племянниц и их женихов и супругов.

   Король Английский заявил, что с самого начала усомнился в душевном здоровье зятя. Королева Английская охотно кивала и поддакивала.

   Иоганн пресёк ропот и объявил, что остановку на ночь можно сделать в Блисшлоссе, и он немедленно туда отправится и побеседует с женихом.

   Вернулся герцог за полночь и с озадаченным видом сказал, что немец с малой свитой уже отбыл из Блисшлоссе.

   – Где он может быть? В Нойнкирхене? – пыталась рассуждать Ульрика.

   – Я поеду за ним!!! – убивалась Бланка.

   – Мы с тобой! – твердила Берта.

   – Таскаться за ним по постоялым дворам? Мы что, спятили? – возразил Эрнст.

   – И что ты предлагаешь? – обиженно спросила Берта.

   – Ну, как человек, который любит путешествовать, я могу предложить одно, – и он разложил на столе карту, прижав углы кубками и блюдами.

   – Перехват! Перехват! – захлопал в ладоши Рудольф. – Можно, я с вами?

   – Можно, – внезапно разрешил Иоганн. – Ну, что здесь? До Инсбрука придётся ехать через Шварцвальд. Конечно, есть объездная дорога, но в спешке – только через лес.

   – Цвайбрюккен... Клайнштайнхаузен... и Боттенбах... – вёл ногтем линию Эрнст. – Дальше придётся разделиться...

   – Слушайте, может, на всякий случай прочесать и объездную? – предложила Анна-Гретхен.

   – Да. Вдруг он подумает, что мы будем искать в лесу, а сам свернёт на юг или на север, – подхватил Ричард. – Ему ведь главное – не достичь Инсбрука, а скрыться от нас.

   – Вдруг он – что сделает? – переспросил Ульрих. – Вы серьёзно, дядюшка?

   – Ему может кто-нибудь подсказать, – возразил англичанин.

   – Тогда берите на себя подлесок с юга, а я – с севера, – решила Анна.

   – Как вам угодно, миледи.

   – Итак, в лесу у нас три подходящих всадникам тропы. Бланка, берите кратчайшую, – Бланка кивнула, утирая слёзы уголком фаты. – А здесь хутор и мельница...

   – Они жилые, – сообщил Ульрих, коснувшись двумя пальцами отметки на карте. – Но здесь он не остановится.

   – Это будет моя дорога, – сказал Иоганн, прихлёбывая из кубка. – Мельницы – это по мне.

   – А я тогда возьму третью, там тоже деревни, и есть у кого спросить.

   – Нет, всё-таки в порядке бреда – они могли и напролом, – задумался Эрнст, сверля взглядом чернильные очертания леса. – Берта? – он вопросительно качнул головой. – Только наоборот: ты с юга, а я с севера.

   Кузина согласилась.

   – Что ж, а я понаблюдаю сверху, – заключила Ульрика.

   – А я? – расстроился Рудольф.

   – Полетели со мной. Только давай договоримся: с метлы не спрыгивать без моего знака, – она окинула взглядом стол и всех, кто за ним собрался. – Ну, поужинайте, если есть желание, только не задерживайтесь. Урфрида, Кунигунда, проследите, чтоб убрали со стола. И смотрите за замком до нашего возвращения. А я пойду к горничной за своим скакуном.

***

   Утомлённые путники постучались на постоялый двор. Они в конец загнали лошадей и сами были на последнем издыхании. На пути повстречалась им, правда, пасшаяся на ночном лугу чёрная кобылица, но суеверные слуги отговорили господ седлать её.

   Посреди ночи разразилась гроза, и лесная дорога превратилась в ручей. Промокшие до нитки, увязавшие сто раз, замёрзшие в ручье, беглецы вытянули ноги у камина и утоляли жажду. Хозяйка сонно жаловалась мужу на грозу: девушки расстелили холсты, чтоб роса их белила, а вместо этого ткань почернела от грязи. Хозяин кивал, сморённый вращением вертела.

   Судя по наречию, они уже недалеки от Остеррайха.

   Максимилиану уступили спальню наверху, свита собралась в нижней комнате – поближе к кухне и хозяйским сплетням.

   Король восполз по лестнице, толкнул дверь, стянул сапоги, мокрый плащ и рухнул на кровать. Камин был недавно растоплен – от сырости. Усталость достигла того рубежа, когда спать не хочется.

   Ему казалось, что его укачивает на волнах, и вся комната колышется вверх-вниз, и длинная портьера на окне, совсем не к месту в этом простонародном доме, шевелится как в танце.

   Простонародном. Да. Его здесь не будут искать.

   Волны подняли из глубин памяти какую-то мелодию. Откуда-то издалека, нельзя припомнить...

   Милый волк, ты меня отпусти,

   Златую корону мою возьми.

   Златая корона мне ни к чему,

   Лучше я жизнь твою возьму.

   Конечно, волки. Как только в Шварцвальде не повстречали они волчью стаю...

   Нужно уснуть.

   Занавес колыхнулся – и отделился от окна. И белая фигура медленно прошествовала к постели.

   Он замер, ожидая утро. Но тучи задерживали рассвет.

   Призрак в тяжелом шелесте подвенечного платья опустился на колени перед Максимилианом.

   Милый волк, ты меня отпусти,

   Хочешь, возьми ты меня саму.

   Ты, девица, мне ни к чему,

   Лучше я жизнь твою возьму.

   Это пела она.

   Рука метнулась к портупее.

   Рука невесты легла сверху. Она была весомой и горячей.

   – Не надо, – сказала Бланка. – Ты же не хочешь овдоветь второй раз.

   – Что тебе нужно? – спросил он, всё ещё надеясь на зарю и на её пернатого глашатая.

   – Новые туфли – взамен тех, что стоптала в погоне, – ласково ответила она, как будто говорила с маленьким ребёнком. – Мантия королевы. Коронация в Инсбруке. А в первую очередь – ты сам – на эту ночь. И твоя жизнь – рядом со мной.

   Бланка присела на кровать, подобрав шлейф, и снова прикоснулась к мужу.

   Муж шарахнулся от неё и спрыгнул с кровати с другой стороны – и рванул к двери.

   Дверь подалась вдвое быстрее. Потому что с обратной стороны её тоже отворяли.

   На пороге стояли англичанин и англичанка – ни пятнышка на платье и чулках, ни волоска отдельно от причёски.

   – Что же вы бросили невесту? – спросил Ричард. На сей раз он не улыбался, и голос его не баюкал, а пронизывал насквозь. – Разве можно так обращаться с дамой?

   Максимилиан попятился к окну, не выпуская противника из поля зрения.

   Вместо эфеса рука схватила... чью-то руку.

   Рудольф вывернулся из захвата и подбежал к матери.

   – Ещё скажи, что я должен усыновить твоего волчонка, – поборол дрожь её супруг.

   – Меня уже усыновили, – воинственно отвечал Рудольф, обнимая матушку.

   – Кто же? – усмехнулся король, пытаясь выиграть время.

   В окно за спиной постучали.

   Эрнст помахал рукой сводному брату.

   Прыжок через кровать.

   На другой подоконник с обратной стороны облокотился Ульрих.

   Максимилиан вспомнил, что находится на втором этаже.

   Задняя дверь!

   Приветливой улыбкой его встретил Иоганн.

   Почему-то никто на него не бросался и даже не двигался с места. Что ж, если это сон, нужно использовать безрассудство.

   Он перепрыгнул каминную решётку и собрался вскарабкаться в дымоход.

   Из дымохода что-то выпало.

   Дамская туфля. Тёмно-синяя. С тремя жемчужинами.

   – Да перестаньте вы метаться, – прогудел сквозь дымоход голос Ульрики. – Я бы ещё поняла, если б это был первый брак.

   В трубе зашуршало, и свояченица, она же мачеха, предстала перед Максимилианом. Их разделял огонь.

   Никогда он не предполагал, что выпадет бороться с дамой.

   Ульрика не стала бороться. Она заломила чугунные прутья как стебель крапивы, чтобы не обжигал ногу, и шагнула в комнату. Пришлось последовать за ней.

   Он опустился на постель, чувствуя себя узником...

   Вот и собака шумно дышит под кроватью, приготовившись хватать...

   Из-под кровати высунулись изящные руки в изысканных перстнях – и обвили его лодыжку. Затем выползла целиком вся Берта и с довольным видом устроилась прямо на полу.

   Бланка встала на колени перед мужем и с нежностью взяла за руки.

   – Ваше величество, что же вы холодны? Разве я так безобразна?

   – Да я тебя ненавижу, – он решил не вдаваться в хитросплетения вежливости. Узнику перед плахой позволено всё. Разве что на короткий срок.

   – За что же? – Бланка приготовилась страдать.

   – За то, что убила Марию. Ты думала, не догадаюсь? Не пойму?

   – Я не убивала, – Бланка выпустила его руки и поднялась. – Я хотела только поговорить.

   – Волчица-парламентёр? Не смеши.

   – Представь себе, мы сохраняем рассудок, – Бланка тоже перешла на «ты». – Но я вновь стала человеком.

   – Когда она уже вылетела из седла.

   – Да. Думаешь, это Мария звала на помощь? Хорошо же ты помнишь голос своей жены. Она не могла позвать! Так бы и осталась валяться посреди леса!

   – Замолчи! – теперь он схватил её. Отпихнул ногой Берту, свободной рукою взял с полки подсвечник и вытащил Бланку на середину комнаты. – Теперь отвечай: зачем тебе понадобилось говорить с ней?

   – Чтобы она оставила тебя. Потому что ты должен быть моим!

   Вот почему Мария не подпустила к себе врача.

   – Какое ты имеешь право?

   – Такое, – Бланка задула свечи. – Я раньше тебя встретила...

   – Мне было шесть лет.

   – Это неважно, – Бланка пыталась вырваться. – Мне тебя обещали!

   – Кто обещал?!

   – Твой отец! И моя сестра! Да помогите же, он убьёт меня!

   – А вот здесь мы его понимаем, – шагнули к молодожёнам Ульрика и Иоганн. – Ты этого заслуживаешь.

   Ульрика вызволила сестру. Иоганн отобрал канделябр и с одного щелчка пальцами зажёг все пять свечей.

   Максимилиан забыл сопротивляться:

   – Отец?

   – Я очень его просила. Он дал согласие, но, видимо, забыл.

   – Видно, назначил незначительную цену, – король вернулся на кровать и ткнул носком Берту. – Держи уже. Раз сидишь тут.

   – Напротив, – улыбнулась герцогиня, и глаза её, ставшие строже с возрастом, подёрнулись поволокой – как прежде. Тогда. – Философский камень. Точнее, пятый элемент к нему.

   – А ты его обманула, ведьма?

   – Нет, – Ульрика рассмеялась, точно юная девица. – Я дала ему его в избытке. А он ничего не понял... А после обстоятельства сложились так, что он сам признал ваш брак необходимым и написал Бланке.

   Бланка кивнула, поправляя вуаль и декольте.

   Иоганн водрузил канделябр на место:

   – Ну, раз всё стало на свои места и прояснилось – давайте, не теряйте времени. Ночь скоро завершится, а вы ещё не возлегли.

   – Да, – подал голос Эрнст. – За окном, между прочим, сквозит.

   – Тогда оставьте нас.

   – Ну кто-то должен засвидетельствовать брак, – возразил Эрнст, перекидывая ноги через подоконник и приближаясь к другому окну. – Мерзкая роса... Давайте руку, брат.

   – Если вы так смущаетесь, я могу посмотреть и сквозь стену, – ответил Ульрих.

   – И будете нам рассказывать? – съязвил Эрнст.

   – А что мне за это будет?

   – Полно вам, дорогой зять, – пресёк шутки Иоганн. – Если вам нужно помочь раздеться, так и скажите.

   Берта, Ульрика и Анна-Гретхен уже расшнуровывали наряд невесты.

   Ричард подвинул кресло для Ульриха и скамью для дам. Эрнст устроился за столом и очинил перо. Ричард готовился диктовать. Рудольф зажёг второй канделябр. А Иоганн предупредил, что бесполезно звать товарищей на помощь: они крепко спят и очнутся лишь в Саарбрюккене.

   – Или в Инсбруке? Где вы желаете провести медовый месяц, любезная Бланка?

   Невеста гордо вскинула голову и выбрала Саарбрюккен.

   25 Подвязка под левым коленом – знак Ордена Подвязки.

X

   Как только утихли возгласы веселья (говорят, кайзеру Фридриху пришёлся весьма по душе надиктованный Ричардом документ), слёзы прощания (Рудольф не следовал за матерью в Инсбрук, а оставался в Саарбрюккене на попечении Эрнста и Берты и иже с ними) и монотонное ворчание над сборами (новоявленная герцогиня (26) фон Габсбург брала с собой внушительное приданое), чета повторила путь до Инсбрука, но на сей раз целиком и в объезд леса.

   Город, выросший вкруг моста через Инн (27), оглашался горными ручьями, лесными трелями и звоном кузнечным молотов – ремесло это процветало в окрестных посёлках. В свете раннего утра казался он сам словно только что снят с наковальни – под раскалённой докрасна зарёй студился он в предутреннем тумане, и путник из низины мог бы восклицать, что Град небесный воспарил над набожным Тиролем и покоится на облаке. И окружал его пусть не Эдемский сад, но пышные леса. Проезжая сквозь их приглушённый блеск, путешественница ощутила настойчивый голос природы – а в горах голоса разрастаются эхом и обретают особую силу, и Бланку воодушевила новизна, хотя до этого пугала мысль о переезде к мужу.

   Теперь она была оторвана от родственников, и супруг находил её в своей власти, не выясняя, согласна ли она с подобным положением вещей. Иной раз она положилась бы на быстроту ног и крепость клыков, но кто знает, гнев мужа может быть способен предупредить превращение.

   Максимилиан, однако, старался не замечать жены, видимо, тоже поддавшись зелёным чарам. Увлечённый охотник (что сближало его с Бланкой больше, чем он мог предполагать), избрал он обителью замок Тратц (28). Тот находился в средоточье ловчей жизни и мог бы разделить супругов, но король не каждый день предавался удовольствиям. Он часто заседал с советниками, обсуждая дела насущные: смерть венгерского Ворона дала надежду продвинуться на восток, хорошо бы изыскать средств на дорогу.

   То ли щекотливый денежный вопрос не получал удовлетворяющего ответа, то ли отстроенный заново зал внушал ощущение пустоты, но Максимилиану явно не было уютно под девственно острыми после резца каменотёса плитами сводов.

   Чутьё подсказывало Бланке: пустота эта обманчива. Конечно, Тратцберг населён не столь плотно, сколь её родные стены, но всё же обитаем.

   Похоже, их терзали одинаковые мысли: как-то за обедом они даже перемолвились двумя-тремя словами о том, что в замке неприятно находиться. И Максимилиан приказал музыкантам закончить игру и расспрашивал слуг из местных, давно ли отстроена крепость и кто в ней жил.

   Тирольцы охотно ответили, что замок пострадал в пожаре – вот совсем недавно – и часть потолков обрушилась. Владельцы его покинули: не к обеду будь сказано, гибель нескольких домочадцев отвратила их от Тратцберга раз и навсегда. Следующие пару лет здесь жили строители и различные мастера – чтобы восстановить былые красоты, ведь жалко было бы, если б такой замечательный замок утонул в забвении...

   Бланка попросила рассказать о городе; супруг потерял терпение и пообещал, что они побывают в Инсбруке – как только позволят себе отдых.

   Он замышлял нанять ландскнехтов, ведь эти неблагородные рыцари действеннее в атаке: их не купишь обетами чести, принимают они только чистую монету.

   – Коль скоро вы так жаждете сойтись поближе с горожанами, – заметил он жене, – не затруднит ли вас взять на себя переговоры с кредиторами?

   – С кредиторами? – опешила Бланка. – Не проще ли набрать пехоту с собственным снаряжением – и разрешить ей поживиться мадьярским имуществом?

   – Пехота – само собой, – отрезал Максимилиан. – Но от наёмников я не отказываюсь.

   Он покусывал кончик пера, склонившись над листом, запятнанным кляксами солнца.

   Бланка приблизилась к окну, чтобы лучи разукрасили и её, и, зажмурившись, подставила лицо позднему лету.

   – Боюсь, вы поручаете мне непосильную задачу, Ваше величество. В делах военных я несведуща.

   – Зато вы умеете уговаривать и добиваться своего. Вы же изволили затащить меня под венец.

   – Насколько я помню, вы шли своими ногами, – Бланка загнула вуаль и открыла высокий лоб. По старой моде, она его подбривала.

   – Мне оставался выбор? – Максимилиан покинул стол и занял место рядом с Бланкой, опершись на подоконник и запрокинув голову. Солнце не затемняло его кожу загаром, но придавало румянец.

   – Выбор всегда есть, – блаженно улыбалась Бланка, пытаясь поймать сквозь опущенные ресницы золотой ореол.

   – Вы намекаете на самоубийство? – таким же счастливым голосом спросил муж. – Впрочем, иногда мне кажется, вы найдёте меня даже там... Кстати, – он открыл глаза и повернулся к ней, – зачем вы прыгнули на меня тогда у оврага? Вы ведь могли меня убить и остаться без свадьбы.

   – Но вы же не погибли, – Бланка не обернулась.

   – Счастливая случайность, – он отчаялся посмотреть ей в глаза и вернулся к созерцанию света.

   – В мире нет ничего случайного.

   – Вот это верно. Во всяком случае, исход войны случайность не решает. Поэтому вы поедете...

   – Не поеду.

   – Ну если вы позволите употребить ваше приданое...

   – Не позволю. Просите инсбрукских ратманов сами.

   – Я не настолько красноречив.

   – Очень рада, что вы строги к себе.

   – Ещё одно слово, и я заточу вас в донжоне.

   – Кстати, где мой свадебный подарок?..

   Умиротворённая беседа длилась бы вечно, если бы короля не отыскал канцлер и не передал жалобу от городского совета на полное отсутствие у ландскнехтов совести.

   – Палок им, а не жалованье повысить, – изрекла Бланка и покинула кабинет.

   – Что это с вашей супругой? – спросил полушёпотом Зигмунд.

   Максимилиан махнул рукой.

   На следующее утро он в сопровождение супруги отправился в город, где в его честь на площади устроили турнир.

   Бланка уже сочла это попыткой примирения, пока супруг не указал на крышу над балконом дома бургомистра, откуда они собрались наблюдать поединки. Герцогиня подняла голову – и зажмурилась от слепящего света. Черепица была золотой.

   – Мне кажется, вы бы могли найти этому золоту более достойное применение, – проговорила она.

   – Это ваш свадебный подарок, – улыбнулся Максимилиан. – Такое применение сочтёте вы достойным?

   Бланка не удостоила его ответом и не подала руки, а спрыгнула с седла сама, точно хвастаясь ловкостью. Горожане с любопытством наблюдали. Они были наслышаны, что младший Габсбург взял жену на добрую дюжину лет старше, и нрав её не идёт ни в какое сравнение с кротостью и добротою покойной Марии.

   Бланка нашла утешение в зрелище. Лишь ей одной известным средством помогала она всадникам, что были ей по душе, и это добавляло поединкам страсти и азарта. Простолюдины и королевская свита, а равно и сами участники повеселились на славу. Их огорчало только, что Его величество не удостоил их участием в турнире, и сам король крепко о том сожалел, но внезапная ржавчина на парадном доспехе сделала его чаянья невозможными. От Бланки это не укрылось. Тем более что ржавчину она напустила сама.

   Хотя королевой турнира единогласно избрали дородную дочь бургомистра (без одобрения Его величества явно не обошлось), целых три рыцаря посвятили свою битву герцогине, и герцогиня не поскупилась на благодарность. Толпа ликовала, и никому не пришло в голову полюбопытствовать, где взяла она третий рукав.

   Словом, весь город веселился, кто как умел – сообразно достатку и воспитанию – и после турнира королю принесли извинения, что вынуждены нарушить его отдых и попросить быть судьёй в одном неприятном деле. В пылу ссоры один из ландскнехтов убил горожанина. А поскольку ландскнехты наняты были Его величеством – уместно будет королю, а не кому иному, отплатить справедливостью за гостеприимство Инсбрука.

   Выслушав краткий рассказ, в котором сквозь почтение проглядывало возмущение, Максимилиан развернул коня вслед бюргерам, являя собою пример для свиты.

   Долгий путь проделывать не пришлось: вместилищем печального события послужил переулок меж двух улиц, отходящих лучами от турнирной площади. Логично было предположить, что двое просто не разошлись здесь и завязалась ссора. Так утверждали все – кроме виновного. Упрямый наёмник твердил, что весь день проводил в кабаке с друзьями. Друзья, естественно, бурно поддакивали, а тяжёлый взгляд и сизая сетка сосудов, украшавшая щёки ландскнехта сквозь наполовину седую щетину, доказывали, что он не имел других увлечений.

   Обе стороны стояли на своём. Покойник лежал у самой стены, и городские стражники его осматривали:

   – Кошелёк на месте. И инструменты.

   – Инструменты? – переспросил Максимилиан, которому уже принесли кресло со златоверхого балкона, но он предпочёл оставаться в седле.

   – Он был плотником, Ваше величество. Странствовал по всему Тиролю, недавно только возвратился... Кстати, а где серёжка?

   Золотой символ гильдии, по которому отличали друг друга мастера, подобно тому, как люди благородной крови узнают принадлежность сей крови по гербу, исчез, не поранив ухо, точно вынули его с нечеловеческой осторожностью.

   Или просто сняли с мёртвого?

   Нет, кровь бы ещё шла. Ландскнехтов недавно видели в переулке и притащили обратно.

   А вот как убивали несчастного, похоже, никто не видел:

   – Я слышала крик, выглянула в окно: он лежит ничком...

   – Я увидел, как он упал, и увидел, как свернула за угол эта компания. Побежал за помощью...

   – Мы заметили, он с кем-то заговорил, но нас отвлекли нищие, попросили милостыню...

   Максимилиан хмурился, думая, как бы незаносчиво сказать, что судить тут пока нечего. Он окинул взглядом тесный, как траншея, переулок. Балконы и эркеры висят над головой, норовя угостить чем-то сверху...

   – Сударыня, разверните лошадь!

   Бланка вплотную подъехала к стайке наёмников, клявшихся и божившихся, что просто возвращались по переулку из кабака и видом не видывали никаких плотников. Пьяный какой-то валялся – вот, видно, это он и был.

   – Как вам угодно, Ваша милость, – неожиданно для себя мягко ответила герцогиня. Она вдруг поняла, что он нуждается в поддержке: так отчаянно он озирался по сторонам. – Всему виной усталость: я становлюсь рассеянной.

   – Моя супруга утомилась, – охотно подхватил король. – Мы выслушаем это дело завтра.

   Пышная процессия постепенно просочилась в узенький просвет между домами, а следом за ней подозреваемый под конвоем отправился навстречу подземелью замка Тратцберг.

   Весь вечер Максимилиан провёл в уединении, пригласив к себе лишь Зигмунда и Людвига. А ночевать явился к Бланке. Она уже уверилась, что, в противоположность первому браку, где он всегда делил с Марией одну спальню, ночь навеки разъединит их несколькими стенами и коридором. Но Максимилиан в окружении камердинеров гордо прошествовал в её комнату и принялся готовиться ко сну. Бланка и камеристка Люция хихикнули втихомолку, но герцогиня оценила всю серьёзность положения и, когда слуги удалились, решила приласкать отвернувшегося к пологу мужа. Он, как ни странно, не отшвырнул её рук, а свернулся клубочком и тяжело вздохнул.

   – Этот ландскнехт... – прошептала она ему на ухо. – Он сегодня...

   – Йозеф, – устало откликнулся муж. – Его зовут Йозеф Мюллер. Я запомнил его ещё в Эно. Девять лет назад. (29)

   – Этот Йозеф не пил сегодня, – завершила Бланка.

   – Да они постоянно навеселе, вы просто их не знаете.

   – Постоянно – может быть, – она гладила сетку, обернувшую его волосы. Узелки поблёскивали в темноте. – Но сегодня – нет.

   – Как вы узнали? – сетка выскользнула из-под пальцев: Максимилиан обернулся.

   – По запаху.

   – От них всегда несёт вином, – он улёгся на спину.

   – Это старый запах, а свежего нет, – интересно, он видит её улыбку?

   – Где же он был тогда? – всё-таки видит: он посмотрел на неё.

   – Не знаю. Может, и с друзьями. Но пить не пил точно. Кстати, друзья – выпивали, – шептала Бланка, и шёпот был нежнее бархата.

   – Вы хотите сказать, что они его покрывают? – Максимилиан перевернулся на другой бок – лицом к ней.

   – Может быть. В любом случае, я бы на месте дознавателя выясняла, не с кем был убийца – то есть тот, кого им считают – а с кем был убитый. И куда подевалась серьга...

   Бланка положила руку мужу на плечо.

   – А вы очень умны.

   – Умна, но не разумна, – улыбнулась герцогиня.

   Они дружно вздрогнули. То есть сначала вздрогнул Максимилиан, а глядя на него – Бланка.

   За дверью раздавались мрачные, как колокольный бой, шаги. Так шествует рыцарь в полном доспехе.

   – Это не к нам, – успокоила герцогиня. – Он идёт своим путём – в своём мире. А мы будем спать, – она погладила его плечо под одеялом.

   Они прижались друг к другу и погрузились в сон.

   Навстречу сабатонам (30) рыцаря торопились мягкие туфельки дамы.

   26 Новоявленная герцогиня – выйдя замуж за короля, Бланка не стала королевой автоматически, нужна отдельная коронация.

   27 Мост через Инн – именно так переводится название «Инсбрук».

   28 Замок Тратц – замок Тратцберг близ Инсбрука.

   29 ...ещё в Эно. Девять лет назад. – битва 1479 г. в Войне за бургундское наследство.

   30 Сабатоны – латные башмаки.

XI

   Бланка проснулась одна: видимо, муж устыдился ночного страха и поспешил вернуться в собственную спальню до того, как жена напомнит ему о вчерашнем.

   Потянувшись и расправив все конечности, Бланка собралась с мыслями – и позвонила в колокольчик.

   Перед завтраком она позвала Клауса. Ловчие маялись пока без дела, и он явился к госпоже охотно, надеясь, что герцогиня решила развлечь себя. Но герцогиня задала очень странный вопрос:

   – У твоей жены нет старых вещей, которые она уже не носит? Можно совсем старых.

   – Наверно, остались. Спрошу, Ваша милость, – пожал плечами слуга. – Вам срочно? Она счас на кухне.

   – Срочно, Клаус. Срочно, – Бланка манерно приложила уголок платка к уголку глаза. – Я собираюсь в город – раздавать милостыню. Может, так мне удастся снискать расположение людей... – она звучно пришмыгнула носом.

   – Ваша милость расстроены? Вас Его величество, что ли, посылает? – догадался Клаус.

   Герцогиня кивнула.

   – Вы близко к сердцу-то не принимайте. Он уж у нас такой. Если чего упрётся, так всю душу вынет, только сделай. Это сейчас-то полегче – а раньше-то ещё не сразу и поймёшь, чего ему надо. Ну добром просим, Ваше высочество, напиши записку... Это мы потом-то поняли, что он не шибко грамотный. Франц ему преподал кой-чего, он в приходской-то школе лучше всех у нас учился. Ну тот и быстро научился. Раньше надо было парнем заниматься, да папаша евойный чё-то всё не туда глядел... Да и мамаша тоже... Ох, ладно, чё-то я разговорился...

   Лёгок на помине, в дверях замаячил Франц:

   – Клаус! Поди-ка сюда!.. Ой, Ваше высочество, извините... Но там такое... Там солдат этот с тюремщиком напару нажрались и побег захотели устроить, только спьяну он мимо двери прошёл. Три раза. Ты цирюльника нашего не видал?.. Простите, Ваша милость, ухожу.

   – Стой! – задержал его Клаус, не позволив госпоже и рта раскрыть. – Позови мою с кухни, спроси, мож какое тряпьё старое осталось. И свою спроси. Всё сделаем, Ваша милость, не беспокойтесь.

   Бланка старательно изображала подавленное настроение.

   – А так он у нас хороший. Добрый. Щедрый – когда деньги есть. А если вдруг чего – он это не со зла, вы не переживайте...

   Слуги подбадривали герцогиню как могли и скоро обеспечили целым гардеробом поношенных вещей. Бланка поблагодарила их от души, выбрала самую драную рубашку, порвав её для верности ещё, такую же юбку и ветошку заместо платка на плечи. Остальной ворох вручила она своим фрейлинам и наказала раздать бездомным. Наказала ещё, чтобы взяли пустой паланкин – и ничем её отсутствие не выдавали. Дамы, зная свою госпожу, обещали всё выполнить. А сама герцогиня тем временем убежала в дубраву, переоделась там в тряпьё и покаталась по земле. Измазав для верности лицо и руки, босая пошла в Инсбрук – через другие ворота.

   Вчера свидетели упоминали нищих, что толклись поблизости за подаянием – может, они получше рассмотрели, что случилось?

   Ноги Бланки были привычны к прогулкам без обуви, но на всякий случай она шагала медленно и нетвёрдо, как если бы сбила все пятки. Тихим ходом свернула она на знакомую площадь, подальше от кортежа собственных придворных дам, что одновременно с нею конными достигли площади и принялись одаривать нищих одеждой.

   Добросовестных попрошаек там было уже пруд пруди. С невероятным усердием зарабатывали они на хлеб, поднимаясь ни свет ни заря, превозмогая недуги и немощь и задерживаясь до заката, за что каждый вечер даровано им было чудесное исцеление.

   Бланка, чужая для них и слишком знакомая благотворительницам, держалась поодаль от оборванной толпы, за водостоком ратуши, и сквозь выпущенные на лицо тщательно взъерошенные волосы изучала улицы и переулки, отходящие от площади.

   Как она и рассчитывала, её скоро заметили. Примчался какой-то мальчишка, чуть постарше её Рудольфа, и по-хозяйски подбоченился:

   – Чё не идёшь? Там подают.

   Бланка глянула исподлобья, так что пацан мгновенно испарился. Но скоро вернулся – со здоровенным детиной, у которого из правого рукава торчала свежая культя. По запаху Бланка узнала свинину.