Текст книги "Басня о неразумной волчице (СИ)"

Автор книги: Евгения Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Басня о неразумной волчице

I

   Стрела вонзилась в гущу зелени. Подстреленная белка свесилась, запутавшись хвостом в листве.

   – Есть! – победно вознёс руку Франц.

   Он бросил лук, вскарабкался на дерево и попытался дотянуться до дразнившей приманкой ветви.

   Под оперённым маятником столпились остальные егеря и дружно подпрыгнули.

   Попробовали сбить добычу палкой, но дерево не пожелало расставаться с обитательницей.

   Камней в лесу не водилось.

   Ташка зацепилась за сук пониже, поджидая ещё соседей.

   Белка нагло таращилась на охотников мёртвым глазом.

   – Подсадить? – спросили Франца.

   – Да больно надо. Стрелу только жалко.

   – А сумку?

   – Слушай, тут есть повыше нас. Вот пусть и достают.

   Семь взглядов метнулись к шатру:

   – Ваша милость!..

***

   Тьма наступала на Шварцвальд.

   Нет, не так.

   Шварцвальд сам обернулся средоточием тьмы, оправдывая своё имя. Деревья точно залило чернилами, и эта клякса растекалась во все стороны, подбираясь к стоянке охотников.

   Посреди этого пира черноты расцветал алой гвоздикой костёр, мешая глазам привыкать к ночи.

   Спать не хотелось – шатры пустовали. Трое дворян и семеро ловчих устроились у огня, словно рыцари Камелота за круглым столом, и избрали занятие каждый себе по душе.

   Нет, снова не так.

   Каждый бездельничал как мог.

   Трофейная белка лишалась шкуры.

   Орехи, обнаруженные в дупле того же дерева, лишались скорлупы.

   Фляги лишались содержимого.

   Франц выбрал из хвороста ветку и примеривался к ней с ножом. Желание занять руки обычно сопутствовало у него желанию что-нибудь рассказать.

   Молодой барон, убиравший волосы в сетку, подтолкнул кузена, чтоб тот прекратил пересказывать труд Гастона де Фуа (1), и приготовился слушать.

   Герцог Максимилиан, коловший орехи пальцами, на мгновение остановился и поднял взгляд на егеря.

   Довольный тем, что завладел вниманием господ, тот повёл речь о волках.

   – ...Так, значится, лапу ему прострелили. А потом в воскресенье все в церкви собралися. Кроме мельниковой жены... Потом приходят, а у неё рука ранена...

   – Да брешешь, – Клаус прилаживал беличий хвост к кошелю.

   – Да вот те крест.

   – Да ладно. Была бы мельничиха – была б волчиха. А ты говоришь: волк.

   – Ну знаешь, – оправдывался ловчий под дружный смех. – Когда оно на тебя прыгает, тут под хвост смотреть некогда.

   – А может, мельник на смотринах – того – ошибся?

   – Тьфу, гадость какая...

   В многоголосье вклинился волчий вой.

   – Вот, видите, я прав был. Волк согласен.

   – Или волчица...

   – Иди сам проверяй.

   Тонкий звук стал похож на женский плач.

   Самое время позаботиться о лошадях и поделить ночь на четыре стражи.

   Слуг было только семеро, и стража предрассветная доставалась кому-то одному. Уговорились, что это будет самый опытный знаток волков, который если не применит все известные способы обороны, то хотя бы уболтает неприятеля.

   Господ же ожидали общий шатёр и общая постель, потому как отправились в путь налегке, и шатров поместилось в клади всего три, и нехитрый расчёт подсказывал, что в любом случае не избежать соседства. Так пусть же соседство это будет достойно благородной крови.

   Все сборы проходили под заунывную песню Капитолийской кормилицы. Удивлённо улавливая некое сходство с «Песнью о Палестине» (2), Максимилиан вертелся с бока на бок.

   Нет, это невозможно.

   Набросив поверх робы плащ, он выбрался под открытое небо. Не обращая внимания на оклики ночных стражей, он следовал туда, куда указывали тени.

   Вой смолк. Влажный шорох просыпался по траве. В папоротнике мелькнула пегая спина.

   Уж если он сумел разнять пасть львице, подобно Геркулесу (молодой герцог любил истории о героях), то волк тем более окажется пред ним беспомощен.

   Пока что стелящийся бег уносил зверя прочь и увлекал человека следом. Только мелькали в темноте лапы. Четыре светлых пятна. Два.

   Что же, волк встал на дыбы?

   Белая фигура впереди. Разъятая тонкими ветками на витраж – тонкая, воздушная, как стекло.

   Женщина с прижатыми к груди руками.

   Тонкий вой.

   Детский плач.

   На руках у неё младенец.

   Она спотыкается и падает на четвереньки.

   Волчица уносит ребёнка за шиворот.

   Фрау Мюллер (3)? Поставить ей метку, чтобы узнать в толпе?

   Дорогу метит бледный свет.

   Волчица вскидывается к луне – и вновь теряет шкуру.

   У простолюдинки не может быть такой тонкой рубашки...

   Хочется окликнуть.

   Она оглядывается сама. Каштановые волосы колышутся вокруг лица. Облака обтекают луну.

   Глаза как светляки. Зелёный всполох.

   Белое лицо, белые плечи, белая рубашка.

   Волчонок на руках...

   Его хватают за плечо.

   Клаус, чьё беспокойство ощутимо, даже если ночь мешает рассмотреть лицо, мягко подталкивает герцога к шатру.

   Тот же шатёр, те же лошади, тот же огонь... Неужели он обошёл поляну по кругу? Незнакомки рядом не было. Озираясь по сторонам, он неизменно наталкивался на вездесущего ловчего.

   – Вам, верно, приснилось чего-то.

   Мысленно возразив, что заснуть ему и так не посчастливилось, он вернулся в постель.

   Клаус не успокоился и растолкал баронов:

   – Ваши милости, хватит дрыхнуть. Вас зачем пригласить изволили? Общество составлять. А сеньор ваш в одиночку впотьмах разгуливает.

   Изгнанный из шатра, он ещё долго ворчал под нос, что-де снимет Его величество их пустые баронские головы и не на что будет завивку завивать и румяна румянить.

   Улыбнувшись простодушному негодованию, возвращённый беглец прижался к остывшей подушке и закрыл глаза...

   – Чудесный мальчик, – холодные как лёд пальцы коснулись макушки ребёнка. – У вас чудесные дети, Ваше величество.

   Её рогатый головной убор обвит был белым шёлковым шарфом, так что казался неотделим от головы. Шёлк прятал щёки и шею, но грудь была почти обнажена, такая же белая. И округлая. Как луна.

   Ради этой гостьи кайзер Фридрих устроил особенно пышный приём – в Аугсбурге (4). Поговаривали, он и перебрался в южную резиденцию, чтоб быть поближе к герцогине Ульрике.

   Фридрих питал страсть к редким и ценным камням. Говорили, его кабинет хранил больше богатств, чем имперская казна, и более бесполезного применения коллекции, чем алхимические изыскания, сейчас, в годы бедности и беспорядка, придумать нельзя.

   Ульрика фон Саарбрюккен обладала одной из таких драгоценностей: серебряно-розовый горный хрусталь с кроваво-красной жилой посредине. Она сама написала немецкому королю, зная его увлечение, ведь минерал этот ей без надобности, и она будет рада вручить его человеку, которому он действительно пригодится. Одно лишь условие: она привезёт хрусталь лично. Цену герцогиня оставляла на усмотрение покупателя.

   Не усмотрев дипломатических подвохов в визите сестры саарландского герцога, император Фридрих, Третий его имени, переборол привычную склонность к уединению.

   Обычно приёмы устраивала императрица. Её величество Элеонора присутствовала и сегодня, с видом скорбящего ангела замечая, что можно бы и не звать малолетних детей в тронный зал.

   Максимилиану передалось беспокойство матери, а Кунигунда, напротив, пребывала в восторге. Она не способнее была усидеть на месте и ёрзала от любопытства. Её поразили тёмно-зелёные и тёмно-синие одежды герцогини, струившиеся как волна, и она называла гостью Морской Королевой, а после отъезда Ульрики долго рисовала русалок.

   Матушка рассердилась на эти рисунки, и Кунигунда перестала их показывать.

   Ульрика беззастенчиво умилялась на принца и принцессу, постоянно запуская пальцы, сплошь в изумрудных перстнях, в золотистые детские локоны.

   Она была младше императрицы Элеоноры на три года, но выглядела старше, как мраморная скульптура верней отражает бег времени, чем терракотовая статуэтка. Статуэтка не доживает до первых мраморных трещин и умирает молодой. Скульптура – обретает возраст. Одной уготована вечная юность, другой – вечная жизнь.

   Лицо её и правда словно вышло из-под резца скульптора. Треугольное, с острыми скулами и внушительным носом, однако по-женски тонким и лёгким. Зелёные глаза с опущенными уголками носили бы печать тоски, не будь они томно полуприкрыты. Изгиб верхней губы неровен, как небрежно написанная буква "М". Рот ал – как изъян в хрустале.

   Ей было двадцать шесть. Она была девицей.

   Гостья охотно любовалась красотами Аугсбурга и позволяла любоваться собой. Она поучаствовала в соколиной охоте и повеселилась на балу, ей посвящён был турнир, в котором изъявил желание участвовать сам император.

   Элеонора делилась за рукоделием с фрейлинами, что не узнаёт супруга. Ужели её нелюдимый, чудаковатый Фридрих, поручавший свои речи более искусным ораторам, отныне принял на себя все церемониальные обязанности?

   И почему ей нельзя баловать малышей марципаном, а Ульрике можно?!

   Общение герцогини с детьми всего более выводило её из себя. Дочка была ещё слишком мала и доверчива, а сын – чересчур впечатлителен. Он до сих пор не мог полностью успокоиться после венской осады (5), а новый учитель грамматики, призванный исправить мальчику заикание, был настолько усерден, что ученик замолчал совсем.

   А ненавистная дама погладила её сына по голове и сказала:

   – Это само пройдёт. Всему своё время. У вас такой чудесный мальчик, Ваше величество.

   – Сколько ни бьются учителя, становится только хуже, – возражали родители.

   – Так может, им поменьше биться? – Ульрика опустилась на колени перед шестилетним Максимилианом и заправила ему за ухо белокурую прядь. – Ты согласен?.. В конце концов, чернила, перья и бумага всегда придут на помощь... Правда, Бланка?

   Девица в перевитом жемчугом бурлете гордо отвернулась.

   – Моя сестра дала обет молчания в знак траура по несчастной любви. Может, у вас найдётся какой-нибудь усердный преподаватель риторики и для нас? – Ульрика оставила в покое сына и жеманно подала руку отцу. Бланка оттаяла, и подошла к не сводившим с неё глаз детям, и тоже взяла их за руки.

   – Что такое обет молчания? – спрашивала Кунигунда, пустившись вприпрыжку. Няня остановила её и долго выговаривала, что недостойно истинной принцессе так себя вести.

   Бланка хмыкнула, подхватила обоих детей под мышки и в темпе сальтарелло (6) понеслась к пруду с лебедями.

   Её величество Элеонора с фрейлинами замыкали процессию.

   Вечером она пригласила Её высочество Ульрику в свои покои и, прекрасная в праведном негодовании, повела неприятный разговор.

   – Вы бесконечно правы, Ваше величество, – смеялись из-под полуопущенных век зелёные, как знамя Венеры, глаза. – Но при мне он не зовёт глашатая.

   На следующее утро императрица позволила себе слёзы в присутствии мужа. Фридрих бесхитростно пожал плечами и заметил, что жена неважно выглядит – не съездить ли ей на воды?

   В тот же день он пригласил Ульрику в свой кабинет, обещав показать какие-то астрономические расчёты. И строго-настрого запретив кому бы то ни было их беспокоить.

   Влекомый естественный духом противоречия, сын решил подсмотреть в замочную скважину.

   Отец и странная герцогиня стояли вплотную друг к другу, сплетаясь пальцами, и мерно соприкасались губами. Происходило это в той неторопливой безысходности, в которой роняет холодные капли щель в крыше. Мальчик отпрянул, застыдившись, и услышал пёстрый звон, как если сдвинуть со стола все склянки сразу.

   Ульрика фон Саарбрюккен не была замужем. Никогда не была.

   Бланка оказалась более искренней и живой, чем сестра. Она играла в мяч с фрейлинами и пажами, устраивала манёвры для оловянных всадников принца, баюкала кукол принцессы. Она молча учила Максимилиана играть в шахматы и молча играла на лютне.

   Обет был нарушен, когда Кунигунда примчалась, сгорая от нетерпения показать новый рисунок. Девочка запнулась о подол и негалантно растянулась прямо у ног Бланки. Спасая творение, она подняла руки вверх и смазала краску о киртл дамы. Бланка чуть не замахнулась лютней: было жалко платье. Но захныкавшая принцесса достойна была большей жалости. Бланка и Максимилиан помогли ей подняться, а потом саарландская принцесса укачивала на руках германскую принцессу, дула на все ушибленные места и приговаривала: «У волка боли, у лисы боли, у зайца боли, а у Кунигунды не боли».

   – Что я слышу! – воскликнула вошедшая Ульрика. – А как же наш траур?

   Бланка резко обернулась, пролив каштановые локоны по плечам. Удивлённо остановила лисьи глаза на старшей сестре – и рассмеялась.

   У неё были ямочки на щеках.

   Треугольное лицо с высоким лбом и остренький вздёрнутый нос, делавший лицо похожим на лисью мордочку.

   Искрящиеся радостью зелёные глаза.

   Тонкие тёмные брови.

   Белое лицо, белая шея, белые плечи, почти неотличимые по цвету от рубашки.

   Девочка на руках...

   Максимилиан проснулся. Свод шатра вырисовывался в темноте, и можно было без труда рассматривать убранство, даже узоры на ткани, чтобы выгнать из памяти белое, как луна, лицо. Можно было, но не хотелось. Мысли вернулись к сегодняшней лесной даме. Бледная шатенка точно существовала. И кроме плоти и крови обрела имя и родословную.

   Те же черты, та же посадка головы, та же осанка. Двенадцать минувших лет оставили отпечаток, но это она.

   Бланка фон Саарбрюккен.

   1 Гастон де Фуа – гасконский граф XIV века, составил трактат об охоте, популярный вплоть до XVIII века.

   2 «Песнь о Палестине» – произведение немецкого поэта Вальтера фон дер Фогельвейде.

   3 Мюллер – эта фамилия переводится с немецкого как «мельник».

   4 Аугсбург – имперский город (то есть подчиняющийся непосредственно императору Священной Римской Империи) в Швабии (Бавария).

   5 Осада Вены происходила в 1461 году.

   6 Сальтарелло – средневековый танец, основанный на прыжках.

II

   Слова герцогини «пройдёт само» утешили императорский двор, но накануне восемнадцатилетия наследника их утешительная сила иссякла. Его показывали врачам, поили святой водой, пугали, заговаривали, но искусство беседы по-прежнему сводилось для него к тому, чтоб уместно кивнуть. Премудрости грамматики он не освоил и совершенно не понимал латыни, но указать на невежество человеку, что побеждает во всех турнирах и меняет форму подков по собственному усмотрению, никто не пожелал. В том числе и отец, который уже подумывал передать королевство в приданое Кунигунде. Но Фридрих, сам страдавший от косноязычия, боялся оскорбить сына и надеялся, что всё как-нибудь разрешится. Попросту говоря, он не мог принять решение.

   Тем более что сын наконец перестал смотреть на него глазами матери. Со дня её кончины минуло десять лет, и Фридрих почувствовал себя свободным от тихой ненависти, высказываемой лишь детям и нескольким португальским фрейлинам. Но Максимилиан все эти годы будто не желал его знать.

   Преграда рухнула, когда дети нашли в бумагах матери гороскопы на дни их рождения. Кунигунда, немногим более сведущая в латыни, чем брат, попросила отца расшифровать. Удовольствовавшись самыми приятными чертами, что уготовали ей звёзды, дочь упорхнула к подругам хвастаться благосклонностью Зодиака. Сын остался в ожидании подробного рассказа. Отец обратился за помощью к книгам. С тех пор они листали книги вместе – неважно, астрологию или естествознание, латынь или немецкий. Фридрих что-то отрывисто объяснял, где-то просто указывал на страницу. Книга покоилась на столе в окруженье ингредиентов для философского камня, на том самом месте, где в лето 1466-ое от Рождества Христова он предал мать своих детей. Максимилиан не знал об этом. Хотя бы в надеждах Фридриха.

   Кайзер поддерживал связь с Ульрикой. Они обменивались письмами. Встречались ли? Родных он в это не посвящал. Впрочем, кто их знает, этих доверенных лиц, стоит ли им доверять как себе.

   Несмотря на природную подозрительность, он отчего-то доверял даме фон Саарбрюккен. С перепиской она не небрежничала и отвечала обстоятельно и быстро. Чем ещё заниматься скучающей фройляйн в годах?

   Но вопреки врождённым качествам, он отгонял уныние и с нетерпением ломал печать.

   «Простите, но я совершенно несведуща в подобных делах, – писала Ульрика. – У нас в семье одни девочки, и мне не приходит в голову, как объяснить необходимость помолвки юноше. В одном я уверена: безусловно, брак должен стать выгодным союзом, но происходит он не в кладовой и не в сокровищнице, а в опочивальне. Возьму на себя смелость сказать откровенно, ведь вы просите не жеста вежливости, а совета. У него есть дама сердца? Было бы неплохо, если бы невеста чем-то походила на неё...»

   Австрийка Розина оказалась очаровательной девицей. На миг он пожелал побыть на месте Максимилиана. Но вспомнил, что всему и всем в этом мире отведено своё назначение, и побеседовал с фрейлиной по-отечески. Он рассказал о предстоящей свадьбе, поделился, что брак суть необходимое зло, маскируемое под благо, но, в принципе, не ограничивающее в связях. Он втайне удивился собственному красноречию – как если бы вещал по подсказкам стоявшей за плечом доброй знакомой – и спросил наконец о том, ради чего затевался весь диалог. О своём сыне, которого почти не знал.

   Розина, испуганная высочайшим вниманием, отвечала как на духу. Сколько писем передал ей кавалер через камердинера. Что исполнял для неё на лютне. Сколько рукавов она оставила ради него без пары. Часто ли они встречались. Каков он вообще в обращении.

   Его величество отпустил фройляйн с миром и с улыбкой сказал себе... что она не любит Максимилиана. Слишком охотно она исповедовалась. Истинные чувства слишком глубоко гнездятся, чтобы безболезненно их извлекать на Божий свет...

   "Милая сердцу моему Ульрика!

   После продолжительных и, прямо скажу, нелёгких раздумий меня посетила мысль сочетать М. помолвкой с дочерью Карла Бургундца. Эта девица благонравна, образованна, имеет живой, ясный ум и приятную внешность. Но из чужих уст для меня это не более чем слова. Если познания в родословии не подводят меня, вы состоите в дальнем родстве с бургундскими герцогами – через Лорренов. Поддерживаете ли вы какую-либо связь и как вы находите эту девицу?"

   "Любезный Фридрих,

   Мне не выпало чести общаться с Марией лично, я знаю её со слов родственников и не могу сказать чего-либо дурного. Но считаю своим долгом предупредить, что сторона невесты может оказаться слишком требовательна. Зная некоторые обстоятельства вашей жизни, я рекомендовала бы девицу более скромных запросов и со складом ума скорее хозяйственным, нежели государственным..."

   «Признаюсь, Ульрика, меня порою пугает риск разориться на платьях и соколиной охоте. Тем более что сын мой денег также не считает. Недавно я увидал счёт от оружейника и до сих пор пребываю в некотором смятении. Но знаки юношеского тщеславия не так значительны по сравнению с приобретениями, что сулит будущий брак. Мы получим союзника, столь же сильно ненавидящего Францию, богатые земли и немалые средства через приданое. Прошу, одобрите моё мнение иль опровергните, как сочтёте необходимым, с присущей вам искренностью. Прошу вас также учесть, что моя осведомлённость в естествознании касается в основном неживой природы, и посоветовать какой-нибудь успокоительный настой. Придворный аптекарь не внушает мне доверия...»

   "Я переписала для вас несколько рецептов из отцовского лечебника. Сперва приготовьте напиток по одному из них, затем читайте дальше.

   Поразмыслив над вашими доводами, я решилась на смелый шаг – предложить вам выбор. Насколько вам известно, моя невестка Маргарита фон Йорк – сестра английского короля, а англичане – не менее ценные союзники против французов. Тем более что местонахождение их – по ту сторону французских земель – даёт больший простор для манёвра, нежели соседняя Бургундия, и возможность передвижения по морю, будь то штурм портовой крепости или поиск убежища. Одно ваше слово, и я поговорю с женой брата, и она не замедлит обратиться к своим братьям, ведь мы с ней весьма дружны и охотно друг другу уступим.

   Земли наши не так богаты, но не притянут за собой долгов и не обременят просьбой о помощи в неурожайные годы, ведь таковых у нас не бывает. В наших охотничьих угодьях царит изобилие. (Вы можете в любое время убедиться в этом, оказав нам честь визитом.)

   Приданым за каждой из наших девиц мы удивить не сможем, но сама невеста будет для вас кладом, который невозможно растратить – будь то любая из моих племянниц или средняя сестра. (Младшая уже сговорена с английским герцогом.)

   Я не даю пустых посулов, ведь уже обсудила всё с братом. Его высочество Иоганн ручается за честность сделки.

   Прошу вас, подумайте!

   И не принимайте неурядицы близко к сердцу – сердце у вас одно!"

   "Ваша поддержка невыразимо ценна для меня, но я вынужден отказать вашей щедрости. Бургундия – наш ключ к вратам от Франции, а владенья Марии перейдут в нашу собственность и наследство. Это важнее тех благ, что предоставит союз с вашим домом, ведь, насколько мне известно, ваши торговые города малочисленнее и не столь богаты. А близкий сосед надёжнее союзника за морем, поскольку досягаем и сбережёт время.

   Прошу не держать обиды. И заверить каждую из девиц вашей семьи в моём почтении, какое только может питать благородный муж к благородной даме..."

   Так пятнадцатилетний наследник Германского королевства обручился с семнадцатилетней дочерью герцога Бургундии. Помолвка совершилась по доверенности, потому что у жениха не было возможности выехать к невесте. Возможность, признаться, была, но отец жениха не решился её использовать. Он подумывал, не заключить ли через представителя и брак, но некое чувство не позволяло ему это сделать. Он мысленно рассчитывал на пару лет, а если это время не потратить на знакомство, то имеет ли смысл ожидание? Он желал бы узнать бургундскую невесту – и её интересы – получше. Лично он, а не его наследник.

   То же самое касалось будущего тестя, поэтому гибель Карла спустя два года обескуражила Фридриха. Их договор о помолвке детей был тайным, и германец-император находил себя в некотором замешательстве. Не могла заниматься переговорами и невеста. Во-первых, её терзало горе по отцу, чьё истерзанное волками тело обнаружили в окрестностях Нанси; а во-вторых, ей навязывали в супруги французского дофина. Фридрих был начисто лишён соревновательного духа, а невеста не оглашала свой выбор.

   Неопределённость явно затянулась, сделав натянутыми и отношения между Максимилианом и Розиной. Фрейлина из Обер-Остеррайха (7) желала знать, дадут ли ей отставку. Принц сам ещё не представлял, будет ли к этому повод. Он развлекался охотой, отбивая добычу у волчьей стаи, которая не в меру разрослась на горьких плодах сражений. По крайней мере, всякий раз близ шатров вертелся какой-нибудь зверь.

   "О несравненная Ульрика,

   Спешу предупредить, что путешествия через Шварцвальд грозят обернуться опасностью. Прошу, если предпримете поездку, не сокращайте путь, а избирайте открытую дорогу. Волки преследуют наших охотников непрестанно, и им не под силу истребить или изловить хищников. Тем страшнее за беззащитных дам..."

   "Благодарю за беспокойство, любезный мой рыцарь, и не могу вас обнадёжить, что оно беспочвенно. Наши вассалы часто получают жалобы от простолюдинов, что волки забредают в сёла и угрожают стадам. (8)

   Но вы упоминали, что наконец настроены на поездку в Гент. Если ничто не заставит вас передумать, не сочтите за труд направить свой путь через Саарбрюккен. Мальчики будут счастливы вас увидеть.

   Искренне ваша,

   Lilia Saarlandis"

   7 Обер-Остеррайх – Верхняя Австрия.

   8 Наши вассалы часто получают жалобы от простолюдинов... – крестьянам было запрещено охотиться, даже отстреливать зверей, портящих посевы и убивающих домашний скот. Охота была привилегией дворян.

III

   Мария стояла у окна. Морской ветер колыхал её вуаль и приносил крики доверчивых чаек, что гнездились на лесах недостроенного собора (9). Будет ли он когда-нибудь достроен – или всё пойдёт прахом?

   Гентский замок имел прочные стены, но опасность точила его изнутри. Ведь с Советом, укрывшим правительницу в своей обители (10), произошла разительная перемена: Мария подозревала, что Француз нашёл способ её очернить в глазах тех, кому даровала она Великие Привилегии. Пожалуй что не стоило так связывать себя – но что там, уже поздно.

   Пикардия уже пала. Аррас и Камбре...

   Проще броситься в Лейе (11).

   Нежелание доставить радость Людовику удержало её.

   Выход всегда есть.

   На подоконнике лежали две миниатюры – два ключа, ведущие из мрачного подземелья войны в благословенный сад мира. Туда ведут две двери – обманная и истинная. От каждой ей вручили по ключу, но не сказали, от какой который.

   Попытка лишь одна.

   Мария переводила взгляд с портрета на портрет – с французского дофина на немецкого принца. Оба младше своей вожделенной невесты. Валуа ещё совсем ребёнок. Как бы выразилась тётка Анна, лепи из него что угодно в своё удовольствие. Но есть одно препятствие – его отец. Германец младше всего на два года, и его не воспитаешь. Говорят, он легко разгибает подковы и способен забить гвоздь без молотка. Говорят, такую силу получил он в наследство от бабки – полонской принцессы (12). Дикая Полония. Мария поёжилась. А рядом дикая Унгария. Мария поёжилась дважды.

   Оба ведут себя как последние варвары.

   Во имя первого творятся здесь война и грабежи. Второй не торопится с помощью... Может, он не прочёл её письма? Говорят, он не знает латыни...

   На подоконник села чайка. Мария подвинула изображения и отщипнула несколько крошек от чёрствой булки. Хлеб берегли: неизвестно, сколько продлится осада. Она скармливает его птицам...

   Возможно, однажды придётся ловить этих птиц, значит она делает вклад в будущую добычу... Бредовая мысль. Впрочем, настолько ли?

   Посмотрим под другим углом.

   Карл тщедушен и слаб. Облик его внушает умиление единственно благодаря нежному возрасту. Неизвестно, долго ли он проживёт и достигнет ли зрелости вообще. А Мария, как всякая благонравная девица, мечтала стать матерью многочисленного семейства.

   Максимилиан – красивое имя, кстати – по слухам, высок и прекрасно сложён. У него чудные светлые волосы – немцы всегда отращивают ниже плеч. А вот лицо не очень-то красиво. Некоторым дама нравится, если у мужчины большой нос, но этот, по правде, великоват. Тяжёлый подбородок тоже не украшает... Но, может быть, он приятен в общении?

   Тётушка Анна точно выбрала бы его.

   Впрочем, Мария его тоже не видела...

   Она попыталась представить, какой внешностью следует обладать её избраннику, но на ум ничего не приходило. Тогда она побранила себя, что рассуждает как кухаркина дочь.

   Нет, даже из простолюдинок только самая глупая будет под пушечным дулом рассуждать о носах и подбородках.

   Бронзовые бомбарды были прекрасно ей видны. С чугунными глыбами наготове. Как только люди не глохнут, стреляя из них? Пусть глохнут! Всем французам она этого желает.

   Оба просителя её руки присвоят себе все богатства Бургундии и сделаются правителями. Оба хотят подчинения и полновластия... Как там выражается чернь: шило на мыло?

   Бездумно глядя на начищенные пушки и на снующие вокруг фигурки, Мария не сразу сообразила, что готовится очередной штурм.

   Тем временем канониры прикатывали снаряды.

   Она останется девицей и умрёт девицей. Умрёт, обороняя свою крепость...

   Обороняя...

   – Гийом, снова пушки! – в порыве страха она назвала коменданта по имени. Она узнала его по шагам, не оборачиваясь.

   – Я уже отдал приказ.

   – Какой? – мысль окончательно ей отказала.

   – «Всем на стены». Но вы оставайтесь, – коснулся он дёрнувшейся герцогини. – Я посоветовал бы вам закрыть окно.

   Знакомые шаги удалились. Привычный призыв помолиться им не предшествовал.

   Мария сунула портреты в омоньер (13) и позвала служанок.

   Она ощутила себя маленькой глупенькой девочкой, очутившейся посреди тёмного леса. Она звала на помощь, но никто не отзывался, кроме хищных зверей.

   Так же, наверно, звал отец в лотарингском лесу. Бегство разделяет людей, войско рассыпается. Всё рушится. Может, его настигли враги. А может, просто голодный волк перегрыз горло.

   Его с трудом узнали. Тело было наполовину обглодано. Доспехи развалились сами, потому что скреплявшие их кожаные шнурки тоже съедены...

   Слишком много волков в этот год. Дурное предзнаменование.

   Повсюду. Повсюду.

   Homo homini lupus est. (14)

   Мария зажимает уши.

   Всё сотрясается, и ставни точно гнутся от удара.

   Ящик с порохом?

   Два ящика?

   Пороховой склад?

   Она упала на колени и отползла подальше.

   Её потащили за руку.

   Она завизжала.

   Анна де Равенстейн извлекла племянницу из-под стола.

   – Ты хоть жива?

   Мария узнала тётку.

   – Я боюсь, я боюсь...

   Незаконнорожденная сестра Карла Смелого обняла девушку:

   – Пойдём, милая, пойдём со мной.

   И снова гром небесный.

   – На сей раз точно порох, – проговорила Анна – и умолкла, встретив безумный взгляд племянницы.

   – Я согласна... – крикнула Мария, но третий залп заглушил слова.

   – Я ничего не поняла!

   – Я согласна! Согласна на немца!

   Анна вздохнула и перекрестилась. Она сама бы душу продала за подкрепление.

   9 Недостроенный собор – собор святого Бавона в Генте перестраивался в XIV-XVI вв.

   10 В своей обители – в Гентском замке заседал Совет Фландрии.

   11 Лейе (также Лис) – река в Бельгии и Франции.

   12 От бабки – полонской принцессы – имеется в виду Цимбарка (Кимбурга) Мазовецкая, мать Фридриха III.

   13 Омоньер – сумка, кошель на пояс.

   14 Homo homini lupus est. – Человек человеку волк. (лат.)

IV

   Замок Саарбрюккен производил странное впечатление. Снаружи, выполненный в сером камне, на черноте едва овеянного зеленью холма, он выглядел пустым, как пустовала по весне земля. Внутри же – слишком обитаемым. С того мгновения, как ступишь за порог, тебя преследует чьё-то невидимое присутствие. И дело не в любопытной прислуге и соглядатаях, хотя, возможно, и не без того.

   Фридрих приказал остановиться в Саарбрюккене, и, что бы ни подозревали, остановка была нужна. Войско устало ползти по весенней распутице: зима выдалась снежная, вода собиралась в низинах, и перед путешественниками развёртывалось ужасающее зрелище. Кто-то в ярмарочный день в соседнем Санкт-Иоганне пошутил, что герцогство по сю сторону Саара превратилось в Нидерланды, а по ту – в Венецию.

   Деревья сбрасывали почки, припорашиваясь зеленью, кустарники не укрывал дичь, стремившуюся на возвышенность, голые верхушки увенчивались гнёздами, и, раз природе не под чем укрыться, само небо придумало плотный покров, за которым не виделось солнце.