Текст книги "Конь бледный (СИ)"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

За дверью был еще один зал – поменьше, со столами, расставленными вдоль стен, и в центре комнаты. Стояли компьютеры, за ними – молодые, и не очень – крепкие мужчины, по виду которых можно было легко определить, что они вряд ли разбираются в литературе, искусстве, музыке (если это только не лагерный шансон), но хорошо знают, как пользоваться ножом, бейсбольной битой и бутылкой с зажигательной смесью.

Боевиков было человек десять – двое или трое мельком посмотрели на Зимина, остальные продолжили заниматься тем, чем и занимались до его прихода – лазили в сети, пили чай, смеялись, дремали на кожаном диване, закинув ноги на круглый пуфик. Обычные ребята – если забыть о том, чем они занимаются. Вышибалы долгов, безжалостные, наглые – но для кого-то свои, родные, любимые. Здесь жизнь одна, дома жизнь другая – и они редко смешиваются друг с другом. Как и у Николая, например. Те, кого он лишил жизни, тоже вряд ли назвали бы его хорошим парнем.

Он тут же одернул себя – это совсем другое дело! Воевать за Родину – это одно, а мучить, пытать людей, чтобы выбить из них поганые бумажки – совсем другое! И не надо ныть о том, что: "сами виноваты, не надо было долгов делать"! Кредитная система в России давным-давно превратилась в рэкет, когда должника опутывают договорами, заставляя выплачивать невероятные по мировым меркам проценты! Нигде в мире нет таких процентов, как в России! Только у мафии, у бандитов. И кто тогда работает в банках, как не грабители, и их пособники?

– Сюда давай! Да чего ты нога за ногу тащишься?! Как в штаны наложил! – вдруг рявкнул сопровождающий, возможно для того, чтобы на людях, при этих крутых парнях показать, как он сам крут. В комнате кто-то грубо хихикнул и прокомментировал:

– Руслан, да он небось на самом деле в штаны наложил! Пусть придерживает штанины, чтобы гавно не вывалилось! А то я чай пью как раз, противно!

Все захохотали, и охранник довольно ухмыльнувшись, толкнул дверь с табличкой "Директор агентства "Аргус" Прохоренко В.С.".

Прохоренко В.С. сидел за столом вольготно развалившись, глядя в экран телевизора, висевшего на стене. Транслировали футбольный матч, и он живо переживал, возмущенно хлопая ладонью по столу, и досадливо покрикивая, когда футболисты делали то, что он считал глупым и бездельным. На Николая и его спутника он не обратил ровно никакого внимания, и Зимину показалось, что это слишком уж нарочито. Знает ведь, что к нему сейчас идет должник для беседы о погашении долга, значит – хочет поставить на место. Значит – хочет указать, у какой параши место этого лоха. Это нормально. Поставить противника в неудобное положение, сбить с толку, оказать психологическое давление – обычные действия в условиях боестолкновения.

Охранник уселся на диванчик позади Николая, видимо ожидая, что тот останется стоять, как нашкодивший мальчишка, но Зимин спокойно подошел к стулу, стоявшему чуть поодаль, у шкафа с папками, и сел, заложив ногу за ногу, расположившись прямо перед столом Прохоренко, продолжавшего изображать неподдельный интерес к совершенно неинтересному матчу. Играли турки с кем-то там. Неудачный выбор.

– И кто тут у нас? – преувеличенно добродушно спросил Прохоренко, обращая монаршее внимание на посетителя – Что, должок сестры принес? А где большая сумка? Где деньги? Или ты пришел мне на мозги капать?

– Шеф, он с ножом пришел! – подал голос охранник – Прикинь, финарь такой, козырный! По-ходу почикать нас хотел!

– Почииикать?! – Прохоренко укоризненно покачал головой, и сделался серьезным – нехорошо-то как! Неправильно это! Ну что молчишь, придурок? Когда должок отдавать будете?!

– Я бы хотел увидеть документы – бесстрастно ответил Николай – Кредитный договор, договор переуступки прав, хотел бы понять, откуда взялась такая сумма. А потом уже поговорим о возврате долга.

– Договор? – не удивился Прохоренко – Есть договор. Только показывать тебе мы не обязаны. Ты кто такой вообще, чтобы перед тобой документы раскладывать? Пусть сестра приходит, и смотрит договор. Или лучше на свой посмотрит, и тогда поймет, откуда взялась такая сумма. Ты ведь сказал, что придешь оплатить долг. И где деньги? Где, спрашиваю, деньги? За свои слова надо отвечать! Сеня, обыщи его – пошарь по карманам, может он там деньги спрятал. В баксах. Или евро. Ну и документики посмотрим, раз пришел.

Зимин посмотрел в широкое лицо Прохоренко – мужик, как мужик, губастый, толстощекий, плечистый. Бывший спортсмен? Похоже, что из ментов – никаких наколок на руках, речь правильная, но с налетом уголовного флера. Но как говорится – с кем поведешься...

Через минуту на столе Прохоренко лежал военный билет, и он внимательно читал то, что в нем написано. В военнике, само собой, не отражалась воинская специальность, только звание, номер части, ну и следы карьеры, если можно ее так назвать.

– Майор? – Прохоренко внимательно посмотрел в лицо Зимина, прищурился – Поучаствовал, да? А что же такой смирный, как овца? Я уж думал, придется тебя утихомиривать, а ты вон как, на все согласен! Так что же с деньгами? Раз ты пришел – у тебя есть какое-то предложение, так? Выкладывай, обсудим.

– Я хочу знать, кто убил Валентину – бесстрастно сказал Зимин, и протянув руку быстрым, неуловимым движением выхватил военный билет из рук опешившего Прохоренко – Это сделали твои люди? Ты прикидываешься, что не знаешь о ее смерти? Или на самом деле не знаешь, что она умерла?

– Умерла? Так это все-таки правда? – неподдельно удивился Прохоренко, и лицо его страдальчески скривилось – Вот же черт! И чего он творит...

Прохоренко спохватился, кинул быстрый взгляд на Зимина, будто проверяя, заметил тот, или нет, убедился, что майор не отреагировал, и продолжил, задумчиво покусывая нижнюю губу:

– Ну что же...умерла – так умерла. Есть наследники. Дочь, например. Есть квартира. Салоны красоты. Магазины. В любом случае мы свое возьмем. Так что советую не ерепениться, и отдать то, что нам причитается.

– Нет ничего. Перед смертью она все продала. И денег нет – негромко ответил Зимин, боковым зрением следя за охранником, молча сидевшим на диване – Я хочу знать, кто все это затеял. Кому понадобился бизнес моей сестры.

– Да мало ли что ты хочешь знать! – раздраженно буркнул Прохоренко, постукивая пальцами левой руки по столешнице стола красного дерева – Испортил ты мне настроение! Вся работа прахом! Так, вот что – ты пришел ведь расплачиваться? Так давай, расплачивайся! Чего языком трепал, время мое тратил?! Ну?! С карты переведешь? Бумагу подпишешь на всю сумму ее долга?

Зимин встал. Охранник тоже – сделав шаг вперед, за спину майора. Прохоренко с любопытством окинул взглядом Зимина с головы до ног, будто чего-то ожидая. Чего? Это Николай узнал через секунду.

Охранник уцепил Зимина за плечо могучей ручищей, рывком его развернул, и нанес удар в солнечное сплетение – коротко, профессионально, отработанно. Вернее – попытался нанести, потому что в последний миг майор успел развернуться вполоборота, и кулак только скользнул по твердому, как доска животу спецназовца. Ответный – короткий, быстрый тычок в горло заставил охранника захрипеть и упасть на колени. Шаг – голова в захвате, шея на сгибе локтя. Быстрое движение – треск! Охранник мешком свалился на пол так, будто из него вынули кости. Все. Рубикон перейден. Теперь дороги назад нет.

– Не будешь ты ничего брать с наследников – мягко, почти с улыбкой сказал Зимин, шагнул вперед и вынул из руки Прохоренко пистолет, затвор которого тот судорожно пытался передернуть – А патрон надо держать в стволе. Иначе не успеешь. Вот как сейчас!

Прохоренко тяжело задышал, баюкая руку с вывернутыми, искривленным пальцами, покраснел, и с ненавистью уставился на майора:

– Ты ведь отсюда не уйдешь! Дверь заблокирована, все происходящее пишется на камеру, сейчас сюда войдут парни и переломают тебе все кости! На законных основаниях! На что ты надеешься?!

Зимин отщелкнул магазин пистолета, посмотрел на тупые кончики пуль, снова вогнал в рукоять. Отодвинул затвор, убедился – патрон в патроннике. И тогда перегнулся через стол, быстро, жестко ударил Прохоренко в висок кулаком с зажатым в нем "макаровым", после чего директор коллекторского агентства закатил глаза и сполз по спинке кресла.

Майор шагнул к двери, и встал сбоку, приготовив руку на уровне груди.

"Гости" не заставили себя ждать. Первым влетел второй охранник, держа в одной руке дубинку, в другой – готовый к работе шокер. Мордоворот тут же свалился на пол с разбитой в кровь, вогнутой в череп переносицей. Он умер мгновенно – кости черепа, раздробленные страшным ударом, вошли ему в мозг.

За ним показался тот самый парень, который пил чай во время прохода Зимина по кабинету. Этот, видать, насмотрелся голливудских боевиков и держа оружие двумя руками как-то глупо, по-крабьи вполз в кабинет в полуприседе, изображая из себя то ли Сталлоне, то ли Крутого Уокера. Пистолет вылетел у него из рук, будто выброшенный пружиной, затем лег и его хозяин, с проломленным рукоятью пистолета виском. Несколько секунд он дергался на полу, хрипя, суча ногами, но Зимин на это уже не смотрел – он рывком выбросил свое тренированное тело за порог, туда, где суетились, вооружаясь, несколько коллекторов.

И началась бойня!

Никаких красивостей, никаких кунг-фу и карате, задирания ноги выше головы и бросков через бедро – жестокие, короткие удары, мгновенно убивающие, выключающие сознание. Каждый из ударов и захватов дробил, ломал, выворачивал суставы – противник должен быть мгновенно нейтрализован, гарантированно, чтобы не смог больше участвовать в поединке. И лучше – ни в каких поединках вообще. Никогда.

Через минуту здоровые, крепкие, злые парни, привыкшие калечить людей, сами превратились в беспомощных калек, и возможно – навсегда. Возможно – потому что Зимин не собирался оставлять за спиной пусть раненого, но живого врага. Хороший враг – мертвый враг.

Он подобрал с пола пистолет, который отобрал у Прохоренко (пистолет мешал ему в схватке, а шум поднимать пока не хотелось), сунул в карман жилета, поднял и еще один – такой же потертый, видавший виды "макаров" – проверил магазин, удостоверился, что это не травматика, а настоящий боевой пистолет, загнал патрон в патронник. Сунул макаров за пояс джинсов сзади. Проверил дверь – она и правда была закрыта. Щелкнул замком, вышел в колл-центр.

Здесь все было по-прежнему. Парни и девушки, увлеченные запугиванием должников, даже не заметили того, что оба охранника исчезли, что посетитель ходит по залу один, без сопровождения. Только одна, дебелая блондинка лет тридцати с туманным взором под наведенными краской бровями, проводила его недоуменным взглядом, и снова окунулась в работу, выбросив из головы лишние мысли. Что бы не там происходило – это не ее дело. У нее своя работа, у охраны своя, у оперативников-коллекторов другая. Она деньги получает не за то, чтобы разглядывать каких-то уродов, приходящих сюда каждый день буквально стадами. Бараны!

Зимин заглянул в ящик, где лежала его финка, сунул ее в карман. Затем взял связку ключей и запер выходную дверь. Она была стальной, тяжелой, сейфовой, способной выдержать удары пуль легкого стрелкового оружия. Заперев, сунул ключи в карман и вернулся в комнату к оперативникам.

Двое из них уже очнулись, и негромко стонали, держась руками за ушибленные места. Зимин подошел к первому, достал из кармана и из ножен финку, перехватил ее поудобнее, и воткнул в глаз раненому. Второму – несколько раз быстро и точно вонзил нож в сердце.

Та же участь постигла и остальных – Зимин методично обошел каждого из коллекторов и вонзил в них выпачканную кровью финку, стараясь действовать наверняка.

Напоследок воткнул нож и в мертвых охранников – мало ли, вдруг они только кажутся мертвыми. Получить по башке в самый ответственный момент, сорвать операцию – это не для диверсанта.

Запер дверь оперативного отдела, отрезав его от внешнего мира, и сосредоточился на главном – пора было допрашивать пленного. Задача нелегкая – Зимин не любил пытать "языков", но что поделать, если по-другому их не разговорить? Диверсантов учат, как вести допрос третьей степени, они прекрасно знают, где у человека болевые точки – на теле, и в душе.

Глава 2

С трудом разлепил глаза, веки налились тяжестью, будто на них привесили гири. На стуле напротив сидел мрачный мужчина лет сорока с худым, жестким, будто топором вырубленным лицом. Глубоко запавшие в глазницы на загорелом дочерна лице темные глаза смотрели исподлобья, будто хотели взглядом проникнуть прямо в мозг.

Прохоренко дернулся, застонал – кисти рук как током прошибло. Больно! Еще раз дернулся, и осознал, что руки связаны сзади, ноги тоже привязаны – к ножкам стула. Наклонил голову, чтобы посмотреть вниз, с ужасом обнаружил, что обнажен по пояс. Гениталии, сморщившиеся, посиневшие, свободно лежат на полированном сиденье. Но самое главное – человек, сидящий перед ним, держит в руках нож!

И тогда он все вспомнил. Все, до мельчайших подробностей! Убийство охранника, этот мерзкий хруст ломающихся позвонков. А еще – приближающийся к виску кулак с зажатым в нем пистолетом. Его пистолетом, Прохоренко!

Повертел головой, осматриваясь, снова дернулся, застонал от боли и от страха – на полу возле двери лежали мертвые оперативники, и под ними расплывалась темная, похожая на вишневый сироп лужа.

– Что?! Что ты наделал?! – едва справляясь с дергающимися в судороге губами – Что ты хочешь сделать?!

– Я собираюсь узнать, кто убил мою сестру – безмятежно, почти ласково ответил мужчина, и покрутил в пальцах серебристый клинок – Сейчас ты мне все расскажешь. Не люблю пытать, но ты отказался рассказать все сразу, а потому я вынужден применить силу. Итак, кто убил сестру?

– Да не знаю я! – соврал Прохоренко, который догадывался, кто это сделал. Впрочем – ответ был задан не очень корректно. Прохоренко не знал, кто именно ее убивал, был исполнителем, но кто мог отдать этот приказ – догадывался. Вот только был удивлен, что его не известили об акции. На кой черт тогда ему, Прохоренко, отдавать приказ терзать должницу, если она умерла?! Глупо же, в самом-то деле!

Впрочем – возможно в этом был смысл. Если кто-то попытается связать смерть должницы с коллекторами – тут же обломится. Если бы коллекторы убили, так зачем тогда продолжают названивать по телефону, требовать возврата долгов? Логично. Дымовая завеса. Грамотно!

Это мысль успела промелькнуть перед тем, как человек с ножом наклонился, и воткнул клинок Прохоренко прямо под ключицу – неглубоко, на пару сантиметров, и принялся аккуратно ковырять, будто хотел проделать широкое отверстие.

– Аааа! Аааа! – Прохоренко завопил изо всей силы, надеясь, что его услышат охранники, стоящие у турникета банка, при всем при том осознавая, что никто его не услышит, даже те, кто находится в соседней комнате. Он сам потребовал сделать комнату звуконепроницаемой – так, на всякий случай. Мало ли что тут может происходить. Да и приятнее сидеть в тишине, чтобы не слышать бормотание сотрудников и шум с улицы.

– Итак, повторяю свой вопрос – кто убил мою сестру? – бесстрастно повторил мужчина, и кончиком ножа приподнял член Прохоренко, тяжело дышащего, побелевшего от ужаса – Сейчас я отрежу тебе член. Не весь, наполовину. Перетяну его,чтобы ты не истек кровью. Потом отрежу мошонку. Тоже перетяну. Потом начну резать на куски, отрезая каждый раз кусочек одного из не очень важных органов, чтобы ты жил как можно дольше. До тех пор, пока не расскажешь мне все.

Что у мужчины самое важное? Чего он боится потерять больше всего? Как заставить человека испытать ужас, заставить поколебаться самого стойкого, упорного? Нужно раздеть его. Любой, будучи раздетым догола, испытывает дискомфорт, чувствует себя незащищенным. И это довольно глупо, и даже смешно – будто одежда, надетая на человека, укроет его от грядущих неприятностей.

А если к этому добавить угрозу мужскому достоинству, если пригрозить отрезать гениталии – мужчину охватывает непередаваемый ужас, будто этот мужской орган важнее всего на свете. Важнее руки, ноги, носа.

Зимин знал все это из курса, преподанного во время обучения, и пользовался приобретенным умением не раз, и не два. Самые стойкие ваххабиты, смеющиеся в лицо "русским свиньям", текли как воск, когда угроза их гениталиям приобретала реальные очертания. Они выли, просили убить их ЦЕЛИКОМ, и рассказывали все, что требовалось от них услышать. Так что Прохоренко не был исключением – с его лужей мочи, натекшей под стул, с позывами к рвоте, с трясущимися губами, глазами, расширенными так, будто сейчас выскочат из орбит.

– Будешь говорить?! – тихо, фиксируя взглядом допрашиваемого, спросил майор, и чуть нажал острием финки на основание члена Прохоренко. Выступила капля крови, Прохоренко отшатнулся, насколько мог, и захлебываясь, брызгая слюной с остатками рвоты, быстро заговорил:

– Я не знаю точно! Могу только предположить! Кто убивал – я не знаю! Это не мои! Мы должны были кошмарить, деньги выжимать! Больше ничего! Нам не выгодно, чтобы она умерла! Это заместитель председателя акционерного общества отдал приказ! Головченко! Это он! Не знаю, что там вышло, но он дал договор, и по нему мы ее и кошмарили! Ничего больше не знаю, клянусь!

– Ты же ментом был, так? – безразлично спросил мужчина – Как тут оказался?

– Ментом, да! Я в ОБЭПе работал! Уволили – подкапывались под меня, взятку пришили! А Головченко меня отмазал, потом к себе взял! Это его агентство! На самом деле он всем тут рулит, а не председатель! Головченко!

– Где найти этого Головченко?

– Здесь, в банке, на третьем этаже!

– Как к нему попасть?

– Никак! Заранее записываться, иначе не пустят!

– И тебя не пустят?

– И меня!

– А если подумать?

– Аааа! Не надо! Не надо! Меня пустят, если я смогу его убедить, что очень нужно!

– Хорошо. А как думаешь, кто убивал мою сестру? Кто это организовал? Кто-то ведь занимается акциями, не сам же он ее вешал.

– Начальник охраны его, он из бывших спецов! Говорят – в ГРУ служил, в потом уволился и перешел к Головченко! Никто ничего про него не знает, но это точно он! Самойлин! Василий Самойлин! Бывший гэрэушник!

Николай оледенел. Неужели...он?! Васька?! Василий Самойлин, командир, место которого в группе он, Николай, и занял?! О Господи...чудны дела твои, Господи...зачем?! Зачем ты это делаешь?!

– Ты проведешь меня к Головченко.

– Они меня потом убьют!

– Не проведешь – тебя убью я. Сейчас. А может и не убью. Я порежу тебя на части – отрежу нос, уши, член, отрежу руки и ноги, и оставлю лежать бревном, и ты будешь жалеть, что я тебя не убил. Хочешь?

– Я проведу! Я проведу! Только гарантируй, что я останусь в живых!

– Конечно, гарантирую – легко соврал Зимин – Если все сделаешь, будешь жить. Главное – делай все, что тебе скажу. Понял?

– Понял, понял!

– Раз понял, надевай штаны, приводи себя в порядок. Если кто-то догадается, что я держу тебя под прицелом – первая пуля твоя. Мне уже терять нечего. Вытрись, умойся, и...без шуток. Завалю прежде, чем ты икнуть успеешь.

Зимин перерезал удерживающие Прохоренко путы, сделанные им из скотча, заранее приготовленным рачительным хозяином кабинета, и коллектор с облегчением растер онемевшие руки. Потом поморщился, потрогал рану на ключице, потер подсохшую струйку крови, спустившуюся до самого пупка и потрусил к комнате отдыха, где был душ и раковина со смесителем. Майор пошел следом, и стоя в дверях наблюдал за тем, как бывший мент морщаясь, вскрикивая омывает рану, смывает кровь и охлаждает в струе ледяной воды опухшую кисть руки.

– Пальцы, наверно, сломал! – страдальчески воскликнул Прохоренко, но Зимин ничего не ответил, глядя куда-то в пространство остановившимся, ледяным взглядом. Прохоренко закрыл кран, потянулся к шкафчику, за дверцей которой у него лежал снаряженный пистолет, но не решился его достать. Правая рука не работала, а левой нужно было еще передернуть затвор. Правильно сказал майор – нужно держать патрон в патроннике, а не заниматься ерундой! Идиот! Если бы пистолет был как следует снаряжен, этот вояка давно валялся бы на полу с простреленной башкой!

Прохоренко надел штаны, новую, чистую рубаху, предварительно залепив рану пластырем, и через несколько минут уже стоял перед своим столом, набирая номер внутреннего телефона.

– Михаил Федорыч, здрасьте! Можно к вам подняться? Вопросец есть! Просто великолепный вопрос! Срочно! Со мной спутник, один. Да, один. Зимин его фамилия. Хочет предложить великолепную инвестицию в бизнес! Наверняка, ага! Все, идем, скоро будем!

– Пусть начальника охраны пригласит – тихо предложил Зимин.

– И Самойлину стоит послушать – тут кое-какие вопросы по безопасности. Хорошо, через пятнадцать минут.

Прохоренко положил трубку, перевел дух, и почти весело посмотрел на Зимина:

– Все, договорились! Сейчас поднимемся наверх, и...ты меня отпустишь, да?

– Отпущу – согласился майор, и спокойно, с прищуром, спросил – Что, сука, предупредил, да?

Он коротко, без размаха ударил Прохоренко в печень, и тот осел, хватая воздух широко разинутым ртом.

– Какой код, тварь?! Каким кодом ты предупредил его?! "Просто великолепно", да?

– "Просто великолепно". Тебя там ждет засада – Прохоренко согласно кивнул, и задрал голову вверх, умоляюще глядя на мучителя – Ну ты же понимаешь! Я не мог иначе!

– Где кабинет Головченко? Что будет делать после предупреждения? – Николай навис над Прохоренко, коснувшись его брови острием финки – Эвакуируется? Спустится к машине?

– Зачем? Никто не сможет его взять! Сейчас Самойлин нагонит своих отморозков полон кабинет, Головченко спрячется в комнате отдыха – она бронирована, а когда тебя возьмут – появится оттуда, и будет смотреть, как тебя режут. Не ты первый, не ты последний! Он любит посмотреть, да и поучаствовать!

– Пошли – Николай дернул Прохоренко за шиворот, и тот взлетел, будто был сделан из картона – Выходим.

Они вышли, и Прохоренко вскрикнул, увидел, что случилось с оперативниками. Он снова побелел, как тогда, когда Зимин обещал отрезать ему гениталии.

Прохоренко был негодяем, но не дураком, и прекрасно понимал, что человек, сотворивший такое, не оставит его в живых. И при всем при этом, все-таки надеялся на чудо, например на то, что в кабинете Головченко Самойлин, зверюга почище этого парня, размажет майора по ковру тонким слоем дерьма. И тогда Прохоренко будет жить! Ведь не сам же он привел Зимина в кабинет! Притом – предупредил начальство об опасности! Сделал все, как полагается! Ведь зачтут же! Зачтут?

Зимин подобрал с пола еще один пистолет, взял из рук мертвого коллектора короткоствольный помповый дробовик. Проверил наличие патронов. По карманам коллекторов нашлись еще четыре магазина к "макарову", и с десятка два патронов с картечью для помповика. Рассовал все по своим карманам, не выпуская Прохоренко из вида, взял дробовик наперевес и бросил пленнику связку ключей:

– Открывай!

За дверью стояли пятеро встревоженных парней из числе работников колл-центра, и девушка – беловолосая, пухлая. Они встретили Прохоренко удивленными взглядами, ошеломленно поглядывая то на него, то на человека с дробовиком в руках, а когда раздался первый выстрел и упал один из парней – забрызгав кровью коллег – закричали, завизжали, бросились бежать под укрытие прозрачных пластиковых стен.

Зимин толкнул стволом онемевшего Прохоренко, и тот прошел к центру зала, шагая, как на расстрел. Но его в этот раз не расстреляли.

Зимин шел, ловя стволом фигуры мечущихся люди, и каждый выстрел его был в цель. По-другому быть и не могло. Заряд картечи гарантированно нашпиговывает незащищенное тело человека десятком свинцовым шариков, каждый из которых сам по себе – пуля. Не нужно особо и целиться. Не нужно задумываться – куда попадет. Все равно попадет. Все равно ранит, или убьет. Направил дробовик в сторону визжащего, мечущегося комка страха, нажал на спуск – готово! Как в игре. Как в кино. Но только – жизнь.

Если не убил сразу – всегда можно довершить начатое. Закон – не оставляй за спиной раненого противника!

– Аааа! – миловидная девушка в короткой юбке вскинула руки, будто они могли закрыть ее от свинцового дождя. Мелькнула мысль – может она и звонила Валюхе? Угрожала, обещала, что Нюську будут насиловать?

Выстрел! Оглушительный в замкнутом помещении, хлесткий. Запах сгоревшего пороха и крови. Руку девчонки срезало, как ножом. Вместо лица – кровавая каша.

Парень бросился вперед, замахиваясь стулом. Не добежал, развороченная грудь не способствует бегу. Задергался на полу, хрипя и булькая.

Беловолосая пухлая девица беспрерывно визжит, как свинья, которую тащат на забой. Выстрел прервал визг, и теперь слышен только клекот, свист выходящего из разорванной шеи воздуха.

Зимин шел, и методично расстреливал всех, кто был в комнате. Холодный, смертоносный, как Терминатор.

Да он и не был сейчас человеком. Бездумная машина убийства, никаких человеческих чувств. Не было их, чувств. Перед ним – мишени. Враги, которых нужно уничтожить, враги, которые превращают в ад жизнь мирных людей. "Бородачи", которых нужно убить, чтобы они не убивали мирных людей.

Да, он сошел с ума. Почти так же, как сходят обычные люди – потихоньку, годами, незаметно превращаясь из нормального человека в существо, рядом с которым трудно, практически невозможно жить. В существо, которое во всех окружающих видит врагов, подозревает всех от мала до велика в том, что они строят козни и желают ему смерти. Так, да не так.

Зимин сошел с ума тоже не сразу – годы стресса, контузия, смерть сестры – все это объединилось вместе, и то, что он сейчас делал, казалось ему правильным, и единственно возможным. Если бы после смерти Валентины прошло какое-то время, достаточное, чтобы он привык к мысли о ее гибели, если бы он только что не вернулся оттуда, откуда вернулся, и где жизнь не стоит и ломаного гроша – возможно, все было бы по-другому. Но случилось так, как случилось. И теперь изменить ничего уже нельзя.

Он добивал раненых ножом, глядя в тускнеющие глаза жертвы, и не испытывая ни малейшей жалости.

Когда резал горло очередной девушке – в ушах звучал голос той, кто звонил ночью, обещая отправить Нюську в турецкий бордель.

Когда убивал парней – не испытывал ничего, кроме удовлетворения хорошо сделанной работой, стараясь лишь не забрызгаться кровью. Впереди – самое главное, нужно пройти через турникет и не вызвать подозрения у охранников. Если это возможно, конечно. Если их не сочли нужным предупредить.

Когда Зимин закончил свое страшное дело, комната была залита кровью и усыпана телами мертвецов. В живых в ней остались только Зимин, Прохоренко, в полуобморочном состоянии подпиравший стену, да два десятка автоматических дозвонщиков, все посылающих, и посылающих свои ролики с угрозами на телефоны злостных неплательщиков, несчастных должников банка "Сельхозинвест".

Зимин бросил на пол опустошенный дробовик, не заботясь о том, чтобы стереть с него отпечатки пальцев. Зачем стирать, когда все и так ясно? Кто убил, зачем убил.... Весь след стереть невозможно. Теперь – одним трупом больше, одним меньше – никакого значения не имеет. Теперь он – маньяк-убийца, которого попытается уничтожить каждый полицейский, попавшийся навстречу.

Зимин вдруг осознал, что по большому счету и не надеялся уйти после совершения акции. Все эти осмотры территории вокруг здания банка, размышления о том, как ему следует скрываться от правосудия – лишь фикция. Обман самого себя. Подсознание прекрасно знало, что это дорога в один конец. Не зря ведь он оставил Нюське свою карту, сообщил ее пинкод, не зря написал завещание и оставил свои ключи от квартиры, захлопнув дверь, будто отрезая себя от прошлой жизни.

Зимин знал – назад он не вернется. И знал, что происходящее ненормально. Но ему было наплевать.

Когда у человека выдергивают из-под ног опору, он падает, если только не уцепится за что-то вокруг себя. Зимину цепляться было не за что. Его опорой была сестра, и Нюська – часть его семьи, единственный близкий ему человек. И защитить он мог Нюську только так. По крайней мере – ему так казалось.

– Где находится договор моей сестры с банком? – спросил он так же спокойно, как и убивал.

– У...у...у Головченко! – выдавил из себя Прохоренко, и судорожно вытер лоб – У меня только копия. Не заверенная. Все у Головченко.

– Тогда веди меня к Головченко – предложил Зимин, достал из кармана жилетки пистолет, клацнул затвором, снова сунул "макаров" в карман – Учти, я стреляю без промаха, из любого положения. Если что – первая пуля твоя.

Зимин достал из кармана связку ключей, отпер дверь, придержал ее, проскользнул в образовавшуюся щель. За ним вышел Прохоренко, еще бледный, но уже вполне приемлемый на вид. Мало ли, почему человек бледнеет – может с похмелья, а может его понос прошиб – какое кому дело? Вид – приемлемый для использования в виде ключа-отмычки, в виде пропуска. Сойдет!

– Нам назначено! – женщина, бедно, серо одетая стояла возле двери, сжимая в руке сумочку, достойную помойки, и смотрела на вышедших из двери Зимина и Прохоренко – Мы можем войти?

Рядом с ней мужчина в очках с дичайшими, толстенными стеклами в немодной оправе, седой, изможденный. На лице застыла вечная гримаса боли и страдания, будто изнутри его съедала какая-то болезнь. А может и съедала. Оба смотрели на Зимина и Прохоренка с испугом, будто ожидали, что их сейчас ударят.

– Нет – мягко сказал Зимин, с невольным сочувствием глядя на жалкую парочку – Идите домой. Приема не будет. Сегодня.

– А как же?! Мы хотели расплатиться! Мы так устали! Нас мучают днем и ночью, вчера собачку убили! Зачем собаку-то убили! Она же ничего не сделала, ласковая была, добрая, а ей голову отрезали! Разве же можно так? Мы же не отказываемся платить, мы деньги собирали, мы же сказали – скоро отдадим! Мы на лечение мужу брали! Ну зачем же вы так поступаете?!

Женщина беззвучно заплакала, и Зимин окаменел лицом, не глядя на Прохоренко, которого ему очень хотелось удавить прямо тут, на месте.

– Идите домой – повторил он – Вам скажут, когда приходить. Идите!

Он слегка прикрикнул, женщина вздрогнула, отступила назад. Мужчина подхватил ее под локоть, и они пошли, поддерживая друг друга, согбенные, как два клена, избиваемые ледяным осенним дождем. Дверь за ними захлопнулась, и тогда Зимин повернулся к Прохоренко.

Коллектор слегка подался назад, будто увидел в лице майора что-то такое, что заставило его это сделать. Но тот ничего не сказал, кроме:

– Веди!

И они пошли. Мимо равнодушных охранников, мимо девиц с наглыми, сытыми физиономиями, пробегавших мимо с какими-то бумажками в руках. Перед тем как уйти, Зимин тщательно запер дверь, стараясь, чтобы этого не увидели охранники. Теперь, пока он не сделает то, что должен – никто не узнает, что случилось в помещении коллекторского агентства. Если только у отсутствующих на месте других коллекторов (вряд ли он уложил всех тварей, кто-то из них ведь должен быть на выходном?) нет своих ключей от двери. Но это вряд ли. Скорее всего, они имеются лишь у охраны.