Текст книги "Библиотека Дон Кихота"

Автор книги: Евгений Жаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Воронов и его жена Оксана поняли, что шалман с музыкой не для них и что тетка с трубой будет веселить кого-то другого.

Чай принесли. Он ничем не отличался от того, что им готовили в пятизвездочном отеле. Выпили, для приличия похвалили и засобирались.

Миша вызвался проводить. Когда вышли на улицу, то увидели, как стая бездомных собак дружно гонялась по плохо освещенной улице за какой-то кошкой. Ее спасло то, что она успела вскарабкаться на апельсиновое дерево, растущее у дороги. Спелые оранжевые шары, как камни, дружно посыпались на головы дворняг. Атака миролюбивых псов была успешно отбита. Не понятно почему, но Миша решил на свой страх и риск проводить русских туристов к шалману. Это оказалась обычная стекляшка, обычная забегаловка для местных работяг, где они, нарушая все законы ислама, после тяжелого рабочего дня потягивали пивко и кое-что покрепче и где какая-то двухметрового роста баба в кожаной юбке что-то им пела и на чем-то таком немыслимом играла.

Встали поодаль. В метрах 15–20 от шалмана. Благо через стекло все было прекрасно видно. Их заметили. Миролюбивые турки резко повскакали с мест и дружно бросились к окну. Они явно не только курдов за людей не считали.

Воронов почувствовал, что и здесь его Роман вполне мог неожиданно закончиться сам собой, поставив жирную точку, может быть и кровавую.

К выбегающим из шалмана миролюбивым туркам навстречу выдвинулся Миша. Они о чем-то покричали, пожестикулировали, и работяги вернулись на прежние места, а тетка вновь принялась играть на своих немыслимых народных инструментах, время от времени поправляя спадающую с бедер юбку.

Решили, что для первого дня вполне хватит и направились вдоль берега в свой отель. На прощанье Миша сунул в карман Воронову рекламный проспект своей турфирмы.

* * *

Ночью он проснулся от того, что вновь вспомнил о Романе. Книга не давала ему покоя. Воронову даже начало казаться, что прекрати он ее писать, и Книга просто возьмет и вытеснит его, автора, из жизни, чтобы найти себе какого-нибудь другого борзописца. Казалось, что Роману было все равно, какой писатель его пишет, талантливый или нет. Лишь бы писал. И неважно как. Роману просто очень хотелось побыстрее воплотиться в жизнь.

«Ну что ты со мной делаешь, – думал Воронов. – Зачем я тебе сдался? Мне 50. У меня все более или менее хорошо. Ты уже из меня всю душу вынул. Я и так про себя всем такое нарассказал, что перечитывать страшно. Оставь меня. Оставь. Прошу. Оставь».

Воронов сделал отчаянную попытку заснуть. Но у него так ничего и не вышло. Роман не отпускал.

«Ну ты же уродец! – проклинал Его в сердцах Воронов. – Ты же какая-то пародия. Ну какой ты, в самом деле, Роман? Я же как профессионал знаю, что такое настоящая Книга. Ты на нее совершенно не похож. Мне стыдно, стыдно, что я пишу тебя. Понял? Стыдно. Проваливай! Я спать хочу.»

И вновь предпринята еще одна попытка забыться сном.

И вновь неудача. Роман не сдавался. Он проник даже в Сон. Воронову снилось, как он беседует со своим коллегой Сторожевым, беседует о завещании не совсем выдуманного профессора Ляпишева.

Знаменитая 43 глава первого тома романа «Дон Кихот»

Дон Кихот повернул голову и при свете луны, которая заливала все своим сиянием, увидел, что кто-то подзывает его из слухового окошка. А окошко это тут же показалось ему большим окном с золоченой решеткой, и его безумному воображению тотчас же представилось, как и в прошлый раз, что прекрасная дочь владельца замка, охваченная страстью к нему, снова добивается его любви.

– Моя госпожа, – послышался голос служанки, – просит только, чтобы вы протянули ей одну из ваших прекрасных рук, – ибо одно прикосновение к ней сможет успокоить убийственную страсть.

– Примите, сеньора, эту руку или, лучше сказать, этот бич всех злодеев на свете. Примите руку, к которой ни одна женщина еще не прикасалась. Я протягиваю ее вам не для того, чтобы вы ее облобызали, – нет, посмотрите на сплетение сухожилий, строение мускулов, ширину и крепость жил; судите же теперь, какой силой должна обладать рука, у которой такая кисть.

– Сейчас мы увидим это, – раздалось в окне.

– Мне кажется, что ваша милость не гладит мне руку, а трет ее тёркой. Не обращайтесь с нею так сурово: она не виновата в страданиях, которые причиняет вам моя холодность. Не следует обрушивать на столь малую часть моего тела весь ваш гнев. Знайте, что кто любит не должен мстить так жестоко.

Дон Кихот стоял во весь рост на Росинанте, просунув руку в слуховое оконце, и кисть его руки была привязана уздечкой к дверному косяку; он пребывал в великом страхе и тревоге, так как при малейшем движении Росинанта он мог повиснуть на одной руке: поэтому он боялся пошевелиться и надеялся только на то, что Росинант так спокоен и терпелив, что сможет простоять неподвижно хоть целый век.

Наконец, догадавшись, что он привязан и что дамы ушли, Дон Кихот вообразил, что в этом происшествии снова замешано волшебство.

Он дергал все время руку, стараясь ее освободить, но она была так крепко привязана, что все его усилия были тщетны. Правда, он тянул руку осторожно, боясь, как бы Росинант не сдвинулся с места. Таким-то образом, хоть ему и очень хотелось спуститься и сесть в седло, Дон Кихот должен был либо стоять, либо оторвать себе руку.

Стал он тут мечтать о мече Амадиса, против которого бессильны все заклинания; стал он тут проклинать свою судьбу; стал горевать об ущербе, который нанесет миру его отсутствие за все это время, что он проведет здесь зачарованным; стал он снова вспоминать возлюбленную свою Дульсинею Тобосскую; стал призывать своего доброго оруженосца; стал взывать к помощи мудрецов Лиргандею и Алькифе; стал молить свою добрую приятельницу Урганду заступиться за него. Когда же наступило утро, Дон Кихот пришел в такое отчаяние, что заревел быком, потому что уже не надеялся, что с приходом дня кончатся его бедствия. Ему казалось, что он прочно заколдован и что муки его продлятся вечно. Эта уверенность возрастала в нем еще и потому, что Росинант за все это время ни разу не шелохнулся, и вот, он думал, что суждено и ему и его коню простоять так, не пивши, не евши и не спавши, пока не кончит злое влияние созвездий или пока не расколдует его другой, более мудрый волшебник.

* * *

– Ну и что вы скажете на все это, Стелла Эдуардовна?

– Покажите руку?

– Вот. Смотрите. След до сих пор виден.

– Да. Причем очень четкий. На то, что вы сами отлежали так во сне кисть, не похоже. Кажется вас действительно за руку привязывали.

– Я уже у врача был. Ключица повреждена. Правда, не очень серьезно.

– А вы сомнамбулизмом не страдали?

– Это лунатики, что ли?

– Да.

– Они там что-то во сне делают, а, проснувшись, не помнят, верно?

– Приблизительно так.

– Лунатики – психи, а я нормальный. Нет. Не страдал. И никто в моем роду этим отмечен не был. Поясните мне лучше, Стелла Эдуардовна, в чем смысл моего кошмара? Раскройте его так называемую литературную основу.

– Как я уже сказала Вам, Леонид Прокопич, мы имеем дело с 43 главой из первой части романа «Дон Кихот». В этой главе бедного идальго две дамы ради, как сейчас говорят, ради прикола с помощью уздечки подвешивают за руку. Сам же Дон Кихот стоит ногами на седле. Как видите: полное совпадение с вашим сном. Он стоит и боится, что его Росинант решит сдвинуться с места.

– Да. Я нечто подобное во сне и видел. Вот он и след на руке остался. А к чему все это?

– Пусть теперь наш консультант Сторожев Вам все и объяснит.

– Пусть, – согласился издатель, потирая больную руку.

– Уважаемый Леонид Прокопич, я в свое время посещал лекции известного московского профессора Ляпишева. И он как раз довольно странным образом разбирал именно эту сцену из романа, случившуюся с Дон Кихотом на постоялом дворе, в которой дочь хозяина упомянутого уже постоялого двора и служанка по имени Мориторнес ради смеха на всю ночь привязали сумасшедшего рыцаря уздечкой к дверному засову.

Если хотите, мы можем на вашем компьютере прямо сейчас услышать его объяснения.

– Валяй.

Сторожев вставил диск и через короткое время в комнате зазвучал замогильный голос Ляпишева: «43 глава всем хорошо известна. Она дурашлива и весела. В ней чувствуется отголосок карнавала, традиционных розыгрышей»

– Ничего себе розыгрыши, – вставил Безрученко. – Я до сих пор в себя прийти не могу.

– Но розыгрыш – лишь внешняя сторона дела, – продолжало доноситься из динамиков. – Перед нами довольно странный текст. Это и роман и не роман одновременно. Это странное собрание случайных, плохо связанных между собой событий, непосредственно взятых из жизни автора и объединенных лишь одним вдохновенным безумием главного героя. Безумием, которое граничит с необыкновенной мудростью.

Но и этот главный герой, по моему убеждению, не выдумка, а реально существовавший человек, скорее всего, доблестный воин благородного происхождения, которого предположительно звали Алонсо Кихано. Настоящего имени сейчас, пожалуй, и не восстановить. Кстати, имя Дон Кихот – это и не имя вовсе, а что-то вроде клички. Qvixote дословно значит та часть доспехов, которая защищает бедро и чресла.

Первое, что поражает в этой книге, так это то, что она совершенно ни на что не похожа. Возьму на себя грех и выскажу кощунственную мысль: роман «Дон Кихот» очень плохо и неумело написан. Я бы даже сказал небрежно. В этой самой знаменитой книге всех времен и народов существует огромное количество несостыковок, несуразностей и прочих вещей, которые недопустимы даже в романе средней руки, не говоря уже о столь великом и значительном произведении, с которым мы и имеем дело. Не буду вдаваться в подробности и перечислять все нелепости, которые можно встретить в романе о рыцаре печального образа. Всему, как говорится, свое время.

По большому счету «Дон Кихот» – книга «сырая», она словно требует окончательной редактуры. Более того, создается впечатление, будто этот великий роман продолжает находиться в процессе написания, в процессе становления, и каждый, подчеркиваю, каждый может принять в этом творческом процессе самое непосредственное участие.

Начнем с того, что у этой странной во всех отношениях книги нет в прямом смысле автора. Сам Сервантес выдает себя за переводчика, называя подлинным создателем текста некоего мавра Сида Ахмеда Бенинхали. Бенинхали переводится с арабского как баклажан. Это не имя, а кличка. Мавр в испанской народной традиции воспринимается как лжец, а вся история названа между тем правдивой.

Но противоречия и несуразицы на этом не заканчиваются.

Всем известно, что «Дон Кихот» начинали создавать как пародию на рыцарские романы. Но это одновременно и пародия, и попытка обновления старого жанра, попытка влить в старые меха новое вино. Автор «Дон Кихота», как Колумб, плыл в Индию, а открыл Америку: хотел реформировать рыцарский роман, а наткнулся на нечто новое, еще никому неизвестное.

Итак, автор пародирует слог этих произведений, издевается над нескончаемыми приключениями, всячески подчеркивает вред необузданной фантазии, забывающей о действительности. Автор, кто бы он ни был, показывает, как книги убивают последнюю связь с живой действительностью, как они заслоняют жизнь, заменяют ее галлюцинациями. Нас предупреждают против рабского отношения к книге, против тех фанатиков и маньяков, образ которых беспокоил еще Анатоля Франса. «Любители чтения книг, – говорил Франс, – подобны потребителям гашиша. Тонкий яд, проникающий в их мозг, делает их нечувствительными к миру действительности и отдает их во власть чарующих и ужасных фантомов. Книга – опиум Запада. Она пожирает нас. Настанет день, когда она всех нас сделает библиотекарями – и тогда все будет кончено».

– Ну это он загнул, – заметил Безрученко.

Запись остановили.

– Кто, простите, загнул? – робко поинтересовался Сторожев.

– Ну этот, который сказал, что Книга пожрет нас, и мы все сделаемся библиотекарями. У меня есть немало знакомых, которые вообще ни разу книгу в руки не брали.

– Это ничего не значит. Они же грамотные.

– Кто?

– Знакомые ваши.

– Ну.

– Значит прочитать рекламные слоганы в состоянии?

– Ну.

– А реклама – та же книга. Как интернет, как кино, как сериалы по телеку.

– Ладно, ладно. Ближе к делу. Это все ученость ваша. Она мне во где, – и издатель провел больной рукой по горлу. – Включай шарманку и послушаем, что еще ваш покойник скажет по поводу того, что мне приснилось. Больно он в сторону куда-то ушел.

Вновь включили запись, и вновь зазвучал голос Ляпишева:

– Некоторые исследователи сравнивали книгу даже с вампиром, который высасывает из читателя всю кровь, делая этого самого читателя чуть ли не демоническим существом, живущим лишь по приказу прочитанной и понравившейся ему книги.

Итак, «Дон Кихот» – это пародия на рыцарские романы как на вредное и низкопробное чтиво. Но эта точка зрения тут же исчезает и кажется нелепой, как только мы начинаем вчитываться в этот странный текст, словно находящийся в вечном процессе становления, в вечном процессе написания. У «Дон Кихота», строго говоря, нет даже обложки. Формально она, конечно, есть. Два тома каждый может взять с полки и подержать в руках. Но эта обложка – фикция, иллюзия, обман, видимость, как и все, что связано с этой Книгой-загадкой.

Если рыцарские романы столь плохи, если они угрожают превратить читателя в психопата и маньяка, то где границы этого жанра? Читая «Дон Кихота», мы убеждаемся, что границ у этого жанра попросту нет. Под рыцарским романом понимаются поэмы Гомера, «Энеида» Вергилия, Библия, Коран, труды Аристотеля, Платона, блаженного Августина, Фомы Аквинского, математическая логика, поэмы Боятдо, Ариосто, иными словами, почти вся мировая литература, сложившаяся, как явление культуры, к концу XVI века.

Пока она, эта Книга, пишется, а продолжает писаться она и по сей день, в нее, в Книгу то есть, все время кто-то хочет попасть. Создается впечатление, что из желающих выстраивается даже целая очередь. Скорее всего этим можно объяснить, что какой-то неизвестный автор, скрывающийся под псевдонимом Алонсо Фернандес Авельянеда, опубликовал в июле 1614 года в г. Таррагоне своего собственного «Дон Кихота». В это время лишь дописывалась 53 глава II тома. Получается, что еще не успев закончиться, Книга уже породила своего двойника.

В самом начале II тома появляется некто Самсон Караско, который сообщает Дон Кихоту, что первый том, в котором описываются его подвиги, уже вышел из печати и что он, Караско, готов заменить Санчо Панса и стать оруженосцем рыцаря печального образа. Вообще, вторая часть буквально пишется у нас на глазах. Она самая «сырая», самая неоформленная, что ли, как книга в обычном понимании этого слова.

Итак, получив отказ, Караско все равно хочет любой ценой попасть на страницы Книги. Если ему не удалось стать ее героем, то он станет ее палачом. Вспомним, что после неудачной первой попытки победить Дон Кихота и тем самым закончить его странствия, а, следовательно, закончить процесс написания самой книги, Самсон Караско уже в облике Рыцаря Луны во второй раз все-таки выбивает из седла бедного Алонсо Кихано, таким образом возвращая его из мира фантазий и химер в мир реальный и осязаемый. Дон Кихот едет домой, становится нормальным и умирает.

В Книгу желают попасть герцог и герцогиня, за ними эту попытку совершают два богатых идальго, каждый из которых приглашает безумца Дон Кихота к себе в дом, чтобы поучаствовать в новых приключениях, которые тут же становятся частью сюжета Книги, что тут же и пишется прямо по ходу дела.

Благородный разбойник Роке (второй том, главы 50–51), оказывается, тоже читал первый том «Дон Кихота», и теперь он тоже старается вписать свой собственный сюжет в общую для всех Книгу.

Оказавшись в Барселоне (том II, глава 61), Дон Кихот ненароком заходит в печатню и видит, как там новые экземпляры ложного «Дон Кихота» Авельянеды все появляются и появляются из-под пресса. Появление на свет этой псевдо-Книги не остановить. Она хочет быть двойником Книги реальной. Но, по мнению профессора Счевила, никакой печатни в Барселоне в это время не было. Перед нами еще одна химера, еще одна выдумка самой Книги, которой вдруг захотелось создать себе двойника и тем самым окончательно спутать все карты.

Однако существует и другая вполне правдоподобная версия.

Говорят, что книга о Лже-Дон Кихоте Авельянеды появилась не без участия католической церкви, всерьез обеспокоенной необычайной популярностью романа о рыцаре печального образа. Благодаря случайному открытию в своей библиотеке, которое сделал никому неизвестный Алонсо Кихано, вполне могла возникнуть новая религия рыцарско-христианского толка, пророком и основателем которой мог стать никому до этого неизвестный дворянин Алонсо Кихано, а его адептом и своеобразным евангелистом автоматически делался Сервантес. Такого католическая церковь допустить никак не могла. Они, католики, и устроили целую охоту за Книгой.

Еще раз стоит вспомнить о сцене аутодафе, в которой из библиотеки бедного идальго священник-лиценциат и брадобрей в компании со служанкой и ключницей (этакие понятые по современным представлениям) собираются сложить самый настоящий костер. На костре горели только отпетые еретики. Книга и воспринималась такой ересью в мире, в котором уже к тому времени, то есть к концу XVI века, успели сложиться все мировые религии. Но революция все-таки состоялась. Она воплотилась на этот раз в виде Ренессанса, а роман «Дон Кихот», действительно, стал своеобразной Библией этого поистине революционного явления истории.

Как я уже сказал выше, эта самая Книга, очень дурно издана. Самому Сервантесу смело можно было бы поставить двойку за редактуру собственного произведения, правда, если бы Сервантес, действительно как единственный автор мог нести всю ответственность за написанное. На странные несуразности, логические несовпадения автору указывали еще при жизни, но он сознательно отказывался что-либо исправлять. Почему? Скорее всего, потому, что не вполне признавал за этим текстом свое собственное авторство. Близкие несуразности и несостыковки мы найдем и в Ветхом, и в Новом завете, немало их и в Коране, и в других священных текстах. При ближайшем рассмотрении складывается впечатление, что самого Сервантеса Книга лишь использует. Она позволяет этому, достойному во всех отношениях человеку, лишь играть роль автора и не более того. Таким же автором смело можно было бы назвать и Алонсо Кихано. Он кажется настолько реальным, что писателю лишь остается следовать за своим так называемым героем, как евангелисту за Христом, и записывать все его приключения и рассуждения, полные безумной мудрости.

По-моему глубокому убеждению, так оно и было на самом деле. Я уверен, что Сервантес, этот писатель-неудачник, до случайной встречи с Алонсо Кихано на постоялом дворе ни о какой литературной славе и помышлять не мог. А сам Алонсо Кихано случайно наткнулся в своей библиотеке на некую Книгу, и Она незамедлительно свела бедного идальго с ума, сделав пророком, блаженным, гуру. А разве так уже не случалось? Разве история не знает подобных примеров? Будда, Мухамед, Моисей и другие. Все они говорили о какой-то Книге и всех их современники воспринимали не иначе, как людей не от мира сего, и всегда рядом с ними находился кто-то, кто скрупулезно записывал их бред, и Книга из лепета пророков превращалась во вполне материальное нечто, каждый раз с помощью нового текста переделывая мир на новый лад. И во всех этих священных текстах на каждом шагу можно встретить какую-нибудь нелепицу, которую никто не собирался исправлять, ссылаясь на высшие божественные авторитеты. За эти нелепицы несла ответственность лишь сама Книга, а не какой-нибудь там автор.

Чтобы не быть голословным в своем утверждении, приведу следующие, ставшие хрестоматийными, примеры так называемых нелепиц, о которых известно любому серьезному специалисту в этой области.

Возьмем, к примеру, историю о знаменитом «сером» Санчо Панса. Так верный оруженосец звал своего осла. Этого осла воруют, но как, нам об этом не рассказывают. Просто ставят перед фактом, что «серого» у Санчо уже нет. В воровстве повинен каторжник по имени Пасамонте де Хинес. Как он это сделал? Об этом поначалу умалчивается. Затем в качестве оправдания Сервантес в самом начале II тома (глава 4) с помощью Санчо Панса пускается во всякого рода нелепые рассуждения о том, что разбойник сначала подставил палки под седло, а затем вывел «серого» прямо из-под спящего хозяина. Объяснение, согласитесь, нелепое и не выдерживает никакой критики. Тут следует заметить, что осел Санчо Панса к этому времени уже перестал быть его «серым». Своего осла оруженосец уже давно сменял на более молодое животное, забрав его у цирюльника, на которого и напал Дон Кихот – случай со знаменитым шлемом Мамбрина. Но Санчо, словно напрочь забывает об этом факте и льет по поводу своего «серого-несерого» крокодиловы слезы, рассказывая о том, как он знал своего ослика с самого рождения.

Профессор Счевил в свое время сделал предположение, что Сервантес, перечитывая первый том, готовящийся к изданию, решил добавить упоминание о воровстве мнимого «серого». Лист этот он вложил в общий манускрипт, забыв поправить предшествующие сцены – вот и получилась несуразица: осла не крали, а он каким-то образом пропал. Какой-то странный манускрипт получается. Напоминает бездонную бочку, куда можно сваливать все подряд, не очень заботясь о логике повествования…

Кстати, этот самый Пасамонте де Хинес не мене знаменит, чем Дон Кихот. Похититель ослика о своих приключениях разбойника с большой дороги написал целую книгу, которая пользуется огромным успехом у читателя. Какой-то не роман, а клуб любителей Книги получается! В этом странном произведении все либо пишут сами, любо находятся в состоянии непрерывного чтения.

Естественно возникает вопрос и по поводу реалов, найденных странствующим рыцарем и его верным оруженосцем на опушке леса в брошенном кем-то сундуке. Деньги исчезают бесследно, словно растворяются в воздухе. Автор упомянул о целом кладе, а в следующих главах наши путешественники продолжают нуждаться, как церковные крысы.

Незабываем в этом смысле и эпизод со львами. Известно, что львы могли попасть в тогдашнюю Испанию только из Туниса, или Карфагена. Животных везли непосредственно в Мадрид, то есть по определенному маршруту. Получается, что эта повозка никак не могла оказаться на пути странствующего рыцаря: ведь он, как уверяет нас автор, двигался в этот момент на турнир в Сарагосу. Непростительная ошибка, сравни с той, которую допустил когда-то автор слов к песне о герое Гражданской войны, матросе Железняке: «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону». Но если в песне это простительно, то для великого романа недопустимо. Такая вольность, допущенная по отношению к пространству романа может вызвать подозрение, а знал ли Сервантес географию собственной страны? Или просто самой Книге было не до этих мелочей? Действительно, Ее заботы были о всеобщем, о создании некого универсального текста, не вмещающегося лишь в узкие рамки географического пространства Испании.

Сервантес потрясающе небрежен и с цифрами. Сначала он уверяет нас, что Санчо семь дней провел в качестве губернатора на отведенном ему острове. А через несколько страниц эта дата вдруг увеличивается до десяти суток.

В 45 главе первого тома сначала упоминаются три офицера «Святого братства», отвечающие за порядок на дорогах, а в 47 главе этого же тома, автор куда-то дел одного из стражей порядка и говорит только о двух.

Я утверждаю с полной ответственностью, что роман Сервантеса, действительно, производит впечатление очень «сырого» текста. Автор проявляет какую-то потрясающую забывчивость. Он словно и не собирался перечитывать написанное, словно писал второпях, как при стенографии. Так, во время приключения в замке герцога (второй том) нам говорят, что рычаг, с помощью которого можно было управлять летающим конем, располагался на лбы, вырезанного из дерева животного. Буквально через несколько страниц мы узнаем, что этот рычаг уже сместился до шеи. Но лоб и шея – два совершенно разных места и в течение столь короткого текстового пространства об этом мог помнить даже самый безнадежный склеротик. Мог, если речь идет об обыкновенной книге, в которой автор царь и Бог, а не секретарь, еле успевающий записывать под диктовку.

Есть в романе и путаница с именами. Действительно, как звали жену Санчо Панса? Тереза Санчо, или Тереза Панса? А как звали самого Дон Кихота? Алонсо Кихана, или Алонсо Кихано?

В главе с освобождением каторжников в самом начале нам сообщают, что галерников сопровождали два конных стражника, вооруженных мушкетами, и два стражника пеших – всего четыре.

А в момент нападения на охрану Дон Кихота у всадников таинственным образом исчезают заряженные мушкеты, и они становятся довольно легкой добычей для странствующего рыцаря, использовавшего фактор внезапности.

В горах Сьерра-Морена Санчо Панса пеняет на то, что у него вместе с ослом украли и запас корпия. Автор словно забыл, что этот корпий находился в дорожной сумке оруженосца, а сама сумка пропала еще на постоялом дворе. Хозяин гостиницы конфисковал ее в качестве уплаты за простой. Это был тот самый постоялый двор, на котором оруженосца лихо подбрасывали на одеяле.

По мнению Виктора Шкловского, образ Дон Кихота создался как бы случайно, в результате технического взаимодействия повествовательных схем и сообщений тогдашней науки, сведенных вместе при написании произведения.

Автор, по мнению Шкловского, неосознанно придал своему безумному герою материалы из различных словарей и справочников. Механически противопоставляя мудрость и безумие, автор создал тип, который получается так, как получается «наплыв» в результате двух съемок, сделанных на одну и ту же пленку.

Чаще всего во время спиритических сеансов так пытались заснять невидимых духов, вызванных из могил с помощью медиума. Остается только ответить на вопрос: кто здесь медиум, а кто Дух?

Медиум – это бедный Алонсо Кихано, а в роли Духа выступает сама Книга. В то время, как роль Сервантеса – это роль скриптора, или того, кто должен был лишь зафиксировать «контакт» на бумаге для будущих поколений. Этим тогда и объясняется такая нарочитая небрежность по отношению к собственному тексту: вали все до кучи! Какая разница: украли осла или нет, сколько было стражников, сколько дней продолжалось губернаторство Санчо Пансы – главное успеть записать, что тебе шепчет сама книга, когда ее медиум, Алонсо Кихано, вдруг вновь впадет в состояние транса и начнет рассказывать о своих невиданных приключениях.

Но вернемся к злополучной 43 главе первого тома этой столь необычной истории.

– И то верно! – вдруг громко дал знать о себе Безрученко, жестом показывая, что запись лекции профессора Ляпишева следует остановить.

Что ж – так и сделали. В комнате воцарилась напряженная тишина.

Доцент Сторожев с нетерпением ждал, что же будет дальше. Издательский магнат и владелец «Палимпсеста», казалось, готов был буквально взорваться и лишь небывалым усилием воли сдерживал себя от проявления мощной вспышки гнева.

– Ну и к чему вся эта хренотень? – мягко начал издатель, зорко вглядываясь в литературного консультанта. Так обычно удав смотрит на кролика перед тем как позавтракать. Лекция явно «достала» магната, можно сказать, допекла.

В разговор, который грозил перейти в обычный разнос, решила вмешаться дипломатичная Стелла.

– Леонид Прокопич, – начала секретарша со стажем, вызывая огонь на себя, – Я думаю, что все, что вы услышали, – лишь преамбула. Подход, можно сказать, к самому главному.

– А, подход. Значит это занудство еще не кончилось. Стелла Эдуардовна, я что-то вас перестаю понимать.

– В каком смысле?

– А в том смысле, что я просил лишь объяснений на счет сна. Это первое. А второе – как нам быть с бестселлером, без которого издательству просто не выжить. Это понятно?

– Вполне.

– Так зачем тогда вы здесь словоблудие развели про Сервантеса с его Дон Кихотом? Я что вам, пацан какой, чтоб мне лекции читать? У меня что, других дел нет?

– Леонид Прокопич, успокойтесь, пожалуйста. Вспомните: я никогда еще Вас не подводила.

– В том-то и дело.

– А раз так, раз я еще ваш лимит доверия не израсходовала, то наберитесь, пожалуйста, терпения и постарайтесь дослушать все до конца.

– Это что? Опять покойника слушать?

– И покойника тоже. Я ведь о бестселлере не меньше Вашего думала. Без бестселлера нам никуда. Объем продаж падает, причем, катастрофически. Лишь книга-событие, книга-потрясение и может спасти дело. Причем, это должен быть не какой-то сиюминутный взрыв на книжном рынке, а книга, которая останется лидером продаж на долгие годы. Как Библия, например.

– Ну Вы хватили. Библия… Ее сам Бог писал, да еще, говорят, лет эдак тысячу. У нас такого временного ресурса нет. А, главное, самый наш раскрученный борзописец не у дел оказался. Он не то, что Библию, он про колобка, боюсь, даже не напишет.

– Я не шучу, Леонид Прокопич, – продолжала настаивать Стелла. – Вам это может показаться странным, но речь сейчас как раз и идет о возможном написании новой Библии, о возможном грандиозном перевороте во всей современной беллетристике.

– Если бы я вас не знал столько времени, то подумал бы, что вы бредите, уважаемая Стелла Эдуардовна. Какая Библия? Какой переворот? Вы теряете чувство реальности. Книга катастрофически быстро сдает свои позиции. Это я как бизнесмен очень хорошо ощущаю. Книга умирает. И скоро мне всерьез надо будет задуматься о другом, более доходном и перспективном бизнесе. Например, недвижимость. Вон, как цены подскочили.

– Да если удастся мой замысел осуществить, Леонид Прокопич, то Вашим доходам начнет завидовать даже нефтяной бизнес.

– Во хватили! Да, Стелла Эдуардовна, Вам срочно надо взять отпуск. На недельку, подойдет?

– Не верите?

– Да сами посудите? Как можно верить в то, что в нашей стране книга может стать более доходной, чем нефть? Стелла Эдуардовна, голубушка, успокойтесь. На вас лица нет. Я, конечно, по части образования лох полный, здесь Вам и карты в руки, но деньги считать умею и каков спрос, каковы его реальные, а не выдуманные перспективы, понимаю прекрасно.

– В этом как раз я, Леонид Прокопич, нисколько не сомневаюсь. Вы – настоящий профессионал. За это я вас и уважаю.

– Вот спасибо. Вижу, что Вы вновь на землю вернулись.

– А я, между прочим, с твердой почвы, почвы реализма и точного расчета никуда и не сходила.

– Это как Вас понимать прикажите?

– Представьте себе такую ситуацию: вы получаете сразу не один бестселлер, а становитесь обладателем авторских прав многих, да что там многих, бесчисленного количества бестселлеров, причем каждый из них на уровне «Дон Кихота», этого романа, признанного лучшим романом всех времен и народов.