Текст книги "Господин следователь. Книга десятая (СИ)"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ага, бренды набивают по трафарету…

– Да нет, мешки, как мешки. Из рогожи.

Я терпеливо составлял Акт осмотра – лучше сразу, чтобы что-то не упустить, жалея, что нет господина исправника, который бы составил мне план, как во дворе застучали копыта, а потом раздался собачий лай. Ага, сумел Спиридон бухгалтера убедить одолжить собачку. Судя по голосу – собачка не маленькая.

Не удержавшись, вышел встречать. А там, в коляске, кроме Савушкина и бухгалтера казначейства господина Полежаева сидело настоящее чудовище. Сидело оно, понятное дело, на полу коляски, но голова находилась на уровне человеческих голов.

– Пальма, выскакивай, – приказал казначей своей собаке и та, оттолкнувшись задними лапами, соскочила.

Мне показалось, что от мощного толчка и коляска перевернется, и лошадь упадет. Нет, устояли.

И что за монстр такой? Величиной – с лошадь, не меньше. Ладно, не с лошадь, тут я преувеличиваю, но с пони – это точно. В холке сантиметров семьдесят, не меньше.Сколько такая «поня» весит? Явно не меньше меня, а во мне, нынешнем, пудов пять.

Цвет интересный. Сама вся бежевая, а уши темные. Что за порода такая? Видел же, должен вспомнить.

Такой псине впору собаку Баскервилей без грима играть. Встретишь ночью, точно, сердце не выдержит.

Мне почему-то захотелось вернуться в лавку, а еще лучше – удрать домой. В кармане револьвер, но от такого чудища и оружие не спасет. Догонит и проглотит, а револьвер выплюнет.

Но, посмотрев в глаза собаки, малость успокоился. Глаза добрые, морда печальная, вся в складках. А что за порода-то? Что за собака играла в «Участке» вместе с Безруковым? У той тоже рожа грустная, и вся в складках и комплекция подходящая. Бладхаунд? Похоже, но не бландхаунд. И откуда возьмется такая порода в Череповце?

У этой псинки складок поменьше, а сама она покрупнее. Так что за зверь?

Следом за собакой с коляски спрыгнул и ее хозяин – надворный советник Прилежаев – немолодой дядька, с бородкой аля-Ришелье и с выражением жуткого недовольства на физиономии. С места он сразу же принялся атаковать меня. Ну да, если у тебя рядышком такая псина, можно и со следователями ругаться.

– Господин Чернавский, что это за судейские штучки?Что за кража оружия? Какие революционеры-террористы? И какое отношения имеет уездное казначейство к полицейскому расследованию?

Я искоса глянул на Савушкина, а тот только хлопал глазами и улыбался. Чего он такого Полежаеву наговорил? Оружие украли, готовятся к террористическому акту? Ладно, потом отмажемся. А вдруг и оружие украдено? А вообще – молодец унтер. Бухгалтера он доставил, а дальше моя забота. Кстати, а как бухгалтера-то зовут?

Я распустил улыбку на половину лица, во все свои зубы, включая и тот, что иногда побаливает, протянул бухгалтеру руку, а потом демонстративно ее отдернул.

– Прошу прощения, ваше высокоблагородие, – начал я. – Хотел с вами поручкаться, но вы меня по чину постарше, да и по должности. Так что, еще раз простите великодушно за намечавшееся панибратство. К тому же – защитник у вас имеется, или защитница. Начну с рукопожатиями лезть – без руки останусь. А собачка у вас замечательная. Красавица, а еще, я слышал, большая умница. Я бы ее даже погладил – с вашего разрешения, разумеется, но боюсь.

Недовольство с лица бухгалтера уездного казначейство пропало, словно грим с лица клоуна.

– Пальма у меня еще никому ничего не откусывала, – заулыбался Полежаев. Потом хихикнул. – Даже ревизору ничего не отъела, хотя тот и заслужил. Но лучше ее не гладить.

– Как скажете, ваше высокоблагородие, – поспешно согласился я. – Но право слово – замечательная собака.

И тут я внезапно вспомнил, что за порода!

– Это, если не ошибаюсь, мастиф? Я таких только на картинках видел. Удивительное создание!

Правильно говорят – хотите подружиться с человеком, хвалите его животное. Вон, если желаете, чтобы я с вами дружил – хвалите моего Кузьму.

Полежаев расплылся в улыбке.

– Эту собачку мне брат родной из Петербурга прислал. Щеночка в английском посольстве приобрел, но оставить у себя не смог.

– Вон, ваше высокоблагородие, какой у вас брат заботливый, – похвалил я неизвестного братца. – И связи у него неплохие, раз из посольства щеночков получает.

– А, какие там связи, – скривился бухгалтер. – У повара тамошнего купил, за два рубля. Купил, а супруга потребовала – убирай, мол! Вот мне и отправил. И кличку какую-то дурацкую дал – Пальма, видите ли. А что вы все меня ваше высокоблагородие, да высокоблагородие? Можно и по имени называть, Александром Ивановичем. Запомнить несложно – вашего батюшку так зовут.

Нет, определенно, с именами-отчествами здесь не слишком-то большой выбор. Но я только улыбнулся, и опять похвалил собачку.

– Нет, все равно красавица. Так как, поможет она нам? Вот, у меня здесь и тряпочка есть – понюхает?

Глава 6
«Дикая охота»

Мне кажется, такой суматохи в Череповце не было со времен пребывания в нем государя императора Александра I. С тех пор прошло уже 60 лет, а наши горожане до сих пор вспоминают, как на Соборной площади кричали «Ура».

Сегодняшний день вряд ли будет занесен в официальную городскую летопись, но в памяти горожан он отложится надолго. Будет о чем поговорить осенними вечерами.

Мы бежали по Воскресенскому проспекту не разбирая дороги. А как ее разобрать, если мастиф несется, словно ракета? И пофиг ему, то есть, ей, что впереди и люди, и кони. Ладно, что городок у нас небольшой, движение не слишком интенсивное, но все равно, туда-сюда едут и коляски с седоками, и крестьянские телеги с дровами и сеном.

Едут они… Да при виде нас пешеходы замирают как вкопанные, лошади шарахаются в сторону, извозчики едва-едва удерживают вожжи, останавливаются, а потом, разинув рот, беззвучно матерят тех, кто напугал их своим появлением. Попробовали бы вслух произнести нехорошие слова.

Нет, ничего бы им не было. Я понимаю и пешеходов, и лошадей. Напугаешься тут… Не преследование преступников, а самая натуральная «дикая охота».

Впереди неслась Пальма, за ней, крепко ухватившись за поводок правой рукой (левой держался за сердце), бежал господин Прилежаев, а следом за ними я.

И мы мчались так, что коляска, набитая полицейскими, за нами не успевала!

Когда-то, давным-давно, смотрел (не то у деда, по видаку, не то – по ящику) «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». И там есть эпизод, где оба друга бегут за собакой, идущей по следу. Помнится, мне было жалко и сыщика, и доктора, но сейчас пересмотрел свои взгляды.

Подумаешь, немножко размялись. При их сидячем образе жизни это даже полезно. Бульдожек бежал чинно, как и положено четвероногому джентльмену, а за ним, неспешно трусили и Холмс, и Ватсон. А тут…

А вообще, мастифов пускают по следу? Ни разу про это не слышал. И про то, что необученная собака способна взять след. Их натаскивать полагается, и все прочее.

Наверное да, так оно и есть. Но вот, поди же ты. И след мастиф (девочка – тоже мастиф или мастифша?) взял, и чешет вперед, как ни в себя.

Я человек молодой, крепкий, пусть за последнее время нетренированный, так и то почувствовал, что в боку закололо, дыхание перехватило. А каково Александру Ивановичу? Дядька немолодой, позабывший, наверное, каково оно бегать? А он, вишь, бежит, словно молоденький.

Пальма, пролетев Воскресенский проспект, свернула на Крестовскую улицу, где напротив друг друга стоят Окружной суд и Мариинская женская гимназия. Очень надеюсь, что «дикую охоту» не видели ни гимназистки, ни мои коллеги по судейскому цеху.

На повороте мы все-таки спровоцировали ДТП, напугав лошадку, тащившую куда-то телегу, загруженную чурбаками. Возчик – не то по неопытности, не от растерянности, не справился с управлением, а кобылка, испуганно заржав, рванула в канаву, а следом за ней туда съехала и телега, с которой во все стороны полетели чурбаки.

Вот тут уж возчик не сумел сдержаться и высказал, все, что он думает о нечистой силе, что бегает по улицам, и о тех, кто бежит следом.

Надеюсь, лошадь не пострадала?

От Окружного суда до Александровского проспекта саженей двести. Обычно прохожу этот участок пути минуты за четыре, может за пять. Сейчас пролетел за одну минуту.

– Не могу больше… – прохрипел бухгалтер, опускаясь на задницу, а собака, вместо того, чтобы остановиться, рвалась вперед, волоча за собой хозяина. Кажется, до ноздрей донесся запах паленых штанов.

Я успел перехватить поводок, и дальше бежал один. Нет, коляска с полицией все-таки не отставала.

Добежав до перекрестка, где Крестовскую пересекает Александровский проспект, Пальма остановилась. Может, вспомнила о хозяине? Авось остановится, я отдохнуть успею. Куда нам спешить?

Как же! Я даже дух толком не успел перевести, как мастиф заметалась, словно выбирая, куда свернуть – направо или налево? Надеюсь, что не налево. Если налево – там у нас реальное училище, бежать будем прямо перед окнами. Боюсь, что реалисты, завидев такую картину, сорвут уроки и побегут следом.

К счастью, Пальма рванула вправо. Если побежит до упора, там учительская семинария. Но семинаристы – парни дисциплинированные. Авось, не выбегут.

Нет, не туда. Собака добежала до одного из домов – одноэтажного, но добротного, высадила ворота, волоча меня за собой, потом наткнулась на запертую дверь, остановилась и залаяла.

Все. Ждем подкрепления. А еще – самого хозяина, которого полицейские догадались забрать в коляску. Что мне дальше делать с собакой, не знаю. Отродясь не имел с ними дела. А мастиф, мало того, что орет – ему уже все дворняги отозвались, так еще начал, начала, то есть, биться башкой о дверь. Башка у собаки крепкая, но дерево крепче. Я же эту дуру не удержу!

Наконец-то подъехали.

Первым соскочил Савушкин, помог слезть бухгалтеру. А тот, на полусогнутых, но доковылял-таки до нас.

Полежаев, тяжело дышал, заметно, что сил у него уже не осталось, но все-таки, собрав всю волю в кулак, взял у меня поводок и попытался оттащить собаку в сторону.

– Пальма, Пальмочка, что ж ты творишь-то, дура такая! – запыхтел хозяин.

А собака, не обращая на него внимания, рвалась вперед, пытаясь таранить дверь.

Определенно, имеет место недостаток дрессировки и неопытность самого хозяина.

К нам подъехала еще одна коляска, из которой выбрался купец Тугулуков, а вместе с ним еще и приказчик Андрюшка. Верно, не усидели, взяли извозчика и помчались следом. А лавку-то на кого оставили? Если у них там еще и ружья украдут – в открытии уголовного дела откажу.

– Ну-ко, пасть заткни! – рявкнул купец на собаку, а та, к моему немалому удивлению, послушалась.

– Так что, мы с Пальмой можем уйти? – спросил Полежаев, довольный, что собака опять начала его слушаться.

– Подождите немножко, – попросил я.

Собака недовольно заурчала, а Полежаев, по примеру купца, рыкнул:

– Сидеть, дура!

Нет, ни за что на свете не заведу собаку. Рявкать на нее не смогу – жалко и стыдно, а строгость в этом деле нужна. Пусть уж лучше кот у меня живет. С котом и договориться легче, и выгуливать не нужно.

– Кто в этом доме живет? – поинтересовался я.

Пристав Ухтомский открыл рот, чтобы сообщить, но его опередил приказчик:

– Так тута Федор Николаевич наш живет…

– Тот, что у вас старшим приказчиком служит? – догадался я.

– Именно так, – мрачно подтвердил Тугулуков. Потом растерянно сказал: – Но Федор в Пошехонье. Если бы вернулся, так бы в лавку пришел. Надежда, жена у него дома, а еще сынок, Витюшкой зовут. Нет, сынок у него реалист – на уроках должен сидеть.

– Давай, Валериан Николаевич, стучи, – приказал я. – Пусть открывают, а иначе дверь придется ломать.

Тугулуков, нервно оглянувшись на нас, принялся молотить кулаком в дверь.

– Надежда, открывай давай!

Из-за двери послышался женский голос:

– Боюсь я открывать. И полиция, и собака страшная.

– Не откроешь – дверь выломаю к е…й матери! – заорал купец, разозлившийся не на шутку.

– Ой, ой, Валериан Николаевич, чего ты слова-то такие говоришь…

– Выломаем, – сурово сказал Ухтомский. – А ты у меня под арест пойдешь, вместе с сынком.

– Сейчас открою.

Дверь отворилась, за ней оказалась невысокая и очень напуганная женщина лет сорока.

– Валериан Николаевич, а что случилось-то? Мужа дома нет, ты же его сам в Пошехонье отправил. С неделю уже, как уехал. Вот, завтра-послезавтра должен вернуться.

– Надежда, шубы и меха где? – с порога спросил Тугулуков.

– Какие шубы? Какие меха? – недоуменно спросила женщина.

Отодвинув купца, я вышел вперед и вытащил из кармана «испанский» шарф.

– Узнаете?

– Сыночка моего шарф, сама и вязала, – кивнула женщина, а потом вдруг спохватилась. – А может и не его, бывают же схожие? Он же у меня в реальном учится, там надзиратели шарфы с формой носить не разрешают, а у моего горло больное. Нет, не его это шарф.

Ох, голубушка, поздно отговариваться. Ты при свидетелях шарф опознала. Да это уже и не столь важно. Отыщем мы теперь тех, кто сыночка в этом шарфе видел.

– Сынок ваш где в сегодняшнюю ночь был? – поинтересовался я.

– Так дома был, спал он. Понадобится – где хошь о том подтвержу.

А вот тут, судя по лицу, женщина точно соврала. Ответила, пусть и сразу, но уж слишком быстро. И что это значит – подтвержу?

Я покачал головой, грустно улыбнулся:

– Что ж, уважаемая Надежда… Прости, отчества твоего не знаю. Не обессудь, сейчас обыск в твоем доме проводить станем. Сами не отыщем, собачку о том попросим. И лучше, если ты сама краденое выдашь. И для тебя лучше, и для сына.

Посмотрев на пристава, сказал:

– Антон Евлампиевич, съездите в реальное, и парня задержите. Вначале сюда… Впрочем, – передумал я, – можно сразу в участок.

– Слушаюсь, – вскинул ладонь к фуражке старый служака.

– Господин следователь, не виноват Витюшка! – запричитала вдруг женщина. – Это Федор его заставил!

– А он разве не в Пошехонье? – удивился купец. – Ему там еще два дня положено быть.

Надежда замолчала, только испуганно оглянулась в сторону дверного проема.

– Ага, – хмыкнул я, собираясь войти внутрь. Сейчас зайду, да заарестую.

А вот теперь уже меня отстранили в сторону и, не кто иной, как унтер-офицер Савушкин.

– Нет уж, ваше высокоблагородие, не лезьте, – строго сказал помощник пристава. – Задерживать – наше дело. Вначале мы входим, а потом уже вы.

Спорить я не стал, просто отошел в сторону, пропуская вперед Савушкина и еще одного из парней, чью фамилию я не знал.

Шума и криков не слышно, значит, приказчик голову не потерял и предпочел сам сдаться. И это правильно. Подождал, до тех пор, пока Спиридон не крикнул:

– Входите, господин следователь.

Только собрался войти, как Тугулуков попытался ворваться в дом раньше меня, поэтому пришлось его перехватить и передать на руки Ухтомскому.

– Подержите-ка господина Тугулукова, – попросил я пристава. – Нечего ему тут делать.

– Да как это нечего? – возмутился купец. – А товар мой? А Федька, сволочь такая?

– Если товар тут, никуда он не денется, – успокоил я Валериана Николаевича. – Мне все равно все шубы переписывать, меха пересчитывать. С собой пока заберу. Как закончу, я к вам курьера пришлю, что можно забрать. А вы, поезжайте-ка лучше в лавку, пока все остальное не растащили. Вы же ее наверняка не заперли?

Тугулуков злобно посмотрел на племянника, а тот только развел руками.

– Так дядя Валериан, вы сами велели извозчика срочно взять, так я и взял.

– А сам на… поехал? Чего не остался? – зарычал купец.

– Так вы поехали, и я с вами. Думал – вы лавку запрете.

– Ух, не дай бог еще что украдут – шкуру спущу!

Вот так с потерпевшими. И смех, и грех.

– Поезжайте-ка в лавку, Валериан Николаевич, – посоветовал я. – Водочки выпейте, в чувство придите. Вы, небось, сейчас морду своему приказчику кинетесь бить?

– Так я ему, сукину сыны не то, что морду…

Тут купец выдал целую тираду непечатных слов, а потом горестно сказал:

– Ведь двадцать лет у меня служил! Двадцать лет! Кто ж мог подумать? Я же Федору, как себе доверял! Я же ему семьдесят рублей в месяц платил!

– Вот-вот, а мне только тридцать, – влез в сетования дядюшки младший приказчик.

Лучше бы он промолчал. Дядька отвесил племяннику такую плюху, что парень с ног слетел. Сам виноват. Зато купец слегка облегчил душу.

– Антон Евлампиевич, увозите господина купца в лавку, пусть он пока официальную жалобу составит, подскажете что писать.

– А с мальчишкой-то что? – деловито поинтересовался пристав. – Арестовывать или нет?

– Сколько лет парню? – спросил я жену старшего приказчика, так и стоящую у входа.

Надежда не плакала, но пребывала в каком-то оцепенении. До нее не сразу дошел мой вопрос.

– Тринадцать лет минуло.

Тринадцать… А уголовная ответственность у нас начинается с десяти лет. В принципе, следуя «Уложению о наказаниях», парня можно смело арестовывать и сажать в участок, а оттуда, после допроса, переводить в тюрьму, чтобы ждал суда. А суд решит – заслуживает ли реалист наказания, нет ли. Вынесут вердикт, что виновен – пойдет отбывать наказание. А ведь и присудят. Уж слишком крупная кража. Разве что, каторжные работы ему не дадут, а только ссылка на поселение. Но можно и повременить. В Окружной тюрьме для малолеток отдельных камер нет, определят парня вместе с уголовниками. Отца вначале допрошу, там подумаю.

– Если тринадцать, то арестовывать мы его пока не станем, – решил я. – Отвези господина купца, а потом обратно возвращайся.

Ухтомский повел купца вместе с причитающим приказчиком, а я пошел к злоумышленнику.

А тот сидел в передней на лавке рядом с городовым (вспомнил фамилию – Иванов!), а Спиридон Савушкин деловито втаскивал из соседней комнаты мешки.

По правилам положено сейчас вытащить из мешков все содержимое, разложить, пересчитать и переписать в присутствии задержанного. Не хочется это делать, а ведь придется, куда денешься? Это я купцу сказал, что позже составлю перечень, чтобы тот убрался пока с глаз долой.

– Чего сидим, кого ждем? – поинтересовался я у подозреваемого. – Бери мешки, вываливай все на пол, показывай, считай, а я записывать стану.

Усевшись с краю стола, вытащил из-под шинели свою папочку. И как я ее не выронил в суматохе? Ручка на месте, чернильница – подарок служителя, тоже. А листы бумаги у меня стандартные, не типографские. Опять-таки, кое в чем нарушаю закон, проводя следственные действия без открытия уголовного дела. Но Акт изъятия могли и городовые составить, а не следователь, а дело я сегодня же и открою.

Федор Неуроков такого приказа не ждал, но встал и послушно начал вытаскивать из мешков и шубы, и меха, а я все исправно записывал в Акт изъятия, а попутно расспрашивал – как это старший приказчик, при семидесяти рублях в месяц, решился так круто хозяина обокрасть? И, мало того, что сам пошел на дело, так еще и сына с собой прихватил.

Неуроков все еще раз расскажет, под протокол, но если я заранее буду знать, что и как, то и протокол допроса составлять станет легче и быстрее.

Конечно же, первое, что услышал, так это то, что его бес попутал. Эх, сколько же раз я это слышал? Конечно же виноват, я даже спорить не стану. Ежели говорить языком закона, то беса можно отнести к соучастнику преступления. Более того – он является зачинщиком, что замылил преступное деяние и склонил к нему иных и прочих. Как правило, зачинщику, по сравнению с прочими, суд добавляет годик-другой каторжных работ.

Вот только беда, что нечистую силу к уголовной ответственности привлечь нельзя. Во-первых, нечисть не является подданными Российской империи, а во-вторых она не находится на ее территории. А уж про то, что бесы – фигуры не имеют, существа нематериальные, вообще промолчу.

А вот Федор Николаевич, задумавший обокрасть своего хозяина и фигуру имеет, и пребывает на той территории, где действует Уложение о наказаниях.

Умный он человек, старший приказчик. А иначе бы в старшие не выбился. Ну да, любой бы решил, что к преступлению причастен кто-то из своих. Но Федор Николаевич в момент совершения преступления официально находился в Пошехонье. А то, что он вернулся оттуда раньше, умудрившись приехать тайно, сидел дома, проверять бы никто не стал. А то, что сына привлек – так кого же еще? Звать на дело кого-то чужого – себе дороже. Витька парень здоровый, на крыше постоять сможет, мешки примет. Что еще хорошо, так это то, что он парень неболтливый. Ну да, Витька не хотел, но отца ослушаться побоялся.

(Молодец приказчик! Полностью сына отмазать не может, это он понимает, но теперь присяжные парня могут и оправдать. Волю отца исполнял, не то из уважения, не то из страха, а как же иначе?)

А у Тугулукова денег много. Конечно, потерять тридцать тысяч (про недополученную прибыль говорить не станем) – это плохо, но ведь не последние деньги у купца? А ярмарка, которая будет в декабре, так ведь и сам Неуроков про это знает. И купцы ему известны, которые мех и шубы возьмут, и не спросят – откуда взял? Двадцать шуб из соболя можно за пятнадцать тысяч оптом отдать, а шкурки – по пятьдесят рублей каждую. Двадцать тысяч заполучить – это не семьдесят рублей в месяц, ему столько за двадцать лет не скопить. Вон, он двадцать лет отработал на купца, а что заработал? Ну да, вроде и грех жаловаться – и дом свой, и Витька в реальном училище учится, а что потом? После реального куда он пойдет? В приказчики, как отец? А с двадцатью тысячами уже о своем деле можно подумать.

Дурость, конечно, что мешки они несли по проспекту, надо было огородами пойти, но уж очень ночь была сырая. И так пришлось два раза возвращаться – за один раз не успели. Но кто же про собаку-то мог подумать?