Текст книги "Убей-городок 2 (СИ)"

Автор книги: Евгений Шалашов

Соавторы: Владимир Зингер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я замолчал, делая вид, что сболтнул что-то лишнее.

– А что с тобой? – сразу же заинтересовалась Тася.

– Н-ну, пока не хотелось бы говорить, – загадочно промолчал я, показывая взглядом – мол, вам-то товарищ следователь я бы сказал, но по секрету.

Тася призадумалась. Возможно, сейчас в ней происходила борьба – и отомстить хотела изменщику, и работа пострадать может. А еще любопытно.

– Значит, у нас имеется два предложения, – начала комсорг, а потом передумала. – Ладно, одно предложение: объявить комсомольцу Барыкину выговор и указать ему на недопустимость его дальнейшего аморального поведения. Кто за?

Конечно же, все были за. Выговор от комсомольского собрания отделения? Так с таким же успехом я сам могу Саньке выговор объявить. И ни к чему не обязывает, но дело сделано. Тася потом оформит решение, как протокол общего комсомольского собрания отделения, формально, комар и носа не подточит. И Устав не нарушен, и демократия соблюдена. И никто далее вникать не будет. Тем более, горком. Бумага есть, чего еще надо? А выговор – знак того, что комсомольцы ответственно подошли к проступку Александра Барыкина.

И этого, «китайского донжуана», отмазали. Может, до поры до времени, а может быть, и за ум возьмется. Те, кто читал «Педагогическую поэму» Макаренко должен помнить, что иной раз физическое воздействие творит чудеса[7]7
  Для Антона Семеновича Макаренко, сотрудничество с «трудными» подростками колонии имени Горького началось с затрещины, которую он отвесил своему воспитаннику. Кстати, этот юноша стал позднее преемником великого педагога. Если Макаренко считается «отцом советской педагогики», то поневоле задумаешься – а не началась ли она именно с затрещины?


[Закрыть].

А теперь быстренько нужно уносить ноги, пока Тася не принялась меня допрашивать (она следователь!) – что у меня за новости? Но мне пока о переводе в уголовку рассказывать не велено.

Глава шестая
Страницы былого

Эту историю у нас в череповецкой милиции не любили, но, тем не менее, я несколько раз слышал ее от разных людей. Но рассказывали ее те, кто сам лишь краем уха о ней слышал. Естественно, что версии событий у каждого были свои. А вот в пересказе очевидца слышал впервые. Причем, от дяди Пети Веревкина.

Но не припомню, как я не напрягал память, чтобы Петр Васильевич рассказывал эту историю в той, в прошлой жизни. А я, в общем-то, помню немало из его рассказов. Вот, например, о том, как он совершенно случайно помог обэхээсэсникам раскрыть крупные хищения на мясокомбинате.

– Бабули на участке пожаловались, – рассказывал как-то Петр Васильевич. – Мол, в орсовском магазине номер пять, мясо слишком соленое продают. А почему мясо соленое, если оно как свежее продается? Я себе из интереса полкилограмма купил, домой принес. Супруга потом ругалась – голимая соль, мясо пришлось всю ночь вымачивать, а потом еще воду менять. Думаю, что за хрень-то такая? Вот, пошел я в ОБХСС. Соображениями поделился, а они на мясокомбинат визит нанесли. Выяснили – мясо тоннами шло «налево», прибыль с директорами и продавцами делили, а недостачу солью компенсировали. Свежую тушу солью засыплют, подержат пару часов, а потом в холодильник на час-другой. Она, вроде, замерзнуть не успеет. А соль ведь влагу вбирает, мясо тяжелее становится.

А сегодня разговор зашел, как ни странно, о радиостанциях, которые критикуют нашу действительность из-за бугра.

Мы собрались втроем – еще не оправившийся от «боевого ранения» Саня Барыкин, дядя Петя и я. Каюсь – взята была «беленькая». Но виноват был во всем дядя Петя, зазвавший меня и Саньку после работы на свой опорный пункт, чтобы доесть домашние пирожки, которые так божественно печет его супруга – с яйцами и луком, с яблоками, и даже с килькой. Пирожков было много, а то, что они остыли – так это ерунда. Вкусные, еще свежие. И как тут не сбегать? Бежать пришлось Барыкину, потому что он был в «гражданке», а нам, «обмундированным», покупать водку невместно. Ну, а кроме того, Санька очень хотел хоть отблагодарить меня за то, что я защитил его на собрании комсомольского актива, поэтому он даже от рублишка, предложенного как часть «взноса», отказался.

Пили чисто символически, разговоры разговаривали на нейтральные темы, но слово за слово, заговорили о политике, а потом добрались и до «вражеских голосов». То, что их у нас слушали – не секрет, даже существовал миф, что работают специальные «глушилки», засоряющие эфир. Так, чтобы враги не прорвались.

– Вот, говорят у нас: «Голос Америки», «Голос Америки» – хмыкнул Петр Васильевич. – Дескать – у нас-то от народа правду скрывают, а там говорят чистейшую правду!

– А разве не так? – пожал плечами Санька, косясь на меня – дескать, а тебе наливать?

Барыкин сам иной раз слушал антисоветские радиостанции, потому что у какой-то из его подруг дома стояла радиола. Но он отчего-то предпочитал «Радио Ватикана» на русском языке. С чего бы это? Верующим Саня не был, а уж в католики он точно не собирался. Да и вряд ли в те годы Барыкин знал разницу между этими конфессиями.

Я помотал головой. Я и прежнюю-то порцию не допил, куда мне еще? Вот, не лезет нынче водка. Надеюсь, со временем все войдет в норму, а иначе, не знаю как и работать. Санька настаивать не стал – типа, нам больше достанется, а у него совесть будет чиста – он-то, как порядочный человек, проставился, а то, что я пить не стал, не его забота.

Петр Васильевич убрал все бумаги, аккуратно застелил стол свежим «Коммунистом», а потом принялся выкладывать пирожки, испеченные супругой. Думаю, Елена Владимировна (тетя Лена, как мы ее называли), прекрасно знала, что супруг подкармливает молодую «поросль», потому что всегда пекла с большим запасом.

Посмотрев на произведение своих рук, дядя Петя хмыкнул:

– А вот была такая история, когда беспорядков не было, а «Голос Америки» объявил, что в городе Череповце Вологодской области произошли массовые беспорядки студентов. И не просто беспорядки, а беспорядки политические. Мол – студенты требуют свергнуть Советскую власть и нападают на милицию. Представляешь?

Я-то точно знал, что в нашем городе такого не было, а Барыкин призадумался. Понятно, что он с трудом представлял себе студенческие беспорядки в нашем городе, а уж чтобы студенты – правильнее сказать, студентки, так как в местном педагогическом институте учились, в основном, девушки, приехавшие из деревень, требовали свержения власти, и подавно.

Но тема «массовых беспорядков» перекликалась с нашей сегодняшней работой. В одной из общаг, что находилась в ведении дяди Пети, назревала «война» с другим общежитием, к которой жильцы готовились заранее. А как не готовиться, ежели накануне строители ЧМХС[8]8
  ЧМХС – трест «Череповецметаллургхимстрой». Пока металлургический комбинат не заработал в полную силу, считалось самым крупным и богатым промышленным предприятием города.


[Закрыть] побили на танцах слесарей из КХМ[9]9
  КХМ – «коксохиммонтаж». Строили объекты не только в городе, но и за его пределами, включая Олимпийскую деревню в Москве.


[Закрыть]? Не поквитаться за своих – неудобняк. А у дядя Пети везде имеются собственные источники информации, поэтому милиция сработала чуточку раньше, чем начались полномасштабные боевые действия.

Источники у Петра Васильевича заслуживают доверия, поэтому к делу подключили и уголовный розыск, и прокуратуру, а участковые инспектора, проведя рейды по враждующим «кланам», изъяли потенциальные орудия преступления – штук сорок заточенных арматурных прутьев, штук пять ножей (будут ли они считаться «холодным» оружием – это экспертиза установит), и даже один обрез! Обрез, как определил дядя Петя, был сотворен из «берданки», патронов к нему не нашли, но кто знает?

Можно бы посетовать – вот, мол, санкции на обыски мы у прокурора не брали, но не стану. Мы всё равно протоколом обыска это и не оформляли, избави бог! Приобщили к рапортам – и дело с концом. Прокуратура, хотя и бдит за соблюдением буквы закона, но в некоторых вещах понимает – пока заморачиваемся бюрократией, время уйдет.

Еще мы «упаковали» и отправили в КПЗ человек десять – жильцов тех комнат, в которых и обнаружили арсеналы. Пока по мелкому хулиганству. Такой вот парадокс: за мелкое хулиганство реально можно получить пятнадцать суток административного ареста, но начни сгущать краски, чтобы, дескать, ещё крепче засадить – и ничего не получится. За пределы мелкого хулиганства выйдешь, а на задержание в связи с уголовным делом данных не хватит. И всё – отпускай злодея. Из-за побитых слесарей возбудили скромную хулиганку. Про массовые беспорядки – ни в коем случае, ни гу-гу! Теперь следователям работа – им предстоит выяснить: причины и обстоятельства ссоры, кто закоперщик, кто изготовлял оружие и все такое прочее. Попутно уголовный розыск закроет свои «глухари» по травмам, причиненным в той самой драке. Битые строители своих обидчиков не сдавали – мол, сами упали. Да и ладно, сыщики разберутся. Важно другое: мы сотворили самое главное – не допустили массовой драки, в которой наверняка бы пролилась кровь. А теперь, когда заводилы задержаны, а кто-то из них и сядет, драки не случится, а прочим бузотерам дан наглядный урок. И в городе поспокойнее будет.

Так что, разговор о беспорядках был в тему.

Саня даже отложил пирожок, который уже успел надкусить, чтобы не отвлекаться.

– И что там было?

– Как там с самого начала было – не видел, врать не стану, а то, чему сам свидетелем стал, о том и расскажу.

Мы покивали, дядя Петя опростал свой стакан, чтобы речь лилась ровнее, и начал:

– Было это в шестидесятом году, я даже день запомнил – двадцать пятого июня, день молодежи. Я в тот день на выходном был, в Мяксу ездил, по своим делам, а вечером приезжаю – прибегает из отдела помощник дежурного. Глаза выпучил – мол, товарищ капитан, срочный сбор по тревоге. Ну, понятное дело, я ноги в руки – и в отдел. У нас в ту пору отделений не было, один отдел на весь город. А там наш дежурный Ефимов, мне автомат дал – без патронов!, а потом приказал всем грузиться в бортовую машину и в парк культуры и отдыха ехать. Дескать – драка там, массовая, разнимать надо, самого начальника отдела не то убили, не то ранили. Мол – как поступил сигнал о начале драки, он туда один кинулся, разнимать.

Было нас в машине человек десять, до парка ехать всего ничего, подъезжаем – а там мать-перемать! Такой дым валит, словно война опять началась. Контора парка, что на самом входе, горит, деревянные павильоны тоже горят, дым кругом, а вокруг толпа пьяная, заборы ломает, дерутся, кто с кем. Мы высадились, я командование на себя взял, а что и как – непонятно.

Но тут увидели двоих наших дружинников – одного-то я знал, Володька Строев, а второго не знаю. Глядь – а они сами битые, одежда порвана, а на себе нашего начальника отдела майора Лейкина волокут. Мол – когда драка началась, он разнимать кинулся, а его поленом по голове долбанули. А те сотрудники с дружинниками, кто в парке был, их в контору загнали, двери закрыли, а здание подожгли. Они вот, начальника на себе вытащили, а подойти обратно не могут.

И что тут делать? Драку нам сейчас не разнять, народ не успокоить, не разогнать, а надо, в первую голову, ребят спасать. Были бы патроны, я бы пару очередей поверх голов дал, вмиг бы все успокоились. А нет, так можно кого-то и одиночными успокоить – я бы по ногам бил. Дружинники сказали, что в конторе четверо милиционеров должны быть, да пять дружинников. Еще одного на их глазах ножом ткнули, но тот в парке лежит.

Скомандовал я, чтобы за мной строились, вроде, как клином. Я впереди, с автоматом, а остальные за мной. Ну, ломанулся я сквозь толпу. Конечно, по головам-то прикладом не бил – старался не бить, а вот кто руки высовывал или ногу вовремя не убрал – тут пусть не обижаются. Дверь вынес (дядя Петя сказал другое слово) напрочь, потом так – я оборону держу, прикладом да стволом отмахиваюсь, а остальные наших вытаскивают. Они уже там от дыма задыхаться стали.

А тут пожарная машина подъехала. А пожарники, вместо того, чтобы чем-то одним заняться – либо из шланга по толпе струю дать, либо контору тушить, вначале по толпе струю дали, а потом на пожар брандспойт перевели.

А толпа еще пуще озверела! Рукав пожарный разрезали, пожарку прямо на месте перевернули колесами вверх, пожарных бить принялись.

Зато нам немножко времени дали, чтобы всех вытащить. И вовремя, потому что как вытащили, то крыша обвалилась.

Вытащить-то мы вытащили, а дальше-то что? Толпа нас окружила, а у них палки в руках, камни. Я-то с одним автоматом долго не продержусь – сомнут.

Но тут слышим голос в рупор: «Граждане хулиганы! Приказываю вам немедленно разойтись, а иначе я прикажу открыть огонь! Считаю до трех!» И голос такой, правильный. Услышишь, поймешь, что скомандует без зазрения совести.

Ох, это курсантов из пехотного училища по тревоге подняли, а с ними роту солдат. Вот, они-то нас и спасли. А потом и остальной народ из наших, кого по тревоге подняли, к парку прибыл.

А голос: «Раз. Два. Три».

У военных-то все просто. На команду не отреагировали, для начала залп в воздух дали. А автоматные очереди, они задуматься заставляют. Толпа разбегаться начала, мы ловили, кого можно. Человек тридцать поймали, остальные разбежались.

Постового раненого нашли в парке. Его кирпичом по голове ударили, но жив остался. А вот дружинника – Колю Морозова, того насмерть убили. Ножом в сердце. Хороший мальчишка был, девятнадцать лет всего. Техникум закончил, осенью в армию собирался.

Коля тоже драку пытался разнимать, да вот, незадача…

Из Вологды, в четыре утра – аж на самолете начальство областное прибыло. И начальник УВД, и прочие, даже второй секретарь обкома партии, а с ними усиленная оперативная группа. Потом еще сутки разборки шли, по адресам ездили, собирали. Всего человек двести задержали. В КПЗ места не было, пришлось, по разрешению прокурора, задержанных в СИЗО помещать. Трудились, сортировали, отбирали самых явных нарушителей. В суд отправили человек тридцать – тех, по кому точно было доказано – жег там, или дружинников с милиционерами бил. Кому год дали, а кому семь. Того, кто начальника городского отдела по голове поленом ударил – ему пять лет влепили. Правда, самого Лейкина по результатам служебного расследования с должности сняли. Куда-то на Дальний Восток перевели, а куда именно – не знаю.

– Нашли того, кто дружинника убил? – перебил дядю Петю Саня Барыкин.

– Нашли, как не найти? Да его и искать-то не надо было – все видели, фамилия известна. Некий гражданин Веселов, по имени Алексей, а отчество я запамятовал.

– И что ему? Вышка?

– Какая вышка? Он несовершеннолетний был, десять лет дали. Видел не так давно – на заводе работает, жена есть, двое детей.

– Петр Васильевич, а из-за чего драка-то произошла? – спросил и я.

– Так тут все просто. На танцах наши плясали, а там еще хохлы были, которые с Украины на заработки приехали. Все пьяные, кто-то что-то сказал, кто-то кого-то ударил – а там и понеслось. А когда с двух сторон полыхает, тут надо сразу вламываться, толпу рассекать на группочки, а уже потом успокаивать. А кто рассекать станет, если людей нет?

Дядя Петя сейчас предвосхитил работу ОМОН, которая, вламываясь в толпу, как раз и занимается тем, что разбивает ее на мелкие группы, потом группы на отдельных людей, лишает общего руководства и гасит очаги сопротивления.

– Так поделом, что Лейкина с должности сняли? – спросил я, поглядывая на дядю Петю.

Тот вначале дипломатично пожал плечами – мол, не дело участковых оценку действиям начальства делать, но потом сказал:

– Вот, Леша, сам посуди – можно было предугадать, что на день молодежи в парке на танцы толпа соберется? Можно. А то, что половина пьяными припрутся, даже и угадывать не надо. Козе понятно, что у нас трезвыми на танцы не ходят. Тогда вопрос – отчего все на самотек пустили? Что, сложно было не пятерых сотрудников послать, а двадцать, а то и тридцать? В парке культуры три входа, на каждом входе поставить усиленные посты – проверять, чтобы пьяные не зашли, и водку с собой не тащили. Но если милиционеров пятеро, где им весь парк перекрыть? На входе одного отвлекут – а двое уже прошли, бутылки пронесли. Пять милиционеров – участковый да четверо постовых, восемь дружинников, а в парке под тысячу человек было! Чья недоработка? Конечно, труса не праздновал, но мало этого, чтобы начальником стать.

А Лейкин, когда о драке узнал, что должен был сделать? Не мчаться в парк, словно в сортир при поносе, – мол, погоны увидят, сами собой разойдутся, а сразу же объявить тревогу, собрать, кого можно – а нас и было-то в те годы человек пятьдесят, а потом уже в парк идти.

А тут уже сразу все наперекосяк. Милиционеры все по парку разбрелись – вроде, рассредоточены. А когда драка началась, они с разных сторон бежали, что они могут? А дружинников, если в толпе, у них и повязки не видно. Надо было сразу человек двадцать мильтонов выставить, чтобы по парку не поодиночке ходили, а группами. Чтобы группы по три, по пять человек. И чтобы не на месте стояли, а перемещались. Тут группа постояла минут пять-десять, в сторону отошла, там постояла. Тогда бы казалось, что милиционеров не двадцать, а человек сто. Так, чтобы народ видел – милиции много, бузотерить не стоит.

А коли драка началась, так тут уже и те, кто и драться-то не хотел, в драку влезут. Толпа – страшная штука, я вам скажу. Нормальный человек, попав в толпу такое творит, что сам потом руками разводит – мол, не знаю, как оно вышло?

Вот про толпу я немного знал. В девяностые, в стране случалось всякое. Правда, в нашем городе до массовых беспорядков дело не дошло. Митинги бывали, забастовки, возложения венков из колючей проволоки, шествия к мэрии. Но ни разу не приходилось ОМОН использовать, чтобы народ разгонять. Тьфу-тьфу…

Глава седьмая
Прием по личным вопросам

С утра сходил на почту. Давно собирался отправить родителям (рука не повернется написать – «старикам») деньги, рублей двадцать. Родители из-за этого меня постоянно ругают, ворчат – мол, мы каждый зарабатываем побольше, нежели какой-то участковый, а еще и перед людьми позоришь, словно у Воронцовых денег нет. Подозреваю, что эти деньги матушка «втихаря» складывает на сберкнижку, на мое имя. Но помимо моей «двадцатки» матушка добавляет еще от своих с отцом получек – то десять рублей, а то и пятнадцать, а если премию получат от колхоза, то и все сорок. Типа – вот, соберется Лешенька жениться, деньги как найденные будут. Парень, пусть он и взрослый, сам зарабатывает, но денег на свадьбу дать – святое дело.

Впрочем, чего это я несу – «подозреваю»? Я точно знаю, что так оно и есть, потому что в той жизни родители накопили на мою свадьбу семьсот рублей. И на костюм хватило на свадебный (я его потом пять лет по праздникам надевал), и на кольца, и на все прочее.

Взял бланк, потом с грехом пополам заполнил его. Почему с грехом? Да потому что на нашей почте и в сберкассе положено заполнять документы исключительно перьевыми ручками. Вон, и ручка имеется, и чернильница стоит, а поди, попробуй, заполни бланк, чтобы без клякс. А ведь умел когда-то пользоваться чернильными ручками! Отвык.

Но все-таки, загубив два бланка, отправил домой двадцатку, а потом, с чувством исполненного долга, отправился на оперативку. Ничего интересного, и бумаг мне на сей раз дали немного – излажу в два счета. Значит, можно отправляться на опорный пункт.

Сегодня у меня «день приема по личным вопросам». Если реально – у меня прием каждый рабочий день, но это в том случае, если я не на выходном, или не бегаю по своему участку. Если гражданин (гражданка) пришли в неурочный час, а я на месте, то никуда не денусь, приму. Но официальные дни приема прописаны на фанерке, что прибита у входа в «опорник» трудами моих предшественник, а на ней, по трафарету прописано «Прием граждан: вторник, среда, пятница с 16 до 20 часов». До шестнадцати часов имеется еще двадцать минут, надо кое-что сделать.

Александр Яковлевич хитренько посмотрел на меня, потом поправил очки. Не удержавшись, спросил:

– Девчонка-то хорошая?

– Какая девчонка? – вытаращился я.

Взгляд моего председателя опорного пункта стал еще хитрее.

– Да вот, товарищ младший лейтенант, доложили мне верные люди – дескать, видели вас на днях с молоденькой девушкой. Миленькая, высокая, симпатичная. Понимаю, что совать нос в чужую личную жизнь неприлично, но старики-то народ любопытный, сами знаете. Вот и суем нос туда, куда не надо.

Ну вот, а говорят, что Череповец большой город – аж двести пятьдесят тысяч жителей. Но на самом-то деле это сплошная деревня. Прошелся участковый под ручку с девушкой – все уже знают. И, мало того, что знают, так уже и других ставят в известность.

А мне нынче не до девушек, потому что я занят чрезвычайно важным делом – делал выборку из нашей картотеки, выписывая для себя алкоголиков и тунеядцев, а еще поднадзорных, имеющих два нарушения.

Председатель опорного пункта очень деятельно мне помогал – вон уже стопочка карточек приготовлена, а заодно и вопросы, не относящиеся к службе, задавал. Ладно, отвечу, как есть.

– Девчонка хорошая, только молоденькая еще – в педучилище учится, – доложил я Котикову. – Ей семнадцать только в октябре стукнет.

– Так подрастет еще, дай срок, – утешил меня председатель.

Больше Александр Яковлевич вопросов не задавал. Не спрашивал – когда свадьба, планируем ли завести детей, сколько, и где станем жить? Для него, как я понял, было главным, чтобы у его инспектора было все, как у людей. А куда годится, чтобы у молодого парня не было девушки? Непорядок.

Котиков вообще очень переживает за меня. Дескать – Алексей-то и телевизор не смотрит, и книжек не читает, даже журналы листает редко. Весь в работе! Молодой парень должен по девушкам бегать. Вон, как он до финской войны.

Не объяснишь же старику, что после «Филипса» в полстены на чёрно-белый «Рекорд-6» и смотреть-то не хочется, да и нечего там смотреть. Фильмы я уже все видел, а новинки книжные читаны-перечитаны. И на девушек смотрю так, словно вижу перед собой не то дочку, а не то внучку. Так что, кроме работы-то мне и заняться нечем. Собирался английский язык учить, но до библиотеки так до сих пор и не дошел. Да и сложно учить иностранный язык самостоятельно. Кто произношение будет ставить?

Так что, ответил о девушке и ответил. Но авось, теперь старик (да, почему старик-то? Котиков же младше меня!) успокоится.

А на часах как раз шестнадцать часов, а в кабинет явился первый посетитель.

– Здравствуйте, товарищ милиционер. Я к вам по важному делу.

У-у! Ко мне нынче явилась Маргарита Спиридоновка Кувайкина. Бабушка, о которых говорят – «божий одуванчик», но такие цветочки еще всех молодых переживут.

Недавно же занимался ее делом – кражей придверного коврика, совсем еще нового, и пяти лет не прослужившего. И не откажешь из-за малозначительности ущерба. И ведь мне пришлось провести грандиозную работу по заявлению: брать у нее объяснение, опрашивать соседей, идти в домоуправление, чтобы уточнить график работы уборщицы, которая убирает лестницы (сами площадки моют жильцы), а уже потом писать «отказник». Мол – отсутствует состав преступления, такой, как умысел, потому что коврик, из-за его ветхости, был принят уборщицей за мусор и выброшен.

А ведь что обидно – потерял на «деле века» полдня, а еще пришлось отлавливать уборщицу, потому что ее носило невесть где. Да еще и напугал пожилую женщину, потому что не каждый день из-за ковриков приходит милиционер.

И чем она меня сегодня порадует? Может, фикус упал с подоконника, а виноваты соседи, делающие ремонт?

– Присаживайтесь, Маргарита Спиридоновна, – улыбнулся я во все свои тридцать четыре зуба, демонстрируя благожелательность и радушие.

Усевшись, старушка посмотрела на меня, шмыгнула носом и вытащила платок.

– Так я вас слушаю, что случилось? – еще более благожелательно спросил я, мечтая, чтобы старушенция побыстрее ушла.

Куда там! Гражданка Кувайкина, расположившись поудобнее, принялась вещать о том, что ее соседи не только плохие, но еще и ворюги, каких свет не видывал.

– А что конкретно они украли? – спросил я, думая, что у бабки снова исчез коврик. Наверное, этот коврик поновее? Ан, нет, все оказалось хуже.

– Белье они у меня украли, – строго сказала старушка. – Простынь, наволочку и пододеяльник. Я их только-только выстирала, сушить повесила, а тут глянь – и нет ничего.

Что ж, кража постельного белья – это уже серьезнее, чем коврик. Сейчас приму заявление, возьму объяснение. А раскрывать мне придется.

Пододвинув бабуле лист бумаги и авторучку, сказал:

– Пишите. Начальнику отделения милиции майору милиции Семенову от гражданки…

– Да я знаю, как писать, – отмахнулась бабуля. И впрямь, она уже столько заявлений накатала, что форму знает не хуже меня.

Подождав, пока Маргарита Спиридоновна не напишет «шапку» и не напишет слово «заявление», сказал:

– Прошу принять меры к неустановленным лицам, которые… А в какой день кража произошла?

– Так сегодня с утра и произошла, – сказала бабуля. – И лица установленные. Соседи мои сверху – Васька с Нюськой, пропойцы.

О, бабуля и злоумышленников знает. Уже хорошо.

– Значит, пишите, откуда соседи украли белье? Вы что, во дворе белье сушите? Или они его из квартиры украли?

Из квартиры – более тяжкий состав преступления, а со двора – немного иное.

– Так они с балкона украли. Кошку привязали на веревке, она мое белье и цапнула.

Нифигасе! Кошка ворует белье по наводке хозяина? С балкона? Не слыхивал про таких кошек. Сомневаюсь, что даже Куклачеву удастся котейку так выдрессировать, чтобы она принялась совершать противоправные деяния. Что-то тут не так. Стоп, с какого балкона?

– Маргарита Спиридоновна, а вы на каком этаже живете?

– На первом.

– Так у вас же балкона нет?

Гражданка Кувайкина задумалась.

– Хм… А ведь и впрямь, нет у меня балкона. Тогда откуда же они белье украли?

– А может, вам для начала уточнить – украдено ваше белье или нет? – предложил я. – Как уточните, так вы ко мне и придете.

Бабуля не стала спорить. Встала со стула, попрощалась и ушла.

Вот здесь, скорее всего, случай не милицейский, а медицинский. Но бабуля безвредная, соседи на нее не жаловалась, несмотря на то, что сама-то бабка пишет заявления, в которых обвиняет живущих рядом в разных грехах. Живет в квартире не одна, с дочкой. Надо будет поговорить с дочерью – все ли в порядке с мамой? Сам я не врач, чтобы выводы делать. Но если дочери ее мать не мешает жить – так пусть себе.

После разговора с Кувайкиной я успел попить чайку с Александром Яковлевичем, поговорить с ним о перспективах наших биатлонистов на грядущем чемпионате мира. Поговорил – сильно сказано, потому что я о биатлонистах не говорил, а только поддакивал, зато Котиков убежден, что я разбираюсь в этом зимнем виде спорта не хуже его.

– А можно на прием к участковому?

На опорном появился парнишка, лет четырнадцати. Щупловатый, слегка взъерошенный, одет в спортивные штаны и майку. На физиономии царапины, локоть сбит, на коленках дырки.

– Подрался с кем? – поинтересовался я, прикидывая, что если ссора была с ровесниками, то придется ждать «детского» инспектора, а если со взрослыми, так самому и идти.

– Не-а, мы в футбол с парнями играли.

Если в футбол, тогда ладно, это и хорошо. Парень при деле.

– А тебе участковый нужен, или инспектор детской комнаты? – поинтересовался я. Может, какой подшефный Веры Ивановны?

– А зачем мне инспекторша? Я о работе в милиции хотел поговорить.

– Чай будешь пить? – спросил Котиков, косясь на вазочку с сушками – осталось ли? Но мальчишка от чая отказался:

– Не-а, я быстренько, и домой побегу. А не то мамку голову открутит.

– Так ты в милицию хочешь пойти? – спросил я.

– Ага. Хочу узнать – со скольки лет берут, и какие условия?

Ишь ты, условия ему. Но ответил, раз спрашивает:

– Берут с восемнадцати, только парням сначала нужно в армии отслужить, поэтому получается, что с двадцати. А условия простые – зарплату платят, форму выдают.

– А форма красивая, – кивнул парень, поглядев на меня.

– Ты сам-то, кто будешь?

– А я Коля Зверев, – отозвался парень. – А футбольная команда у вас имеется?

– Как же без нее? – возмутился Александр Яковлевич. – Динамо-Череповец, неужели не слышал?

– Слышал, только Динамо-Череповец хреново играет. Третий раз вологодскому Динаме проигрывает.

Котиков, патриот местного спорта аж затрясся от возмущения, а я, слегка посмеиваясь, сказал:

– Коля, давай так с тобой договоримся. Как только подрастешь, в армии отслужишь, в милицию придешь, вот тогда наша команда всех в пух и прах разнесет. Договорились?

Я протянул парню руку, которую он пожал. Хмыкнув: «Договорились», Коля ушел.

– Вот ведь, приходят, всякие сопляки, начинают футболистов наших хулить. Попробовали бы сами!

Я улыбнулся про себя, потому что узнал Колю Зверева. Именно из-за любви парня к футболу. А ведь придет парень в милицию после армии, футбольную команду возглавит, а потом почти десять лет будет в ней играть, выводя наше «Динамо» в число лучших не только в области, но и на Северо-Западе. А еще Николай будет служить в патрульно-постовой службе милиции. Начнет с рядового милиционера, а закончит заместителем командира батальона. Только это будет позже. Но с футболом Николай будет дружить. Более того – выйдя на пенсию примется возрождать дворовый футбол.

А Александр Яковлевич, смотрю, аккуратно заносит в свой журнал фамилию и имя Николая. Может, вставит его в отчет как мероприятие, по «привлечению молодежи на службу в органы внутренних дел»?

Минут через десять после ухода Николая пришла еще не старая женщина – Людмила Сергеевна. У ней вопрос очень простой – как отправить любимого сыночка на излечение? Пьет, зараза, а с работы опять уволили. Вон, он полгода отсутствовал, пребывая в ЛТП, как хорошо было!

Быстренько беру у женщины заявление, помечаю себе – что тут дело перспективное, можно будет работать. Не прямо сейчас, чуть-чуть погодя, а в ЛТП мы пьющего сынка закатам. Думаю, что на этот раз судья влепит не полгода, а год, а то и два. Надо только парня по картотеке медвытрезвителя проверить, посмотреть – что там с наркологической экспертизой? Не помню – имеется ли какой-то срок действия? Или заключение бессрочное?

Уже заметил, что к участковому чаще всего приходят женщины. И сегодня, за исключением юного футболиста, идут заявительницы.

Я уже понадеялся, что больше никого не будет, ан, нет. Есть заявитель, и это опять женщина.

Молодая – лет двадцать семь, миловидная. Я ее не знаю, стало быть, ни она сама, ни ее семья ни в чем противозаконном не замечены.

– Здравствуйте. Мне очень нужно проконсультироваться с сотрудником милиции, – сказала женщина.

– Присаживайтесь, – показал я на стул для посетителей. – Я участковый инспектор, фамилия Воронцов, зовут Алексеем Николаевичем. Вы же с моего участка?

– С вашего, – кивнул женщина. Потом поинтересовалась: – Простите, а постарше никого нет?

Я немного обиделся – ишь, возраст ее мой не устраивает, потом сказал:

– Есть председатель Совета общественности, но он сотрудником милиции не является. Впрочем, – оживился я, – если вы так настаиваете, то можно проконсультироваться и с ним.

– Нет, мне нужен сотрудник милиции, который мне скажет – как действовать дальше.