Текст книги "Ночной патруль"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Да, – Ирина кинула в урну окурок, – я им в тот вечер так позавидовала. Уж очень они хорошо ворковали, как два голубка. И все глаза в глаза, эта, сивая, все что-то плакала, но хорошо так, не от горя. Вот, я еще тогда подумала, какая у них хорошая любовь. Есть, значит, на свете счастье. Выходит, что сглазила.

– Может и так, – согласился Сергей, – кто знает. Ты не видела, случайно, никто их тут не пас? Может, кто-то из шпаны обратил особое внимание?

Ирина отрицательно покачала головой.

– Ничего такого не заметила. Тут за вечер да ночь столько народу перебывает. И малолетки, и проститутки, и малолетние проститутки, бандиты, и менты. Как в калейдоскопе, видишь одни руки да спины.

– Ну, хорошо, если что, где тебя найти?

– Сорокина пять, квартира десять.

– Ладно, всего хорошего тебе.

Денисов ушел, и к Ирине тут же подскочила любопытная Ольга.

– Слушай, и о чем вы с ним говорили?

– Да, о разном. Мать он мою хорошо знает, учился у ней.

– А, а я думала что-то по делу. Ты вспомнила что-нибудь?

– Нет, и тебе не советую. Потом по следствиям и судам затаскают.

К бару подошла веселая компания из трех дембелей, второй месяц обмывающих свою гражданскую вольницу. Один из них окликнул Ольгу.

– Эй, кареглазая, налей-ка нам пивка для рывка.

Глава 7

В это же самое время Иван Михайлович Рыжов с папочкой под мышкой привычным, быстрым, длинным шагом обходил свои владения. За четверть века, что он здесь был участковым, он знал если не всех, то, большую половину живущих в нем людей. Прежде всего, он знал, конечно, криминальный элемент: уголовников, рецидивистов, сожительниц этих уголовников, скупщиков краденого, цыган, торгующих наркотиками, и толстых бабок с рынка, торгующих из под полы паленой водкой. Затем он знал всех проживающих в его районе наиболее известных в городе людей: чиновников администрации, журналистов, врачей, музыкантов. Потом ему запоминались невольные жертвы краж и ограблений, чьи имена, адреса и лица он запоминал с автоматизмом видеомагнитофона. Остальных он просто не знал, и какой-нибудь Ваня Иванов мог всю жизнь прожить в соседнем доме, но не попадаться в поле зрения участкового, и, слава богу. При нашей жизни это наибольшее счастье.

Около магазина «Лебедь» Рыжов прищурился, и окликнул идущего чуть впереди и наискось от него мужичка.

– Сафонов, ну-ка постой!

Тот остановился. Это был невысокий, щуплого сложения мужичок, одетый в поношенную рубаху, старое трико и резиновые галоши на босу ногу. Его чуть раскосые глаза сейчас заплыли от многомесячной пьянки, и превратили в какого-то китайца. В руках его была бутылка с бледно-голубой жидкостью.

– Так, на денатурат уже перешел, Михаил? Молодец. Быстро ты доходишь до точки.

В свое время супруги Сафоновы произвели на свет восьмерых детей. Заниматься они этим начали еще при социализме. Тогда щедро платили за каждого ребенка, а Ольге так понравилось сидеть в послеродовом отпуске три года, что она начала рожать своих отпрысков как крольчиха. Ольга числилась во вредном цехе, так что ей, кроме денег, шел еще и стаж, позволявший уходить на пенсию в сорок пять лет. Мишка же работал на кирпичном заводе, на сортировке. По своей тяжести это место работы уступала только строителям египетских пирамид. Стоя на только что вытащенных из печи огненных вагонетках он под открытым небом, в любую погоду, разбирал кирпичи из специально сложенных кубов, на поддоны. Особенно им доставалось в жару, ибо кроме жара небесного, веяло жаром и с бетонных платформ, на которых обжигали кирпичи. Работать приходилось в кирзачах, вся остальная обувь просто не выносила подобных условий, и расклеивалась. В отличие от своего щуплого мужа эта дородная баба практически ни дня не работала. Она так подгадывала рождение очередного своего ребенка, что практически тут же после завершения послеродового отпуска, уходила сразу в декретный. Так что зарабатывать деньги приходилось Мишке. После пятого ребенка он на коленях умолял жену сделать перевязку труб, но та, несмотря на противодействие мужа, продолжала их рожать, ведь натура брала свое, и хотя бы раз в полгода, но Мишка исполнял свои супружеские обязанности. Когда у них умер шестой ребенок, девочка, Мишка на радостях ушел в запой. Потом она родила еще двоих, это уже в наше, капиталистическое время, когда жить стало трудно. Ну, а с год назад Мишка, совсем неожиданно бросил свою каторжную работу, и ушел в непрекращающийся до сих пор запой. Ольга быстренько сдала детей в приют, и исчезла из города в неизвестном направлении.

– По чем он сейчас? – спросил Рыжов, кивая на денатурат.

– Шестнадцать, – прохрипел Мишка.

– Все так же. А «паленка» – двадцать два?

– Да.

– Ясно, экономия превыше всего. И куда ты бежишь? У тебя дом же в другой стороне?

– Я к Толику.

– К какому Толику? У меня этих Толиков на участке десятков шесть.

– Арчибасову.

– А, вот ты с кем схлестнулся! Ну, пошли, мне как раз по пути.

Толик Арчибасов был колоритнейшей личностью. Простой, как песня, норильский горняк, отбарабанивший двадцать два года за полярным кругом. Однажды, году на десятом своей полярной эпопеи, ему не повезло, он попал в завал, получил двадцать шесть переломов, три недели был в коме, временно потерял зрение, но выздоровел, и продолжал работать. А потом у него начались проблемы с ногами. Сначала была адская, острая боль, такая, что он не мог ходить. Оказалось, что все дело было с одним из его изломанных позвонков. В Железногорске ему сделали операцию, но неудачно. Через пару лет правая нога начала гнить, пришлось ее отрезать по самое бедро. Затем начал гнить и вторая нога, неизбежно обрекая его на полную статичность жизни.

Жена бросила Арчибасова еще в Норильске, как только тот заболел. Так что Толик жил с престарелой матерью в небольшом, частном домике. Еще из переулка они увидели, что тетя Поля копается в огороде, и Сафонов осторожно, чтобы не звякнула щеколда, открыл калитку, и как тень проскользнул в глубь ограды. Рыжов усмехнулся, но последовал за ним так же на цыпочках.

В небольшой комнате, на диване, сидел двухметровый гигант с львиной гривой зачесанных назад волос. Широкий высокий лоб, со старым, уродливым шрамом, правильные черты лица, круглые, слегка навыкате глаза, очки, умный вид, с которым он ковырялся в будильнике. Профессор, да и только! На самом деле, Толик был прост как песня, и у него было три вида помыслов: как бы выпить, еще он любил ремонтировать часы, и смотреть по телевизору все мыслимые викторины.

– Ну, что, принес, Мишка, – спросил хозяин, не отрывая глаз от потрохов будильника. Сафонов буркнул что-то невразумительное, а участковый поздоровался во весь голос.

– Как поживаете, Анатолий Дмитриевич? – спросил он. Тот резко вкинул голову, и, обрадовано засмеялся.

– О, Иван Михайлович пожаловал! Давненько вас не было у нас.

Он отложил в сторону свой будильник, и протянул участковому свою руку, которую начитанный Рыжов каждый раз невольно по старинке называл «дланью». Такую руку в городе Рыжов видел разве что еще у Паши Зудова, так же «ребенка» немаленького роста и комплекции. Кроме гангрены Толик страдал от недостатка общения, и был рад каждому новому собеседнику.

– Присаживайтесь, господин участковый. Как поживаете?

– Да, что наши дела, по сравнению с вашими? Как дела, Дмитрич? – Рыжов кивнул в сторону единственной ноги инвалида, расположенной горизонтально, на диване, и прикрытую одеялом.

– Да, что с ней будет, не приживет уже. Мерзнет, собака. В такую жару, и мерзнет. Кровь не поступает.

Он откинул одеяло, и Рыжов с содрогание души увидел одну из самых неприятных картин в своей жизни. Стопа ноги Толика была неприятно черного цвета, сгущающегося по мере продвижения к краю организма. Вместо ногтя большого пальца вообще зияла черная дыра с какими-то лохмотьями. Кроме того, сразу резко усилился неприятный запах разлагающейся плоти. Рыжов повидал на своем веку много и убитых, и раненых, резаных, и избитых. Попадались вообще жуткие трупы, разложившиеся до потери человеческого облика. Но это зрелище было гораздо страшней, человек гнил буквально заживо.

– Ноготь вчера содрал, – сообщил инвалид. – А зачем он нужен, если уже отмер. Только мешает носки одевать. Кровища хлестала! Думал не остановлю.

Тут он заметил, что Сафонов уже открыл бутылку, и собирается налить в стакан денатурат.

– Э-э! Ты чего делаешь!? – возмутился он. – Дай сюда!

Он отобрал у Мишки бутылку, отлил половину синюшной жидкости в пустую бутылку, по ходу поясняя участковому назначение всех процедур, а так же историю их познания.

– Как у нас в начале девяностых завезли в Норильск этот импортный спирт, «Ройял»…

– Рояль? – подал голос оживившийся Мишка.

– Точно, – согласился Анатолий, – его у нас тоже все звали Роялем! Так, вот, народ начал травиться. И тогда, по Норильскому телевиденью начали показывать для нас, алкашей, просветительскую передачу. Сидят три хрена, ну, как мы сейчас с вами, и делают так.

Он, зажав горлышко одной бутылки большим пальцем, хорошо потряс ее, а потом, щелкнув зажигалкой, поднес ее к горлышку, одновременно открыв палец. Голубоватое пламя с коротким, внушительным рыком, ударило чуть ли не на целый метр.

– Эх, ты! Это ж надо! – рассмеялся Рыжов. – Красиво. Что это было?

– Так отжигаются сивушные масла. Но там, в той передаче, все было еще эффектней. Они перед этим свет выключали. И потом в темноте такой факел пламени! Затем мы заливаем полученный продукт кипяченой водой. Обязательно кипяченой! Теперь потрогай ее.

Рыжов потрогал бутылку. Она была, чуть ли не горячей.

– Вот, теперь идет окончательная реакция. Чуть постоит, и можно пить.

– Хитроумный ты мужик, Анатолий Дмитриевич, – признался Рыжов. – С квартирой то дело никак не продвигается?

Нет! Какая квартира, в дом инвалидов бы попасть, пока мать не умерла.

Получение какого либо благоустроенного жилья для инвалида принимало решающее значение. Скоро ему надо было ложиться на операцию, отрезать вторую ногу. Если с одной он еще как-то бултыхался по дому, то после этого становился совсем беспомощным.

Рыжов посмотрел на столик перед инвалидом, и спросил.

– Слушай, тебе никто в последнее время часы не приносил ремонтировать, «Роллекс», золотые.

– Приносили, а как же.

– Что, настоящие? – Рыжов даже подумал уже: "Вот удача!"

– Да, какие там настоящие! – махнул своей дланью часовщик. – Китайская паковка, одноразовое говно. Соседка нашла на даче, видать воришки потеряли, там шпенек сломался, они с ремешка и слетели.

– А, нет, а то настоящий «Роллекс», золотые, с именной, как это назывпается, все время из башки выскакивает. Ну, когда там буквами имя и фамилия владельца?

– Монограмма, – подсказал Толик, – хитрая штука.

– Да, с монограммой. Стоят они, говорят, две тысячи баксов.

– Ну! И кто же такие часы потерял? – удивился Толик.

– Да не потерял. Парня у нас тут одного убили, мужик так крутой был, бизнесмен. Все у него было фирменное, все с личной подписью.

– И ты хочешь, чтобы такие часы притащили мне? – хмыкнул инвалид. – Издеваешься что ли, Иван Михайлович? Мне все больше будильники таскают, да старые «Победы». Вон, пенсионеры со всей округи.

В самом деле, несколько будильников тикали на серванте, еще по стенам были развешены штук пять самых разных механизмов измерения времени, в том числе с кукушкой и гирями.

– Да, зачем издеваюсь, – Рыжов развел руки. – Они могли их в драке повредить, стекло, например, разбить.

– Ну, на такие часы ставят такие стекла, что по ним танки могут ездить. Эх, посмотреть бы, действительно, на такие часы! Мне даже не внешний вид, а механизм интересно посмотреть. Что же там у них такое, что они столько стоят?

– Вот, посмотри на всякий случай, – участковый достал из папки фотографию монограммы с зажигалки, – на часах была такая фигня… Да что ж я все время забываю, как она называется!

– Монограмма, – снова подсказал Толик, с интересом рассматривая снимок.

– Так что, если что, дай мне знать, – попросил участковый.

– Ладно, уговорил, – Толик обернулся к осоловевшему Сафонову. – Ну, чего ждешь, Мишка, наливай.

Тот с жадность схватился за бутылку, налил, и, первый, выпил.

– Иваныч, а ты будешь? – спросил Толик, наливая себе.

– Нет! – засмеялся участковый. – Издеваешься, что ли?

– Конечно, не все тебе надо мной издеваться. Я же знаю, что ты не пьешь, особенно на работе.

– Да, правильно понимаешь. Ты лучше, повтори свой салют, мне он уж больно понравилось.

– Счас, сделаем.

Он выпил свою долю, сморщился, заел килькой из небольшой тарелочки. И взяв в руки вторую бутылку, повторил с ней, все, что делал перед этим с ее предшественницей. Полюбовавшись голубым факелом, Рыжов засмеялся, и, махнув на прощанье рукой, вышел из дома.

– К кому же мне еще сходить насчет часов и прочего, – пробормотал он. – К Федьке Милютину, что ли?

Глава 8

В одиннадцать часов утра в третьем отделении милиции было еще приятно прохладно, словно там застоялся холод, от которого так страдали местные менты последние три зимы. Но сейчас тэны, самодельные «козлы», и плитки валялись по углам. Напала другая напасть, в отделении напрочь забилась канализация, и по коридорам жутко несло дерьмом.

– Тьфу, говнищем-то как несет! – выругался Демин, заходя в родные стены.

– Да, – согласился Колодников, – не медом пахнет.

– Нет, мало мы в переносном смысле в человеческом говне роемся, так теперь еще и обычным задушат, – продолжал возмущаться Демин. Они, невольно ускоряя шаг, проскочили в самый конец коридора, и ввалились во второй кабинет, где размещались большинство участковых. Сейчас там были двое, майор милиции Паша Зудов и молодой, месяц назад принятый на работу, участковый Николай Беляшкин. Они сидел перед монитором компьютера, на экране которого один за другим появлялись фотографические изображения каких-то не очень приятных людей.

– Ну что, Пашка, фотошоп установился? – спросил Демин, кладя руку на могучее плечо Павла. Тот, при своем почти двухметровом росте даже перед монитором был вынужден сидеть пригнувшись.

– Ну да, видишь, я уже часть наших орлов перекачал. Сейчас вот осветляю, а то качество ни к черту.

Компьютер был последним увлечением Паши Зудова. Забросив свои усовершенствованные аудиосистемы он по запчастям собрал первый компьютер, потом его модернизировал, а затем продал и купил новый, уже более мощный в кредит. Компьютер ни дня не стоял дома, тем более, что жене было не до этого, она выкармливала его крикливого «слоненка». Притащив его на работу, Павел начал методично закачивать в память компьютера всю свою немалую картотеку.

– Вот, Бочкарев Сергей, внук знаменитого нашего людоеда, – пояснил он Николаю.

– А отец его все сидит? – поинтересовался Колодников. – Не откинется, случайно, по амнистии? А то еще приедет на историческую родину, да на нашу с вами голову.

– Да нет, он много получил, лет двадцать, не меньше, – отмахнулся Демин.

– За что? – поинтересовался Зудов.

– Да тоже человека убил, солдатика какого-то. Он офицером был, где-то на Дальнем Востоке.

– А папашка его вообще человек восемь, наверное, съел, – сказал Зудов.

– Да ладно, восемь, о чем ты говоришь? Ну, соседа он зачефанил с картошечкой, это точно установили. А все остальное не доказано, – возразил Колодников.

– В самом деле, что ли? – удивился молодой участковый. – Что, так прямо взял и съел? Как это может быть?

– Нет, а куда тогда девалась его родня? – продолжал полемизировать с Колодниковым Демин. Чувствовалось, что он завелся. – Где родная сестра, где двоюродный брат, что приезжал его наставлять уму разуму. Уехал, и пропал. Вторая сестра, из Железногорска, тоже пропала. Потом еще один двоюродный брат приезжал с Дальнего Востока в гости, тоже потом ориентировку присылали. Исчез, как в воду канул.

– Нет, как это можно, прямо так взял и съел? – продолжал недоумевать Беляшкин.

– Ну да, просто взял и съел, – подтвердил Демин. – Он на чем прокололся. Толька музыку гонял громко, сосед этажом выше жене говорит: "Пойду, успокою этого козла". Ушел, и с концом. Та утром нам звонит. Мы с Рыжовым, Иван Михайловичем, поехали. Бочкарев открывать не стал, на хер нас послал, но Михалыч на это внимание не обратил, выбил дверь. И вот, начали мы шарить по квартире, диван поднимаем, а там ноги лежат. Эх и зрелище было, до сих пор мурашки по шкуре! Голова в холодильнике, руки и туловище под ванной. Мы спрашиваем его, а где внутренности? Сердце, печень, почки? Толька так себя по животу себя погладил: "С картошечкой срубал".

Николай скривился так, будто его сейчас вырвет.

– Фу, блин!

– А по виду и не скажешь, что людоед, – продолжал разошедшийся Демин. – Говорил всегда тихо, вежливо. Поваром работал, кстати.

– Да у меня он есть в картотеке, сейчас покажу, – сказал Зудов. – Где у меня буква «Б»? Я специально для истории забил эту фотку в картотеку. Вот.

Несколько минут Николай рассматривал добродушное, толстое лицо кривовского людоеда, потом поджал плечами.

– Ничего особенного.

– Вот именно, что внешне ничего особенного, – подтвердил Демин. – Книжки любил читать, музыку слушать, и голосок такой тонкий, пидарастический.

Демин кивнул головой на экран, где снова появилась фотография внука людоеда.

– А этот что сотворил?

– С Зыбиным и Серегиным изнасиловали одну девчонку, – пояснил Паша.

– Да какую там девчонку, на этой девчонке пробу ставить негде! – возмутился Колодников. – И заявление она потом забрала.

– Ну, как бы там ни было, а факт есть, – возразил Зудов. – Потом они же втроем грабанули кого-то по мелочам. Пока идут по условнику, но рано или поздно докатятся до зоны. Он живет на Псковской, вон, – он ткнул в сторону Беляшкина, – у Николая на участке.

В это время где-то в коридоре послышался шум, возбужденные, до крика, голоса.

– Что там еще такое? – недовольно нахмурился Колодников, выходя в коридор. Вслед за ним направился и Демин. В фойе перед окном дежурной части воевали трое: рослый, обширный в плечах мужик лет пятидесяти, женщина, с кондукторской сумкой на животе, и высокий, худощавый парень лет двадцати. Он очень активно рвался из рук обоих своих противников, но шофер, а Колодников сразу почему-то понял, что это именно шофер, явно обладал незаурядной силой. На пороге дежурной части стоял дежурный, капитан Фортуна, и, сунув руки в карманы брюк и подняв брови домиком, наблюдал за всем происходящим.

– Так, что тут происходит? – строго спросил Колодников.

– Вот, эта скотина, – шофер, обернувшись к нему распаренным лицом, – не платит за проезд, да еще и обзывается, хулиганит!

Колодников поморщился, но тут заговорила кондуктор.

– У нас ведь автобус платный, без льгот, а этот только сегодня за день проехал, два раза не заплатив. Подъезжаем мы к конечной, и тут снова он заходит. Мы его ссаживать, он ни в какую. До драки дело дошло.

– И что вы хотите от нас? – спросил Колодников.

– Как что?! – Возмутилась кондуктор. – Арестуйте его! Дайте пятнадцать суток.

– Да что ты говоришь?! А почему не пожизненно? – Демин выступил вперед. – Может и мне тогда сесть на пятнадцать суток? Забыла, как ты меня высадила вчера из автобуса?

– У нас нет льгот, – нервно заявила женщина, но глаза ее при этом забегали, – мы что, виноваты, что начальство нам приказало вас, милиционеров, не возить?

– Вот так, как две остановки проехать, так идите нахер, а как прижмет, так бегут к нам: «Защитите»!

Шофер и кондуктор замолкли, а Демин повернулся в сторону наглого «зайца».

– Это кто у нас тут? Куликов? Что, денег на наркоту не хватило, если за проезд уже не платишь?

– Да я не колюсь! – возмутился тот. – Это брат мой кололся, а мне это за падло. Я, лучше вмажу, чем эту херню вколю.

– Ну, ладно, – Колодников покосился в сторону кондукторши, – закроем мы его на сутки. Фортуна, отбери показания, и оформи там протокол за мелкое хулиганство.

– Да че, я там ничего не делал, это они просто взъелись на меня!.. – пробовал возмутиться тот, но Фортуна быстро затолкнул его в дежурку, заставил вывернуть карманы, и уже через пять минут парень с мощным унынием на лице сидел за решеткой обезьянника.

Демин и Колодников вернулись в кабинет, за время их отсутствия там ничего не изменилось. Павел методично заталкивал в сканер очередную фотографию, и терпеливо ждал, когда она проявится на экране.

– А почему она "Пилорама"? – спросил Беляшкин, ткнув пальцем в очередную фотографию довольно миловидной девушки.

– Где? – вмешался Демин. – А, эта! Да, точно, Нинка Половинкина, кличка «Пилорама». Одна из первых проституток в городе. Она «Петька», Зойка, – первые вышли на трассу, это еще году в девяносто первом.

– Она жива?

– А как же! Ты только не смотри, что она такая молодая, этой фотографии уже лет десять. Но минет делает – ай да ушел!

– Да, – молодой участковый с еще большим интересом посмотрел на снимок. В это время дверь отворилась, и вошел Иван Михайлович Рыжов.

– Привет, мужики! – сказал он с порога.

– О, Михалыч, а мы только тебя поминали, – обрадовался Демин. Он, в некотором роде, был учеником Рыжова.

– Чего это вы меня поминали? Опять ругали? – спросил майор, по очереди пожимая всем руки.

– Да нет, Тольку Бочкарева вспомнили, как мы его с тобой тогда его брали.

– Да, мой клиент. А ты отца его помнишь? – спросил он Демина.

– Отца, нет.

– Да, хотя, действительно, откуда! Ты тогда еще в ясли ходил. Семен Семенович, колоритная была личность! Выходил он в пять утра на улицу в одних трусах и майке, и подметал площадь перед пивной. Идет первый автобус, народ еще сонный, шофер тоже. А Семен выходит прямо перед капотом, метров за десять, руку так вперед выставит, голову вниз, останавливает его, и просит закурить. Шофер весь в поту, матерится, но что делать, дает прикурить. Долго он так дурью маялся. А потом Семен так же решил остановить электричку. Вышел на пути метрах за тридцать от локомотива, руку вперед выставил. А там тормозной путь полтора километра. Потом его долго с капота локомотива соскабливали.

– Да, веселая семейка, не людоеды, так уроды, – подвел итог Колодников.

Рыжов же сел за стол и спросил.

– Мысин мне тут характеристику на такого Сомова не оставлял?

– Сомова? – Демин нахмурился, припоминая, но потом отрицательно покачал головой. – Нет, не помню, а что он такое сделал?

– Да ничего, пока. Просто собрался в военное училище, вот и затребовали характеристику с места жительства. А он в нашем районе только неделю живет. А раньше жил в том районе, у Андрюшки, по Киевской.

Демин поискал в столе, поднял стекло и пересмотрел все бумаги под ним.

– Да нету ничего, может, у дежурного оставил?

Демин первый поднялся из-за стола, за ним отправился и Рыжов.

– Слушай, Володь, Мысин для Михалыча никаких документов не оставлял? – спросил Демин у развалившегося на диване Фортуны. Тот оторвался от мутного экрана старенького, еще времен социализма, телевизора, скривил недоумевающую мину, потом замотал головой.

– Не в курсе. Посмотрите, может там, что в бумагах есть?

– Ну, посмотри сам, ты сегодня тут хозяин.

Они перерыли все журналы, все другие неминуемо накапливающиеся бумаги, но ничего похожего на нужную характеристику не нашли.

– Нет ничего, Михалыч, – обратился к участковому Фортуна. Но тот был занят совсем другим. Он вертел в руках коричневое, кожаное портмоне. Это было очень популярное в народе изделие кожгалантереи, после процесса поглощения денег переламывающееся пополам, и потом легко помещающееся в задний карман брюк.

– Это чье такое? – спросил он у «хозяев» дежурки.

– Да вон, орел, сидит, – Фортуна оторвался от мутного экрана социалистического телевизора, и кивнул головой в сторону обезьянника, – по хулиганке проходит.

– Интересно, – лицо Рыжова озарила странная улыбка, слегка перекошенная, но одновременно удивительно счастливая. – Ну-ка, Володь, принеси мне папку из кабинета, а то тут без очков хрен что поймешь.

Фортуна не очень быстро, но сходил в кабинет участковых и принес папку Рыжова. За ним пришел и Колодников, начал звонить кому-то по телефону. Михалыч не торопясь, достал очки, включил настольную лампу, и долго рассматривал тиснение на кожаном боку портмоне. Потом он достал из папки фотографию, и попросил присутствующих.

– Ну-ка, гляньте. Сычев мне пару снимков сделал, сказал, что так я просто это не запомню, с моим маразмом. Мне это кажется, или, это, в самом деле, одно и тоже.

Фортуна и Демин с интересом уставились на кошелек, потом на фотографию.

– Это что еще за буквы? – спросил Демин.

– Это с зажигалки Серова, сына Игоря Владимировича, – пояснил Рыжов.

– Это, которого сегодня хоронят? – поинтересовался Фортуна.

– Ну да. У него все вещи были помечены этими буквами. Как это называется то мо, мо…

– Монограмма? – подсказал Фортуна.

– Ну да! Забываю все. Похоже?

– Один к одному, – согласился Демин.

– Он что, такой крутой мэн был, что у него везде эти монограммы были? – удивился Колодников, рассматривая фотографии.

– Ну да, какой-то там миллионер, да с большими понтами, – подтвердил Рыжов. – Зажигалка и то была позолоченная, с такой же фигней на боку.

Первым вывод сделал Колодников.

– Выходит, наш Куличок в этом деле поучаствовал.

– Ну, раз вы у него отняли, значит так, – согласился Рыжов, стараясь через стекло дежурки рассмотреть лицо сидящего напротив в обезьяннике человека.

– А кто это дело ведет? – спросил Фортуна.

– Юрка Астафьев.

– Юрка?! А чего не прокуратура? – удивился Колодников.

– А они с покойным были хорошие друзья, – пояснил Рыжов, – в одном классе учились, вот Игорь Владимирович и попросил, чтобы тот занялся этим делом.

В прокуратуре еще неизвестно кому оно достанется, а Юрка то точно убийц найдет, он парень дошлый по части извилин. Значит, этот вот с этим портмоне был? – кивнул Рыжов в сторону Кулича.

– Он самый, – подтвердил Фортуна. – Вон, он и акт подписал, что это его кошелек.

– Короче, надо Кулича брать за жопу, – сделал вывод Демин.

– Да, – согласился Андрей, – звони Юрке, пусть подъезжает.

– Хрен ты его сейчас найдешь, он на похоронах, – Рыжов взглянул на часы, – вот, час дня. Как раз сейчас должны Серова выносить.

– А что нам его ждать? Давайте сами сейчас его возьмем да и расколем, – предложил Демин. – Я этого Кулича прошлый раз брал, он тогда с Хорьком у одной бабушки со Степной телевизор вынесли. Нож при этом к горлу приставили.

– И что им дали за это? – спросил Фортуна.

– Ну, Хорек сел, у него уже судимость была. А этот козел проскочил, Ветрова пожалела его, условно два дала.

– Ты в группе? – спросил Колодников Рыжова.

– Да, я, Серега Денисов и Сычев.

– Ну и все! – обрадовался Демин. – Давай его к нам в кабинет, сейчас все вместе и навалимся и расколем.

Когда через пару минут Фортуна ввел Кулича в кабинет, тот сразу почувствовал себя очень неуютно. Пять пар глаз смотрели на него совершенно по-разному, при этом только в глазах самого молодого, Николая Беляшкина, было чистое любопытство. Все остальные рассматривали парня очень неодобрительно, но больше всего Витьке не понравились прищуренные глаза его старого знакомого, тезки, Виктора Демина.

– Садись, не стой, – велел он.

Куликов сел на стул напротив Демина, покосился в сторону сидящих сбоку на старом диване Колодникова и Рыжова, потом глянул на колдующих на столе у окна с компьютером здорового мента и еще кого-то молодого парня. Ничего хорошего от этого разговора он не ожидал, но, сильно и не беспокоился. По его мнению, он сейчас был как никогда чист.

– Ну, что, Куликов, как поживаешь? – по праву давнего знакомого спросил Демин.

– Да ничего, хорошо, – скромно ответил тот, стыдливо пряча руки между коленок.

– Где работаешь?

– У Армена, сторожем на складе. Месяц уже.

Среди участковых пробежал смешок.

– И что, часто Армена за этот месяц грабили?

– Да ни разу.

– С ума сойти! – восхитился Демин. Он сейчас играл первую скрипку, сидя напротив Куликова, остальные располагались кто где, Паши все возился с фотографиями, лишь изредка поглядывая на всех присутствующих. – И как Армен тебя только взял.

– Да мать моя у него бухгалтером работает, давно уже, лет пять.

– Значит и мать скоро работы лишится. А у ней, мне помнится, – Демин прищурился, напрягаясь, – ноги больные. Верикозное расширение вен.

– Чего это? – удивился Витька. – Почему это она должна работы лишиться?

– Ну, как почему, разве тебе не понятно? Все равно ты рано или поздно наведешь своих дружков на эти склады Армена. Потом мы их найдем, они сдадут тебя, и Армен, когда узнает, кто его нагрел на такую жопу, выгонит ее.

– Чего это! – попробовал возмутиться Витька, хотя, его на самом деле, так же посещали такие грешные мысли.

– Того это! Знаем мы вашего брата. Сам не догадаешься, так дружки помогут, – высказался Рыжов.

– С кем сейчас мутишься то? – поинтересовался Демин. – Хорька посадили, Валеру Котова тоже.

– Да ни с кем я сейчас, мне не до этого, я работаю.

– Да видим мы, как ты работаешь, – усмехнулся Колодников.

– День сторожем, две ночь вором.

– Ты скажи, почему ведешь себя так борзо? – спросил Рыжов.

Витька его не понял.

– А че, они сами виноваты, эти автобусники. У меня проездной, а они по нему не возят, только за деньги.

– А что у тебя, денег что ли, нет? Твой кошелек? – он кивнул на портмоне Кулича.

– Мой, – почти гордо заявил тот. Среди милиционеров прошелестел одобрительный смешок, все заулыбались, но Кулич не понял, к чему относится этот смех.

– Дорогой, что-то, больно, – заметил Рыжов, прекрасно понявший, куда ведет разговор Демин. – Поди украл у кого-нибудь.

– Да зачем, я его на прошлой неделе купил, в магазине, за двести рублей, – возмутился Витька.

– На какие это деньги? – Усмехнулся Демин.

– С первой зарплаты.

– Он туда будет складывать заработанные честным трудом сторожа миллионы, – поддел Витьку Колодников.

– Вот, счас посмотрим, сколько он заработал, – Демин взял в руки бумажник, открыл его, высыпал на стол все деньги, и терпеливо, все до последней копейки, пересчитал. – Сто пять рублей сорок пять копеек. И ты не хотел пожертвовать пяти рублей за проезд. Как тебе не стыдно? Сядешь ты скоро, я чувствую.

– Да за что, за эти пять рублей!? – возмутился Витька.

– Да нет, мы ни про это говорим, – усмехнулся Демин. – У тебя условный то еще висит?

– Ну.

– Что ну? Когда тебя судили?

– Прошлым летом, в августе.

– Сколько дали, два?

– Ну.

– Ну, вот, все сходится. Значит, сядешь точно.

– За что?! – возмутился Кулик.

– За то, что пять рублей не заплатил?

– Да нет, не за это. Твои вещи? – Демин кивнул на кучку того, что извлекли из карманов Витьки. Тот немного насторожился.

– Ну.

– Хрен гну! Твои или нет?

– Ну, мои.

– Вот ты и попался. Протокол изъятия оформлен, теперь ты сам это еще дважды подтвердил.

Демин взял в руки портмоне, ссыпал обратно туда деньги, и с издевкой помотал им перед глазами Витьки.