Текст книги ""В алмазную пыль...""

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

20. КРУГАМИ

Ещё три дня прошли для них в странном, полубредовом состоянии. Накопившаяся усталость и физическая и моральная заставила Шалимова почувствовать себя каким-то роботом, запрограммированным делать одну и туже нудную работу. Машинально он брёл за майором, уже не пытаясь пробовать разбираться в следах, да и вообще, проявлять хоть какую то инициативу. По-прежнему было холодно, и ночной отдых было трудно назвать сном. Добрая порция крепкого чая взбадривала Михаила, но уже часа через два подступало отупение, и у вечернего привального костра он проваливался в сон, неизбежно просыпаясь через каждые десять минут от холода для того, чтобы перевернуться к теплу замёрзшей частью тела.

Всё это время Михаил поражался силе воли своего спутника. После контузии тот стал ещё более молчалив, и как ему бывало плохо Шалимов догадывался лишь по тому, как на привалах Семён просто падал на землю и, с выражением муки на лице, лежал, обхватив голову руками.

Ещё в тот же день, после столь неудачного взрыва, журналист сказал майору: – Семён, может, бросим всё это грязное дело, а? Давай выбираться к людям, оповестим погранзаставы, милицию. Никуда они не денутся.

Бабич болезненно поморщился, потом тихо ответил.

– Нет, Мишка. Мне обратного пути уже нету. Я ведь всё это делаю самовольно. Ни кто не знает, что я иду за ними следом. Либо я приведу его на поводке с алмазами, либо меня из органов пнут к чёртовой матери. А то ещё и посадят.

– Так ты что же, ничего не сообщил своим? – поразился журналист.

Бабич с усмешкой только прикрыл глаза.

– Почему? Ну, объясни? – снова спросил Шалимов.

– А ты не понимаешь? За то, что мы просмотрели у себя под боком такую банду и меня и Федюню взгреют по первое число. Доили бы они потихоньку своих киоскёров и Долгушу – и ладно. Но алмазы, алмазы нам не простят.

Теперь Шалимову многое стало ясно в поведении его товарища. Журналист давно, ещё из первого разговора в милиции понял, что карьера для майора значила очень много. До этого Михаилу была непонятна неистовость, с которой Бабич преследовал своих врагов.

Но и у тех, похоже, силы были на исходе. Со слов майора Шалимов понял, что Лалёк и его напарник уже второй день бесцельно кружат по тайге, словно забыв конечную цель своего пути. Во многом этому способствовала сама природа. Два последних дня словно серое покрывало затянуло всё небо, надёжно спрятав солнце, и без компаса было трудно понять в этой бескрайней тайге, где север, а где юг. Бабич ориентировался по косвенным признакам: цвету коры у деревьев, более тёмной на северной стороне, мху у подножья, да и сами ветви кедрача и елей больше тянулись к солнцу.

Остановившись на одном из привалов, Семён долго разглядывал пейзаж, потом сплюнул с досады.

– Крутятся на месте как блохастая собака. Мы здесь два дня назад уже были! Вон та скала, останец, ты её ещё стариком обозвал, – он ткнул пальцем в приземистый останец, действительно напоминающий угрюмое лицо старого деда, – а вон тот обломанный кедрач.

Шалимов обернулся в другую сторону и убедился, что и это огромное, расщеплённое молнией дерево он, и в самом деле уже видел.

Кроме того Бабич предполагал, что у Лалька с его низкорослым напарником кончилась провизия. В последние двое суток они не находили у оставшихся после ночёвок кострищ ни пустых банок из-под тушёнки, одни окурки. Но сегодня и Шалимов с Бабичем доели последнюю тушенку. Дневной рацион в виде двух банок был для обоих путников, с их солидными габаритами, что слону шоколадка, но хоть ненамного заглушал голод. Тщательно выскребя из банки ножом остатки мяса и жира, Михаил тяжело вздохнул и бросил жестянку в костёр.

– Нет, майор, мы так не договаривались. Кормёжка входит в стоимость путёвки.

– Чего? – переспросил Семён. Слух к нему вернулся, но не до конца. Похоже, в левом ухе у него лопнула барабанная перепонка.

– Чего-чего! Халява кончилась! – прокричал Михаил. – И так, сколько мы питались за счёт наших друзей.

Бабич засмеялся, пожалуй, что первый раз за последние дни.

– Да, кормили они нас хорошо. Уже неделю по тайге шарашимся и пока что сильно не голодали.

В этих местах можно было бы без проблем прожить охотой. Два раза они вдалеке видели маралов, не раз спугивали здоровенных капалух, ещё водивших за собой подросшее многочисленное глухариное потомство. Да и глупые рябчики без проблем отзывались на свист костяного манка майора.

Но любая охота стоила времени, а этого у них как раз и не было.

В этот же день природа преподнесла им очередной неприятный сюрприз. Тайга словно замерла, стих ветер, перестали противно кричать над головой вечные их спутницы, любопытные кедровки, а потом с неба полетели невесомые хлопья снега.

Шалимов, словно не веря глазам своим, остановился, глянул на часы.

– Двадцать девятое сентября и уже снег? – удивлённо спросил он. – Даже для Сибири рано.

– А что ты хочешь? Это же предгорье. Для этих мест это нормально.

Они двинулись дальше, а снег всё валил, погружая природу в белоснежную чистоту и безмолвие. Скоро они уже шли, по щиколотку проваливаясь в поскрипывавшую под ногами белизну. Сразу похолодало, но кое-что пошло и на пользу путникам. Вскоре они увидели ровную строчку следов своих подопечных.

– Нет худа без добра, даже этот снег, – ухмыльнулся Бабич. – Теперь они у нас как на привязи. Хрен от нас куда скроются.

Снегопад прекратился через час, превратив тайгу в декорации сказочного фильма. Несколько минут стояла первозданная тишина, сразу напомнившая Шалимову классическое "белое безмолвие", а затем налетел ветер, застонали деревья, скидывая на путников со своих веток снег.

– Хреново! – обернувшись к Шалимову крикнул Семён. – Это может быть надолго.

На их счастье ветер, покуролесив часа два, так же внезапно стих. Ещё через час ровная строчка следов привела их к подножию небольшой горной гряды.

Пятидесятиметровые скалы встали на их пути отвесной стеной, и обойти их не имелось никакой возможности. Прижатым к этой естественной преграде Лальку и его спутнику пришлось карабкаться вверх по единственной более пологой расщелине. Когда Шалимов с майором взошли на очередную сопку, два их невольных спутника уже поднялись достаточно высоко. Бабич сразу сорвал с плеча автомат, но, прикинув расстояние, поморщился.

– Эх, сейчас бы мне СВД или хотя бы АК-47!

Он всё же сделал попытку и дважды выстрелил по скале, благо с вершиной сопки она была, чуть ли не одного уровня. Смотревший на всё это в бинокль Шалимов скорректировал друга.

– Чуть левей.

Бабич выстрелил ещё дважды, затем не удержался и разразился длинной очередью, но и в этот раз пули миновали карабкающегося на последний уступ Матвея. Тот явно ускорил ход, сверху ему подал руку его подельник, и, в два рывка оказавшись на вершине, Матвей исчез из виду. Зато Лалёк выпрямился во весь рост, и символическим жестом всех стран и народов просемафорил надоедливым землякам одну вечную фразу: "Хрен вам!" После этого, опережая очередь майора, он мгновенно упал на землю.

– Выпендривается, падла! – сказал Семён, опуская автомат.

– Ты побереги патроны-то, – выговорил ему Шалимов. – А то будешь так палить, так скоро с ними придётся на кулачках схватиться.

– Да, это верно, – поморщился майор, набивая опустевший магазин. – Пошли, – скомандовал он.

Через полчаса они подошли к подножию скалистой гряды. Шалимов опасливо посматривал вверх, и не зря. Первый падающий камень он заметил в самом начале его недлинного полёта.

– Назад! – крикнул он, дёргая зазевавшегося Бабича. Они еле успели отскочить, как здоровущий булыжник размером с телячью голову приземлился в тот самом месте, где они только что находились. Шалимов не успел перевести дух, как уже майор дернул его на себя и поволок в сторону, обратно на склон сопки. И как раз вовремя. Уже целый камнепад начал засыпать подножие скалы.

– Уходим, – скомандовал Семён, и лишь удалившись на безопасное расстояние, перевёл дух. – Ладно, всё равно надо на ночлег вставать.

– Нам что теперь, совсем туда не подняться?

– Ну, еще чего! Уйдут как миленькие, никуда не денутся, ночью на этих скалах не выживешь. Замерзнешь. Давай разводить костер.

21. ТИГРЫ СКАЛ

Он оказался прав. Когда на следующее утро они снова подошли к скале, их приветствовал только заунывно посвистывавший в камнях ветер.

– Ушли? – спросил опасливо разглядывающий вершину Шалимов. – Не навернут они нас камнем по башке?

– Ушли. Что они, дураки там сидеть всю ночь.

– А нам что теперь делать? Туда?

– Да, придётся подниматься здесь, – кивнул Бабич на всё ту же расщелину, – больно долго обходить все эти скалы. Так день придется затратить, а потом мы их хрен найдем и фиг догоним.

Первые тридцать метров они преодолели играючи. И склон был более или менее пологий, и шли они ещё с азартом. Но затем пошла почти отвесная скала, именно по ней карабкался Матвей под пулями майора. Первый шёл Бабич. Внимательно рассмотрев путь, по которому ему предстояло пройти, тот задумчиво произнёс: – Всегда знал, что эти двое козлы, но не знал, что к тому же ещё и горные.

Через десять минут им было уже не до смеха. Шалимов всем организмом чувствовал разверзшуюся под его ногами бездну, крупные мурашки, пробежав по спине, двумя потоками уходили к немеющим пяткам.

"Господи, что ж мы попёрлись в эти долбанные горы, нет чтобы обойти!? Всё этот мент поганый – долго, долго! Навернёшься тут со всеми потрохами, пока долетишь до земли сто раз обделаешься и сдохнешь от страха ещё в полёте".

Но майор упрямо карабкался вверх, находя опоры своим слоновьим сапожищам, и Михаил старался повторять его движения след в след. Хуже всего было то, что зверски мёрзли кисти рук. Стылый ветер пробирался сквозь одежду до самого тела, холодя обильный пот на спине журналиста.

Примерно на середине пути Бабич позволил себе передохнуть, всё так же находясь в классической позе «человека-паука».

– Мишка, как ты там? Ползёшь? – не оборачиваясь хриплым от напряжения голосом, спросил майор.

– А куда я, нахрен, денусь!.. Если б упал, ты бы это слышал. Орал бы я до самого низа, материл тебя. Теперь только вверх… Можно, правда, и вниз, но это слишком быстро, больно и неохота, – так же тяжело отдуваясь, отозвался Шалимов.

Он не грешил против истины, подняться то он мог, а вот спуститься этим же путём – никогда!

– Молодец, – похвалил его майор, – просто этот… Как его? Тигр скал что ли?

– Снежный барс, – нехотя поправил Михаил.

– Вот-вот! Именно он. Поползли дальше, мой Шер-Хан.

"Сам ты Хер-хан! Завёл, хрен знает куда!" – подумал Шалимов, но воздержался высказаться вслух. Все же он был снизу.

До вершины оставалось совсем немного, скала в этом месте пошла совсем отвесно, Семён с трудом нашёл несколько неприметных выступов и трещин что бы закрепиться. Он поднялся ещё повыше, до вершины оставалось рукой подать, но на этом, последнем участке как назло совсем уже не было ни одной трещинки. Его низкорослый предшественник, Матвей, прошёл этот участок только с помощью своего длинного друга. Майором овладело нетерпение, и он, собравшись с силами, подпрыгнул и, зацепившись за скалистый гребень начал, было, подтягиваться, но внезапно замер. Уже занявший его позицию журналист увидел, как тот начал медленно сползать вниз.

– Ты куда, ты чего, Семён? – удивлённо спросил Михаил. – Столкнешь же меня!

– Держись… как-нибудь… там растяжка, – свистящим от напряжения голосом отозвался майор.

Шалимов глянул вверх и увидел еле заметную, тоненькую ниточку. Пристроена она была чрезвычайно хитро. Этот участок скалы представлял из себя некое подобие полукруглого вертикального желоба, и растяжка как раз и пересекала этот желоб от одного края к другому. Бабич в запарке ухватился за верхний край скалы и лишь затем увидел в каких то десяти сантиметрах от своих пальцев, прямо перед глазами, тонкий поводок смерти. Хуже всего было то, что за это время Шалимов поднялся вверх и занял те выступы, на которые перед этим броском опирался майор. Если бы Семён попробовал вернуться на своё место, чуть левей того, где висел сейчас, то отдавил бы журналисту пальцы. А Михаил и так еле стоял на самых кончиках ног, как балерина на пуантах. Так что майор завис, тщетно пытаясь найти ногами хоть какую-то опору в полуметре от головы журналиста.

– Мишка, обойти её сможешь? – прохрипел он. Шалимов осмотрелся и отрицательно мотнул головой.

– Нет, тут вообще не за что уцепиться. А там, в самом деле, граната?

– Да, я отсюда запал вижу… Чека разогнута…

– Если ножом её?… – начал, было, Шалимов, но даже не закончил фразы, настолько это было бессмысленно.

Время шло с пугающей быстротой, Бабич коротко простонал.

– Ты что, Сема? Руки устали?

– Мёрзнут, – прохрипел тот в ответ. И тут у Шалимова мелькнула отчаянная мысль.

– Слушай, у меня в перочинном ноже есть ножнички, помнишь – ты ещё ногти ими постригал? Может ими попробовать.

Семён несколько секунд молчал, потом прохрипел: – Давай… Всё равно делать нечего.

Шалимов торопливо нашарил в кармане толстый, швейцарский перочинный нож, неразлучный спутник журналиста последние пять лет. Открыв небольшие щипчики, острые и надёжные как всё швейцарское, он поднял руку с ними вверх. Бабич, повиснув на левой руке, опустил правую руку, несколько раз подул на неё, пытаясь согреться, и лишь потом протянул её Михаилу.

Больше всего Шалимов боялся, что Семён просто-напросто уронит ножик, не удержав его после такого напряжения. Но, слава Богу, этого не произошло, Бабич, всё так же повиснув на одной левой руке, поднял правую руку вверх, и Михаил с ужасом увидел, как дрожат от холода и напряжения пальцы майора. Полированные лезвия крошечных ножниц поднимались всё выше и выше, вот они коснулись тонкой чёрточки нитки.

Не выдержав, Шалимов прикрыл глаза…

Когда вдалеке, за перевалом, прогремел отдалённый взрыв, Матвей и Лалёк переглянувшись, довольно засмеялись.

– Хана майору и журналюге. Попались.

– Мастак ты всё-таки на такие вещи, братан, – одобрительно заметил Лалёк, похлопав своего спутника по плечу.

– А то! Две медали за Афган всяким шестеркам не дают.

– Ну, теперь пойдем спокойно. Вон тот пик, про который говорил Зубило. Действительно похож на елду. Правим левей его.

– Слава Богу! Надоело по ней шляться. Мы вышли куда надо! – заорал он восторге.

22. НА ЦЫПОЧКАХ

Перерезав нитку, майор выпустил из рук пролетевший в сантиметрах от головы журналиста ножик и с трудом, помогая себе надсадным криком, взобрался на плоскую площадку. Он так обессилел, что когда Шалимов занял его место перед последним броском, то майор не смог даже отползти в сторону. Михаилу пришлось пару раз прикрикнуть на него, руки журналиста так же немели от напряжения и холода.

– Семён, отодвинься! Семён, мать твою, да сдвинься же ты! Я же не залезу!

Лишь когда Шалимов припомнил кое-что из матросского лексикона, Бабич с трудом отполз в сторону.

Идея сбросить гранату пришла в голову Шалимову. Семён вообще не хотел касаться взрывоопасного сюрприза «землячков». Сидя на камнях, он глядел на покрасневшие, изрезанные в кровь пальцы и постанывал от боли в беспощадно растянутых мышцах рук. Когда журналист сбросил вниз гранату вместе с камнем и вызвал грандиозный обвал, майор сначала поморщился, а потом одобрил действия своего спутника.

– Ладно, может быть, действительно, теперь они помедленней пойдут.

Пока Бабич приходил в себя, журналист пристально рассматривал одноклассника. За время таёжной одиссеи у майора отросла небольшая бородка, такая же сивая как его голова. При этом милиционер заметно похудел, и напоминал теперь не то больного викинга, не то очень пламенного революционера, пришедшего из тюрьмы. Особенно украшали его свежий шрам на лбу, подарок от "лесного хозяина", да подрезанное осколком ухо, ещё в свежей, чуть кровящей коросте.

– Ты чего так смотришь? – спросил Семён, заметивший взгляд друга.

– Просто думаю, что с нами будет дальше. То, что мы их возьмём, я уже не сомневаюсь. Ты и Гималаи, нафиг, свернёшь, но этих поганцев достанешь. Но нагорит тебе тоже прилично.

– Да, в этом я и не сомневаюсь. Это в кино хороши такие "подвиги"– Чак Норис, Брюс Уиллис. А у нас из этого "крутого Уокера" начальство бы таких котлет наделало, он бы покойникам позавидовал.

– И что ж ты будешь делать, если тебя погонят из органов?

Семён равнодушно зевнул, откинулся спиной на тощий рюкзак и прикрыл глаза.

– Найду уж себе какую-нибудь работёнку. Сторожем, или вахтёром. Я уже сам стараюсь привыкнуть к этой мысли. Лишь бы больше ни кем не командовать. Вот это мне действительно надоело.

Журналист удивился, это как-то шло вразрез с прежними разговорами ретивого служаки.

– Да, ты, брат, развернул лыжи в другую сторону. То не могу без службы, то хрен с ней. Слушай, а кто-нибудь из этой банды ещё уцелел? Кроме этих, двоих, – он кивнул головой в сторону, куда ушли Лалёк и Матвей.

– Нет, – твёрдо ответил майор, – эти последние.

На время он отвязался от дотошного однокашника, но потом, не выдержав, Михаил задал ещё один вопрос.

– А всё-таки, Сема, кто у них был мозговым центром? Как ты думаешь?

– Что ты меня достал, а?! – Уже явно рассердился Бабич. – Не я, не я, это точно! И дай мне отдохнуть.

Но вопрос о загадочном руководителе Ангарской мафии уже не выходил из головы журналиста. До самого вечера он размышлял над этой загадкой, мало обращая внимание на красоты окружающей природы и видя перед собой только спину Семёна. В этот день сильно потеплело и снег начал стаивать с пугающей быстротой. К пяти часам вечера кое-где начала проглядывать трава.

На ночлег они встали поздно. Как обычно Семён нашёл укрытое от ветра место за большим камнем, развёл костёр. В этот раз им пришлось попостится, весь ужин состоял из заваренного в котелке таёжного чая: листьев бадана, смородины и брусники. Нельзя сказать, чтобы этот терпкий, горьковатый напиток с полынным привкусом утолил голод, но он хоть немного согрел и взбодрил путников. Бабич быстро отключился около традиционной надьи, а журналист засиделся около огня, думая о чём-то своём. Впервые за многие дни он достал из кармана заветный, девственно чистый блокнот и начал писать, временами прерываясь длительными раздумьями. Лишь в первом часу ночи он осторожно лег по другую сторону надьи, прислушиваясь к стонам майора. После контузии тот спал плохо, тревожно и мучительно.

Ночной холод слегка приостановил таяние снега, но к десяти часам утра тепло снова начало беспощадно съедать не вовремя расстеленное свадебное покрывало зимы. Ровная строчка следов Лалька и Матвея то исчезала, то проявлялась на остатках белых лоскутов снега. Около одного из таких островков зимы Бабич остановился, нагнувшись, провёл прутиком поперёк снежного оттиска сапога и довольно засмеялся.

– Всё-таки мы их накололи. Идут не спеша, шаг короткий. И уже где-то близко. След свежий, утренний. Вот теперь надо бы нам поостеречься, на цыпочках к ним подойти, чтобы одним ударом…

Его слова прервал отдалённый выстрел, затем ясный человеческий крик, как показалось Михаилу женский, и затем ещё два сухих пистолетных выстрела. Переглянувшись, Шалимов и майор со всех ног кинулись бежать на звук стрельбы.

23. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Бабич первый взбежал на вершину сопки и, остановившись, зло выругался. Впереди, на голом склоне пологой сопки, стоял большой срубовой дом.

– Бл…! Откуда здесь жилье? На карте же нет ничего?

– Да, это точно.

Вскинув бинокль, Бабич долго разглядывал бревенчатый дом, стоящий на пустынном, открытом месте.

– Похоже они на кордон напоролись, – высказал своё мнение майор.

С этого места был отчётливо слышен отчаянный, заливистый лай собаки. Но не прошло и минуты, как грохнул выстрел охотничьего ружья, и пёс, взвизгнув, замолк.

– Плохо дело, – пробормотал себе под нос Семён, так же рассматривая нежданное жилье. Рядом с домом спускался вниз по сопке огороженный жердями большой огород, метрах в пятидесяти за пятистенкой, чуть левее, виднелся длинный, обширный сарай. Довершали эту идиллическую картину две козы, привязанные рядом с огородом. Судя по проводам, на этот хутор даже подавалось электричество. Что удивило Шалимова, так это мощная антенна на длинном шесте, верный признак наличия на хуторе радиостанции. Майор, оторвавшись от бинокля, коротким жестом руки позвал его за собой. Они прошли ещё метров сто влево, и лишь потом Бабич подвёл неутешительный итог.

– Знаешь что это такое? – кивнул он головой в сторону хутора. – Метеостанция.

– Да ну?! – удивился Шалимов, но, глянув в сторону вытянутой руки Семёна рассмотрел на пустыре за домом метеорологическую будку, длинный шест с укреплённым на нём флюгером и анемометром. Теперь Михаилу было понятно, зачем в такой глуши мощная радиостанция.

– Посмотри вон туда, перед домом, – передавая бинокль, сказал Бабич. Шалимов сначала не понял, про что говорит майор. В бинокль были хорошо видны и крыльцо с навесом, и окна, большая конура с тянущейся от неё цепью, даже небольшая квадратная табличка над дверью, подтверждающая, что это действительно государственная метеостанция. Лишь затем Михаил понял, что цветные пятна на земле рядом с крыльцом не что иное, как два лежащих человеческих тела. Сначала он разглядел клетчатую рубаху и седую голову мужчины. Розовая кофточка и распущенные чёрные волосы явно подсказывали, что рядом с ним лежала женщина. Чуть в стороне, перед конурой, лежал труп большого пса.

– Вот сволочи! – процедил сквозь зубы Шалимов. – Ни за что, ни про что убили ведь. Фашисты!

– Не то слово, – согласился майор, раздирая горловину истрёпанного рюкзака. Выгребя из него все патроны к автомату он рассовал их по карманам. Оставшийся боезапас к пистолету забрал Шалимов, так же рассовавший их по карманам.

– Что делать будем? – спросил Михаил.

– Я думаю надо взять их сейчас, пока они нас не ждут. Наверняка сейчас оба сидят за столом, трескают за обе щёки. Как только подойти к ним незаметно, вот вопрос? Стоит этот дом как чирей на заднице.

– Может дождаться темноты? – предложил Шалимов. Но майор отрицательно покачал головой.

– Нет. Вряд ли они будут дожидаться темноты. Станция должна выходить в эфир каждые два часа. Если они сорвут три-четыре сеанса связи, то это всполошит областное начальство. Лалёк, конечно, дурак, но не до такой же степени, чтобы оставаться здесь до утра.

Он чуть помолчал, напряжённо вглядываясь в сторону метеостанции, потом наконец решился.

– Сейчас сделаем, знаешь как? Мы разделимся, я пойду здесь, в лоб, а ты обойди станцию сзади, – сказал он, снимая полушубок.

– Ты что, это же так опасно, здесь же открытое поле? – удивился Шалимов.

– Будто у тебя там сплошные окопы. На это и будем брать их, не повезёт тебе, так повезёт мне. Как говорил Наполеон, главное ввязаться в драку, а там посмотрим. Ну ладно, ни пуха тебе.

Шалимов внимательно посмотрел на друга. Выражение лица майора приняло уже хорошо знакомое выражение сосредоточенной ярости. Михаил понял, что Бабича теперь уже не остановить. Прощание было скромным, Семён только кивнул головой и сказал:

– Отсюда мы их уже не выпустим.

Странно, но журналист вдруг поверил, что у них в этот раз всё получится. И именно в эту же секунду над их головами раздался шелест многочисленных крыльев и многочисленная стайка оливково-бурых, с охристым налётом птиц подняла отчаянный, весьма неблагозвучный гвалт.

Семён только поморщился, но ничего не сказал. Шалимов за это долгое лесное приключение уже не раз встречался с кукшей, сибирской сойкой, и понял, что от этого надоедливого эскорта им теперь не отделаться. Стая разделилась на двое, и вокруг сопки Михаил пробирался под этот надоедливый аккомпонимент, различая при этом как вдалеке оставшиеся кукши истошно орут над Семёном.

Проклятые птицы всё же сделали своё грязное дело. Шалимов ещё взбирался на противоположный склон сопки за метеорологической площадкой, как со стороны дома ударили гулкие ружейные выстрелы. Михаил на секунду приостановился, но когда в ответ прогремел до боли знакомый голос автомата Калашникова, с облегчением вздохнул и припустился бежать изо всех сил. За это время ещё дважды гремели выстрелы, но звук у них был иной, более резкий и плотный.

"Похоже на карабин", – подумал на бегу Михаил. Он перевалил через вершину холма, сбежал ниже, и уже находился рядом с метеобудкой, когда со стороны дома раздался звон стекла, и наружу вывалилась фигура человека с ружьём в руках. По характерным габаритам Шалимов сразу узнал Матвея. Расстояние между ними не превышало тридцати метров, и, поднявшись с земли «крестник» журналиста сразу узнал своего старого знакомого. Оружие они вскинули одновременно, и на грохот ружейного дуплета Михаил успел ответить двумя выстрелами из «Макарова». Он слышал, как картечь со свистом пролетела у его уха, одна из дробинок даже вырвала кусок материи с плеча полушубка. Но, сгоряча выпустив оба патрона, теперь низкорослый бандит оказался в незавидном положении. Он побежал в сторону от дома, к большому сараю, сделанному по-сибирски добротно из небольших брёвен, а Шалимов раз за разом посылал пули в его сторону и никак не мог попасть. Когда Матвей скрылся за строением, журналист понял, что теперь уже плохи его дела. Практически он остался на голом месте, реечная будка метеостанции надёжным убежищем считаться не могла.

Лихорадочно оглядевшись по сторонам, он рывком скинул с себя полушубок и побежал к этому чахлому убежищу. А из-за угла сарая уже показались два воронёных ствола. Шалимову это сразу прибавило резвости, но, споткнувшись о небольшую кочку, он упал, и это спасло ему жизнь. Лёжа на земле, он слышал, как над его головой с противным воем просвистела картечь. Промахнувшийся «крестник» выругался, и начал тщательно выцеливать лежащего на земле журналиста. Но Михаил, перекатившись в сторону, резво вскочил с земли и снова припустился бежать, да так шустро, что второй заряд за его спиной разнёс вдребезги все установленные в будке термометры. Прежде чем Матвей скрылся за сараем, журналист успел выстрелить в ответ, но сам же прекрасно увидел, как его пуля лишь отщепила потемневшее от времени бревно. Теперь у него было несколько секунд передышки и, повинуясь больше интуиции, чем разуму, Шалимов со всех ног рванулся бежать к тому же самому сараю. Он успел как раз во время, с разбегу ткнувшись в тёплые брёвна он услышал как совсем рядом, в четырёх метрах от него, плотно щёлкнули взводимые курки. Матвей, осторожно выглянув, и не увидев своего противника, очень удивился. Быстро прокрутив всю ситуацию в голове, он понял, куда мог исчезнуть надоедливый "столичный гость". Осторожно, на цыпочках он прокрался вдоль торцевой стороны бревенчатого сарая, прислушался, а затем, уже резко выпрыгнув вперёд, выстрелил в исчезающую за углом фигуру Шалимова.

Теперь их позиция принимала почти комическое положение. И у Шалимова и у Матвея осталось в запасе по одному патрону. Запасную обойму журналист сгоряча оставил в кармане полушубка. Время от времени он оглядывался в его сторону, но понимал, что просто не успеет до него добежать. Так они и кружили вокруг сарая, прислушиваясь к дыханию, и шагам друг друга. Всё это время Михаил вслушивался и в периодично раздающиеся с противоположной стороны дома перестрелку. Из самого дома, гулко и резко бабахал карабин, время от времени ему торопливой скороговоркой отвечал автомат майора. Пока эти двое были заняты делом, Шалимову можно было не опасаться выстрела в спину.

Сапоги напарника Лалька имели своеобразную способность скрипеть при ходьбе. Именно это подсказывало Михаилу маршруты передвижений своего визави. Пробегая мимо больших, двустворчатых ворот сарая журналист не удержался и заглянул во внутрь. Он ничего не увидел, в сарае царил почти ночной мрак, но приглушённый скрип дверных петель подсказал ему интересную идею. Торопливо закрыв створку, он затем ещё раз, уже более отчётливо проскрежетал петлями, и быстро проскользнул за угол.

Матвей осторожно приблизился к двери, оглядываясь по сторонам, он некоторое время стоял рядом, понимая, что на свету он будет слишком хорошей мишенью. Наконец он решился и, прислонившись боком к стене, резко распахнул ворота. Этого скрипа только и ждал уже обежавший вокруг строения Шалимов. Выскочив из-за угла, он вскинул пистолет двумя руками и выстрелил в широкую спину Матвея.

Ему фатально не повезло. Пуля летела точно в сердце бандита, но тот в последнюю секунду начал оборачиваться и заряд попал в приклад ружья, расщепив его напополам. На секунду оба противника замерли, затем уже Матвей вскинул ружьё. Шалимов еле успел прыгнуть за угол, и тут же медвежий жакан, отбив от бревна щепу, просвистел в сантиметрах от его головы. Когда Михаил снова выглянул из-за угла, его «крестник» уже шёл к нему, перехватив ружьё за стволы как дубину.

"Похоже, у него тоже кончились патроны", – понял журналист, оглядываясь по сторонам в поисках хоть какой-нибудь жерди или лопаты. Как назло в обозримых пределах не было ни чего похожего. Шалимов начал, пятясь, отступать назад, Матвей же, наоборот, с рёвом рванулся вперёд, и, размахнувшись с плеча, рубанул ружьём, целя журналисту по голове.

В последнее мгновенье Михаил успел отпрыгнуть назад, и Матвей вдребезги разнёс о стену и без того расщеплённый приклад двустволки. Эта неудача жутко обозлила первейшего кореша Лалька. Откинув в сторону остатки тулки он осклабился и вытащил из-за голенища сапога нож. Это было не охотничье оружие, скорее обычная финка, узкая и длинная.

– Н-ну, с-сучара, счас ты у меня станцуешь польку-бабочку! – со всей душой ухмыльнулся Матвей, надвигаясь на журналиста. Тот осторожно отходил, прикидывая свои шансы. Их оказалось не слишком много. Увы, самбо или дзюдо не были его стилем. Ударить Михаил мог хорошо, но для этого надо было подойти к бандюге поближе. А тот, помня про нокаутирующий удар журналиста, весь прогнулся вперёд и, вытянув руку, время от времени резко махал финкой из стороны в сторону. Порой отполированное лезвие свистело в миллиметрах от груди Михаила, и этот острый блеск завораживал журналиста, лишая его решительности.

Так они продвигались вдоль сарая, время от времени Матвей пытался сделать выпад вперёд, но Шалимов уходил от него, надеясь выгадать момент для удара кулаком.

"Ещё раз прыгнет, подставлю руку и ударю", – решил про себя журналист, но тут Матвей, словно услышав его мысли, остановился, и вытащил из кармана ещё один нож, на этот раз выкидной. Упругий щелчок зафиксированного лезвия казалось, обрадовал бандита как новогодний подарок. Щербатая улыбка снова появилась на его круглом лице.

– "Свежие розы на гроб им кидали"… – пропел он, снова начав наступать на Шалимова. Так они обогнули сарай по периметру, и снова вышли к фасадной части строения.