Текст книги "Царевна Софья"

Автор книги: Евгений Карнович

Соавторы: Петр Полежаев,Константин Масальский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 47 страниц)

V

Солнце поднялось уже до половины из-за отдаленного бора, когда Бурмистров подъехал к Преображенскому с челобитной своей тетки. При въезде в село он услышал оклик часового: «Кто идет?» – и остановил свою лошадь.

– Здесь ли его царское величество? – спросил Бурмистров.

– Его царское величество в Москве, – ответил часовой.

– Как? Мне сказали, что царь Петр Алексеевич здесь, в Преображенском.

– Говорят тебе, что царя здесь нет. Посторонись, посторонись! Прапорщик идет: надобно честь отдать.

Бурмистров увидел приближавшихся к нему двух офицеров. Один из них был лет семнадцати, высокого роста, с открытым лицом, пышущим силой и здоровьем. Другой был человек тоже высокого роста, лет тридцати пяти, привлекательного вида и с благородною поступью. Оба разговаривали по-голландски.

Бурмистров, соскочив с лошади и сняв шапку, приблизился к молодому офицеру, опустился перед ним на колени и подал ему челобитную.

Офицер, взяв бумагу, спросил:

– Кто ты такой?

– Я бывший пятисотенный Сухаревского стрелецкого полка, Василий Бурмистров.

– Бурмистров?.. Про тебя мне, как помнится, говорила что-то матушка. Не ты ли удержал свой полк от бунта?

– Я исполнил свой долг, государь!

– Встань! Обними меня! Тебе неприлично стоять передо мной на коленях: я прапорщик, а ты пятисотенный.

Бурмистров, встав, почтительно приблизился к царю, который обнял его и поцеловал в лоб.

– Вот, любезный Франц, – сказал монарх, обращаясь к полковнику Лефорту и потрепав Бурмистрова по плечу, – верный слуга мой, даром что стрелец. А где теперь полк твой?

– Не знаю, государь. Я вышел давно уже в отставку.

– Почему?

Бурмистров рассказал все, что с ним было. Царь несколько раз не мог удержать своего негодования, топал ногой и хмурил брови, внимательно слушая Василия.

– Отчего Милославский так взъелся на тебя? Что-нибудь произошло между вами?

Бурмистров, зная, что Петр столь же любил правду и откровенность, сколь ненавидел ложь и скрытность, объяснил государю, чем навлек он на себя несчастья.

– Так вот дело в чем!.. А где теперь твоя невеста?

– Неподалеку от Москвы, в селе Погорелове. Тамошний священник приютил ее вместе с ее матерью и моей теткой, которая лишена противозаконно своего небольшого поместья. Ее челобитная и головы наши в твоих руках, государь! Заступись за нас! Без твоей защиты мы все погибнем.

Бурмистров снова опустился на колени перед Петром.

– Встань, встань, говорю я тебе!

Прочитав челобитную, Петр воскликнул:

– Так этот Лысков отнял имение у твоей тетки да еще и невесту у тебя отнять хочет? Не бывать этому!

– Они поехали в Москву на меня жаловаться.

– Кому жаловаться?

Бурмистров смутился, не смея произнести имени царевны Софьи.

– Что ж ты не отвечаешь? Кому хотел он жаловаться? Сестре моей, что ли?

– Он угрожал, что добьется исполнения приговора по старому докладу покойного боярина Милославского.

– То есть что сестра моя велит этот приговор исполнить? Говори прямо, смелее! Я люблю правду!

– Он надеется на помощь главного стрелецкого начальника, окольничего Шакловитого.

– Пускай надеется! – воскликнул Петр, топнув ногой. – Будь покоен: я твой защитник! Иди за мной.

Бурмистров, взяв свою лошадь под уздцы, последовал за царем и Лефортом. Вскоре вышли они из села в поле, где Преображенские и Семеновские потешные, в ожидании прибытия царя, стояли уже под ружьем.

– Начни, полковник, ученье, и где стать мне прикажешь? – спросил Петр Лефорта.

– У первой Преображенской роты.

– А ты, пятисотенный, – сказал Петр Бурмистрову, – останься на этом месте да посмотри на ученье моих преображенцев и семеновцев. Это не то, что стрельцы.

Царь, положив в карман челобитную, которую держал в руке, вынул шпагу и стал на указанное место.

По окончании ученья, Петр подошел к Лефорту и пожал ему руку.

– Ну, что? – спросил государь, обратясь к Бурмистрову. – Каково мои потешные маршируют и стреляют? Они успеют три раза залпом выстрелить, покуда стрельцы ружья заряжают! А за все спасибо тебе, любезный Франц! Обними меня!

После этого царь вдруг спросил Бурмистрова:

– Где же была до сих пор твоя невеста? Ты ведь говорил, что Милославский завещал ее Лыскову. Почему же этот плут только теперь вздумал ее у тебя отнимать?

Бурмистров рассказал, как он освободил ее из рук раскольников.

– Что же ты мне давеча этого не сказал?

– Я думал, что это не стоит внимания твоего царского величества.

– Не хорошо, пятисотенный, от меня не должно ничего скрывать. Царю все знать нужно. – По кратком размышлении Петр продолжил: – Я велю дать тебе охранную грамоту. Посмотрим, кто осмелится тронуть тебя или твою невесту. Лыскову прикажу я возвратить немедленно поместье твоей тетки и заплатить ей сто рублей убытков, чтобы он вперед не обижал честных людей… Справедливо ли написана челобитная твоей тетки?

– За справедливость челобитной ручаюсь я моей головой, государь.

– Не забудь слов твоих и помни, кому они сказаны… Полагаясь на жалобу одной стороны, я никогда не действую; но для тебя отступаю от своего правила, потому что тебе верю и потому что дела поправить уже будет нельзя, когда отрубят тебе голову… Ну, слушай же еще: я дам тебе роту моих потешных. Исполни прежде все то, что будет написано в грамоте, а потом иди с ротой, схвати всех раскольников, у которых была твоя невеста, и приведи их в Москву, на Патриарший двор. Я напишу о них святейшему патриарху. Которую роту, полковник, можно будет с ним послать? – спросил Петр Лефорта.

– Я думаю, что лучше выбрать охотников.

– Хорошо! Объяви, в чем состоит поручение, и вызови охотников.

Лефорт, подозвав к себе всех офицеров, передал им приказание царя. Офицеры, возвратясь на места свои, объявили приказ полковника солдатам.

– Ну, кто охотники? – закричал Лефорт. – Выступите из ряда!

Весь длинный строй потешных двинулся вперед.

– Ого! – воскликнул государь. – Все охотники! Похвально, ребята! Но всех вас много для этого похода; пусть идет третья рота. Смотри, пятисотенный, я поручаю эту роту тебе. Да не переучи ее по-своему. Не отправить ли с тобой офицера? Нет, только будете мешать друг другу да и солдат с толку собьете. Следуй за мной: я дам тебе грамоту.

Петр, сопровождаемый Лефортом и Бурмистровым, при громком звуке барабанов, пошел к селу. Через несколько часов Бурмистров с ротой потешных спешил уже к селу Погорелову.

В грамоте, данной ему государем, было сказано, что тот, кто убьет Бурмистрова, будет наказан смертью и заплатит семь тысяч рублей. В конце было прибавлено, что кабала, написанная на Наталью, уничтожается, что Ласточкино Гнездо возвращается прежней помещице и что завладевший этой деревней подьячий Лысков обязан ей заплатить сто рублей; если же считает себя правым, то пусть явится немедленно в Преображенское с доказательствами необоснованности принесенной на него Бурмистровым жалобы и челобитной тетки последнего.

VI

Через несколько дней Бурмистров был уже в Погорелове. Назначив одни сутки солдатам для отдыха и разместив их по крестьянским избам, он пошел к дому отца Павла.

– Ну что, племянник, – воскликнула Мавра Саввишна, – подал ли ты мою челобитную батюшке царю Петру Алексеевичу?

– Подал, но еще не знаю, чем дело кончится, – ответил Василий. Он хотел не сразу объявить тетке о царском решении, чтобы более ее обрадовать.

Мавра Саввишна тяжело вздохнула. Отец Павел начал ее утешать. Вскоре вошли в горницу Наталья со своею матерью. Обе начали расспрашивать Василия о результатах его поездки в Преображенское, но он не успел еще им ответить, как под окнами дома раздался конский топот, и Мавра Саввишна, взглянув в окно, закричала:

– Ну, пропали мы!

– Что такое, тетушка? – спросил Бурмистров.

– Мошенник Лысков приехал, и с ним отряд на конях! Ох, мои батюшки, пропали наши головушки!

– Ничего, тетушка, будь спокойна!

– Желаю здравия! – сказал Лысков, входя в горницу со злобной улыбкой на лице. – Я говорил вам в прошлый раз, что мы скоро опять увидимся. Вот я и приехал, да еще и не один: со мной тридцать конных стрельцов. Эй, войдите сюда! – закричал он, повернувшись к двери.

Вошли шесть стрельцов с обнаженными саблями.

– Схватите этого молодца, – сказал он им, указывая на Бурмистрова, – свяжите и отвезите в Москву к благодетелю моему, а вашему главному начальнику!

– Постойте, ребята! – сказал спокойно Василий подошедшим к нему стрельцам. – Еще успеете взять и связать меня, я никуда не уйду. По чьему приказу, – спросил он Лыскова, – хочешь ты отослать меня в Москву?

– Да вот прочти эту бумагу; увидишь, кто приказал схватить тебя.

Василий, взяв протянутую ему бумагу, начал ее читать, а Лысков повернулся к Наталье и сказал:

– А ты, моя холопочка, собирайся проворнее. Поедешь со мной.

Наталья посмотрела на него с презрением и, обняв свою мать, заплакала. В это время вошел в горницу Сидоров с вязанкой дров для печи. Увидев Лыскова со стрельцами, он от страха уронил дрова на пол и, всплеснув руками, застыл у двери.

– Не плачь, милая Наталья, успокойся! – сказал Бурмистров. – Тебя Лысков не увезет отсюда и меня не отправит в Москву: эта бумага ничего не значит!

– Как ничего не значит?! – воскликнул Лысков. – Да ты бунтовать, что ли, вздумал? Разве не прочитал ты повеления царевны Софьи Алексеевны, объявленного мне главным стрелецким начальником?

– Я прочту тебе другую бумагу. Слушай.

Вынув из кармана грамоту царя Петра, начал он читать ее вслух.

Отец Павел был тронут до слез правосудием государя. Наталья в восторге обнимала мать свою и плакала от радости. Стрельцы вложили в ножны свои сабли и сняли шапки. Лысков то краснел, то бледнел, дрожа от досады, а Мавра Саввишна восклицала:

– Что, взял, мошенник? Недолго пожил в моем домике.

Обрадованный Сидоров подбежал к ней и, поцеловав у нее руку, спросил:

– Не прикажешь ли, матушка Мавра Саввишна, опять проводить отсюда его милость Сидора Терентьича?

– Не тронь его, Ванюха! Лежачего не бьют.

– Да он, матушка, не лежит еще, а стоит, словно пень какой.

– Дай срок, сам уйдет!

В самом деле, Лысков, видя, что делать нечего, и не смея ехать в Преображенское, поглядел на всех, как рассерженная ехидна, поспешно вышел из горницы, сел на свою лошадь и поскакал с сопровождавшими его стрельцами в Москву.

На другой день Бурмистров, простясь с отцом Павлом, с Натальей, ее матерью и своей теткой, повел роту потешных в Ласточкино Гнездо. Немного отдохнув, пошел он потом в Чертово Раздолье и вскоре достиг горы, на которой находилось жилище Андреева и его сообщников. Бурмистров приказал солдатам зарядить ружья и начал подниматься на гору. На площадке, расчищенной перед насыпью в том месте, где были ворота, Василий поставил роту, а сам взлез на дерево, чтобы взглянуть на насыпь. На дворе не было ни одного человека. Вдруг послышалось в здании, которое стояло посреди двора, пение, и вскоре опять все утихло. Бурмистров приказал одному из солдат выстрелить, чтобы вызвать раскольников из дома и объявить царское повеление. Раздался выстрел, и Бурмистров через несколько минут увидел Андреева и его сообщников, поспешно выходивших из дома. Все они были вооружены саблями и ружьями. Один из них нес стрелецкое знамя. Андреев взошел на насыпь по приставленной к ней лестнице и, увидев роту, закричал:

– Все сюда за мной!

Бурмистров, спустившись с дерева, встал перед ротой. Раскольники один за другим поспешно влезли на насыпь.

Василий объявил Андрееву о цели своего прихода и прибавил:

– Ты видишь, что со мной целая рота солдат. Если станешь сопротивляться, мы начнем приступ. Не принуждай нас к кровопролитию, лучше сдайся и покорись царской воле.

Вместо ответа. Андреев выстрелил в Бурмистрова; пуля, свистнув, вошла в землю у ног Василия.

– Огонь! – . закричал Василий.

Грянул залп, и несколько убитых и раненых полетело с насыпи.

– Стреляйте! – воскликнул в бешенстве Андреев, махая саблей. Два или три выстрела один за другим раздались с насыпи, но никого не ранили из потешных, которые снова выстрелили в своих противников залпом.

Не слушая крика Андреева, раскольники побежали к лестнице, тесня друг друга.

– На деревья, ребята! – закричал Бурмистров потешным. – Стреляй беглым огнем!

Солдаты проворно вскарабкались на густые деревья, окружавшие со всех сторон насыпь, и начали стрелять в бегущих к главному зданию раскольников.

Андреев, оставшийся на насыпи, в ярости рубил саблей землю. Когда пальба прекратилась, Василий, стоявший около ворот, закричал ему:

– Сдайся! Ты видишь, что сопротивление бессмысленно.

Андреев, заскрежетав зубами, бросил в Бурмистрова свою саблю. Тот отскочил, и сабля, перевернувшись на лету, рукояткой ударила в землю с такой силой, что ушла в нее до половины. Андреев бросился на колени, вполголоса произнес какую-то молитву и спустился по лестнице с насыпи.

Бурмистров приказал нескольким потешным остаться на деревьях наблюдать за действиями раскольников, собрал остальных перед воротами, велел устроить перекладину, срубить дерево и вытесать тяжелое, бревно, с одного конца заостренное. Повесив на перекладину это бревно на веревочной лестнице, взятой им из Преображенского, приказал он солдатам ломать ворота. Вскоре они в нескольких местах раскололись.

– Кто-то вышел из дома и идет к насыпи! – закричал один из потешных с дерева.

– Бейте сильнее, ребята, в правую половину ворот! – воскликнул Бурмистров, – Она больше раскололась.

– Остановитесь! – закричал пятидесятник Горохов, появившийся на насыпи. – Не трудитесь понапрасну. Глава наш требует полчаса на молитву и размышление.

– Передай ему, – сказал Бурмистров, – что я согласен на его требование. Если же через полчаса вы не сдадитесь, мы вышибем ворота и возьмем вас силой.

Горохов, спустясь с насыпи, возвратился в дом.

Бурмистров велел солдатам отдохнуть. Через некоторое время один из потешных закричал с дерева:

– Несколько человек вышли из слухового окна на кровлю дома. Все без оружия и на всех, кажется, саваны.

– Наверно, хотят помолиться, – сказал Бурмистров.

– Что это?! – воскликнул потешный. – Двое тащат на кровлю какую-то девушку в белом.

– Это их священник, – объяснил Василий.

– Из нижних окон дома появился дым. Господи Боже мой, кажется, там пожар.

– Ломайте скорее ворота, ребята! – закричал Василий.

В это время все раскольники в саванах вышли на кровлю дома и запели свою предсмертную молитву. Они решили лучше сжечь себя, чем возвратиться в «нечестивый мир». Несчастная девушка, видимо, похищенная ими после бегства Натальи, громко кричала и вырывалась из рук державших ее раскольников, которые, не обращая на нее внимания, продолжали петь предсмертную песню.

Расколотые ворота слетели с петель, и Бурмистров с потешными вбежал во двор. Из всех нижних окон дома клубился густой дым и вырывалось яркое пламя. Спасти кого-нибудь с крыши было уже невозможно. Вопль несчастной жертвы, заглушаемый унылым пением ее палачей, раздирал сердце Бурмистрова.

– Кто из вас лучший стрелок? – спросил он потешных.

– Капрал наш, Иван Григорьич, – ответил один из них.

– Эй, капрал! – закричал Василий. – Убей этих двух, которые держат бедную девушку.

– Как бы в нее не попасть.

– Стреляй смелей, авось как-нибудь спасем несчастную.

– Как твоей милости угодно, – сказал капрал и начал целиться из ружья. Несколько раз дым закрывал фигуры на крыше.

– Помоги, Господи, – сказал шепотом капрал и, выждав миг, когда дым немного развеялся, спустил курок. Один из раскольников отпустил руку девушки, схватился за грудь и упал.

– Молодец! – воскликнул Бурмистров. – Теперь постарайся попасть в другого.

Один из потешных подал свое ружье капралу.

– Ох, батюшки, – сказал тот, вздохнув, – душа не на месте! Рука-то проклятая дрожит.

– Стреляй, брат, скорее, не робей! – закричал Бурмистров.

Капрал, перекрестясь, начал целиться. Сердце Бурмистрова сильно билось, и все потешные смотрели с беспокойством на первого своего стрелка.

Раздался выстрел, и другой раскольник, державший девушку, упал.

– Слава Богу! – выдохнули в один голос потешные.

Девушка подбежала к краю кровли той стороны дома, которая еще не была объята пламенем. Раскольники, смотревшие на небо и продолжавшие погребальное пение, не заметили этого. Продолжая жалобно кричать, она глядела с кровли вниз. Горевшее здание было в два яруса и довольно высоким.

– Ребята! – закричал Бурмистров. – Поищите широкий холст, иначе она убьется!

Потешные рассыпались по двору. Один из них увидел большое стрелецкое знамя, брошенное раскольниками у насыпи, схватил его и закричал:

– Нашел!

Подбежав к горящему дому, потешные сорвали с древка и натянули стрелецкое знамя.

– Прыгай сюда! – закричал Василий девушке.

Девушка в нерешительности замерла на краю крыши.

В это время Андреев подбежал к ней и хотел ее остановить.

– Ну, быстрей! – гаркнул Бурмистров, и девушка, перекрестившись, спрыгнула на знамя.

Радостный крик потешных потряс воздух. Упав на знамя, девушка потеряла сознание, и ее вынесли прямо на знамени за ворота. Бурмистров с трудом привел ее в чувство. Посмотрев на себя и с ужасом увидев, что она еще в саване, девушка вскочила и сбросила его с себя.

– Посмотри-ка, красавица какая, – шепнул один из потешных другому, – Какой сарафан-то на ней знатный, никак, шелковый.

– Нечего сказать, – отвечал другой, – умели же еретики ее нарядить. На этакую красоточку надели саван, словно на мертвеца!

Девушка так ослабла, что была не в силах идти. Ее опять положили на знамя и понесли с горы. Яркое пламя охватило уже все здание, и унылое пение раскольников, прерываемое иногда невнятными воплями и треском пылающих бревен, начало постепенно стихать. Вскоре Василий с ротой достигли просеки и, пройдя ее, остановились на отдых у тропинки. Солнце уже закатилось, и вечерняя темнота покрыла небо. Отдаленное яркое зарево освещало красным сиянием верхи мрачных сосен.

Вскоре после полуночи Бурмистров пришел в Ласточкино Гнездо и приказал потешным провести ночь в крестьянских избах. Потом, выслав из дома своей тетки холопов Лыскова, поместил в верхней светлице спасенную им девушку, а сам решил ночевать в спальне, которую Мавра Саввишна приготовила для его свадьбы. Долго еще сидел он у окна и смотрел с грустным чувством на зарево, разлившееся в отдалении над Чертовым Раздольем. Потом оно стало гаснуть и совсем исчезло при серебристом сиянии месяца, который, выглянув из-за облака, отразился в зеркальной поверхности озера.

На другой день Василий узнал от спасенной им девушки, что она ехала со своим дядей, бедным дворянином Сытиным, из Ярославля в Москву, и ночью раскольники напали на них, дядю убили, а ее увели с собой, и что Андреев долго морил ее голодом и вынудил наконец принять на себя звание священника устроенной им церкви.

– Господи Боже мой, что будет со мной? – говорила девушка, заливаясь слезами. – Теперь я сирота!

– Успокойся, Ольга Андреевна, – сказал ей Бурмистров. – Что-нибудь придумаем.

Вскоре после полудня Василий, собрав свою роту, отправился с девушкой в Погорелово и встречен был там радостно Натальей, старухой Смирновой, отцом Павлом и Маврой Саввишной. Все вошли в горницу. Расспросам не было конца. Когда Василий рассказал, как спас девушку от смерти, Наталья, взяв ее ласково за руку, посадила возле себя и стала утешать. Ольга горько плакала:

– Ах, Господи, Господи! – восклицала Мавра Саввишна, слушая рассказ Бурмистрова. – Так ты, горемычная моя, осталась на белом свете сиротинкой?! Неужто у тебя, кроме покойного твоего дядюшки, никого не осталось?

– Никого! – отвечала Ольга, не переставая рыдать.

– Не плачь, не плачь, мое солнышко. Коли нет у тебя родни, так будь же моей дочерью. Батюшка царь защитил меня, бедную. Есть теперь у меня деревнюшка с домиком; будет с нас, не умрем с голоду. Обними меня, старуху!

Ольга бросилась на шею Мавре Саввишне и начала целовать ее руки. Та хотела что-то сказать, но не смогла и, обнимая Ольгу, навзрыд заплакала. Все были тронуты.

– Господь вознаградит тебя за твое доброе сердце, Мавра Саввишна! – сказал отец Павел.

После общего совета было решено, что Бурмистров отвезет Ольгу сначала в Преображенское, чтобы представить ее царю Петру, а потом приедет с нею в Ласточкино Гнездо, куда Мавра Саввишна со старухой Смирновой и Натальей намеревались через день отправиться.

Прибыв в село Преображенское, Василий пошел с Ольгой ко дворцу; за ним следовала рота потешных. Царь сидел у окна с матерью своей, Натальей Кирилловной, и супругой Евдокией Феодоровной Лопухиной. Увидев Бурмистрова в окно, он спросил его:

– Ну что, исполнил ли ты мое поручение? А это что за девушка? Твоя невеста?

– Это, государь, племянница дворянина Сытина, убитого раскольниками. Они хотели ее сжечь вместе с собой.

– Сжечь вместе с собой?! – воскликнул Петр. – Иди-ка сюда.

Бурмистров, войдя во дворец, подробно рассказал все царю.

– Это ужасно! – повторял Петр, слушая Василия и несколько раз вскакивая с кресла, – Вот плоды невежества! Изуверы губили других, сожгли самих себя, хотели сжечь эту бедную девушку, и все были уверены, что они делают добро и угождают Богу.

– Они более жалки, нежели преступны, – сказал Лефорт, стоявший возле Петра. – Просвети, государь, подданных твоих.

– Да, да! – воскликнул с жаром Петр, схватив за руку Лефорта.

– Остались ли у тебя родственники после погибшего дяди? – спросила Ольгу царица Наталья Кирилловна.

– Нет, государыня, никого не осталось, – ответила Ольга дрожащим от робости голосом. – Тетка моего избавителя берет меня к себе в дом, вместо дочери.

– Твоя тетка? – спросил Петр Бурмистрова. – Та самая, у которой Лысков отнял поместье?

– Та самая, государь!

– Скажи ей, что если Лысков и кто бы то ни было станет притеснять ее, то пусть она приезжает прямо ко мне с жалобой: я буду ее постоянный защитник и покровитель.

– Отдай твоей новой матери этот небольшой подарок, – сказала царица Наталья Кирилловна, снимая с руки золотой, перстень с драгоценным яхонтом и подавая Ольге. – Скажи ей, чтоб она уведомила меня, когда станет выдавать тебя замуж: я дам тебе приданое!

– Чем заслужила я такую милость, матушка царица? – сказала со слезами на глазах Ольга, бросаясь на колени перед Натальей Кирилловной.

– Можно ли и мне подарить этой девушке перстень? – спросила царя на ухо юная супруга его.

Петр легким наклоном головы согласился, и юная царица подала Ольге со своей руки золотой перстень с рубином.

– Ну, пятисотенный, – сказал Петр Бурмистрову, – спасибо тебе за твою службу! Чем же наградить тебя?.. Хочешь ли ты служить у меня, в Преображенском? Да что тебя спрашивать: по глазам вижу, что хочешь. Назначаю тебя ротмистром. Ты, как я заметил, хорошо верхом ездишь. Здесь есть у меня особая конная рота. Объяви ей любезный Франц, что я назначил Бурмистрова ее начальником. Ах да, совсем забыл! Прежде тебе надобно жениться. Отвези эту девушку к твоей тетке, потом женись и приезжай с молодой женой ко мне, в Преображенское. Пойдем, любезный Франц, – продолжил Петр, обращаясь к Лефорту. – Надо сказать спасибо солдатам третьей роты и за поход наградить.

Петр, вышел с Лефортом из горницы, потрепав мимоходом Бурмистрова по плечу и примолвив:

– Прощай, ротмистр, до свидания!

Бурмистров и Ольга вышли из дворца и отправились в Ласточкино Гнездо, где встретились с Маврой Саввишной, Натальей и ее матерью.

Все рассказав и оставив Ольгу у тетки, Бурмистров в тот же день поскакал в Погорелово, чтобы посоветоваться с отцом Павлом о своем браке. Наступал июнь месяц, и через день начинался Петров пост, так что свадьбу, можно было справлять лишь через несколько недель.