Текст книги "Царевна Софья"

Автор книги: Евгений Карнович

Соавторы: Петр Полежаев,Константин Масальский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 47 страниц)

III

Вскоре после солнечного восхода вошел в горницу бывший пятидесятник Титова полка Иван Горохов. После длинной речи, в которой он доказывал, что на земле нет уже нигде истинной церкви и что антихрист воцарился во всем русском царстве, Горохов спросил;

– Имеешь ли ты желание убелиться?

Бурмистров, хотя и не вполне понял этот вопрос, однако отвечал утвердительно, потому что не видел других способов спасения себя и своей невесты, которая, по догадкам его, могла находиться во власти Андреева.

Пятидесятник взял Василия за руку и сказал:

– Горе тебе, если притворяешься. Ужасная казнь постигнет тебя, если ты из любопытства или страха изъявил согласие сделаться сыном истинной церкви! Пророческая обедня изобличит твое лукавство.

После этого он вывел Василия из подполья и, взойдя вместе с ним по деревянной лестнице в верхние горницы дома, остановился перед небольшой дверью, которая была завешена черной тафтой.

– Отче Петр, – сказал пятидесятник, – я привел к двери истинной церкви оскверненного человека, желающего убедиться.

– Войдите! – ответил голос за дверью, и пятидесятник ввел Бурмистрова в церковь, наполненную сообщниками Андреева. Все стены этой церкви, от потолка до пола, были покрыты иконами. Перед каждой иконой горела восковая свеча. Нище не было заметно ни малейшего отверстия, через которое дневной свет проникал бы в церковь. Вместо алтаря устроено было возвышение, обитое холстом и расписанное в виде облака, а на возвышении стояла деревянная дверь, увешанная бисером, стеклянными обломками и другими блестящими вещами.

– Скоро начнется обедня, – сказал Андреев Бурмистрову. – Ты прежде должен покаяться. Встань на колени, наклони голову и ожидай, покуда священник не позовет тебя.

Бурмистров исполнил все, что было приказано.

Все бывшие в церкви запели:

 
Прииде последнее время,
Грядут грешники на суд,
Дела на раменах несут!
И глаголет им Судия:
Ой вы, рабушки рабы!
Аз возмогу вас простити,
И огонь вечный погасити.
 

Когда кончилось пение, Бурмистров услышал, что дверь, находившаяся на возвышении, отворилась, и чей-то нежный голос сказал:

– Иди ко мне!

Бурмистров встал… На возвышении, перед блестящей дверью, стояла в белой одежде, с венком из лесных цветов на голове и с распущенными по плечам волосами, Наталья. Радость и изумление потрясли его душу. Он долго не верил глазам своим. И бедная девушка, увидев жениха своего, едва не лишилась чувств. С трудом она взяла себя в руки и с сердечным трепетом подала знак Василию, чтобы он к ней приблизился.

– Поклянись священнику, что ты отрекаешься от прежнего твоего нечестия и всякой скверны, – сказал Андреев, – покайся ему во всех грехах твоих и скажи, что ты хочешь убелиться.

Все, стоявшие у возвышения, удалились, чтобы не слышать исповеди Бурмистрова. Подойдя к своей невесте, он встал перед ней на колени и тихо сказал:

– Наталья, милая Наталья, скажи, ради Бога, как попалась ты в этот вертеп изуверов? Научи меня, как спасти тебя?

– Да, спаси, спаси меня! – отвечала дрожащим голосом Наталья, – О, если бы ты знал, сколько я перенесла мучений от них.

– Научи меня, я на все готов.

– Отсюда невозможно убежать. Всякого беглеца они называют Иудой-предателем и вешают на осине.

– Скажи, что же нам делать? Неужели нет никаких способов побега?

– Никаких. Прошу тебя об, одном: беспрекословно повинуйся здешнему главе. За малейшее непослушание он сочтет тебя клятвопреступником и закоснелым противником истинной церкви. Пятеро несчастных уже случайно попали в его руки. Я убеждала их исполнять все его приказания, но они, считая меня сообщницей еретиков, не вняли убеждениям моим, с твердостью говорили, что они не изменят церкви православной, и все погибли.

– И я не изменю истинной церкви!

– От тебя еретики потребуют торжественной клятвы, что ты по собственной воле вступаешь в их сообщество и никогда им не изменишь.

– Я дам эту клятву и ее нарушу. Если бы безумный, бросаясь на меня с ножом, принудил меня произнести какую-нибудь нелепую клятву, неужели я должен был бы исполнить ее или упорством заставить его меня зарезать?

– Слова твои успокаивают мою совесть. Меня часто мучило раскаяние, что я, спасая жизнь свою, решила исполнять все нелепости, которые меня заставляли делать. Много раз решалась я неповиновением избавиться от мучительной жизни, но всегда ты приходил мне на ум. Ради тебя переносила я все мучения и дорожила жизнью.

– Милая Наталья! Сам Бог послал меня сюда! Положимся на Его милосердие. Я не вижу еще, как спасти тебя, но Он наставит меня.

– Пора уже кончить исповедь. Не забудь моей просьбы: исполнять все, что тебе скажут.

Наталья, положив руку на голову Бурмистрова, сказала:

– Буди убелен!

Андреев и сообщники его подошли к возвышению и начали целовать Бурмистрова.

– Поклянись, – сказал он Василию, – что ты добровольно вступаешь в число избранных сынов истинной церкви. Оборотись лицом к небесным вратам, подними правую руку с двуперстным знамением и повторяй, что я буду говорить. Никон, антихрист и сосуд сатанинский, бодай церковь рогами и уставы ее стирай! отрекаюсь тебе и клянусь соблюдать уставы истыя церкви; аще ли же нарушу клятву, да буду сожжен огнем, уготованным дьяволу.

По произнесении клятвы Андреев подвел Бурмистрова к двери, находившейся на возвышении, и сказал ему, чтобы он три раза перед нею повергся на землю. После этого все вышли из церкви, надели на себя белые саваны и взяли в руки зажженные свечи зеленого воска. Андреев, подавая саван Бурмистрову, приказал ему надеть его на себя и также взять свечу. Когда все возвратились в церковь, Наталья, в белой широкой одежде, с черным крестом на груди, подпоясанная кожаным поясом, на котором было начертано несколько славянских букв, вышла из небесных врат и стала посреди церкви. Андреев и все его сообщники окружили Наталью и начали бегать около нее, восклицая, чтобы на нее сошел дух пророчества.

Через некоторое время все остановились, и Андреев, встав перед Натальей на колени, спросил:

– Новый сын истинной церкви будет ли всегда ей верен?

– Будет, – отвечала Наталья.

– Нет ли у него в сердце какого-нибудь злого умысла против меня?

– Нет!

– Не грозит ли мне какая-нибудь опасность?

– Не грозит!

– Не буду ли я когда-нибудь схвачен слугами антихриста?

– Не будешь!

Таким образом все сообщники Андреева один за другим предлагали вопросы. Нелепость их часто затрудняла Наталью, однако она, по врожденной остроте ума, всегда находила точные ответы.

Наконец дошла очередь до Бурмистрова. Он встал на колени и спросил:

– Не смутит ли меня когда-нибудь враг человеческого рода, и не изменю ли я истинной церкви?

– Ты всегда будешь ей верен!

Андреев, услышав этот ответ, ласково взглянул на Бурмистрова.

Когда очередь спрашивать дошла опять до Андреева, то он спросил:

– Антихрист Никон давно уже пришел и умер: когда же будет кончина мира, и нынешние времена последние или еще не последние?

– Я скажу тебе это через три дня, – ответила Наталья, несколько затрудненная таким вопросом, и вышла из церкви. За ней вышли и остальные.

Наталья стала священником раскольников совершенно случайно. Андреев скрывался в лесу, чтобы возродить, как он считал, истинную церковь. Случайно Андреев увидел Наталью прогуливающейся на берегу озера и проследил до Ласточкиного Гнезда. А так как священником в церкви, которую он собирался воздвигнуть, должна была стать молодая девушка, то он и решил ее похитить. Как он это сделал – читатель уже знает.

Андреев, помня пророчество Натальи о Бурмистрове, начал обходиться с ним ласково и доверчиво, давал ему разные поручения и ходил однажды с ним вместе в лес на охоту, которая была главным способом пропитания членов воздвигнутой им церкви.

Вечером, накануне дня, назначенного Натальей для ответа на вопрос Андреева, он послал Василия в ее горницу, чтобы спросить, в какое время можно будет на другой день служить пророческую обедню? Бурмистров воспользовался случаем, чтобы поговорить с Натальей о побеге. Долго обсуждали они разные способы побега, отвергая один за другим, пока Василию не пришла в голову одна мысль…

Наталья назначила служить обедню за три часа до захода солнца. Бурмистров, сообщив об этом Андрееву, сказал, что священник повелевает весь завтрашний день всем, поститься и надеется ответить на предложенный ему великий вопрос в ту самую минуту, когда солнце закатится.

И Василий, и Наталья целую ночь не смыкали глаз, нетерпеливо ожидая рассвета. Наконец солнце появилось на востоке. Оба думали о том, что готовит им наступивший день: спасение или гибель?

За три часа до солнечного заката собрались все в церковь, одевшись в саваны и взяв в руки зеленые свечи. Когда Наталья встала посреди церкви, началось пение и беготня вокруг нее. Утомившись, несколько раз все останавливались и, отдохнув, снова начинали бегать. Поставленному на кровле дома часовому было приказано известить о минуте, когда солнце начнет закатываться. Все поглядывали на церковную дверь, не исключая Василия и Натальи, хотя они по другим причинам, нежели прочие, нетерпеливо ждали вестника. Наконец он вошел в церковь и сказал:

– Закатывается.

Любопытство еретиков достигло высшей степени. Они перестали бегать и, храня глубокое молчание, устремили взоры на Наталью.

– Я не в силах еще открыть вам великую тайну, которую вы желаете знать, – сказала Наталья торжественным голосом. – Повергнитесь все на землю и вознесите души ваши к небу. Изгоните из сердец все суетные помыслы. Да не смутит слуха вашего никакой земной Звук, и да не прельстят зрения никакие суетные призраки этого мира, ни камень, ни дерево, ни вода, ни свет, ни мрак; все земное заражено прикосновением слуг антихриста. Скоро услышите тайну тайн!

Все раскольники с благоговением легли на пол, лицом вниз, зажали уши и зажмурили глаза.

Бурмистров тихонько встал с пола и, взяв Наталью за руку, пошел из церкви. Бедная девушка едва дышала. Они подошли к двери. Василий начал ее медленно отворять, опасаясь, как бы она не заскрипела. Наконец они вышли из церкви, спустились с лестницы и, пройдя поспешно двор, приблизились к воротам. Они были заперты. Через высокую насыпь перелезть было невозможно, другого же выхода, по словам Натальи, не было. По ее совету Бурмистров вошел в избу привратника, стоявшую близ ворот, и начал искать в ней ключ. Осмотрев все уголки, он в недоумении остановился перед деревянным столом у окошка, не смея выйти к Наталье и сказать ей о безуспешности своих поисков. В эту минуту Наталья сама вошла в избу, держа ключ в руках.

– Он висел на верее, – сказала она шепотом.

Бурмистров осторожно отворил ворота и вывел невесту за насыпь. Оба перекрестились и поспешно начали спускаться с горы к просеке. Вскоре они достигли ее и побежали к тропинке.

Все это время раскольники, лежа на полу, с нетерпением ожидали повеления священника встать для провозглашения тайны. Так прошло около часа. Андреев, долго лежа на полу наравне с другими, наконец потерял терпение и решил тихонько взглянуть на Наталью. Увидев, что ее в церкви нет, он вскочил и закричал:

– Измена! Предательство!

Все раскольники, услышав его крик, вскочили. Вмиг выбежали они вслед за своим главой из церкви, переоделись в стрелецкие кафтаны, схватили сабли и пустились в погоню за беглецами.

Василий и Наталья, добежав до тропинки, поспешно шли по ней к выходу из леса. Видя утомление девушки, Бурмистров вынужден был идти потише и наконец остановиться, чтобы дать ей время отдохнуть. Едва переводя дыхание, она села на кочку, покрытую мхом. Вдруг позади них послышался отдаленный шум.

– Побежим, милая Наталья, за нами погоня! – воскликнул Бурмистров.

Они побежали. Бедная девушка вскоре потеряла последние силы. Схватив Василия за руку и прислонясь к плечу его, она сказала:

– Я не могу бежать далее!

Бурмистров схватил ее на руки и продолжил бег по тропинке. Наклонившиеся до земли ветви и широко раскинувшиеся кустарники часто его останавливали. Наконец, тропинка пресеклась оврагом, и оставалось уже не более версты до выхода из леса, который заметно поредел. Перебравшись через овраг, утомленный Бурмистров остановился для краткого отдыха и посадил Наталью на камень, лежавший между кустами. В это самое время раздался в отдалении голос: «Вон, вон они!» – и вскоре начали один за другим появляться из оврага бегущие толпой раскольники с поднятыми саблями.

Василий хотел снова взять Наталью на руки, но она, вскочив с камня, указала ему в ту сторону, куда им надо было бежать, и произнесла с отчаянием в голосе:

– Мы погибли!

Василий, взглянув туда, куда Наталья ему указывала, увидел Лыскова, ехавшего верхом им навстречу в сопровождении конного отряда стрельцов. Сидоров шел возле него, сняв шапку. Оружия у Бурмистрова не было, потому что он бежал с Натальей прямо из церкви. Деваться было некуда, Василий замер, не зная, на что решиться. А бегущие раскольники и Лысков были к нему все ближе и ближе. Последний, однако, был к нему вдвое ближе, нежели первые. Схватив толстый сук с земли, Василий решил защищать свою невесту до последнего.

– Обоих на осину! – кричал Андреев своим сообщникам. – Не уйдете, предатели! Бегите, друзья, бегите за мной скорее!

– Тропинка уже близко отсюда, барин, вон там, за оврагом, – говорил Сидоров Лыскову. – Я тебе покажу, куда ехать, а там и ступай все прямо… Господи, твоя воля! – воскликнул он в ужасе.

– Что с тобой, дурачина? – спросил Лысков, – Чего ты испугался?

Сидоров не мог ничего ответить от страха и, дрожа, указал на Василия и Наталью. Они стояли неподвижно. Белая одежда их освещена была вечерней зарей, алое сияние которой проникало сквозь ветви деревьев и кустарников.

– Что за дьявольщина! – воскликнул Лысков, несколько испугавшись и всматриваясь в двух человек. – Они как будто бы в саванах! Это какие-то плутни! За мной, ребята! Схватим этих мошенников!

Он поехал со стрельцами вперед, а Сидоров пустился бежать из леса с такой быстротой, что и гончая собака едва ли бы перегнала его. Прибежав в Ласточкино Гнездо, объявил он там крестьянам, что господин их встретил в лесу двух мертвецов и хотел было бежать, но тут они его, по дьявольскому наваждению, потянули к себе со всеми стрельцами.

Подскакав на близкое расстояние к Бурмистрову, Лысков закричал:

– Кто вы? Отдайтесь нам в руки, а не то я велю изрубить вас.

– Прежде размозжу я тебе голову, а потом сдамся! – отвечал Бурмистров.

Лысков, услышав знакомый голос и всмотревшись в лицо Василия, содрогнулся и от ужаса выпустил из рук повода своей лошади. Он был уверен, что Василию давно уже отрубили голову, и никак не ожидал увидеть его в саване посреди леса. Наталью, вероятно, он не узнал или счел ее за привидение.

– Что же ты медлишь? – закричал Бурмистров. – Нападай на меня, если смеешь!

Лысков дрожащей рукой начал искать повисшие повода, чтобы ускакать из леса без оглядки. Лошадь, приметив, что седок на ней ворочается, и ожидая удара поводом, подвинулась еще ближе к Бурмистрову. Стрельцы остались на прежнем месте, в некотором отдалении, и, ожидая приказаний, смотрели со страхом и изумлением на происходившее. Бурмистров заметил ужас Лыскова и тотчас понял причину его. В голове его блеснула счастливая мысль.

– Час твой настал, злодей! – закричал он торжественным голосом, бросив на землю толстый сук, который держал в руке. – Никто на свете не спасет тебя! Иди за мной!

Лысков, обеспамятев от страха, спустился с лошади и повалился на землю перед Бурмистровым.

– Позволю тебе жить на этом свете еще пять лет, если ты сделаешь хоть одно доброе дело, – продолжил Бурмистров, – Схвати этих разбойников, которые бегут сюда, и предай их в руки правосудия.

Лысков вскочил с земли, сел на лошадь, махнул стрельцам и пустился с ними навстречу раскольникам.

Началась упорная драка. Долго раздавались удары сабель и крики сражающихся; долго ни та, ни другая сторона не уступала. Наконец раскольники побежали, и Лысков со стрельцами пустился их преследовать. Тем временем Василий и Наталья, выбежав из леса, пошли в Ласточкино Гнездо. Заря уже угасла на западе. Бурмистров решил идти в избу Сидорова, выпросить у него телегу, и немедленно ехать с Натальей в село Погорелово, покуда Лысков не воротился еще в деревню, где почти все жители уже спали.

– Кто там? – закричал Сидоров, услышав стук у дверей своей избы.

– Впусти меня скорее! – сказал Бурмистров.

– Ах, это никак ты, Василий Петрович. Слава тебе Господи, видно, ты цел воротился из леса.

Сидоров, отворив дверь и увидев наряд Василия и Натальи, отскочил от них аршина на три и прижался к стене.

– Что ты, что ты, брат! – сказал Василий, входя с Натальей в избу. – Ты, верно, подумал, что к тебе мертвецы в гости пришли? Не бойся, мы тебе ничего не сделаем. Заложи-ка поскорее телегу да ссуди меня каким-нибудь кафтаном и шапкой, а для Натальи Петровны достань где-нибудь сарафан и повязку. Мы теперь же уедем в Погорелово. Приезжай завтра туда за своим платьем. Да нельзя ли, братец, все это сделать попроворнее? Я тебе завтра дам три серебряных рубля за хлопоты. Только смотри: ни слова не говори Лыскову.

– Да ты никак и впрямь не мертвец! – сказал Сидоров, все еще посматривая с недоверчивостью и страхом то на Василия, то на его невесту. – Да кто вас угораздил этак нарядиться? Святки, что ли, справляете? Раненько что-то…

– Однако, братец, нельзя ли поскорее? – сказал Василий. – Нам дожидаться некогда. Да одолжи мне, кстати, до завтра свое ружье.

– Сейчас, сейчас, Василий Петрович. Все мигом будет готово!

Сидоров проворно заложил лошадь в телегу, сбегал к замужней сестре своей за сарафаном и повязкой, вытащил из сундука свой праздничный кафтан и шапку, достал из чулана ружье с сумкой и отдал все Бурмистрову.

Когда Василий и Наталья, переодевшись, сели уже в телегу, Сидоров Сказал:

– А кто же будет лошаденкой-то править? Разве мне самому, Василий Петрович, вас прокатить!

Без шапки сел он на облучок телеги, взял вожжи, приосанился, ударил лошадь плетью и поскакал по дороге к Погорелову, присвистывая и крича:

– Ну, родимая, не выдай! Знатно скачет, только держись.

Еще прежде полуночи он приехал в Погорелово. Нужно ли описывать радость Натальиной матери, которая так неожиданно увидела дочь свою после долгой разлуки? Отец Павел не мог удержаться от слез, глядя на обрадованную старуху и на восторг дочери. Мавра Саввишна, вскочив со сна, второпях надела на себя вместо сарафана подрясник отца Павла и выбежала здороваться с нежданными гостями, а потом от восхищения пустилась плясать, несмотря на свою одежду.

– Мавра Саввишна, – сказал, улыбнувшись, отец Павел, – погляди на себя: ты, кажется, мой подрясник надела. Полно плясать-то!

– Ничего, батюшка, от такой радости не грех и в подряснике поплясать – прости, Господи, мое согрешение!

Сидоров, которому Мавра Саввишна после пляски поднесла стакан настойки, остался ночевать в доме отца Павла и, получив свое платье, ружье и обещанную награду, на другой день возвратился в Ласточкино Гнездо в полной уверенности, что барина его, Лыскова, утащили мертвецы в преисподнюю и что никто не спросит его, куда он и с кем ночью ездил.

IV

Было около полудня, когда Сидоров подъехал к своей избе. На беду его, Лысков сидел на скамье перед своим домом, под тенью березы, отдыхая после вчерашней безуспешной погони за раскольниками и ломая голову над встречей его в лесу с Бурмистровым. Увидев Сидорова, махнул он ему рукою. Впустив лошадь с телегой во двор, бедняга почувствовал холод и жар в руках и ногах от страха и побежал к своему барину.

– Куда ты ездил, мошенник?

– А в лес за дровами, батюшка.

– Неужто ты шатался целую ночь напролет по лесу, а? Говори же, разбойник! Ты и днем боишься в лес ходить!

– Виноват, батюшка!

– Так куда же ты ездил? Федька, палок!

– Взмилуйся, отец родной, Сидор Терентьич, за что?

– Я тебе покажу, за что. Катай его! – закричал Лысков своему холопу Федьке, главная обязанность которого состояла в том, чтобы иметь всегда запас палок и колотить без пощады всякого, кого барин прикажет.

Сидоров повалился в ноги Лыскову и признался, что он ездил в село Погорелово.

– В Погорелово? А зачем? Небось к прежней помещице? Ах ты, бездельник! Она-то вас и избаловала! Федька, принимайся за дело!

– Помилуй, Сидор Терентьич! – продолжал Сидоров, кланяясь в ноги Лыскову. – Я не к помещице ездил.

– Так к черту, что ли, мошенник? Говори мне всю правду, не то до полусмерти велю колотить.

– Скажу, батюшка, всю правду-истину! Лаптишки у меня больно изорвались, так я и собрался в Погорелово за покупкой. Там кума моя, Василиса, знатные лапти плетет.

– Да что ты, бездельник, меня обманываешь?! Понадобились лапти, так ночью за двадцать верст за ними поехал? Ах ты, разбойник! До смерти прибью, если не скажешь правды. Привяжи его к этой березе, Федька, да принеси палки потолще. Я из тебя выбью правду!

Холоп потащил беднягу к березе.

– Скажу, Сидор Терентьич, все скажу, только помилуй! – закричал крестьянин, вырвавшись из рук холопа и снова упавши в ноги Лыскову. – Я отвез в Погорелово Василия Петровича с Натальей Петровной.

Лысков, несмотря на свое изумление, схватил палку и собственноручно излил гнев свой на бедного крестьянина. Потом велел оседлать свою лошадь и, взяв с собой Сидорова и еще четырех крестьян, вооруженных ружьями, поехал немедленно в Погорелово, чтобы отнять у Бурмистрова Наталью.

Приехав в село, он остановился у дома священника, зная, что у него живет тетка Бурмистрова, и потому полагая, что Наталье более негде быть, как здесь.

Лысков вошел прямо в горницу. Мавра Саввишна ахнула, старуха Смирнова заплакала, Наталья, побледнев, бросилась на шею матери, а отец Павел, не зная Лыскова, смотрел на всех в недоумении. Бурмистрова не было в горнице.

– Ну, голубушка, теперь не уйдешь от меня! Изволь-ка собираться проворнее. Простись с родительницей да поедем.

– Прежде умру! – отвечала Наталья, рыдая и обнимая мать свою.

– Вот пустяки какие! Есть от чего умирать! Да тебе, моя красоточка, будет у меня не житье, а масленица. Эй, Ванька, Гришка, подите все сюда: тащите ее в телегу!

– Хоть я не знаю твоей милости, – сказал отец Павел, с изумлением и негодованием смотревший на Лыскова, – однако, как хозяин этого дома, кажется, могу спросить: по какому праву разлучаешь ты мать с дочерью?

– Ха, ха, ха! По какому праву! Она моя холопка, вот и все тут. Ну, поворачивайтесь!

– Это что? – воскликнул Бурмистров, входя в горницу, – Прочь, бездельники! Вон отсюда!

Крестьяне, испуганные грозным голосом Бурмистрова, отошли от Натальи.

– Не лучше ли тебе идти вон? – сказал Лысков. – Я сегодня же донесу царевне Софье Алексеевне, что ты живехонек. Она ведь голову велела тебе отрубить.

– Доноси кому хочешь, только убирайся вон! – закричал Василий.

– Да как ты смеешь отбивать у меня мою холопку? Ты думаешь, что я тебя испугался? Только меня тронь, так я стрелять велю! Хватайте его, ребята, вяжите! У него сабли нет, чего вы трусите? Хватай его, Ванька!

– Как, это ты, Сидоров, на меня нападаешь? Ну, ну, смелее! Попробуй схватить меня!

– Да что ж, Василий Петрович, делать, воля господская: велят, так и на отца родного кинешься!

– Полно, Сидоров, отпусти-ка лучше мою руку; ведь я посильнее тебя. Мне не хочется с тобой драться.

– Мошенник ты, Ванюха! – закричала Мавра Саввишна, – Забыл мою хлеб-соль?!

Бурмистров между тем схватил ружье Сидорова. Последний притворился, будто старается удержать ружье всеми силами, и тихо шептал Бурмистрову:

– Дай мне тычка, а ружье-то отними!

Другие крестьяне хотели броситься к Сидорову на помощь, но отец Павел остановил их, закричав:

– Грешно, дети, грешно пятерым нападать на одного!

Бурмистров для вида толкнул своего противника и вырвал у него ружье.

– Ой, мои батюшки! – закричал Сидоров, упав на пол. – Экий медведь какой, никак мне ребро переломил!

Лысков задрожал от злости и закричал крестьянам:

– Стреляйте! Я ответчик!

Крестьяне, исполняя приказ господина, прицелились в Бурмистрова.

– Застрелите, дети, тогда и меня! – сказал отец Павел, встав возле Василия.

Все ружья опустились.

Бурмистров, прицелясь в Лыскова, сказал:

– Ты хотел меня застрелить, как разбойник, а против разбойников, по закону, позволено защищаться. Сейчас уйди отсюда, а не то выстрелю.

– Хорошо! – воскликнул Лысков, задыхаясь от злобы. – Я уйду, только сегодня же пошлю челобитную к царевне Софье Алексеевне.

– Да уж поздно, хамово поколение, поздно, семя крапивное! – закричала Мавра Саввишна, которая вместе со старухой Смирновой старалась привести в чувство упавшую в обморок Наталью. – Я уже с племянником сама написала на тебя сегодня челобитную батюшке царю Петру Алексеевичу!

– Очень рад, – сказал Лысков. – Пусть нас царь рассудит.

– Племянник-то мне растолковал, что ты в моем поместье не владелец и что Ласточкино Гнездо мое!

– Не рассказывай всего этому плуту, тетушка. Убирайся вон! Чего ты еще дожидаешься?

– Уйду, сейчас уйду, дай только слово сказать. Ты ведь, святой отец, хозяин этого дома. Если укрываешь у себя мою холопку, так и отвечать должен за нее, если она убежит. Тогда я за тебя примусь. Не забудь этого. Прощай! Авось скоро увидимся. Пойдемте, мошенники! – закричал Лысков крестьянам. – Я с вами дома разделаюсь! Пятеро не могли с одним сладить!

– Если хочешь, тетушка, то прикажи твоим крестьянам остаться здесь, – сказал Василий. – Лысков не помещик их; он завладел твоим имением не по закону, а самовольно. Ты – настоящая помещица.

– Коли так, – воскликнула Мавра Саввишна, посадив пришедшую в чувство Наталью на скамью, – то я вам всем приказываю не уходить отсюда!

– Слушаем, матушка! – сказали в один голос обрадованные крестьяне.

– Кормилица ты наша! – прибавил Сидоров; бросаясь к Мавре Саввишне. – Дай поцеловать твою ручку! Опять ты наша госпожа! Слава тебе, Господи!

– Врешь ты, разбойник! – закричал Лысков. – Я ваш господин! Осмельтесь не пойти со мною: до полусмерти всех велю батогами запороть.

– Не прикажешь ли, матушка Мавра Саввишна, самого его образумить и проводить отсюда? – спросил Сидоров, сжав кулаки.

– Вон его толкай, Ванюха! – закричала Мавра Саввишна. – Живет, мошенник, в моем доме да еще над моими крестьянами смеет издеваться! Вон его!

– Ребята, не отставай! – закричал Сидоров, выталкивая Лыскова в шею из горницы. – Проводим его милость за ворота, ведь госпожа приказала!

– Прибавь ему, Ванюха, прибавь! – кричала Мавра Саввишна.

Крестьяне, вытолкав Лыскова за ворота, возвратились в горницу и спросили помещицу: что им еще делать?

– Пусть они покуда останутся у меня в доме, – сказал отец Павел, – да не велишь ли им, Мавра Саввишна, помочь моей работнице? Она пошла в огород грядки полоть.

– Слышите, ребята? Ступайте грядки полоть да смотрите: не пускайте козла в огород. Если Лысков сюда воротится, так опять его в шею!

– Слушаемся, матушка! – сказали крестьяне и вышли из горницы.

– Ну, племянник, – сказала Мавра Саввишна, – потешили мы себя: вытолкали мошенника. Только что-то будет с нами? Ведь разбойник на всех нас нажалуется царевне Софье Алексеевне!

– Пусть его жалуется. Твоя челобитная прежде придет к царю Петру Алексеевичу.

– Разве он за нас заступится, а не то – беда: все пропадем!

– И, полно, тетушка! Правому нечего бояться. Я теперь же поеду в село Преображенское и ударю челом царю.

– Да, да, поезжай скорее, пока нас всех еще не перехватали да не заковали.