Текст книги "Впередсмотрящий. Повесть о великом мечтателе (Жюль Верн)"

Автор книги: Евгений Брандис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

ЮНОСТЬ

1844 году Жюль и Поль поступили в нантский Королевский лицей, где должны были за два года закончить общеобразовательный курс и получить диплом бакалавра, открывающий доступ в высшую специальную школу: первому – в юридическую, второму – в мореходную.

Жюль налегал на древние языки, штудировал риторику, философию, логику – дисциплины, необходимые для будущего правоведа.

К тому времени Пьер Верн прочно обосновался в деловой части города, в собственной большой квартире на улице Жан-Жак Руссо. Здесь были под боком мэрия, суд, биржа, банк, трибунал, арбитраж, таможня – все государственные учреждения, с которыми связывали адвоката интересы клиентов. Рядом находились кафедральный собор с его любимым органом, и Нантский театр, где он абонировал ложу, и нарядная набережная де ля Фосс, излюбленное место прогулок, откуда открывается прекрасная панорама с цепью мостов через Луару, Эрдр и Севр и виден в отдалении каменный нос «плавучего острова» Фейдо. Единственное неудобство – отдаленность конторы от дома – метр Верн сумел превратить в преимущество: для пользы здоровья он ходил пешком туда и обратно, внушительности ради опираясь на трость, увенчанную серебряным набалдашником.

Он был доволен жизнью, доволен собой, доволен детьми.

Особенно радовали отеческое сердце успехи старшего сына. Правда, несколько настораживала его разбросанность и всеядность в чтении. Не очень импонировали метру Верну и новые друзья Жюля – компания шумных юнцов, мнящих себя поэтами. Однако сколько-нибудь серьезных претензий он Жюлю предъявить не мог. Весь следующий год после окончания лицея мальчик ежедневно по два-три часа просиживал в конторе на набережной Жан Бар, понемножку присматриваясь к делам и готовясь к поступлению в парижскую Школу права. После самостоятельной подготовки он должен был там прослушать несколько лекций и сдать установленные экзамены по программе первого курса.

Кругозор Жюля за эти три года безгранично расширился. Но педантичный отец меньше других понимал, как богата и наполнена до краев его духовная жизнь и какое скромное место занимают в ней помыслы о юридическом поприще.

…Жюль не устает бегать на другой конец города в библиотеку на площади Пилори, возвращаясь оттуда с пачками книг. Романы Александра Дюма, Эжена Сю, Жорж Санд, Бальзака, стихи, драмы и проза Виктора Гюго не заслоняют трудов по истории мореплавания и великих географических открытий. Он не пропускает бенефисов в Нантском театре, ни одной премьеры в театре марионеток «Рикики». Музыку он знает не хуже, чем его лицейский товарищ Аристид Иньяр, ставший впоследствии композитором. Юный поэт сочиняет стихи, навеянные неразделенной любовью все к той же Каролине Тронсон, которая по– прежнему смотрит на него свысока, заставляя настраивать Музу на не свойственный Жюлю минорный лад. Но наряду с подражательными лирическими опусами он пишет не менее подражательную драму в стихах и безуспешно пытается поставить ее на сцене театра «Рикики».

Однако литературные неудачи не мешают ему пожинать лавры в кружке начинающих поэтов, которым покровительствует папаша Боден, предоставляя для сборищ читальный салон, примыкающий к его книжной лавке.

Не решаясь перечить отцу, весной 1847 года Жюль едет в Париж держать первые экзамены для получения адвокатского звания и ученой степени лиценциата прав, завидуя счастливой судьбе Поля, отправившегося в свою первую навигацию на шхуне «Лютен» к Антильским островам.

…И вот он попал в Париж, по его собственному выражению, «город-светоч, который притягивает, ослепляет, опаляет столько провинциальных мотыльков».

Тем временем сгущались грозовые тучи революционного 1848 года.

На развалинах монархии 25 февраля была провозглашена Вторая республика. Воспользовавшись победой народа, буржуазия захватила власть. Парижские рабочие ответили на это грозным июньским восстанием, которое было потоплено в крови правительственными войсками. На горизонте уже маячила черная тень Луи-Наполеона Бонапарта. Наполеона Малого, как назовет его вскоре Виктор Гюго.

А Жюль, далекий от революционных бурь, успевший до начала событий получить первые отметки в матрикуле и вознаградить себя отдыхом в Провансе у родственников отца, под мирным родительским кровом продолжает готовиться к новому туру экзаменов.

Июль 1848 года. Волнения улеглись, лекции в Школе права возобновились, Жюль снова сдает экзамены – уже за второй курс.

«Я вижу, что вы в провинции, обуреваемы страхами, боитесь всего гораздо больше, чем мы в Париже… – пишет он родителям по поводу недавних событий. – Я побывал в разных местах, где происходило восстание. На улицах Сен-Жак, Сен-Мартен, Сент– Антуан, Пти-Пон, Бель Жардиньер я видел дома, изрешеченные пулями и продырявленные снарядами. Вдоль этих улиц можно проследить за направлением полета снарядов, которые разрушали и сносили балконы, вывески, карнизы. Это ужасное зрелище!»

Юноша жадно ловит новые впечатления. Покончив с экзаменами, он спешит воспользоваться короткой передышкой – слоняется по бульварам, заходит в музеи, знакомится с достопримечательностями столицы. Незадолго до отъезда в Нант ему посчастливилось попасть на заседание в Палату депутатов.

«Это заседание, – сообщает он отцу в письме от 6 августа, – было особенно интересным благодаря шуму, которым оно сопровождалось, и большому числу присутствовавших на нем всевозможных знаменитостей. Один депутат, сидевший рядом со мной, показал мне всех».

Следует длинный перечень имен, а затем:

«О, счастье! Виктор Гюго!!! Виктор Гюго, которого я хотел видеть любой ценой, говорил в течение получаса. Я его знаю теперь. Чтобы получше разглядеть его со своего места, я раздавил одну даму и вырвал бинокль из рук какого-то незнакомца. Должно быть, об этом происшествии будет упомянуто в „Правительственном вестнике“».

Революция превратила Гюго в трибуна, пламенно защищавшего республику. Великого поэта Франции Жюль Верн почитал и как политического деятеля. Имя Гюго нередко упоминается в его книгах, и хотя он будет писать на другие темы и в совершенно иной манере, романы Жюля Верна во многом созвучны произведениям Виктора Гюго с их оптимистической верой в преобразующие силы Разума и Прогресса. Можно понять юношеский энтузиазм Жюля, впервые увидевшего этого человека!

…10 ноября 1848 года. Париж. Тысячные толпы устремляются к площади Согласия. Состоится торжественное провозглашение конституции Второй республики, принятой Учредительным собранием.

Жюль Верн и его приятель Эдуар Бонами только что сошли с поезда. Сошли с поезда, который вез их по недавно проложенной колее, еще не достигшей Нанта. Первая поездка по железной дороге! Свистки локомотивов, вагонная тряска и почти неправдоподобная скорость. Такое невозможно забыть!

Не успев отряхнуть дорожную пыль, Жюль с Эдуаром вливаются в поток людей, чтобы пробраться поближе к площади.

Знаменательное совпадение! В этот исторический день будущий писатель начал самостоятельную жизнь. «Город-светоч» властно притягивал его и не выпускал из своих объятий. Театр, поэзия, музыка все больше заполняли его существо. После третьего тура экзаменов под отчий кров он уже не вернулся.

ПРИЗВАНИЕ

туденческая комната на улице Ансьен Комеди. Две кровати, два стула, стол и… вечерний костюм. Один костюм на двоих. У Эдуара, однако, то преимущество, что в его бюджете предусмотрены пять франков «на зрелища», а Жюль не может выкроить и сантима. И все же он попадает в театры в качестве… клакёра, беспощадно отбивая ладони, чтобы отработать бесплатное место на верхотуре в райке.

Педантичный Пьер Верн держит его в узде, совершенно не считаясь с вескими доводами сына:

«Я предвижу следующие расходы: комната 30 франков, питание 70 франков; затем запись на лекции 15 франков; книги по праву 20 франков; масло для лампы полтора франка; кроме того, мне понадобятся обувь, перчатки и т. п. Ах, как подумаешь обо всем, что нужно человеку для жизни в обществе, поневоле позавидуешь Жан-Жаку Руссо и его естественному состоянию на лоне природы!..»

Однако у отца своя калькуляция, составленная по воспоминаниям о студенческой жизни в Париже 1820-х годов. Переубедить его невозможно, сто франков в месяц – и обходись как хочешь.

Жюль слушает лекции по уголовному и гражданскому кодексам, зубрит параграфы торгового, вексельного и финансового права, вперемежку пишет стихи, сочиняет комедии, вечера проводит в театрах, в студенческих кабачках, в светских салонах.

Нет, это не оговорка: в светских салонах!

Носитель громкого имени, дядя Франциск де ля Сель де Шатобур, имеющий доступ в лучшие парижские дома, представляет племянника из Нанта прежде всего мадам де Барер (там он встречает в первый же вечер поэта Ламартина и министра нового правительства Марраста, который с ним учтиво раскланялся, очевидно, приняв за другого), а затем и хозяйке модного салона мадам де Жомини, где бывают даже такие «высокопоставленные персоны», как принц Луи-Бонапарт и генерал Кавеньяк.

Среди чопорных аристократов и надменных буржуа Жюль чувствует себя чужаком, робеет, теряется. Но здесь он узнает последние новости задолго до того, как о них сообщают газеты, и по настоянию дяди заводит «полезные знакомства».

Зато он быстро приобщается к жизни богемы. Там он, наверное, впервые понял, какой бездной разделены завсегдатаи светских салонов и неугомонная, разношерстная, веселая братия – начинающие литераторы, студенты, музыканты, актеры, заполнявшие дешевые кафе и погребки Монмартра. Там все были равны и без всяких церемоний принимали в свои шумные компании зеленого новичка.

«Это истинное удовольствие, хоть и не очень понятное в Нанте, – писал он отцу, – быть в курсе всех литературных событий, улавливать новейшие веяния, следить за различными фазами, через которые проходит литература… Нужно глубоко постигнуть современный жанр, чтобы угадать предстоящий!»

Как бы он удивился, если бы заранее знал, что именно он, Жюль Верн, «угадает» предстоящий жанр!

Симпатии Жюля на стороне республиканцев, но политические взгляды еще далеко не устоялись. Он не усматривает зловещих признаков к приходе к власти Луи-Бонапарта, избранного 10 декабря 1848 года президентом республики. Его письма в Нант свидетельствуют скорее о глубокой растерянности.

«Хотя выборы уже прошли, вполне возможно, что еще будет шум. Вчера вечером огромные толпы народа пробегали по бульварам с ужасными криками и бранью. По улицам фланировали усиленные патрули. Повсюду собираются возбужденные толпы людей… Теперь дело может кончиться не мятежом, а гражданской войной. Чью сторону держать? Кто будет представлять партию порядка? К какому флангу примкнуть?..»

Наступивший 1849 год принес Жюлю и огорчения, и радости.

Когда до Пьера Верна дошли тревожные слухи о том, что Жюль ведет в Париже «беспорядочную жизнь», он урезал ему и без того скудный бюджет, думая, что это заставит сына усерднее заниматься правом. Жюль запутался в долгах, недоедал, недосыпал, но никакая сила не могла бы его теперь отвлечь от литературного творчества.

Легче всего ему давались веселые куплеты и жанровые песенки. Положенные на музыку его нантским другом, композитором Аристидом Иньяром, они исполнялись не без успеха в литературных и театральных кабачках. Особенно посчастливилось грустной песенке «Марсовые». Позже она стала любимой песней французских матросов и включалась даже в фольклорные сборники. Жюлю Верну самому приходилось слышать, как ее пели на уходящих в плавание кораблях.

И хотя в эти годы он связывал надежды с театром, а куплеты и песенки сочинял между делом, пристрастие к морской теме обнаруживается с первых шагов. При всех разнообразных занятиях море, корабли, навигация, путешествия и географические исследования продолжали занимать его ум. Круг чтения непрерывно расширялся, охватывая также популярные труды по истории науки и техники. Еще не зная, на что это может пригодиться, юный поэт завел особую тетрадь, куда заносил любопытные сведения о научных открытиях и изобретениях.

Его жизнь в Париже протекала бурно и стремительно. Засыпая под утро, он не знал, что готовит ему грядущий день.

Расширялся и круг знакомых. Редактор газеты «Либерте» граф де Кораль обещал Шатобуру представить его племянника Виктору Гюго. Визит несколько раз откладывался из-за переезда Гюго на новую квартиру. Наконец Жюль был принят в доме прославленного вождя романтической школы на улице де ля Тур д’Овернь, № 37. Кроме самого хозяина, из поэтов– романтиков он застал в гостиной Мериса, Вакери и Теофиля Готье, которого сразу же узнал по его знаменитому красному жилету. Гюго рассыпал изречения, как сеятель зерна, говорил веско, внушительно, любуясь собственным красноречием. Увлеченный спором, он забыл о юноше, который хотел с ним о чем-то посоветоваться, и лишь на прощанье, пожав ему руку, сказал несколько ободряющих слов. Конечно, Жюль ожидал большего. И все же для начинающего писателя встреча с таким человеком была огромной удачей. Вечер, проведенный в гостях у Гюго, он запомнил на всю жизнь.

Литератор, делающий первые шаги, по необходимости искал покровителя и нашел его в лице Александра Дюма. Волшебная палочка Шатобура принесла на этот раз не просто удачу, а счастье.

Дюма находился в зените славы. Его романы увлекали читателей занимательностью и легкостью изложения, блестящими, остроумными диалогами, искусством строить стремительно развивающуюся, полную жизни и движения фабулу. Стиль его был всегда изящен, герои безупречно благородны и отважны. Правда, исторические факты служили только канвой, которую талантливый беллетрист расцвечивал прихотливыми узорами вымысла. Но современникам вовсе не казалось, что романы от этого проигрывают, как и многочисленные пьесы Дюма, которые он писал по готовым сюжетам, возрождая своих героев для сцены.

Жюля Верна всегда восхищал жизнерадостный талант Дюма. Впоследствии он воспримет у старшего современника лучшие черты мастерства, посвятит его памяти один из самых увлекательных своих романов – «Матиас Шандор» и получит от его сына благодарственное письмо с таким многозначительным признанием:

«Никто не приходил в больший восторг от чтения ваших блестящих оригинальных и увлекательных фантазий, чем автор „Монте-Кристо“. Между ним и Вами столь явное литературное родство, что, говоря литературным языком, скорее Вы являетесь его сыном, чем я».

Дойдет даже до того, что один из французских критиков пустит в оборот афоризм:

«Жюль Верн – это Александр Дюма, действующий в эпоху, когда красноречие Цицерона можно передать по телефону и руководить военными операциями по телеграфу».

Но это в будущем… А сейчас, в февральский вечер 1849 года, перед богатым особняком – причудливая смесь ложной готики с мавританским стилем, – в аристократическом Сен-Жерменском предместье остановилась карета, украшенная геральдическим единорогом. Один из влиятельных знакомых Шатобура, называвший себя близким другом «Александра Великого», охотно откликнулся на просьбу Шатобура захватить с собой его молодого родственника из Нанта на прием к Дюма.

Оробевшего юношу проводят через анфиладу ярко освещенных комнат, убранных с кричащей роскошью; он чувствует себя затерянным в шумной толпе веселящихся гостей. Но стоило хозяину дома приветливо ему улыбнуться, и застенчивость как рукой сняло. Этот синеглазый белокурый бретонец пришелся Александру Дюма по душе. Писатель оценил его начитанность и живость ума.

Более того, пригласил на премьеру в свой «Исторический театр»!

«Я присутствовал на первом представлении „Юности мушкетеров“, – сообщает Жюль родителям. – Я сидел у авансцены в ложе Александра Дюма. Мне действительно повезло. Это очень занятно. Его драма – инсценировка первого тома „Трех мушкетеров“. В этом произведении, пусть оно и не отличается большими литературными достоинствами, чувствуется удивительный сценический талант…»

Жюль решил ковать железо, пока горячо. Быстро закончив две исторические драмы – «Пороховой заговор» и «Трагедию из времен Регентства», он отдал их на суд Дюма. Первую пьесу Дюма признал неприемлемой по цензурным соображениям, а вторую – недостаточно сценичной;

– Ничего, вы еще научитесь писать, – утешил он приунывшего дебютанта. – А не попробовать ли вам себя в жанре водевиля?

Но тут надвинулись последние экзамены и защита диссертации. Творческие начинания на несколько месяцев пришлось отложить.

…У пианиста Адриена Талекси на улице Луи ле Гран еженедельно собирались молодые писатели, музыканты, художники. Жюль Верн становится душою кружка и дает ему шутливое название «Обеды одиннадцати холостяков». Это богемное содружество существовало до начала шестидесятых годов, несмотря на то, что большинство участников давно успели жениться. Жюль Верн исполнял на «Обедах холостяков» свои песенки и куплеты, а в мае 1850 года прочел одноактный водевиль в стихах «Сломанные соломинки», встретивший единодушное одобрение. Только после этой проверки он решился показать его Дюма.

Какова же была радость начинающего драматурга, когда «Александр Великий» не только похвалил пьесу, но и выразил желание поставить ее в своем «Историческом театре»! 12 июня состоялась премьера. Спектакль выдержал 12 представлений и принес автору… 16 франков. Затем по совету Дюма водевиль был издан отдельной брошюрой.

– Не беспокойтесь, – сказал он Жюлю, – расходы в какой-то мере окупятся. Даю вам полную гарантию, что найдется хотя бы один покупатель. Этим покупателем буду я!

Первое печатное произведение Жюля Верна вышло в свет с почтительным посвящением Александру Дюма.

Осенью «Сломанные соломинки» были поставлены в Нантском театре. «Столичный» автор присутствовал на премьере. Вместе с ним в директорской ложе находились его родители и три сестры. А Поль в это время бороздил на своей шхуне воды Индийского океана. По требованию публики молодой драматург трижды выходил на сцену. Каролина Тронсон, сидевшая в ложе с женихом, поощрительно похлопала кузену. Громче всех аплодировал покровитель нантских муз папаша Воден, тот самый, в чьей книжной лавке собирались начинающие поэты. Он первый предсказал Жюлю Верну блестящую будущность, и его предсказание начало сбываться!

На следующее утро в местных газетах появились лестные отзывы о пьесе и спектакле. Пьер Верн гордился сыном, хотя и находил его водевиль «слишком фривольным».

– Лиценциату прав, прежде чем выводить на сцену неверную жену и ставить в смешное положение мужа, следовало бы подумать о своей репутации.

– Помилуй, папа! В таком случае пришлось бы запретить и Мольера!

– Но Мольер был всего лишь актером, а не преемником адвокатской конторы…

В глубине души отец еще надеялся, что сын возьмется за ум и неверной литературной карьере предпочтет добропорядочную, обеспеченную жизнь в Нанте.

А Жюлю не сидится дома. Он торопится в Париж. Он закончил новый водевиль «Кто смеется надо мной» и хочет поскорее прочесть его обоим Дюма.

Пьеса одобрена. По совету «крестного отца» она превращена в двухактную комедию и предложена театру Жимназ. Тем не менее к постановке ее не приняли. Директор заявил, что ему было очень приятно прочесть произведение, рекомендованное самим Дюма, но… он обеспечен репертуаром до конца сезона.

Время не ждет! Не эта пьеса, так следующая! Кто из писателей в молодые годы не терпел неудач?

Одна за другой появлялись новые пьесы: «Игра в жмурки», «Замки в Калифорнии», «Спутники Маржолены», «Сегодняшние счастливцы», «Приемный сын», «Господин Шимпанзе», «Одиннадцать дней осады». Это были бытовые комедии, смешные водевили, либретто комических опер, музыку для которых обычно писал Иньяр. Некоторые из них имели успех у публики, другие оказывались однодневками, а иным вообще не суждено было увидеть света рампы. Но так или иначе имя Жюля Верна мелькало на театральных афишах.

Экономя бумагу, он писал бисерным почерком, который сам же с трудом разбирал, и в дальнейшем почти не касался рукописей, сложенных на дне чемодана. В этой «братской могиле» покоились вечным сном десятки непоставленных и неизданных пьес.

Из склада юношеских рукописей он извлек лишь одно произведение – лирическую комедию в стихах «Леонардо да Винчи», к которой потом не раз возвращался. Позже она превратилась в «Джоконду» и в последней редакции – в «Мону Лизу». Хотя действие ограничено единственным эпизодом – созданием портрета Джоконды, знаменателен самый выбор героя. Леонардо, универсальный гений итальянского Возрождения, с равной силой проявивший могучий талант и в живописи, и в науках, и в изобретательстве, всегда привлекал Жюля Верна как личность во всех отношениях феноменальная и столь же загадочная, как улыбка Джоконды.

Жюль Верн, бесспорно, был одаренным драматургом. Его пьесы отличались искусным построением, живостью диалога, занимательностью интриги и все же не выдерживали конкуренции с господствовавшим тогда репертуаром – пьесами Скриба, Лабиша, Сарду и других «королей» сцены. Претендовать на самостоятельное место в театре он, конечно, не мог, но понял это далеко не сразу.

Подобно героям Бальзака, приехавшим в Париж из провинции завоевывать себе блестящее будущее, он полон лучезарных надежд. После каждой очередной неудачи трудится с еще большим азартом. Целеустремленность, помноженная на кипучую энергию, компенсирует «утрату иллюзий».

Он бегает по урокам. Ищет работу. Поступает на временную службу с 7 утра до 9 вечера сверхштатным писцом в нотариальную контору Гимара с окладом 600 франков в год. Теперь он расплатится с первоочередными долгами и, по крайней мере, не умрет с голоду. А писать можно и по ночам!

За несколько месяцев такого существования он нажил неизлечимый гастрит, заставлявший его и в лучшие годы ограничивать себя в еде. Зато герои Жюля Верна, способные переваривать гвозди, будут смаковать всевозможные яства, насыщаться жарким из дичи, рассуждать со знанием дела о гастрономии и кулинарном искусстве. Вегетарианец поневоле! Воображение вознаграждало его с лихвой тем, чего он был лишен в жизни.

…На повторные и все более настойчивые требования отца вернуться в Нант – к адвокатской конторе и материальному благополучию – Жюль отвечает:

– Твоя контора в моих руках только захиреет… Я предпочитаю стать хорошим литератором и не быть плохим адвокатом… Моя область еще дальше отошла от севера и приблизилась к знойной зоне вдохновения…

Но метр Верн не хочет потерять сына. Он делает еще одну, последнюю попытку вернуть его в лоно семьи. Просит назначить хотя бы отдаленный срок приезда и обещает на это время полное обеспечение.

Нет, Жюль непоколебим! У него много замыслов, он верит в свою фортуну, он добьется и славы и денег!

«Ты утверждаешь, дорогой папа, что Дюма и ему подобные не имеют ни гроша и ведут беспорядочную жизнь. Но это не так. Александр Дюма зарабатывает 300 000 франков в год, Дюма-сын – без всякого напряжения – от 12 до 15 тысяч, Эжен Сю – миллионер, Скриб – четырежды миллионер, у Гюго – 25 000 ренты, Феваль… все, все они имеют прекрасный доход и нисколько не раскаиваются в том, что избрали этот путь…»

Театр сулит ему золотые горы. В то же время на тревожные вопросы матери о его здоровье и настроении Жюль вынужден признаться, что и то и другое было бы великолепно, если бы ему не пришлось снова урезать себе дневной рацион и ломать голову над составными частями своего изношенного гардероба.