Текст книги "Зимний Туман - друг шайенов"

Автор книги: Евгений Костюченко

7. РУКА И СЕРДЦЕ

Прошла еще неделя. От города уже протянулась накатанная дорога, и, заметив из лагеря поднятую пыль, по ее виду можно было заранее угадать, кого еще следует ждать к обеду – новый отряд эмигрантов, или возчиков рельсов, или одинокого всадника.

В пятницу Степан объезжал участок, где китайцы утрамбовывали засыпанный песком овражек. Обычно на Западе не тратили время на такие работы. Здесь предпочитали укладывать шпалы прямо на землю, сняв только слой дерна. Мелкие промоины заваливали ветками, а овраги просто обходили. Линия получалась со множеством поворотов, и такая методика очень нравилась поставщикам рельсов.

Но Степан, посовещавшись с Коллинзом, решил все делать основательно, и ни одна шпала не легла на голую землю. Все полотно дороги имело толстую песчаную подушку, благо песка у строителей хватало с избытком после того, как несколько холмов были стерты с лица земли. Пусть дорога росла немного медленнее, зато и расходы не скакали со скоростью лавины. Динамит дешевле рельсов, и рабочее время строителей дешевле ремонтных работ и страховых выплат. На соседних железных дорогах крушения происходили с такой регулярностью, что пора было их уже вносить в расписание.

– С какой скоростью обычно ходят поезда? – спросил Гончар, глядя вдоль блестящей линии рельсов, тянувшейся по берегу озера.

– Хороший локомотив разгоняется до шестидесяти миль на прямой, – ответил Коллинз.

– На нашей ветке они будут делать все восемьдесят.

– Не уверен, не уверен… – протянул старый инженер. – Вы не боитесь, что половина пассажиров не доедет до Денвера из-за разрыва сердца?

– Нет, не боюсь. Ведь они платят за билет перед поездкой, а не после.

Коллинз мрачно усмехнулся и показал плеткой на дорогу:

– Еще кто-то торопится к нам.

Полупрозрачный столб пыли кружился над степью, выдавая одинокого всадника.

Степан направил Тучку к дороге.

– Я жду вестей из города. Проследите, чтобы китайцам сегодня привезли горячий обед. Это не дело, что они перекусывают сухарями и водой.

– Узкоглазые не хотят тратиться на еду. – Коллинз недовольно поморщился. – Стивен, если вы ждете новостей, то они сами найдут вас. Не нравится мне, когда вы разъезжаете в одиночку.

– Тогда давайте протянем телеграфную линию. И я буду целыми днями сидеть у аппарата. Полковник, не волнуйтесь. Я уверен, что это летит Майк. И за пазухой у него лежит телеграмма для меня. Знаете, когда ждешь чего-то очень долго, самыми невыносимыми становятся последние минуты.

Он подумал, что Майк и в самом деле мог бы привезти ему телеграмму. От Фарбера, например. Или прямо от судьи Томсона. Все-таки прошло столько времени, пора бы уже и уладить все юридические вопросы. Однако, двигаясь по дороге навстречу всаднику, Степан очень скоро разглядел, что это не Майк.

Гончар положил винчестер поперек седла. Его левая рука лежала на бедре, и пальцы касались рукоятки "ремингтона". Второй револьвер был справа, на виду.

Если его смог отыскать Хэнк Форман, значит, могут отыскать и другие охотники за скальпами. А известие о гибели Хэнка могло только убедить его коллег, что тот был на верном пути. Степан понимал, что его еще долго не оставят в покое, и поэтому не расставался с оружием.

Он узнал пегую лошадь шерифа по белой груди и черным ногам, но в седле был не Палмер, а кто-то другой. К тому же шериф не любил быструю езду, а этот невысокий наездник мчался во весь опор. Гончар развернул Тучку поперек дороги и встал. Ему уже было видно, что лицо всадника наполовину закрыто красным платком, а из-под черной шляпы спускаются к плечам две косички. Индеец? Или женщина? Не может быть…

Всадница резко осадила кобылу, и та закружилась на месте.

– Кто тебя предупредил? – обиженно выкрикнула Милли, задыхаясь после скачки. – Я хотела тебя удивить! А ты сам выехал мне навстречу!

– Ты меня удивила. – Он подъехал к ней так близко, что их колени соприкоснулись, а Тучка недовольно фыркнула, уворачиваясь от хвоста пегой кобылы. – Разбойница, я не верю своим глазам. Может быть, это мираж? Ущипни меня, если ты настоящая.

Она ударила его плетью по бедру.

– Стивен, Стивен, если б ты знал, как я соскучилась. Ты не должен был так поступать со мной.

– Да ты вся в пыли, – сказал Гончар и осторожно коснулся пальцами ее лба. – Дай вытру. А то тебя могут принять за краснокожего.

Милли сдернула платок, открывая лицо, и сняла шляпу.

Степан нежно обхватил ее за шею, потянулся к ней и поцеловал в нос.

– Холодная какая!

Она закрыла глаза и замерла. Кровь зашумела в голове Степана, и он поцеловал Милли. Ее тонкие руки обвили его шею и мягкие губы раздвинулись. Но в следующую секунду девушка отпрянула с возмущенным возгласом:

– Что за глупости!

Гончар перехватил поводья ее лошади:

– Зачем ты едешь в лагерь?

– Хотела увидеть тебя.

– Увидела?

– Стивен, ты не понимаешь. Я хотела посмотреть, как ты устроился, как идет работа, как ты командуешь строителями. В Маршал-Сити тебя считают героем типа Джорджа Вашингтона. Мэр долго тряс папе руку и благодарил за то, что он тебя послал в этот городишко.

– Отец знает, что ты у меня?

– Конечно.

– И он так спокойно тебя отпустил?

Мелисса пожала плечами:

– А что такого? Я сама решаю, куда мне ехать. С тех пор как умерла мама, в нашей семье одна хозяйка – я. Ах да, ты же еще не знаешь…

– Не знал. Когда?

– В канун Рождества, – спокойно ответила Милли. – Она не мучилась. Две недели пролежала в постели, однажды попросила вызвать священника. Сразу после причастия закрыла глаза, улыбнулась и затихла.

– Мне очень жаль, – сказал Степан, вспоминая мягкий голос и ласковую улыбку Оливии Фарбер. – Она была замечательным человеком.

– Да. И она тебя любила. Мы все тебя любим, Стивен. А ты от нас прячешься.

– Не от вас.

– Поехали к тебе. У тебя отдельная палатка?

– Да. У нас с Коллинзом отдельная палатка.

Она вздохнула:

– Ты ничего, абсолютно ничего не понимаешь. А если к тебе приедут гости, ты их положишь спать с Коллинзом?

– У нас много места, и есть складная кровать. Но ко мне не приезжают гости. Где вы остановились? В "Серебряной Звезде"?

– Нет, у князя. Папа собирается через месяц отправиться с ним в горы. Наверно, я тоже поеду с ними. А ты?

Степан кивнул в сторону насыпи, на которой звонко стучали молотками укладчики пути:

– Я не могу уехать.

– Ах, извините, мистер Такер! Я совсем забыла, что без вас тут все рухнет.

Она поджала губы, отвернулась и хлопнула коленями по бокам кобылы, подгоняя ее. Степан остался позади, но не стал торопить Тучку. Он знал, что Милли не выдержит больше минуты. Так и вышло.

– Ты даже не спросишь, как я жила все это время. – Она оглянулась, сердито сдвинув брови. – Может быть, я вышла замуж, а ты делаешь вид, что тебе все равно.

– Не знал, что в Колорадо разрешено заключать браки с детьми.

– Вот опять! Ты даже не знаешь, что мне уже семнадцать лет! Я уже сто раз могла обзавестись мужем!

– Но не обзавелась, надеюсь?

– Ну, тогда я бы не приехала. А ты тут не женился, случайно? Может быть, завел индейскую жену?

– Нет, не завел.

– Тогда кто за тобой ухаживает? Кто стирает твои рубашки?

– У меня их всего две.

– Две? Какой ужас. У мужчины должна быть дюжина сорочек.

– С дюжиной я не справлюсь.

– Подумаешь! Мы с мамой и Роситой обстирывали целую толпу землекопов, когда стояли на Йеллоустоне.

– Подходящее занятие для профессорской дочки.

– Мой муж будет каждое утро надевать свежую сорочку, – твердо сказала Милли. – И дети никогда не выйдут из дома в грязном платье. Если у нас не будет денег на прачку, я все буду стирать сама.

– У нас будут деньги на прачку, – сказал Гончар и осекся.

В последнее время он часто ловил себя на том, что размышляет вслух. Уединяясь на своем излюбленном холме, он не имел других собеседников, кроме Тучки. Той-то было все равно, о чем бормочет хозяин. А вот Мелисса…

– Что? – Она остановилась. – Как понимать ваши слова, мистер Такер?

Он смущенно поскреб бороду:

– Ну… Я тоже люблю чистую одежду.

– Ах, вот оно что. – Девушка высокомерно вскинула голову. – А мне послышалось что-то другое.

Она хлестнула плеткой кобылу, но Гончар снова нагнал и перехватил ее поводья, не давая вырваться вперед.

– Нет, постой, разбойница. Тебе не послышалось.

"Что я делаю! – с отчаянием подумал он. – Она еще ребенок, она ничего не понимает и ничего не видела в жизни. А вдруг она откажет? А вдруг согласится? И что тогда? Где нам жить? И что с ней будет, если меня завтра убьют? " Но он уже не мог остановиться и, отдышавшись, выпалил:

– Я сказал, что у нас с тобой всегда будут деньги на прачку, потому что я не хочу, чтобы моя жена погрязла в стирке. Я хочу, чтобы у моей жены были нежные мягкие руки и чтобы она не изматывала себя домашним трудом. И я хочу, чтобы моей женой была ты.

Милли покраснела, опустив глаза.

– Ну вот, теперь ты все знаешь, – с облегчением выдохнул Степан. – Не представлял даже, что смогу сделать тебе предложение. Ничего более трудного в моей жизни еще не было.

– И ничего более глупого, – отозвалась она. – Стивен, Стивен…

Она вытерла глаза кулаком.

– Только без слез, – попросил он.

– Да это ветер.

Милли отвернулась и всхлипнула.

– Я думала, что все будет не так. А где же колечко?

– Прости, я не ожидал увидеть тебя сегодня. Ну, прости меня, прости. Я обещал твоему отцу, что не появлюсь у вас до осени. Тогда я бы все сделал иначе. С колечком, с цветами. Я бы надел фрак и привел бы с собой музыкантов… – Он обхватил ее за талию и привлек к себе. – Я бы встал перед тобой на колено и сказал: "Мелисса Фарбер, согласишься ли ты когда-нибудь стать моей женой?" – Соглашусь, – сказала она, отталкивая его. – Но, Стивен, на нас смотрит вся стройка.

– Пусть смотрят. Им все равно предстоит гулять на нашей свадьбе.

Он решительно развернул Тучку:

– Поехали в город, сейчас же. Не знаю, как тут у вас обставляют помолвку, но, кажется, я должен немедленно поговорить с профессором.

Мелисса улыбнулась, вытирая мокрое лицо шейным платком:

– Для этого не надо ехать в город. Папа сам уже направляется сюда. Просто я скакала немного быстрее, чем они с князем.

8. ЗЕМЛИ НЕУБИТЫХ ИНДЕЙЦЕВ

Всего за одну зиму Фарбер состарился так, что Степан не сразу его узнал. Профессор ехал рядом с князем, безучастно глядя перед собой, и, казалось, не замечал ничего вокруг. Но, когда Гончар подскакал к гостям, Фарбер первым протянул ему руку и сказал:

– Рад, что вы послушались меня и не уехали в Мексику.

– Примите мои соболезнования, док, – неловко выговорил Степан. – Милли мне уже все рассказала.

– Все мы смертны, – Фарбер пожал плечами. – Но мы с вами живы, так займемся делами живых. Я хотел представить вас князю, но вы, оказывается, уже знакомы.

– Немного.

Салтыков укоризненно произнес:

– Это вы называете знакомством, Такер? Я только сегодня узнал, что вы не простой обыватель, а знаменитый проводник. От знакомых не принято скрывать свои занятия.

– Я давно уже не проводник и никогда не был знаменитым.

Строители ненадолго отвлекались от работы, оглядываясь на кавалькаду. Салтыков с тремя своими казаками задержался у въезда в лагерь, а Гончар, Милли и профессор подскакали к палатке, над которой развевался звездно-полосатый флаг.

– Вот мой дом, – сказал Гончар. – Добро пожаловать в "Форт-Коллинз".

– Вы делаете успехи, Такер, – сказал профессор, оглядываясь. – Дорога растет с поразительной скоростью. Кажется, скоро мы будем ездить к вам в гости не на дилижансе, а в пульмановском вагоне.

– Папа, может быть, тебе и не придется ездить в гости к Стивену, – вставила Мелисса, дергая Гончара за рукав. – Он хочет тебе что-то сказать. Ну, говори, пока нам никто не мешает. Это же такой особенный, очень личный разговор, верно?

Степан замешкался. Объяснение с Мелиссой получилось как бы само собой. Говорить же о помолвке с ее отцом – эта задача казалась ему просто непосильной. Но Фарбер его выручил.

– У нас будет еще время для очень личных разговоров, – сказал профессор. – Сначала – о деле. Стивен, у князя накопились вопросы, ответить на которые можете только вы.

Князь Салтыков был настоящим аристократом, хотя по виду и не отличался от своих казаков. Его благородное происхождение проявлялось только в манерах и речи. За стойкой в салуне он изъяснялся на таком же простецком языке, как и все прочие посетители, но теперь, когда его собеседником был профессор Фарбер, князь перешел на изысканный английский, каким владеют только дипломаты.

Правда, спешившись возле палатки Гончара, Салтыков первым делом негромко обратился к сопровождавшему его казаку, и обратился по-русски, причем проявив изрядные познания в ненормативной лексике. Казак густо покраснел и, не оправдываясь, выслушал хозяина, а после, отводя лошадей к коновязи, даже поеживался после взбучки. А князь, повернувшись к Фарберу, снова заговорил на языке Диккенса и Теккерея:

– Прошу меня извинить, профессор. Я вынужден был дать несколько особых распоряжений. Мой конь прихрамывает из-за того, что у него разболталась подкова и под нее попал камень. Я предупредил своего работника, что он должен внимательнее относиться к лошадям.

Степан едва сдержал ухмылку. Князь не счел нужным переводить свои слова про страшные кары, связанные с сексуальным насилием, которые ожидали нерадивого казака в случае повторения подобной оплошности.

Пройдя в палатку, Салтыков сразу же направился к столу и расстелил на нем карту, извлеченную из-за голенища.

– Я полагаю, что цели и задачи нашей экспедиции известны всем присутствующим, поэтому не будем тратить время на дипломатические преамбулы. Взгляните на карту, мистер Такер…

– Стивен, – поправил князя Гончар. – Зовите меня по имени, ваша светлость.

– Никаких "светлостей", просто "князь". Идет? Так вот, Стивен, для начала я задам вам вопрос, который задаю каждому. Не встречались ли вам в ваших путешествиях по Западу деревни или одиночные фермы, где бы жили русские? Их иногда путают с чехами и поляками…

– Я не спутаю русских ни с кем, – сказал Гончар. – Могу сказать точно. В Дакоте, Вайоминге и Небраске я не встречал эмигрантов из России.

– А в Колорадо?

– Я плохо знаю эти места. Но и там я никогда даже не слышал о русских.

– Что ж, примем к сведению… – Князь задумчиво почесал карандашом бороду и снова наклонился над картой. – Посмотрите сюда. На этой карте, как видим, нет никаких границ. Тем не менее местные жители прекрасно знают, где им можно пасти скотину, а где нельзя. Я имею в виду территории, которые граничат с владениями индейцев. Можете ли вы сейчас взять карандаш и хотя бы приблизительно очертить на карте эти владения?

– У индейцев нет никаких владений. Если речь идет о резервациях, то их устроили далеко отсюда.

– Резервации меня не интересуют. Мне важно знать, на каких участках земли могли бы устроиться новые переселенцы.

– Это зависит от того, чем они будут заниматься. Для скотоводов подойдет один район, для землепашцев – другой. С такими вопросами надо обращаться в Географическое управление. К землемерам, к юристам. В общем, к правительству Соединенных Штатов, а не ко мне.

– Я полагал, что вся эта земля принадлежит индейцам, – сказал князь, разглаживая карту ладонью. – Насколько мне известно, Вайоминг не входит в союз американских штатов. Поэтому договариваться мы будем не с Вашингтоном, а с местным населением. Причем с коренным населением, то есть с самими индейцами.

Профессор Фарбер откашлялся, прежде чем вступить в разговор.

– Все не так просто, дорогой князь. Индеец часто просто не может понять, как земля может принадлежать кому-нибудь. Он очень хорошо понимает, что ему принадлежит лошадь, винчестер, женщина – все то, что он может взять с собой. Но земля… Индеец скорее скажет, что это он принадлежит земле. И все наши договоры с ними надо понимать именно так – краснокожие уступали нам право принадлежать какому-то участку территории. Мы умрем или уйдем отсюда, а земля останется.

– Люди, которые поселятся здесь, никуда не уйдут, – сказал князь. – Им некуда уходить.

– Есть и еще одна сложность, – продолжал Фарбер, – не столько философская, сколько юридическая. Мне кажется, ваши представления о порядке землепользования несколько устарели. Да, Вайоминг в настоящее время имеет статус Территории, и влияние федерального правительства здесь минимально. Однако позвольте напомнить, что западная граница Соединенных Штатов до сих пор не определена. Она постоянно смещается, и вполне возможно, что уже через несколько лет ваша сделка с индейцами, даже если она состоится, будет признана незаконной.

– Отчего же? – вмешался Домбровский.

– Оттого, что у этой земли будет новый владелец – государство.

– Хотите сказать, что мы торопимся? Делим шкуру неубитого медведя? – Домбровский повел ладонью по карте, словно стряхивая с нее крошки. – Я понимаю, что для Вашингтона очень удобна неопределенность границ. Индейцы не могут построить Великую Китайскую стену, чтобы раз и навсегда разделить континент с белыми пришельцами. Но как только мы заключим с ними сделку, как вы выражаетесь, и построим первый дом на этой земле – все, с этого момента будьте любезны договариваться уже не с кочевниками, а с нашими оседлыми земледельцами. А уж те поднаторели в прокладывании межей и воздвижении заборов.

– Но есть постановление конгресса, которое объявляет все незаселенные земли от Атлантики до Западного океана собственностью правительства, – не сдавался профессор.

– Обычный трюк земельных спекулянтов, занявших государственные кресла, – с усмешкой заявил Домбровский. – Что такое незаселенные земли? Откуда чиновник в Вашингтоне может знать, что тот квадратик на карте, который он продает за тысячу долларов, никем не заселен? Не сомневайтесь, профессор. Наши люди заселят любой участок, дай им только волю. Заселят, расплодятся и расползутся во все стороны. И от Атлантики до Западного океана будет звучать русская речь.

– Это смелый исторический эксперимент, вот и все, что я могу сказать в ответ, – сдался Фарбер.

– Профессор, даже я никогда не спорю с господином Домбровским, – признался князь и снова наклонился над картой. – Итак, Стивен, что вы скажете, к примеру, вот про эту долину к северо-западу от озера?

Гончар глядел на извилистые линии и блеклые краски карты, пытаясь вспомнить, как выглядели эти места. Медные холмы, голубые горы и изумрудные озера в обрамлении серебристой полыни…

– Там можно встретить стоянки оглала.

– Кто такие оглала?

– Кочевники и охотники. Одно из племен народа, который называется дакота.

– А здесь, восточнее?

– Раньше здесь всегда жили сиссетоны.

– Не знаю таких.

– Оседлые земледельцы. Тоже из дакоты. Их еще называют сиу.

– Сиу? О, про этих-то я слышал. Много слышал. К ним тут относятся так же, как к апачам в Калифорнии. С такими соседями будет непросто договориться. Но ведь сиу – кочевники, а вы говорите, что они возделывают землю.

– Сиссетоны, дакота, оглала, черноногие, бруле, хункпапа, лакота, тетоны… Я мог бы перечислять долго. Все эти племена называют общим именем "сиу". Но общим для них всегда был только язык. У них разные обряды, разный образ жизни. Иногда они воюют между собой, чаще – со своими соседями. За что и получили такое название. Ведь "сиу" на языке оджибвеев означает "враг". Кстати, и "апач" значит то же самое, только уже по-арапахски.

– Я не хочу сеять вражду из-за земли, – сказал князь. – Мы умеем договариваться. Значит, говорите, здесь живут сиссетоны? Так и запишем.

Салтыков обвел участок на карте и надписал его.

– Пошли дальше…

Уступив настойчивости князя, Гончар рассказывал о племенах, с которыми когда-то пересекались его пути. Он и сам диву давался, как много случилось таких встреч и какими разными они были. Года два назад он все лето прожил с женщиной из племени бруле и научился сносно изъясняться на языке сиу. Их ближайшими соседями были черноногие, с которыми бруле общались только на расстоянии винтовочного выстрела. Гончар так и не увидел ни одного, потому что тех, кого ему удалось подстрелить, сородичи утаскивали с собой.

Князю, как видно, захотелось показать, что он тоже кое-что знает о коренных американцах. Он рассказал о тлинкитах и алеутах, с которыми целый век воевали русские на Аляске, и даже показал диковинный кинжал с двумя клинками. Верхнее лезвие, короткое, было режущим, а нижнее – колющим, как стилет. Рукоятка между клинками была обмотана блестящим черным шнуром, сплетенным из человеческого волоса.

– В бою тлинкиты привязывают кинжал к руке, – сказал князь. – Даже у убитого не вырвешь.

– Это подарок? – спросила Мелисса.

– Тлинкиты не дарят оружие, – ответил Салтыков. – Они вообще не обмениваются подарками. Дарящий проявляет слабость. А слабых надо грабить. Будем надеяться, что у сиу немного другая жизненная философия.

– Другая, – согласился Гончар. – Но враг – не самый плохой сосед. По крайней мере, ясно, чего от него можно ждать. А сиу – непредсказуемы. Никто не знает, как они поведут себя через год. Конечно, поселенцы могут рассчитывать на помощь армии. Но в каждом дворе не поставишь часового.

– Армия? Это не для наших. Нет, мы обойдемся без военных действий.

Они просидели над картой до обеда. Но когда послышались звонкие удары по рельсу, князь и Фарбер отказались от угощения.

– Нам надо спешить обратно. – Князь ловко свернул карту. – Завтра с утра выступаем. Переход небольшой, через пару суток вернемся, но надо все еще сто раз проверить. Знаете, как говорят в армии? Идешь в поход на день – бери патронов на неделю.

– А я должен как можно скорее вернуться в Денвер, – сказал профессор. – Шериф Палмер отвезет нас на станцию и посадит на поезд.

– Позвольте мне проводить вас хотя бы до города.

– Зачем? Вы и так уделили нам слишком много времени.

Но Гончар уже был в седле.

Они с Мелиссой ехали впереди, далеко оторвавшись от остальных всадников.

– Ты сердишься на меня?

– Нет. Это даже хорошо, что ты не успел поговорить с папой. Он еще не готов, понимаешь? Если я выйду замуж, он останется совсем один. Да, хорошо, что мы ничего ему не сказали.

– Я обещал ему, что не появлюсь в вашем доме до осени, – сказал Гончар. – Вот осенью и поговорим. К тому времени многое изменится.

– И тогда ты сбреешь свою ужасную колючую бороду?

– Обещаю.

– А почему ты отказался помочь князю? Он хороший. И без проводника ему будет трудно.

– Он прошел без проводника половину континента. Не волнуйся за него.

– Я волнуюсь не за него, а за тебя. По-моему, ты ведешь себя не слишком осторожно. Если бы я была в розыске, я бы лучше ушла с экспедицией, чем жить на виду.

– Не волнуйся, я буду осторожен.

– Теперь ты должен быть еще осторожнее, чем раньше. Представь, в каком идиотском положении я окажусь, если тебя убьют.

– Да, тебе не позавидуешь.

Она покраснела и снова обиженно замолчала. Тишину нарушал только мягкий топот копыт и поскрипывание сбруи. Гончар хотел сказать что-нибудь ласковое и веселое, но Милли приложила палец к губам:

– Послушай, как поет…

Кто-то из казаков негромко затянул песню.

 
Черный ворон, друг залетный,
Где летал так далеко?
Ты принес мне, черный ворон,
Ручку белую с кольцом.
Вышла девка на крылечко,
Пошатнулася слегка.
По кольцу она узнала,
Чья у ворона рука.
То рука ее милого -
Знать, убит он на войне,
Он, убитый, незарытый,
В чужедальней стороне.
Его кудри золотые
Ковылями зарастут,
Его очи голубые
Васильками расцветут.
Кости белые в пустыне
Будет дикий зверь глодать,
А душе его по свету -
Неприкаянной летать…
Но пришел туда с лопатой
Милостивый человек
И зарыл в одну могилу
Двести сорок человек.
Он поставил крест дубовый,
И на нем он написал:
"Слава доблестным героям,
Забайкальским казакам!"
 

Милли слушала хрипловатый тенор, задумчиво вплетая в гриву кобылы розовую ленточку. Когда казак умолк, она повернулась к Степану:

– Ты говорил, что немного понимаешь по-русски. О чем он пел?

– Это солдатская песня, – ответил Степан.

– Я сама понимаю, что не ария из оперы Верди. Ты можешь по-человечески ответить? О чем он пел?

– Перевести тебе? Пожалуйста. Девушка увидела, что ворон в клюве несет человеческую руку. Кисть. На пальце осталось колечко. И девушка его узнала. Она поняла, что ее любимый погиб и его труп где-то там, в чужом краю, лежит под солнцем и ветром, и его кости достались воронам и койотам.

– Какая грустная песня.

– Да, грустная. Но у нее хороший конец.

– Девушка ошиблась? И ее милый вернулся?

– Нет. Милый не вернулся, потому что его и в самом деле убили на войне. Но он не остался непогребенным. Пришел добрый человек и похоронил его. Вместе с остальными убитыми. Вот такой хороший конец.

– Что же здесь хорошего?

– Ну, ведь могло быть и хуже.

– Что может быть хуже смерти?

– Много чего.

– Ты прав, это солдатская песня. Можешь попросить его спеть еще что-нибудь? А то я так и буду думать об этой девушке. Она отняла у ворона эту руку?

– В песне об этом не сказано. Наверно, отняла. Хотя ворон – птица серьезная. Он ведь мог и голову принести, а не только руку.

– Да, ворон птица серьезная, гораздо серьезнее, чем некоторые люди. Ну, что ты опять смеешься? А знаешь, когда мы поженимся, папа будет жить с нами. Ты же понимаешь, я не могу его бросить. Ты не против?

На этот раз дорога показалась Степану удивительно короткой. Он не успел толком и поговорить с Мелиссой, а лошади вдруг сами остановились на городской площади. Там уже стоял дилижанс, ожидавший профессора, и помощник шерифа прохаживался вокруг с дробовиком на плече.

– Мы прощаемся ненадолго, – сказал Фарбер. – Через две-три недели увидимся. Я буду сопровождать князя. Подумайте, Стивен, может быть, вы все-таки отправитесь вместе с нами?

– Я подумаю.

Он церемонно поцеловал руку Мелиссе и вскочил в седло.

– Мистер Такер, не забывайте о своем обещании, – сказала она, выглянув из-за двери дилижанса.

"Что я ей еще успел пообещать? Ах да, что буду осторожным", – вспомнил Степан.

Шериф Палмер с винчестером в руках запрыгнул на козлы и уселся рядом с кучером.

– Такер, не ожидал тебя тут увидеть! – весело крикнул он. – Если останешься ночевать, не ложись слишком рано. Лучше сыграем вечерком в покер. Договорились?

– Ладно, дождусь, – пообещал Гончар.

Выезжая из лагеря, он не собирался оставаться в городе. Но, видимо, у шерифа был к нему важный разговор.

Степан отвел Тучку в конюшню и попросил дать ей побольше овса: кобыла сегодня весь день провела под седлом.

– Вашу лошадку искали, мистер Такер, – негромко сказал негр-конюх. – Спрашивали меня про нее. Описали точь-в-точь, до последнего пятнышка над левым глазом. Я и не помнил про это пятнышко, а как сказали, так сразу само собой вспомнилось. Видно, этот мистер хорошо вашу лошадку знает.

– И что ты ему сказал?

– Чистую правду, мистер Такер. Я же всегда говорю чистую правду. Так прямо и сказал, что в моей конюшне таких лошадей отродясь не стояло. Вы же ее у Хилтона держали, а потом в лагере.

– А у этого мистера не было пятнышка над левым глазом?

Негр не улыбнулся шутке, ответив тихо и серьезно:

– Невысокий, худой, нос длинный, глаза у самой переносицы. Все время улыбается, и все время руки на поясе. А на поясе два револьвера, и оба со спиленными мушками. Знаете такого?

– Знал когда-то, – сказал Гончар. – Я знал многих таких. Со спиленными мушками.

– Он не один, – добавил негр. – С ним был второй. Стоял за спиной и все подсказывал насчет вашей лошадки. И первый называл его Штерном. А тот его – Карлом. Смешное имечко, да, мистер Такер? Карл. Ладно бы Карлос, Карлито или хотя бы Карло. А то – Ка-а-арл.

– Да, забавное имя, – сказал Гончар. – Ты бы слышал, как зовут этого Штерна. Обхохочешься. Знаешь как? Фредерик.

– Фредерик! Чего только не придумают, – облегченно вздохнул негр. – Так эти парни – ваши знакомые?

– Мы почти родственники, – ответил Степан Гончар.