Текст книги "Зимний Туман - друг шайенов"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

27. ОТСЕЛЬ ГРОЗИТЬ МЫ БУЛЕМ ШВЕДУ

«Учись читать знаки», – вспомнилось ему.

"Я бы учился, только где их взять? Какие знаки говорят о том, что Милли здесь? Не вижу их, не слышу, не чувствую!" Чем ближе Степан подходил к деревне, тем меньше ему верилось, что он найдет здесь Мелиссу и Майвиса.

С каждым шагом его сомнения крепли. Кавалеристы могли что-то напутать. Майвис не стал бы укрываться среди белых. И вообще эта деревня находится далеко в стороне от возможного маршрута…

Он не успел придумать больше ни одного аргумента, потому что понял – следующая секунда может стать последней в его жизни.

Эта сторона холма была голой, словно всю траву выстригло огромными ножницами. Здесь негде было укрыться. Но Гончар понял это после того, как резко бросился наземь.

Пуля прошуршала в воздухе и громко ударилась о землю шагах в десяти за его спиной. Прежде чем донесся звук далекого выстрела, Степан успел откатиться в сторону. Впрочем, это почти ничего не изменило в его положении. Он оставался на виду – черная фигура на сером склоне. Еще пару секунд он лежал на земле, усеянной овечьими орешками. За это время Гончар успел порадоваться двум обстоятельствам. Первое, естественно, – это промах невидимого противника. Второе – это то, что Степан научился-таки читать знаки. Он их и не заметил, но все-таки прочитал и безошибочно определил, что здесь нет ни Мелиссы, ни Майвиса. Красная Птица не стал бы в него стрелять. А если б и стал, то не промазал бы.

Еще раньше он приметил ниже по склону полоску невысокого кустарника, который уходил в сторону реки. Если добежать до него, можно будет выбраться из-под обстрела. А у реки его встретят казаки. На этом разведка и закончится.

Земля под ним дрогнула от удара пули, и в лицо брызнули колючие струи песка и пыли. Гончар подтянул ноги и мощным толчком выбросил тело вперед. Низко пригибаясь, почти стелясь над землей, он несся к кустарнику, и еще две пули почти одновременно прошелестели в воздухе. "Из трех стволов бьют", – понял он и повалился под спасительную зеленую стену.

Оказалось, кустарник рос над руслом пересохшего ручья. Степан залег на песчаном дне и осторожно приподнял голову.

До ближайшей избы оставалось метров триста. "Обидно терять такой отличный наблюдательный пункт, – подумал Гончар, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь признаки того, что в деревне побывали индейцы. – Полежать бы здесь до вечера. Должны же они хоть на минутку показаться наружу, чтобы я на них полюбовался? Нет, не дадут. Они видели, как я сюда спрятался. Сейчас начнут залповым огнем выдирать с корнями эти несчастные кустики".

Его предсказание сбылось с неприятной точностью. Из бойниц амбара выглянули четыре ствола. Степан обреченно вздохнул и вжался в песок. После дружного залпа на него посыпались рубленые листья и обломки веток.

– Думаете, побегу? – Он перевернулся на спину. – Фиг вам, ребята.

Стянув гимнастерку, он набил ее ветками и пучками травы. Копнул ножом дно, добрался до влажного песка и обмазал им лицо и плечи, а потом повертелся в грязи всем телом, стараясь, чтобы к коже прилипло побольше листьев. Когда грязь засохла, он осторожно срезал самую длинную и прочную ветку.

Прижавшись к земле, Степан медленно подтолкнул этой веткой набитую травой гимнастерку. Он надеялся, что из амбара увидят, как что-то черное движется в сторону реки.

Увидели. И доказали это новым залпом. Гончар стряхнул лишние ветки с головы и снова подтолкнул свое чучело. Все, теперь они уверены, что перепуганный враг крадется к реке, и будут палить по кустам при каждом подозрительном подрагивании листьев.

На этот раз он не стал дожидаться выстрелов, а быстро отполз в сторону. Вжимаясь в мягкий песок, Степан ужом скользил вверх по руслу ручья. Он давно уже облюбовал кукурузную делянку в полусотне метров отсюда. Если добраться туда, то под прикрытием "зеленки" можно будет выйти прямо под стены сараев.

Он не знал, зачем это делает. Но так бывало уже не раз. Гончар не тратил время на объяснение своих поступков. Есть возможность подкрасться ближе? Значит, подкрадемся. А зачем? Там видно будет.

"Хорошая тут кукуруза, – думал он, медленно раздвигая высокие стебли. – Быстро поднялась. Через месяц здесь уже можно будет не ползать, а ходить в полный рост, и никто не увидит".

Новый выстрел прогремел неожиданно близко, и Степан замер. Ему хорошо был знаком звук "спрингфилда". Эта винтовка подала голос с крыши как раз того сарая, к которому приблизился Гончар, и откуда он собирался наблюдать за деревней.

"Неудачно получилось, – подумал он. – Сколько же их тут? Целый взвод? В амбаре четверо стрелков, вот и в сарае еще один обнаружился. А в избах сколько сидят? Осиное гнездо, а не хутор".

Внутри сарая послышалась какая-то возня. Явственно заскрипели перекладины деревянной лестницы, пропела, откидываясь, дверца чердака, и негромкий женский голос спросил:

– Маш, а Маш? Молочка попьешь?

"Вот дура! – возмутился Гончар. – Тут война идет, а она с молочком носится… " До него не сразу дошло, что женщина говорила по-русски.

– Ой, Тонька, чтой-то он не шевелится, – прозвучал в сарае другой женский голос, видимо принадлежавший Маше.

– Пугни еще разок, да бей поближе, тогда небось зашевелится.

Снова грохнул "спрингфилд". Лязгнул затвор, прозвенела гильза, откатившись по деревянному полу.

– Ой, мамочка моя, даже не дрогнул! Ой, Тонька, что теперь будет! Ой, папаша заругает!

– Чего зря горевать! Побежали, да все сами расскажем, а повинную голову меч не сечет. Бог даст, не наповал. Не убила – вылечим, а убила – похороним. Бежим, Машка!

Пока в сарае слышались причитания и скрип лестницы, Степан успел встать у входа, прижимаясь к глинобитной стенке. Дощатая дверь распахнулась, и он спрятался за ней. Сквозь щель Гончар увидел двух невысоких девушек в черных длинных юбках. Одинаково одетые, с одинаковыми русыми косами, они отличались только тем, что у одной был белый платок, а у другой – красный. Другим отличием могла бы служить длинная винтовка, которую за ствол волокла за собой девушка в красном платке, но Степан быстро устранил это различие. Подкравшись сзади, он выдернул "спрингфилд" из рук девчонки и сказал:

– Спокойно, красавицы. Так-то у вас гостей встречают?

Они обернулись и застыли. Их скуластые смуглые лица побледнели, а темные азиатские глаза широко раскрылись.

Степан оперся на винтовку, словно на посох, и заговорил укоризненно:

– А где же хлеб-соль? Мы к вам со всей душой, а вы стрелять. Нехорошо, красавицы.

– Бежим, Тонька, – дрожащим голоском произнесла девчонка в красном платке, не двигаясь с места. – Бежим, не стой, у него зарядов нету.

– С нами крестная сила. – Тонька истово перекрестилась. – Напужал ты нас, дядя. И откель ты такой взялся?

– Откель, откель, – передразнил он. – Отсель. Отсель грозить мы будем шведу. Может, хоть молочком угостите? Или оно только для тех, кто по живым людям из винтовки лупит почем зря?

– Мы для острастки! – осмелев, выпалила Маша. – А нечего шастать по огородам! Ходят тут всякие разные!

– Уж больно вы грозные, как я погляжу, – с наслаждением процитировал Гончар что-то из школьной программы по русской литературе. – Откуда винтовка? Из лесу, вестимо? А ну-ка, крестьянские дети, ведите меня к папаше. Он небось в амбаре сидит?

Девчонки переглянулись.

– Чудной ты, дядя, – сказала Маша. – Шел бы ты дальше своей дорогой.

– Я и шел. Да только дорога к вам-то и привела. Пошли к отцу, да живее.

Одна из девчонок присела и схватилась за сухой корень, торчавший из земли.

– Ну, пошли, – сказала она и, поднатужившись, подняла незаметную крышку погреба.

Из черного проема на Степана повеяло прохладой и запахом влажной земли. Mania первой спрыгнула вниз, Гончар, повесив винтовку на плечо, последовал за ней.

Это был узкий и глубокий ход сообщения, крытый камышом. Через щели сверху пробивались косые лучи света. Степан, пригибаясь, шагал за девчонкой, пока она не остановилась перед лесенкой.

– Ты, дядя, постой здесь, я папашу предупрежу, от греха подальше. Он у нас горячий, сначала стреляет, потом спрашивает.

– Это я уже заметил.

Она быстро взобралась по лестнице, только босые пятки мелькнули в полумраке. Тонька прошептала сзади:

– Дядя, дядя, отдай ружье, папаша заругает.

– И поделом. – Степан прислушался, но сверху не доносилось ни звука.

"Могли ведь и обхитрить, – подумал он. – Неизвестно, куда они меня завели. Сейчас еще эта Тонька полезет наружу, а потом крышку опустят и придавят сверху. И сиди, дядя, в подземной ловушке".

– Подвинься, дядя, я вылезу, – попросила девчонка, робко коснувшись его плеча.

– Сначала я, потом ты, – ответил Гончар, довольный, что разгадал коварные планы сестренок.

Наверху заскрипели доски под тяжелыми шагами.

– Что там за гость незваный? – вопросил грозный мужской голос. – А ну, покажись!

– Здравия желаю! – Степан поднялся на пару ступенек и выглянул из проема. – Здравствуйте, люди добрые!

Сначала он увидел множество босых ног. Больших и маленьких, выглядывающих из-под черных юбок или светлых штанин. Затем его взгляд обнаружил несколько винтовочных стволов, которые целились прямо в его голову и медленно приподнимались, пока он переступал с одной ступеньки на другую. Никогда еще ствол "спрингфилда" не казался ему таким широким. Лучше не думать, какие раны оставляют эти огромные пули. Впрочем, на такой дистанции после выстрела в голову и раны-то никакой не будет. Головы тоже. Эта мысль почему-то развеселила его еще больше, чем босоногие снайперши Машка и Тонька.

– А я шел мимо, дай, думаю, загляну, – говорил он, осторожно сняв с плеча винтовку и положив ее на пол перед собой. – Кто тут, думаю, стреляет? А это, оказывается, вы.

– Ты, мистер, говоришь по-нашему, а делаешь по-своему, – проскрипел старческий голос.

Это был скрюченный дед с пышной седой бородой и блестящей шишковатой лысиной. Он опирался на приклад дробовика, уперев его стволами в пол.

– Откуда по-нашему знаешь, мистер?

– Какой я мистер? – обиженно спросил Гончар, встав, наконец, во весь рост. – Русский я, русский.

– И много вас таких, русских, по нашим огородам ползают? Ишь, чисто кроты.

Чье-то хихиканье было оборвано звонкой затрещиной.

– И не так поползешь, если жить охота, – примирительно улыбнулся Степан.

– Кому жить охота, сюда не ходят. Нас тут все знают, а кто не знает, пеняй на себя. – Старик помолчал, разглядывая Степана с ног до головы, а потом заговорил торжественно и медленно, словно зачитывал приговор: – Вот что, мистер. Отдышись, отряхнись, да ступай к своим соколикам, что за рощей попрятались. Так им и скажи, что забрались они на чужую землю. Закон знаешь? Вот то-то. Мы по вашим огородам не ползаем, и вы от нас подале держитесь. Ступай. Филаретушка, проводи гостя.

Пока старик вещал, Гончар успел разглядеть остальных. Здесь собралось шесть или семь женщин, молоденьких и не очень, и трое мужчин, не считая деда-патриарха. Мужики все, как на подбор, были матерые, лет сорока и старше, длиннобородые и стриженные "под горшок". Три богатыря. Таких Гончар раньше видел только на иллюстрациях к сказкам. Наверное, они смотрелись бы очень естественно в кольчугах и латах, со щитами, копьями и булавами, да и меч-кладенец так и просился в эти огромные обветренные лапы, в которых "спрингфилд" казался мелкашкой.

– Пойдем, что ли, – пробасил один из богатырей. – Да не балуй.

Игривое настроение Степана улетучилось, и у него пропало желание говорить на языке народных преданий.

– Короче, – сказал он. – Я-то русский. Но те соколики, что отсиживаются в роще, – это кавалерия Соединенных Штатов. Их пятеро, и сюда идет еще целый полк таких соколиков. Они собираются брать деревню штурмом. Потому что думают, будто вы прячете индейцев, которые украли белую девушку. Вся округа на ушах стоит из-за этой истории, а вы тут по армии стрелять вздумали. Армия таких шуток не понимает. Я-то уйду. Вижу, что здесь никаких индейцев нет и не было. И девушки этой тоже нет. А раз ее нет, то и мне тут делать нечего. Бывайте здоровы.

– И тебе не кашлять, – кивнул патриарх. – Армии своей передай, что нет такого закона – чужую землю топтать. Закон, он и есть закон, хоть для армии, хоть для кого. Не верят, пусть пришлют, кто грамоте обучен, я ему дам бумагу почитать.

– Хорошо, если в полку такой умник найдется. Только сомневаюсь я. Они ведь сначала стреляют, потом спрашивают. Вот подтянут пушечки, разнесут деревню по бревнышку, потом и почитают вашу бумагу. Если она не сгорит. Ну, пошли, Филарет. Чего встал-то?

Решив оставить последнее слово за собой, Степан развернулся, подошел к высоким воротам амбара и попытался сдвинуть бревно, висевшее в скобах на манер засова.

– Погоди, мил человек, – окликнул его старик. – Ты, как я погляжу, из служивых. Стало быть, сам знаешь, что мы тебя могли подстрелить, как зайца. И тебя, и товарищей твоих. Вы живые пока, потому что нам резону нет вас убивать. Уходите и будете жить еще, сколько Богом положено. А не уйдете – закопаем вас за холмом. Рядом с другими, кто нас тревожил.

28. ТОТЕМ ДВУГЛАВОГО ОРЛА

Богатырь Филарет не произнес ни слова, провожая Степана. Молчал и Гончар. Если раньше его и разбирало любопытство – откуда взялись русские крестьяне в Скалистых горах, то теперь он думал только о Милли. Ее здесь нет. Ее надо искать в другом месте. Надо ждать знаков. Обязательно будет какой-то знак, который укажет ему путь.

Они пересекли просторный двор. Теперь Гончару было видно, что от избы к избе тянутся крытые окопы. Кое-где слегка возвышались бугры с пожелтевшей травой, выдавая подземные укрытия. На стенах изб виднелись сколы, давние следы пулевых попаданий. В этой деревне привыкли отражать нападение.

Пройдя через сад, Филарет остановился перед высокой стеной колючего кустарника. Пошарив у корней, он вытянул жердь и поднял ее за один конец. Ветви с длинными шипами раздвинулись, и Филарет кивнул, приглашая Степана к образовавшемуся проходу:

– Прощай. И боле к нам не ходи.

Спустившись по узкой тропке между огородами, Гончар остановился на топком берегу.

Высокие камыши зашуршали, и из них выглянул улыбающийся Домбровский:

– В следующий раз мы будем заключать пари. Князь уже не верил, что вы вернетесь. Я мог выиграть. Обидно, черт возьми.

Берег, казавшийся пустынным, вдруг ожил. Из камышей один за другим показывались казаки.

– Чем закончились ваши переговоры? – спросил князь.

– Они пообещали сохранить нам жизнь, если мы быстро покинем их землю.

– Удивительно добрые люди населяют этот благословенный край, – сказал Домбровский. – Что вам удалось выведать?

– Индейцев здесь не было. Кавалеристы что-то напутали.

– А что за люди в деревне?

– Разные. Четверо русских мужиков, с ними десяток женщин. Видимо, жены и дочери. Да, тетки постарше – явно индейской крови, а девчонки – метиски. Вооружены армейскими "спрингфилдами". Патронов не жалеют. Все дома укреплены. Во дворах – ходы сообщения. Конница к ним не подберется, вся деревня обсажена колючими кустами. В общем, они чувствуют себя вполне уверенно. Будут стоять насмерть. Надо предупредить кавалеристов, чтобы не ввязывались.

– Согласен. – Князь неотрывно глядел на далекие избы. – Молодцы, хорошо обустроились. Говорите, там четверо мужиков? Вы не спросили, откуда они пришли?

– Нет.

– А как давно они тут поселились?

– Не спрашивал. Да и какая разница?

Он вытряхнул гимнастерку и шаровары, развесил одежду на камышах и, осторожно ступая по скользкому илистому дну, вошел в реку. Ему не терпелось поскорее смыть с себя колючий песок. Нырнув, он выплыл на середину реки и перевернулся на спину. Только теперь, отдавшись вялому течению, он ощутил, как велико было напряжение, сковывавшее его до сих пор. За последние сутки он уже несколько раз был готов принять смерть. Но ни индейские томагавки, ни русские пули не освободили его от непосильной тяжести, которая снова давила на сердце.

"Милли, где ты? Как найти тебя? Как загладить мою вину?" Он боялся признаться самому себе в том, что чувствует себя виноватым. Но это же очевидно – во всем виноват только он. "Милли спасла меня от смерти, а я изменил ей с первой попавшейся бабой – и вот наказание. Никогда не думал, что расплата за грехи наступает так быстро".

Когда он выбрался на берег, Салтыков с Домбровским сидели над картой, расстеленной на песке.

– Гадаете, куда повернуть отсюда? – спросил Гончар. – Лучше всего немедленно вернуться в лагерь. Мы и так потеряли слишком много времени с этой деревней.

– Кажется, нам придется здесь задержаться, – сказал князь.

– Хотите пополнить припасы? Не думаю, что вам дадут здесь даже глоток воды.

– Хочу проверить одну идею, – задумчиво произнес Салтыков. – Идея фантастическая, но кто знает… Россия сто лет потратила на освоение Америки, но лишилась всего буквально за два-три года. Стоило проиграть Крымскую войну, как все пошло прахом. Когда стало ясно, что в Петербурге решили прикрыть Русско-Американскую компанию, несколько групп изыскателей были направлены с побережья в глубь континента.

– Зачем?

– Все рассчитывали, что молодой государь переменит свои настроения, и русские смогут вернуться в Америку. Вернуться под новой маркой и занять те земли, которые еще не будут освоены ни мексиканцами, ни Штатами. Так вот, из пяти изыскательских партий в Форт-Росс возвратились только две. Они обнаружили непроходимые горы, за которыми лежали земли, непригодные для жизни. Что стало с тремя другими группами, неизвестно. Прошло почти двадцать лет… И вдруг мы встречаем здесь русских людей. Не ветром же их сюда занесло! Надо поговорить с ними.

– Князь, да поглядите вы на карту, – сказал Домбровский. – Как далеко могли зайти разведчики? На сто миль? На двести? От Тихого океана до Скалистых гор – тысяча миль гор и пустынь. Гончар, что вы скажете?

– Если вы хотите поближе познакомиться с местными, то останьтесь тут на пару дней. Они присмотрятся к вам, попривыкнут. Может, они и захотят говорить с вами на другие темы, кроме неприкосновенности своих границ.

– В этом есть смысл, – кивнул Салтыков.

– Оставайтесь, а я поеду дальше.

– В таком случае, – сказал Домбровский, – у вас будут отличные попутчики. Полюбуйтесь.

Гончар оглянулся и увидел, что на другом берегу реки над холмом клубится густая пыль. Вот из-за гребня показались первые флажки на кончиках пик, за ними выросли фигуры всадников. Длинная колонна извивалась, как змея, переваливая через холм. За конниками пылили фургоны, а дальше, заметно отстав, упряжки мулов тянули три орудия. Передовой отряд уже выстроился цепью на берегу, а из-за холма выползали все новые и новые всадники и повозки.

– А вот и кавалерия. – Князь опустил бинокль. – Надеюсь, полковник Морган не собирается переправляться вплавь.

– Плохо вы знаете полковника! – Домбровский восхищенно поцокал языком. – Эх, молодец! Хоть бы на секунду остановился!

Всадник на пегой лошади с ходу направился в воду, подняв брызги. За ним последовали трое, все же остальные растягивались вдоль берега цепью, спешиваясь и изготавливая винтовки к стрельбе.

– Неужели он знает, что здесь есть брод? – проговорил Салтыков.

– Нет там никакого брода, только для Моргана это неважно. – Домбровский вышел на открытое место и, размахивая шляпой, прокричал по-английски: – Добро пожаловать, полковник! Не стоило так торопиться!

Когда пегая лошадь вошла в воду по грудь, всадник соскользнул с нее и поплыл рядом, держась за гриву. Его спутники поступили так же. Скоро они уже выходили из воды на берег.

Полковник Морган бросил повод и подошел к князю. Вода ручьями стекала с его куртки и кожаных брюк, но он, казалось, не ощущал ни малейшего неудобства. Высокий и худой, с длинными рыжими локонами, выбившимися из-под шляпы, он козырнул, резко вскинув руку к переносице.

– Вы опять опередили меня, князь! Может быть, вы уже платите жалованье моим разведчикам? Дикари окружены? На этот раз мы не позволим им ускользнуть.

– Мне жаль, что вам напрасно пришлось искупаться, – ответил Салтыков. – Никаких индейцев. Мирная деревня. Эмигранты. Ваши разведчики настолько их напугали, что они заперлись в погребах и стреляют даже по воронам.

Полковник Морган выплюнул черную жвачку:

– Мне нет дела до ворон. Но если каждый эмигрант начнет палить по моим солдатам, то эта страна останется без армии. Или без эмигрантов.

Он щелкнул пальцами и скомандовал одному из своих помощников:

– Отправляйся обратно. Пусть разворачивают орудия. Я иду в деревню. Если оттуда раздастся хоть один выстрел, начинайте обстрел.

– Погодите, Морган! – Салтыков нахмурился. – Это мирная деревня. Вы серьезно намерены использовать артиллерию?

– Да хочу малость погонять пушкарей. В последнее время они стали задирать нос. Катаются с нами, как пассажиры. Пусть немного побегают. Развернут батарею, пальнут пару раз. Потом я полюбуюсь, как они станут чистить свои пушки, а мои ребята будут купаться в реке и наслаждаться жареной бараниной. Полагаю, в деревне до черта овец. Смотрите, как они выстригли траву на склонах. Вы любите баранину, князь?

– Куда спешить? – Салтыков уже достал свою неизменную флягу. – Вам надо позаботиться о здоровье. Не хватало еще простудиться. Давайте-ка выпьем за нашу встречу.

– Только не так, как в прошлый раз, – ухмыльнулся полковник, прикладываясь к фляге.

– О, то был незабываемый вечер! Надеюсь, сегодня мы сможем продолжить нашу дискуссию? Кажется, мы остановились на том, что листья мяты для коктейля надо растирать в ступке, а не крошить ножом.

– Нет, именно крошить! – Морган вытер губы. – Вы так ничего и не поняли!

– Ну их к черту, этих эмигрантов, – вмешался Домбровский. – Поехали к нам в лагерь. Там есть и мята, и ящик бренди. А кухарка Фарбера приготовит бекасов.

– Бекас? Это сильный аргумент. Кстати, у меня есть новости для вашего профессора. Давайте быстрее покончим с этой грязной деревушкой. И я поеду с вами, а полк нас догонит, когда мы уже обглодаем последние косточки.

Полковник расхохотался.

"Вот упрямый осел, – подумал Гончар. – И далась же ему эта деревня. Интересно, что еще придумает князь, чтобы избежать артобстрела?" Но ничего придумывать не пришлось, потому что жители деревни и сами поняли, чем грозит развертывание артиллерийской батареи. По тропинке между огородами уже спускался человек с белым флагом.

– Парламентеры! – Морган скривил губы и отдал флягу князю. – Спохватились! Сейчас они узнают, как мы поступаем с теми, кто стреляет по нашим солдатам. Белая тряпка ему весьма пригодится, чтобы перевязывать задницу.

Он решительно выступил вперед и встал, скрестив руки на груди.

Парламентер выглядел совсем не так, как те мужики, что скрывались в амбаре. Был он и ростом пониже, и с бородою пожиже, в черном просторном сюртуке и шляпе с опущенными полями. В одной руке он держал посох с белым полотном, а другой прижимал к телу деревянную резную шкатулку. При этом, как оказалось, он говорил по-английски.

– Я пастор Джонсон! – крикнул он издалека. – Я священнослужитель, у меня нет оружия! Не стреляйте!

– А у меня есть оружие! – рявкнул полковник Морган. – Много оружия, самого разного. И оно без промаха бьет по любому врагу, даже если он называет себя священником.

– Не стреляйте! – взмолился пастор, остановившись в десяти шагах от полковника. – Не надо кровопролития! Эти люди считают, что закон на их стороне. Они привыкли прогонять пришельцев с помощью оружия, потому что не верят в силу словесного воздействия. Но они никому не желают зла и хотят только одного – чтобы им не мешали жить в уединении. Это их право.

– Да что вы, преподобный? – Морган попытался изобразить удивление. – Позвольте спросить, и кто же дал им такое право – стрелять по моим людям?

– Улисс Симпсон Грант, президент Соединенных Штатов! Вы разрешите мне подойти поближе, чтобы продемонстрировать вам надлежащие документы?

– Демонстрируйте.

Скептически хмыкнув, полковник Морган изучил бумаги, извлеченные пастором из шкатулки. И чем дольше он их читал, тем медленнее жевал свою жвачку.

– Тут ничего не сказано насчет стрельбы, – произнес он уже не так воинственно, как прежде.

– Последний параграф! – Джонсон робко вытянул руку, пытаясь указать пальцем на приписку в низу листа. – Он внесен лично генералом Грантом! "Охрана вышеозначенных земельных участков… " – Ага, вижу! Как он неразборчиво писал, а еще президент. Не думаю, что Грант был слишком трезв в тот день. "… Охрана участков возлагается на самих жителей, которые могут применять для отражения нападения как любое оружие, находящееся в их собственности, так и прибегать к помощи вооруженных сил Территории Колорадо".

– Что же получается, полковник? – спросил князь. – Вы же еще и должны их охранять?

– Грант и не такие бумаги подписывал, – сердито насупившись, ответил Морган. – Что там у вас еще в шкатулке?

– Документы, подтверждающие права собственников. Но это мы обычно показываем каждому новому шерифу, когда он к нам заглядывает. Знаете, на этой должности в нашем округе редко кто задерживается больше чем на год.

– Считайте, что я ваш новый шериф. – Полковник забрал шкатулку из рук оторопевшего пастора. – Князь, помогите разобраться. Чует мое сердце, тут дело нечисто. Грант был слишком доверчив, но я-то знаю, на какие трюки способны эти эмигранты!

Салтыков бережно развернул пожелтевший лист, хранившийся на самом дне шкатулки.

– Что за бумажка? – спросил Морган.

– Поселенцы показывали ее местным шайенам, когда впервые прибыли в эти края, – объяснил пастор. – Видите ли, на индейцев весьма убедительно действовал сам ее вид. Этот внушительный герб в виде орла, и это количество статей, и сам размер… Шайены безоговорочно поверили, что эта бумага является чем-то вроде верительной грамоты.

– Но это же просто газета! Да еще иностранная!

Гончар заглянул через плечо князя и едва не расхохотался, увидев двуглавого орла на первой странице "Санкт-Петербургских Ведомостей".

– Да, газета. Но это подействовало на индейцев, и они подписали с пришельцами договор, на основании которого спустя несколько лет поселение получило законный статус. Вот этот договор. – Пастор развернул кусок тонкой выделанной кожи, на котором виднелись рисунки, линии и надписи, сделанные красной и черной краской. – Подписан вождем по имени Черное Облако и поселенцем по имени Мичман Удальтсов. Тут указаны земли, на которых новые жители могут выращивать хлеб и овощи. Своим урожаем они обязались делиться с семьей Черного Облака.

– И что? Президент признал эту шкуру настоящим документом? – Полковник Морган сплюнул. – Я же говорю, Гранта сгубило пьянство. Сколько проблем создал он для будущих поколений из-за своей тяги к спиртному!

– Генерал Грант – выдающийся патриот и гражданин, гордость американской нации, – почтительно произнес Джонсон.

– Кто бы спорил. Черт с вами, преподобный. Забирайте ваши бумажки. И предупредите своих, что дружба с краснокожими до добра не доведет. Если вздумаете укрывать у себя индейские банды, от деревни не останется даже этой шкатулки. Вам все ясно?

– Ясно, ясно. Я ни на минуту не сомневался в вашей рассудительности. – Пастор кивал и пятился, прижимая шкатулку к животу. – А что касается индейцев, то они давно уже приучены обходить деревню стороной.

– Одну минуту, преподобный, – окликнул его Домбровский. – Какую церковь вы представляете?

– Церковь Джона и Чарльза Уэсли. Нас еще называют методистами.

– И что же, в вашей деревне все такие же методисты, как вы?

– Увы, нет. Сказать по правде, жители не разделяют моих взглядов. Они даже не считают меня священником. Но я и не претендую. Достаточно того, что мы молимся одному Богу.

– Почему же вы остаетесь с ними, а не несете свет методистской истины дальше?

Пастор улыбнулся:

– Потому что я им нужен как врач, переводчик и юрист. Свет истины распространяется не проповедями, а добрыми делами.