Текст книги "Зимний Туман - друг шайенов"

Автор книги: Евгений Костюченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

43. ТЫ НЕ ОДИН

– Да вот же он! – прозвучал в темноте голос Джека Тандерса.

– Я же говорил, что он выйдет сегодня! – радостно отозвался Домбровский. – Говорил? Жаль, мы не успели заключить пари!

"Как они тут оказались? – удивился Гончар, чувствуя, как сильные руки поднимают его с земли. – И почему Тандерс говорит по-русски?" – На ногах держишься? – спросил Домбровский. – Вот и молодец. От тебя больше ничего не требуется. Только переставляй ножки, топ-топ, и потихонечку-полегонечку вылезаем…

– Пить, – с трудом выговорил Степан.

– Ранен? Спина вся в крови.

– Ерунда. Дайте воды.

– Сейчас дадим, сейчас.

– Я смочу тебе губы, станет легче, – сказал Тандерс. – Ну-ка, постой.

Влажная тряпка скользнула по лицу Степана, и он впился в нее зубами, чтобы выжать в рот хоть каплю воды. Сглотнув, он вдруг и в самом деле почувствовал облегчение.

– Вот пусть тебя сначала доктор посмотрит, тогда видно будет, – сказал Домбровский. – Можно ли тебе пить воду или нельзя. Или можно пить только воду, а все остальное нельзя. И это будет ужасно, потому что мы такую поляну накрыли! Где ж тебя так зацепило?

– По дурости, – выдохнул Степан. – Затеял пальбу в упор. Сам виноват. А где князь?

Вместо ответа оба рассмеялись и быстрее потащили его вверх. Он почувствовал под босыми ногами твердую дорогу. Впереди вспыхнул яркий свет. Он исходил из двух низких прямоугольных фонарей, и Гончар зажмурился, не выдержав пронзительного сияния. Когда же он открыл глаза, то увидел, что Домбровский одет в камуфляжный костюм и на плечах у него погоны с двумя зелеными звездочками. Степан повернулся к Тандерсу. Тот был в короткой дубленке, под которой сияла белоснежная сорочка. Приспущенный галстук сбился набок.

– Что за маскарад? – спросил он, и они снова расхохотались.

– К доктору, – задыхаясь от смеха, просипел Тандерс, – срочно к доктору, пока у пациента крыша не съехала окончательно.

Они подвели его к низкой черной машине. Мягко шелестел двигатель.

– Эта повозка называется автомобиль, – серьезно произнес Домбровский. – Она способна ездить без помощи лошадей. Как паровоз, например.

– Хватит издеваться, – слабеющим голосом попросил Степан. – И отпустите меня. Сам дойду.

Он сам дошел до машины и открыл заднюю дверь. Почему-то он был уверен, что его место там. И еще он был уверен, что в машине его кто-то ждет. Он даже догадывался – кто. Но боялся в это поверить.

– Я же обещала тебе, мы найдем друг друга, – сказала Милли.

– Не помню.

– Вспомнишь. Все вспомнишь.

– Можем ехать? – спросил Тандерс, садясь за руль.

– Да, и побыстрее, – приказала Милли.

Машина мягко рванулась, и Степана вжало в упругие подушки сиденья. За окном мелькали темные силуэты деревьев. Под колесами погромыхивала неровная дорога. Вот впереди показались цепочки фонарей, машина вывернула на шоссе и понеслась почти бесшумно, словно по воздуху.

– Я не поверил, что ты погибла, – сказал Гончар, разглядывая дорогое лицо.

– Ты о чем? – Она поднесла палец к подбородку, ненадолго задумавшись. – Ах да, ты же только что оттуда.

– А ты – не только что?

– Не знаю, – протянула она, – стоит ли сейчас об этом?

– Чем раньше, тем лучше, – повернулся к ним Домбровский. – Нечего нюни разводить.

– Ну, хорошо. – Милли сжала ладонь Степана. – Ты только что вышел из ущелья Последней реки. А я покинула его семь лет назад.

– Что? Семь лет…

– Да. И оказалась на дороге между Денвером и Колорадо-Спрингс. Как раз посредине. На обочине горел костер, вокруг него грелись какие-то монашки. У них сломался автобус, и они ждали техничку. Увидев меня, ободранную, в крови, они решили, что я попала в аварию. Мне и правда досталось.

Она улыбнулась и продолжила с гордостью в голосе:

– Там, на Червивой Горке, я вызвалась увести солдат за собой. Думала, они погонятся за лошадьми, а я потом незаметно отстану и поеду им навстречу, вся такая белая и пушистая, сама невинность. "Ой, здравствуйте, а я та самая профессорская дочка, которую вы спасаете!" Как бы не так. Они сели мне на хвост слишком быстро, и мне оставалось только скакать что было сил. Потом я карабкалась по скалам, попала под лавину, висела над пропастью, держась за какой-то прутик. Чудом вылезла. И попала к монашкам. В двадцатый век.

– Прошло два дня, – сказал Гончар. – Я оставил Тучку в лесу, у нее в гриве еще сохранилась твоя ленточка.

– Да, там прошло два дня, а здесь – семь лет, – спокойно ответила Милли. – Первый год был самым трудным. На счастье, в монастыре великолепная библиотека. Я переводила для сестер старые французские журналы и однажды встретила в читальном зале Джека. Он корпел над комиксами восьмидесятых годов. Тысяча восемьсот восьмидесятых. Мы разговорились. И он все понял, потому что сам давно прошел через "туман времен". Он подсказал мне путь. Мне стали понятны слова, сказанные Бизоном.

– Бизоном?

– Да, тогда, на Холме Смерти, он говорил не только с тобой. Я узнала, зачем живу. Но это неважно. Важно другое. Мне было сказано – ждать тебя в городе железных мостов. Я стала заниматься журналистикой, объездила весь свет и искала те места, о которых ты мне рассказывал тогда, в Денвере, когда я тебя лечила в первый раз. Так я нашла Петербург. А дальше все было проще. Ведь я знала, что однажды в январе ты остановишься, увидев меня на набережной под железным мостом.

– Откуда ты это знала?

– Ты сам сказал. Когда лежал у нас дома, раненый. Я думала, ты бредил. Но эти слова – про январь и мост – запомнила на всю жизнь. Все так и вышло. Ты остановился и отправился в Небраску, к маленькой глупой девчонке.

– Это было обязательно? – спросил он. – Ну, вот мы встретились. Обязательно было забрасывать меня в прошлое? Мы же все равно встретились!

Домбровский снова повернулся к нему:

– Ты чем-то недоволен?

– Нет, но… Милли, разбойница, ты прожила семь лет без меня! Ты могла сто раз выйти замуж!

– Зачем? Мне нужен был ты, – просто ответила она. – Но не Степан Гончар, который подобрал попутчицу на ночной дороге. А Стивен Питерс, гроза Скалистых гор. И теперь мы встретились.

– Хотя меня никто не спрашивает, я все-таки замечу, – подал голос Тандерс. – Стив, надеюсь, ты не думаешь, что вся эта история затевалась только ради того, чтобы Мелисса Фарбер наконец вышла замуж?

– Ничего я не думаю, – махнул рукой Степан. – Ничего не думаю, ничего не понимаю и боюсь, что ничего никогда не пойму.

– А этого и не требуется, – сказал Домбровский. – Сейчас твоя задача – оклематься. В кратчайшие сроки вернуться в строй. Доктор, сколько времени займет адаптация?

Гончар почувствовал, как горячие пальцы Мелиссы обхватили его запястье, нащупывая пульс.

– Не больше двух месяцев.

– Вскрытие показало, что больной практически здоров, – прокомментировал Тандерс. – Вот когда я вернулся впервые, меня целый год мариновали в каком-то лесничестве.

– Потому что ты целый год провел на фронте.

– Да я не жалуюсь. Сам понимаю, иначе нельзя. Первую неделю готов был поубивать всех бурундуков. Там, в избушке, не было больше ни одной живой души. Только я и бурундуки. Замечательное лесничество. До сих пор не знаю, где оно находится. Где-то на Енисее.

– В Шушенском, – подсказал Домбровский.

– Скажи еще, в Разливе. Нет, товарищ полковник. Это вы у нас работаете по революционерам. А я всего лишь жалкий писака. Продажный журналюга.

Степан не мог наглядеться на Мелиссу, на ее лицо в мелькающем свете дорожных фонарей, на ее хрупкие белые кисти, которые он бережно сжимал в своих руках.

– Я знал, что так и будет, – тихо сказал он. – Знал это с самого начала. С самой первой встречи. Помнишь, мы точно так же сидели в моей "восьмерке"? А потом в дилижансе? Это было как будто вчера.

– Это было два дня назад, – улыбнулась она. – Не стоит говорить о времени.

– Почему?

– Потому что его не существует. Для нас.

– Для тебя, – сказал он. – Ты ничуть не изменилась.

– Тебе это кажется. Мне скоро будет двадцать пять.

– Отлично. Честно говоря, жениться на семнадцатилетней как-то неловко. Я чувствовал себя старым хрычом с картины "Неравный брак".

Тандерс свернул на обочину и сказал, глядя на Степана в зеркало:

– А ты и есть старый хрыч. Прикинь, сколько тебе сейчас, если ты участвовал еще в индейских войнах. Годиков сто шестьдесят, не меньше.

– Почему стоим? – спросила Милли.

– Жду указаний. Мы заказали столик в "Аляске". Шеф будет ждать нас до утра. Но, может быть, отвезти вас домой?

– Сейчас решим. – Мелисса включила плафон и попросила Степана: – Покажи, куда тебя ранило.

Он задрал гимнастерку и осторожно провел пальцами по ребрам.

– Куда-то сюда… Черт, была же дырка…

– Была, да прошла, – сказал Домбровский. – Если бы дырки не зарастали, я бы сейчас был похож на дуршлаг. Короче, едем в "Аляску", да?

– Это обязательно? – спросил Гончар. – Меня туда пустят в таком виде?

– И не таких пускали. А уж в каком виде оттуда выпускают…

– Попрошу без намеков, – огрызнулся Тандерс. – Мне вообще нельзя пить из-за этой чертовой генетики. Нет у меня каких-то ферментов. Так устроена природа. Вечно кому-то чего-то не хватает. Милли, наверно, Стиву больше хочется домой, чем в ресторан.

– Да, – сказал Степан. – Домой.

– Завези нас, а потом отправляйтесь пировать, – решила Мелисса. – Повод у вас есть.

– Вот так и рушатся вековые традиции, – вздохнул Домбровский. – Степа, но хоть на проводы наши ты придешь?

– Придем, придем, – ответила Милли.

Машина летела по ночному Петербургу. Гончар видел за окном сияние витрин и рекламных щитов, гирлянды фонарей и мозаику автомобильных огней… Он и забыл, что ночью может быть так светло. Ему казалось, что все эти годы его держали в темном чулане и только сейчас позволили выглянуть наружу. Наверное, завтра, увидев город при свете дня, он почувствует разочарование. Он увидит грязь тесных улиц и небо, перечеркнутое проводами, и снова захочет вернуться в горы и степи, туда, где так легко дышится на просторе…

– Вот здесь мы будем жить, – сказала Мелисса, когда машина притормозила в тихом переулке.

Домбровский открыл ей дверь и щеголевато козырнул Степану:

– Не прощаемся!

Фыркнул мощный мотор, и черный "ягуар" умчался, проскочив на красный свет. Милли достала ключи и отдала их Степану.

– Входи. Осваивайся. Тебе долго придется жить в этом доме.

– Погоди.

Он устало присел на гранитную тумбу возле подворотни.

– Я ничего не понимаю и не хочу понимать. Но могу я хотя бы спросить?

– Ты замерзнешь. – Она села перед ним на корточки и заглянула в глаза. – Пойдем в дом.

– Сейчас, сейчас… Домбровский и Тандерс… С ними случилось то же самое, что со мной?

– Да. Немного раньше. И не один раз.

– Куда мы должны их провожать?

– Михаил отправится обратно в Колорадо помогать князю Салтыкову. Того нельзя оставлять надолго, иначе он погибнет от алкоголизма. Джека ждут в редакции с материалами о гибели эскадрона.

– Они туда надолго?

– Для нас – нет. Обычно все возвращаются сюда через несколько дней. Но никто не знает, сколько времени он пробудет там.

– Я бы хотел отправиться с ними.

– Ты не успеешь. Этот переход скоро закроется, а тебе надо восстанавливаться. Ты вернулся с войны, тебе сейчас ко многому придется привыкать заново.

– Хорошо. Тогда еще один вопрос. Можно?

– Я знаю, о чем ты думаешь. Но не смогу тебе ответить. Как это происходит? Почему это происходит именно с нами? Куда ты попадешь в следующий раз? Не знаю. Тебе лучше поговорить об этом с Тандерсом. Он называет нас корректорами. Представь, что история – это книга, которая еще не напечатана, а только пишется. Мы исправляем мелкие ошибки в рукописи. Вот ты, например, остановил истребление шайенов. После того что случилось на Последней реке, ополчение перестало принимать участие в войне.

– Шайены. Я раньше и не слышал о них. Они выжили?

– Можно сказать, да. Сейчас их три тысячи. Живут в Монтане.

– В Монтане, – повторил Степан. – Горбатый Медведь добрался до Йеллоустона. А Майвис? Что с ним?

– Он стал вождем. В прошлом году я видела его внуков. Ну, пошли домой?

– Погоди. Я хотел спросить совсем не об этом.

Он встал и поднял ее на руки.

– Уронишь! – засмеялась Милли.

– Никогда. Я понимаю, что обстановка неподходящая. Но очень боюсь опоздать. Так вот, мой вопрос. Мелисса Фарбер, согласна ли ты стать моей женой? Обещаю, что буду любить тебя вечно. Буду заботиться о тебе. И даже не буду смотреть на других женщин. Согласна?

Она задумалась.

– Если я отвечу "да", ты будешь считать меня ужасно легкомысленной.

– Почему?

– Потому что мы познакомились три дня назад.