Текст книги "Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей (первое издание)"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Открытие становится тайной

Никита отпросился у бабки Алены заночевать в Петькиной сараюшке.

Они долго ждали, пока сядет солнце, стихнут собаки на улице и Петькина мать, еще раз проверив, как чувствует себя Ягодка, скроется в избе.

Наконец, когда уже ночь полностью вступила в свои права, Петька зажег три свечи.

Мишка со своей плоскодонкой предал – тем хуже для него. Тем хуже для всех. И для Светки. Мало еще слышали они о двух первооткрывателях, которые через несколько дней, может быть, подумают еще, прежде чем решить, с кем разговаривать им, а с кем не разговаривать. Они, конечно, будут разговаривать… Но это – так…

Они стали возле бочки, на которой Петька укрепил три свечных огрызка, и, вытянув левые руки ладонями вниз, вплотную к огню, чтобы жгло, поклялись.

Текст клятвы произносил Никита; это его дело – сочинять. А Петька слово в слово повторял за ним.

Свечи ярко освещали их торжественные лица, и крошечные огоньки пламени трепетали в напряженно-суровых глазах.

– Клянусь всегда быть один за всех и все за одного. Надо – так до смерти. А лучше выручить товарища и выручиться самому.

– Побеждают храбрые, мужественные, честные. Клянусь не отступать ни перед какими любыми опасностями, за исключением если только надо заманить, как Наполеона – Кутузов.

– Клянусь не ныть, не сваливать на товарища свою беду, свои обязанности и все, что положено самому. А едой делиться.

– Клянусь не рассказывать ни матери, ни родне, ни знакомым о своих планах, которые будут.

– Клянусь держать в тайне все, что узнаю об этих знаках, пока уже нечего будет узнать.

– Если я нарушу эту клятву, пусть у меня отсохнет язык. А раз бога нет, пусть каждый плюнет мне три раза в лицо и, если хочет, пусть ударит по-всякому, а я никак не отвечу. Пусть никто тогда не доверяет мне никакого слова, и пусть я буду самым последним паршивцем в деревне, если так. Пусть всех родных моих считают позором.

– Клянусь.

Потом они разогрели на свечах две стрелы, и каждый приложил к левой руке у локтевого сгиба по раскаленному наконечнику. Пахнуло жженым мясом. Отныне у них будет по три отчетливых метины на левой руке.

Мишка имел только одну такую…

Потом оба расписались в вахтенном журнале под немножко выправленным текстом той же клятвы.

Сочинял Никита хорошо, но когда сочинял на бумаге – то даже еще лучше.

Потом задули свечи и, возбужденные, улеглись рядышком на топчане.

Гипотеза первая

Стоять перед неведомым и не попытаться как-то представить его себе – трудно.

Чтобы увязать вместе все услышанное, увиденное и угаданное ими, надо было взвесить тысячи «за» и «против», пересмотреть тысячи возможных «да» и тысячи возможных «нет».

Собственно говоря, «взвешиванием» и «пересмотром» занялся один Петька.

Никита вдруг приумолк и на все Петькины вопросы отвечал невразумительным мычанием: «Хм… Гм…»

Из множества возможных вариантов истории самым реальным в итоге показался Петьке следующий.

В 19… году засулинский барин – француз Мусье, или Мусю, что в конце концов не важно, – увидел, что колчаковцев громят и что бежать с имуществом трудно, решил спрятать свои золотые горшки. Убивал его после этого полковник или не убивал – трудно сказать, но план тайника оказался у полковника. Гуменки к тому времени были взяты красным отрядом. Полковник бежал в Сопляковку. Когда же бои придвинулись к Стерле, полковник и Сопляков решили скрыться в приготовленной для этого землянке. Их обнаружили. Может быть, по дыму от печки. Бойцы бросили в землянку бомбу, которая подорвала перекрытие. Как-то тут оказался поблизости Проня, он заскочил в землянку и увидел план, а возможно, тогда кто-нибудь был еще жив – полковник или Сопляков. Проня кинулся искать камень, нашел его, но сам тем временем чокнулся, как правильно решил чернобородый. Может, чокнулся с испугу оттого, что творилось вокруг, а может, с радости. Это тоже бывает. Мишке, например, скажи все, так он с радости чокнется. Землянка от взрыва завалилась тем временем, и осевшая глина похоронила бар. А Проню взяли в дом сумасшедших. Теперь выпустили по старости. Кое-что Проня помнит, а кое-чего – нет. Золото и камень – это ему в голову твердо засело.

Такой вариант истории был вполне приемлем, если учесть, что знали они пока слишком мало.

И теперь, когда появилось более или менее правдоподобное обоснование тайны, поиски ее становились задачей действия, а не раздумий.

Проня мог быть, конечно, и тем самым бойцом, что бросил бомбу. Но боец рассказал бы всем другим бойцам…

Сопляков и полковник могли все сами рассказать Проне, если он как-то помогал им… Но тогда все запутывалось еще больше.

Скорее всего, Проня был случайным свидетелем всего. Может, он из раскольников. Всю жизнь прожил в тайге, а тут гром, грохот, убийства – вот и не выдержал.

Что землянка завалилась не сразу – это было проще простого. Так же вот старые амбары в Рагозинке. Покосились во время урагана, а только через два месяца рухнули. В одну ночь – будто кучу бревен навалил кто.

А может, их замуровало живыми. Без ломика-то попробуй выберись оттуда… Детали – это в конце концов не самое важное сегодня.

Петька представил себе, как идут они – он и Никита – через всю деревню с двумя тяжелыми мешками за плечами… Нет, он просит у председателя подводу и привозит на двух лошадях десяток полных мешков к сберкассе в Курдюковке – к сберкассе, куда сейчас только председатель Назар Власович да учительница Валентина Сергеевна по молодости кладут деньги.

– Примите у нас сумму…

– Сколько рублей?

– Двести восемьдесят три сикcиллиона, сто шестьдесят миллиардов, шесть миллионов.

– ?!?!?!?!?!?!

– Тысячу рублей положите Валентине Сергеевне на книжку, остальные – министру школьного образования – для школ. И на асфальт для Белой Глины. На тир. Ну и сколько-то там на шаль для матери, на самую теплую, лучше председательшевой. Остальные – министру.

С этими мыслями Петька заснул. Потом заснул и Никита, некоторое время еще глядевший в темноту.

Первые шаги поиска

С утра договорились вырабатывать в себе привычку к трудностям. Для начала решили ограничить потребление воды. Стакан утром и стакан вечером на брата, – мало ли где придется странствовать…

Выпили по первому, законному стакану и почувствовали себя готовыми к испытаниям самой утомительной жаждой.

Но по дороге в Курдюковку Петька, с лицом, фиолетовым от жары, вспомнил, что, когда он купается, никак не может, чтобы не наглотаться воды по самое горло, аж до тошноты. Выяснилось, что Никита во время купанья проделывал почти то же самое. Уж как ты ни выплевывай эту мутную туринскую воду, если ты залез в нее – можешь быть уверенным, что наглотаешься досыта.

И после короткой дискуссии пришли к выводу, что уговор не имеет смысла, раз летом его невольно будешь нарушать. Можно бы не купаться – но вдруг лодка перевернется или еще что…

Короче говоря, следовало как можно скорей освободить друг друга от данного обещания. Подошли к первому же колодцу, вытащили полное ведро студеной, до ломоты в зубах, воды и не спеша, поскольку их вынуждали к этому обстоятельства, напились.

Потом, дорогой на Курдюковку, еще раз напились из родника.

Решено было ограничить себя в воде осенью, как только начнутся занятия в школе.

Валентина Сергеевна в полосатых домашних брюках и кружевной кофте хозяйничала в палисаднике. Забавно было видеть учительницу в такой одежде.

Петька незаметно хмыкнул и подергал себя за волосы.

Валентина Сергеевна не обратила внимания на жестикуляцию впечатлительного Петьки, обрадовалась своим обремененным домашними заботами ученикам, провела их в горницу, усадила за стол и даже чаю с вареньем поставила каждому.

Чай друзья выхлебали, а к варенью не притронулись. Это пусть дошкольники балуются сладким…

Затем, когда расспросы о том о сем кончились, Петька стал считать желтые полоски на брюках Валентины Сергеевны, а Никита принялся издалека выпытывать у нее сведения о камне.

Хотелось ничем не выдать своей кровной заинтересованности в этом вопросе.

Но Валентина Сергеевна неожиданно сама подсказала им выход из положения.

– Замечательная идея, ребятки! Мы создадим в школе альбом достопримечательностей нашего края. Надо разузнать, где добывают золото, где шли бои в гражданскую войну. Надо интересоваться каждой мелочью! Я обойду всех ребят и каждому дам какое-нибудь задание, а в конце августа мы сходим в поход по Стерле. Где взяли этот мрамор, я, к сожалению, в точности не знаю, но вы напишите в Свердловск, ну, хотя бы в горсовет, председателю, и попросите сообщить вам точное место находки. Объясните, что это очень важно. А первого сентября на вечере – мы так и назовем его: «Вечер открытий» – вы расскажете все, что удастся узнать об этом камне: почему он оказался таким ценным, где теперь стоит памятник из этого мрамора, кто его делал, свяжетесь со скульптором…

Петька даже полоски перестал считать от удивления, что их личная затея так быстро приобрела общественное значение.

Распрощались они с Валентиной Сергеевной, довольные друг другом. Петька даже предложил ей вскопать, если надо, землю в палисаднике, но Валентина Сергеевна отказалась.

– Обязательно заходите ко мне, мальчики. Чем смогу помочь – всегда помогу.

Ничего не откладывая в долгий ящик, Никита на мелочь, приготовленную для покупки тройных крючков у барахольщика, взял на почте конверт с большой маркой, лист бумаги, и в тот же день маршрутом на Свердловск ушло первое в Петькиной жизни послание (Никита раз уже посылал в «Пионерскую правду» свой рассказ, но его почему-то еще не напечатали).

«Здравствуйте, уважаемый товарищ Председатель Городского Совета Депутатов Трудящихся Города Свердловска!

Пишут Вам из деревни Белая Глина Верхотурского района Свердловской области Петр Савостин и Никита Ложков…»

Дальше все шло в соответствии с рекомендациями Валентины Сергеевны. А заканчивалось письмо так:

«…Очень просим Вас немедленно сообщить нам, откуда взяли этот камень. Нам это очень важно. Передайте наши горячие пионерские приветы и море наилучших пожеланий всем депутатам. Будьте здоровы! До свидания!

Петр Савостин, Никита Ложков».

Проня остается в тайге

В Курдюковке сумасшедшего не видели уже несколько дней. Оставалась надежда на Рагозинку, но появляться там вдвоем, среди бела дня, не имело смысла.

Петька с Никитой двинулись вниз по Стерле и скоро заметили на противоположном берегу, под кустами, одного из представителей той самой рагозинской шпаны, у которых на троих одна штана. Это был Славка Рагозин, официально – однокашник, а на деле – враг.

Некоторое время глядели на неподвижный Славкин поплавок.

Белобрысый Славка ничем не выдал своей тревоги при виде неприятеля, но одним неприметным взглядом через плечо прикинул возможности к отступлению.

– Клюет? – дипломатично поинтересовался Петька.

Славка не ответил. Потом оглянулся – не подсматривает ли кто, и молча приподнял из воды кукан с одним крохотным окуньком на конце.

– Ты не думай. Мы по поручению Валентины Сергеевны, – соврал Петька, переводя разговор на нейтральную тему. – Велела зайти всем – она задания дает. Стерлю вот опишешь.

– Ладно… – буркнул Славка.

– Велела много не работать, а то захудеешь.

– Слышь, Проню не видел где? – прервал Никита Петькину болтовню.

– Это что – тоже Сергеевна спрашивает? – уточнил Славка.

– Вот те крест! – побожился Никита, легко накладывая на собственный живот святое знамение. (С одной стороны, это похоже на клятву, а с другой стороны – какая же это клятва, если он в бога не верит?)

– Нету Прони, – отрубил Славка, начиная угадывать подвох.

– Давно нету? – спросил Никита.

Славка шевельнул плечами.

– День?.. Два?.. Три?..

Славка кивнул.

– А как насчет штанов в Рагозинке? – хотел выяснить Петька, но Славка неожиданно хлестнул удилищем по воде, так что брызги окатили друзей на противоположном берегу, и, прежде чем Петька успел запустить в него еловой шишкой, прыгнул в кусты.

Дипломатические переговоры на этом кончились.

– Медный лоб, пустое брюхо – это Славка Рагозуха! – крикнул Петька.

– Мы таких говорков посшибаем с бугорков! – проскандировал Славка уже с такого далека, что отвечать ему не имело смысла.

Петька подергал себя за чуб.

Главное они выяснили – Прони в Рагозинске не было.

– Надо сходить в землянку… – решил Петька.

И обоим на мгновение стало неуютно. Мысли их работали в одинаковом направлении.

– Ладно, идем, – сказал Петька и первым двинулся по направлению к Туре.

Шагах в ста от Петькиной лодки они чуть не натолкнулись на Мишку с рыжим Владькой. Мишка стоял у одного конца неглубокой старицы, Владька – у другого. Владька запускал небольшой парусник.

– Есть мысля… – сказал Петька. – Потом.

– Потом так потом, – Никита не стал выяснять, какая «мысля» явилась в Петькину голову.

Валежник кто-то трогал – это стало ясно с первого взгляда.

– Мишка? – почему-то шепотом спросил Петька.

Никита пожал плечами.

Петька торопливо зажег прихваченный по дороге фонарь и, прежде чем спускаться, посветил в темноту заброшенной землянки.

Замерли внизу, ближе к выходу. Но дверца во вторую комнату была открыта точно так же, как оставляли ее они, так же покоились разбросанные бревна.

Впереди фонарь, Петька за ним – вступили во владения скелетов.

– Гляди! – воскликнул Петька, останавливаясь в двух шагах от столика между скелетами. – Чертеж исчез.

– Это я стер… – спокойно разъяснил Никита.

Если бы у Петьки имелись ордена, Петька, не задумываясь, наградил бы своего начальника штаба за предусмотрительность.

Ржавые остатки пистолета в углу, бутылочные осколки, зола у открытой печки, – в комнате скелетов сохранился прежний беспорядок.

Быстренько убедившись в этом, друзья хотели уже выбираться наружу, как вдруг Никита присел, обеими руками заслоняя от Петьки кусок пространства перед собой.

– Стоп! – сказал Никита.

У самого лаза, на выброшенной ими глине, виднелся отпечаток тяжелого каблука. Не говоря о том, что ни Петька, ни Никита вплоть до сентября не знали, что такое обувь, след был слишком большим, чтобы подумать на Владьку или еще на кого-нибудь… В тугой глине хорошо отпечаталась железная, чуть скошенная вправо подкова и три выпуклости от трех симметричных отверстий в каблуке.

– Бежим! – сказал Петька.

Выскочили наружу и глотнули воздуху как вырвавшиеся из плена. Скорее автоматически, чем сознательно, опять задвинули валежником лаз и, почти не пригибаясь, рванули через камыши к реке.

Петька прыгнул за весла, Никита – к рулю.

– Проня, – твердо заявил Петька, выгребая подальше от берега. Никита почему-то тоже подумал в первую очередь о старике.

Тайга, молчаливая, густая, подступила вплотную к Марковым горам. И приятелям казалось, что из этой гущи, незримые, глядят на них сумасшедшие глаза дряхлого Прони.

Петька задумывает красивую месть

Весь день друзья не находили себе места. Любые предположения должны иметь под собой какие-то основания. Оснований у них не было. Только ближе к вечеру оба немножко успокоились. До сообщения из Свердловска любая их попытка приблизиться к тайне была бы тщетной.

– Думаешь, сеновал – это я так им оставлю? – неожиданно спросил Петька.

Нет, Никита не думал ни о чем подобном.

Петька притащил из сарайки тетрадку, карандаш и приказал:

– Пиши: вызываем хануриков на морской бой.

После недолгого препирательства «хануриков» Никита выбросил, написал так:

«Флотилия «Слава» (флотилия, кстати, существовала пока только теоретически. Название было придумано здесь же) вызывает вашу трусливую команду на морской бой. Условия любые. Приготовьтесь хоронить ваши парусники».

Разыскали Кольку тетки Татьянина и отправили его к Егоровым.

Колька вернулся через двадцать минут.

«Вызов принят. Отряд «Корсар» будет в количестве десяти бригантин. Без мачты и флага корабль не принимается ввиду. Максимальная величина – четверть: от носа корабля до кормы». И подпись: «АДМИРАЛ».

Через несколько минут Колька опять бежал по направлению к дому Егоровых.

«Слава» выйдет под голубым флагом. Оружие – рогатки. Встреча в полдень, у водопада.

АДМИРАЛ-ГЕНЕРАЛИССИМУС» —

расписался за Петьку Никита.

Наконец все условия были отрегулированы.

Вооруженные ножами Никита и Петька двинулись в лес, за сосновой корой для флотилии.

На флаги Никита стащил голубую завязку от бабкиного передника.

К будущей славе кладоискателя Петька не хотел подходить с неотомщенной честью первого на Белой Глине дуэлянта.

К тому же он хотел публичного отмщения, шпага не удовлетворяла его…

Стерлинская битва и сидение на реке Туре

Бой решено было начать неподалеку от водопада, в том самом омуте, где, по рассказу бабки Алёны, жил когда-то сом с камнями и откуда Стерля не могла унести корабли по течению.

Флотилия адмирал-генералиссимуса состояла из пяти двухмачтовых бригантин, одной трехмачтовой шхуны и четырех одномачтовых. Все они были одинаковой – ровно в четверть – длины, под одинаково синим флагом, из одинаково толстой сосновой коры.

Флотилия просто адмирала состояла из девяти двухмачтовых бригантин и одного фабричного парусника, парус на котором предусмотрительный Владька спустил (чтобы площадь попадания была меньше). На черных флагах адмирала белели аккуратные черепа и скрещенные кости. При взгляде на них Никита и Петька невольно припомнили землянку. На бортах каждой из бригантин адмиральской флотилии красовались чернильные надписи: «Патагония», «Эсмеральда», «Сан-Луи», «Тиберда» и т. д. Флагманский парусник именовался «Корсаром».

Зачинатели сражения почувствовали некоторую досаду оттого, что не они, а противник догадался проименовать корабли, но раскаиваться было некогда.

Флотилии были установлены в метре от берега, друг против друга, бортами к зрителям и соперникам.

Отмерили пять шагов по скалистому берегу в одну сторону и ровно столько же, под острым углом, – в другую. Ближе этой границы не разрешалось подходить к берегу ни воинам адмирала, ни воинам адмирал-генералиссимуса. Заготовили по куче ровных голышей, вытащили рогатки.

Бой должен был оказаться жестоким. Петька не ошибся в предположениях: зрителей явилось больше чем достаточно. Пришла Светка, пришел Колька тетки Татьянин, пришла кучерявая Кравченко и даже недавний именинник, Владькин брат, – Димка.

Первые десять или двадцать минут зрители сидели рядом, безучастные. А потом, минут через десять или двадцать, кучерявая Кравченко и Димка-от-горшка-два-вершка стали подтаскивать голыши Владьке с Мишкой, а Колька тетки Татьянин – Петьке с Никитой; одна только желтоволосая Светка, до конца просидела на камне между противниками, ойкая при всяком попадании с одной и с другой стороны.

Петька не глядел на зрителей. Петька до отказа растянул рогатку и по команде «начали» нанес первый серьезный удар противнику. Будто срезанная, отлетела в сторону мачта ближайшей к нему бригантины. Но черный флаг остался, и бригантина считалась по-прежнему боеспособной. Выстрел Никиты оказался более удачным. Его голыш отхватил нос у «Эсмеральды». И уже вскоре «Эсмеральда», умиротворенная, заболталась вверх дном. Эти первые минуты боя были вообще результативными. Корабли стояли вплотную, поэтому противники стреляли, почти не целясь. Солнце, недавно еще спокойно глядевшее из омута, расплескалось под многочисленными взбулькиваниями голышей и засверкало, заискрилось на всплесках.

Рогатки у всех были примерно одинаковые, но тренировкой Владька явно уступал белоглинцам, так что скоро на волнах при восьми кораблях адмирал-генералиссимуса осталось только четыре представителя флотилии «Корсар» во главе с самим «Корсаром»: «Патагония», «Сан-Луи» и «Тиберда».

Флотилии к этому времени перемешались.

– Спокойнее… – негромко предупредил Петька.

Но Никита и не собирался волноваться. Под ударом очередного Никитиного голыша «Тиберда» булькнула мачтой, и пиратский флаг ее больше не появлялся на поверхности.

– Порядок… – отметил Петька. Глаза его горели мстительным огнем торжества.

Петька прицелился и ударил в корму «Патагонии». Шхуна была выброшена из общего скопления кораблей к противоположному берегу и, прижатая к ровному валуну, представляла собой отличную цель. Друзья спустили рогатки почти одновременно…

Треснув, «Патагония» раскололась сразу на три части.

– Ура-а!.. – крикнул Колька тетки Татьянин.

Но Владька и Мишка тоже не спали тем временем. И не успела желтоволосая Светка толком испугаться при виде погибшей «Патагонии», как должна была ойкнуть от восторга, поскольку Владька отличным выстрелом заставил перевернуться одну из шхун адмирал-генералиссимуса: не через борт, как положено боевому кораблю, а через нос.

Петька не обратил на это внимания. Его уже начинал тревожить «Корсар», несколько минут безрезультатно обстреливаемый Никитой. «Корсар» почти касался мачтой воды – и опять возвращался в нормальное положение, при особо удачном попадании он даже взлетал над поверхностью, но итогом обстрела была, может быть, единственная чуть заметная трещинка возле открытого люка.

Петька и сам уже несколько раз попадал в него – результат оставался тем же.

На растерянных первое время физиономиях Мишки и Владьки появилась зловещая уверенность в себе.

Петька лихорадочно думал.

Петька медленно прицелился и выстрелил в «Сан-Луи». Перелет… Адмирал-генералиссимус не должен был волноваться. Петька прицелился опять, и мачта с черным флагом упала за борт. Петька зачем-то сделал еще один, лишний выстрел. «Сан-Луи» перевернулся. Но даже Колька тетки Татьянин не встретил это событие восторгом. Даже ему стало ясно, что исход баталии решает «Корсар», а не все «тиберды» и «патагонии», вместе взятые. В большущих глазах Кольки зарождался испуг.

– Бей в трюм… – подсказал Никита.

Петька кивнул: понял. Но сколько же это голышей надо запустить через люк в трюм «Корсара», чтобы тот не выдержал и затонул?

Среди обломков погибших флотилий гордо реяли всего лишь пять синих флагов. Но едва Петька успел отметить это, как их осталось четыре.

– Погибают, а не сдаются! – удивленно воскликнул Мишка.

– Кому что нравится, – ответил ему Владька, и его голыш отколол примерно с палец от коряного борта одной из шхун.

Поднялся ветер. В омуте образовалось круговое течение вдоль берегов и по этому кругу, примерно в полуметре от противника, – ни быстрей, ни медленней – двигался гордый «Корсар». Четыре шхуны адмирал-генералиссимуса как бы не решались приблизиться к нему и лишь, сохраняя дистанцию, плыли следом.

Петька искал выход.

Разделаться с «Корсаром» у противоположного берега нечего было и думать. Течение прижимало его к валунам лишь на мгновение: легкий «Корсар» отталкивался от камней, и между ним и берегом всегда оставалась спасительная полоска воды. У ближнего берега в результате беспорядочного обстрела удалось оставить в трюме «Корсара» еще два голыша. Но и только. А Мишка и Владька тем временем раскололи на куски еще одну шхуну.

Петька одним взглядом поманил к себе Кольку тетки Татьянина.

– Дуй к дядьке косому Андрею! – зловеще шепнул он перепуганному Кольке. – Тащи подшипник! Скажи: наших бьют!..

Колька судорожно кивнул, потом с видом опытного разведчика сделал кривую восьмерку близ кустов, будто в поисках места по своей надобности, и скрылся в кустах.

«Корсар», медленно завершив седьмой или десятый круг, опять приближался к противоположному берегу.

– Не бить! – приказал Петька.

Никита слышал его разговор с Колькой и понял: надо не задерживать «Корсар» у противоположного берега, надо, чтобы к возвращению Кольки тетки Татьянина «Корсар» успел бы тоже возвратиться. Это будет, возможно, последний шанс на победу… Очень слабый шанс.

Никита опустил рогатку, и камень его взбурлил воду где-то в полуметре за кормой «Корсара».

Петькин голыш проделал то же самое прямо на носу пирата.

Команда адмирала начинала забавляться боем. «Это хорошо»… «Возьми чуть левее…» «Попробуй в мачту…»

Адмирал-генералиссимус со стиснутыми зубами продолжал буравить воду.

«Корсар» наконец приблизился настолько, что можно было целиться в его трюм. Но вместе с «Корсаром» приблизились и синефлажные шхуны.

– Чай, не трали-вали он приехал сюда! – заключил Мишка, когда Владьке удалось отколоть нос первой шхуны. Теперь только два синих флага возвышались прямо над водой, третий уже постыдно кланялся ей.

Светка больше не ойкала, и глядела она не на омут, а на противника. На воде уже все было кончено, а на берегу, возможно, что и нет.

Вынырнул из кустов до белизны раскаленный от бега Колька и, задыхаясь, с лицом, перекошенным гримасой таинственности, шепнул:

– Дядька косой Андрей сказал: хва!..

Петька зажал в кулаке два горячих от Колькиной руки шарика.

Как выяснилось позже, дядька косой Андрей сказал:

– Если погибает хороший солдат, ему одного патрона – за глаза, а погибает плохой, так и десять его не спасут.

Петька вложил шарик точно посредине кожицы и оттягивал, ее медленно, все время целясь, – целясь в самую середину «Корсара» – туда, где мишенью зиял открытый люк…

Качнув «Корсар», шарик врезался в воду у самого его борта…

Петька, уже не раздумывая, перезарядил рогатку.

– Дай мне, – сказал Никита.

И Петька дрогнул на секунду. Может, он и отдал бы Никите этот шарик, – Никита в таких делах без лихорадки. Но уж если быть виноватым, так быть виноватым до конца…

Петька вскинул рогатку, яростно оттянул ее и спустил, будто не целясь.

«Корсар» на какое-то мгновение чуть присел на воде, потом, движимый невидимым потоком, рванулся к середине омута и замер, как ни в чем не бывало, метрах в двух с половиной от берега…

И все разом уставились на «Корсара», и все разом опустили рогатки.

Это длилось какие-то секунды. Но и секунд было достаточно, чтобы рухнули последние надежды адмирал-генералиссимуса. И неожиданно «Корсар» дрогнул. Это уловили все, потому что все глядели на него.

Петька неслышно выдохнул. Выдохнул, еще не понимая, отчего дрогнул «Корсар», но догадываясь, что дрогнул он неспроста.

А «Корсар» уже кренился на правый борт. Сначала едва заметно, потом быстрей, потом он в один миг чиркнул по воде мачтой. И когда он перевернулся вверх своим красным фабричным днищем, все увидели пробоину.

– Ур-ра! – оглушительно завизжал Колька тетки Татьянин.

Димка-именинник-от-горшка-два-вершка не понял, в чем дело, но тоже завизжал во все легкие.

Кудрявая Кравченко замерла возле Светки. А Светка, когда «Корсар» в последний раз блеснул красным днищем и под грузом камней пошел ко дну, восторженно всплеснула руками:

– Как жалко!

Петька спустился к воде, чтобы подобрать свои оставшиеся несломленными шхуны.

«Кто с мечом к нам придет…» – хотел сказать Никита, но фраза была слишком длинной, и говорить ее показалось не то чтобы лень, но ни к чему.

Мишка в досаде так растянул рогатку, что резина не выдержала и лопнула.

На воде плавали обломки шестнадцати кораблей.

– Что это они все такие белые?.. – спросил Петька о Егоровых, когда в сопровождении Кольки тетки Татьянина он и Никита уже подходили к деревне.

– Рыжие – они всегда белые, – сказал Никита.

– Один Владька – и рыжий, – сказал Петька.

– Желтое – это тоже рыжее, только чуть-чуть рыжее, ну, светло-рыжее, что ли, называют. Понял? – разъяснил Никита.

Петька смолчал.

Два следующих дня, как и предыдущий, ушли на борьбу за морское господство, утвердить которое оказалось труднее, чем это предполагал Петька.

В намеченный полдень они вышли к заливу на Туре и убедились, что противник уже поджидает их.

Умудренные вчерашним опытом, Никита и Петька сделали пятнадцать новых кораблей из широкой березовой доски. Работали весь день вчера и все утро сегодня.

Дело в том, что условия оговаривали только максимальную длину корабля. Решено было поступиться всякими формами (что устанавливаются той же красоты ради), – корабли были сделаны почти квадратными, с едва приметным заострением к носу. Лишние мачты, потеря которых наносила моральный урон, были изъяты. Одна обязательная мачта с флагом была укорочена до нескольких сантиметров, то есть до размеров обыкновенного гвоздя, который и заменил мачту. Все прочее оборудование кораблей Никита нарисовал химическим карандашом.

Хотели придумать наименования, но решили, что обезьянничать не стоит.

Предстоящий бой казался обоим забавой. Каково же было удивление друзей, когда вместо большой флотилии противника они увидели поджидающих их на поверхности заливчика три малюсеньких, примерно с палец величиной кораблика: «Капитан Флинт», «Бен-Ган» и «Веселый Роджер».

Сосновую кору Мишка и Владька тоже заменили на дерево, деревянные мачты – на гвозди, но количество кораблей и размеры их были оскорбительно ничтожными.

Исходя из условий: любое оружие (то есть любая палка, любой камень) – приятели допускали, что Владька явится с духовкой, но чтобы такое…

Этот бой был первым неслыханным и на всю жизнь последним неслыханным позором адмирал-генералиссимуса.

Сначала в залив полетели комья земли, камни, случайно оказавшийся под рукой кирпич, но, поскольку бросать издалека было утомительно, с молчаливого согласия разом нарушили границы дистанции и все вместе: противники, зрители – устремились к берегу…

Трещали, раскалывались надвое, переворачивались корабли адмирал-генералиссимуса: сначала вверх днищем, потом опять мачтой вверх, потом опять вверх днищем…

А крошечные пиратские обломыши только ныряли под тяжестью камней и опять выскакивали на поверхность, дразня своим костлявым флагом.

Только «Веселого Роджера» Никита прихлопнул здоровенной каменной плитой и то, наверное, благодаря тому, что плита уволокла его за собой на метровую глубину, да там и прижулькнула ко дну.

Ровно через десять минут на поверхности залива остались плавать лишь обломки и днища огромной флотилии адмирал-генералиссимуса, а между ними спокойно дрейфовали два мокрых флага победителей…

Светка, встряхивая своими желтыми волосами, заливалась от смеха. Кучерявая Кравченко подхохатывала ей…

Петьке хотелось кинуться на абордаж и довершить бой в рукопашной, но это значило бы признать свой позор, и он удержался…

Как объяснил потом Никита, Мишка и Владька, вместо того чтобы пилить громоздкие дощатые корабли, вырезали из сухого корневища три маленькие лодочки, установили на них мачты, а затем вбили в днище каждой по гвоздю с грузом, длиннее и тяжелее, чем мачта… Благодаря этому противовесу, если даже умышленно перевернуть корабль, он возвратится в нормальное положение.

– Техника, – заключил Никита. И вздохнул: – Ничего не скажешь…

Петька поглядел с укоризной. Думать-то все-таки обязан был не он, Петька… Для чего иметь голову как шар, если не думать…

Решающая битва была долгой и безрезультатной. Она продолжалась часа три с лишним. В итоге утомительно упорного бомбометания противники достигли только того, что выгнали все свои корабли из залива. А когда течение подхватило две маленькие эскадры, ни адмиральцам, ни адмирал-генералиссимусовцам ничего не оставалось делать, как обессилевшими подняться наверх, где у кромки обрыва сидели зрители, и сесть рядом.