Текст книги "Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей (первое издание)"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Нет худа без добра

Бодрые, вскочили разом под крик петуха во дворе, и оба разом вспомнили, что спят не дома. Даже не в гостях.

Сели.

Несколько раз выходил во двор и возвращался в избу Прокопка. Когда он уходил в избу, то из одного конца двора, то из другого доносилась тихая песенка. Настолько тихая, что слов было не разобрать. Только напев:

 
Ясный месяц за синей рекою…
 

Опять и опять натужно орал петух. Квохтали выпущенные из сарая куры. Покрякивали утки. Где-то неподалеку вздыхала корова, слышалось тяжелое хрюканье, время от времени заглушаемое требовательным визгом подсвинка.

– Живет, кулак… – повторил Петька определение пасечника.

Никита показал на фонарь:

– Может, не видно?..

Петька метнул взглядом по сеновалу.

Вместе подтащил тумбочку без дверцы, засунули в нее фонарь, так, чтобы свет падал только в одну сторону.

К обоим возвратилась прежняя энергия.

Петька отполз к дверце. Осторожно выглянул в щелку. Через нее был виден уголок крыльца и узенькая полоска гладкого, будто асфальтированного двора.

«Зажигай!» – просигналил Петька.

Слышно чиркнула спичка.

Света из-за кучи барахла Петька не увидел.

Возбужденный, приполз обратно.

Глупо было думать о побеге, когда они еще не выполнили своей главной задачи. С молчаливого согласия они как бы возложили всю ответственность за свою дальнейшую судьбу на ту, у которой была песенка: «Ясный месяц за синей рекою…» Им оставались собственные заботы.

Опять до ряби в глазах замелькали в тусклом свете фонаря «Похождения…», «Приключения…», фотографии женских ног вместо картинок…

Стопы книг уменьшались до нуля и опять восстанавливались в своей первозданности. От возбуждения стало жарко. Разделись до маек.

Надежда – друг легкомысленно-непостоянный, – то сильнее она, то чуть-чуть…

И когда Никита зашевелил непослушными губами, пытаясь что-то сказать Петьке, она была уже совсем чутошной. Петька испугался даже: мало ли что может приключиться с человеком, когда он вот так ворочает глазищами и челюстью вверх-вниз, а ни гугу, ни слова то есть.

Руки Никиты были прижаты к толстой в кожаном переплете книге. Петька силой раздвинул его руки. Во всю обложку книги сиял тисненый, с двумя перекладинами крест.

– Ну!.. – сказал Петька.

В четыре руки распахнули книгу.

Глазам обоих представились обнаженные мужчина и женщина под огромным дубом. На разметавшуюся в полусне женщину глядеть было неприятно.

– Библия! – наконец прошептал Никита.

– Не дурак!.. – не своим голосом огрызнулся Петька. – Шуруплю.

Никита быстро-быстро шелестнул страницами. Дальнейшее у обоих не вызывало сомнений.

Тайна последних двух цифр была перед ними. Страница сто шестидесятая… Во всю оборотную сторону картинки – ничего не говорящая, без единого слова схема… Опять схема!

Страница двести восемьдесят третья… И только тут заметили оба, что книга написана на непонятном языке.

Помолчали, растерянные.

– Французский! – с гордостью полиглота заявил наконец раб божий начальник штаба.

– Откуда ты знаешь… – сердито отозвался адмирал-генералиссимус.

Никита открыл титульный лист. И совместными усилиями, после короткого спора, пришли к выводу, что внизу титула напечатано русское слово «Париж» нерусскими буквами: «Paris».

Снова открыли на двести восемьдесят третьей странице.

Петька заметил аккуратную точку в начале и в конце одного слова.

Воодушевленные, забегали глазами по строчкам и нашли еще несколько точно таких же аккуратных точек.

– Шифр! – доложил начальник штаба.

Но дешифровальщика в отряде не было. Снова раскрыли книгу на схеме. Схема была до унылого непонятной.

Петька перевел глаза на соседнюю страницу и… здесь тоже увидел точку. Тогда, изумленные, они стали раскрывать библию где попало и увидели, что каждая ее страница помечена аккуратными точками в строках.

Петька обеими руками почесал затылок. Все это было невероятно и вместе с тем… очень естественно.

Либо на двести восемьдесят третьей странице заключался ключ ко всему шифру, либо точки на остальных страницах были сделаны для отвода глаз. И в том, и в другом случае человек, ставивший их, имел основания крепко запутать случайного читателя. То есть случайному читателю это множество точек, возможно, ничего б и не сказало…

Петька взял у Никиты книгу: стоит ли глазеть на страницы, когда ничего не понимаешь? Лег на спину, тяжелую книгу положил на грудь, обхватил ее обеими руками, и сердце его застучало в кожаный переплет.

Никита хотел погасить фонарь. Но раздумал, достал из первого ящика «Тайны женского очарования» и, растянувшись на животе около тумбочки, стал читать про женское очарование.

Некоторые из тайн женского очарования

– «Родинка на лице придает ему особую прелесть», – сказал Никита.

– Это бородавка-то?.. – переспросил Петька. И даже сплюнул.

Никита пошелестел страницами, помолчал и тоже сплюнул.

– Чего ты? – спросил Петька.

– «Если девушка позволяет вам при встрече целовать ее ладонь – это означает особое ея к вам расположение… Целуйте в линию сердца».

Петька вздохнул. Никита бросил книгу в общую кучу, задул фонарь и лег рядом с Петькой.

Так они лежали долго.

Предпринимать что-нибудь не имело смысла. Во-первых, им бы не удалось выбраться. А во-вторых, они могли подвести ту, которая так решительно пошла им навстречу.

Лежали, может быть, час, может быть, два.

Они ничего не говорили друг другу, и оба очень хотели пить.

Сухота будто бы медленно подступала к ним со всех сторон, откуда-то из углов, от крыши, а потом стала надвигаться ближе, ближе, и вот, когда она уже совсем навалилась, Петька пошевелился. Если бы Петька не пошевелился вдруг, они бы лежали еще долго. Но Петька пошевелился, и Никита встал, опять зажег фонарь, достал из ящика «Гибель Колорадо» и стал читать.

Некоторое время опять молчали. Потом Никита поскреб свой круглый затылок, и Петька спросил:

– Чего там?

– Женятся, – сказал Никита. – Свадебное путешествие.

– Это вроде как Федька с Наташкой в Сопляковку…

– Вроде, – сказал Никита. – Только на корабле.

Опять помолчали. Никита увлекся. Стал пристраиваться возле тумбочки поудобней.

– Ну… – снова напомнил о себе Петька.

– Субмарина, – объяснил Никита. – Это по-фашистски – подводная лодка. Сейчас топить будет корабль…

– Бомбы, что ли, нет у этих? – спросил Петька.

– Нету, – сказал Никита. – Это ж не русские – англичане.

Немецкий капитан предложил женщине спуститься, на подводную лодку. С женщинами капитан, оказывается, не сражается.

– Врет, собака… – комментировал Петька.

– Ну, вот… – сказал он, когда немец все-таки потопил корабль.

Но лодка всплыла и подобрала невесту.

Дальше всякий раз, когда Никита хмыкал про себя, Петька требовал разъяснить ему причину хмыканья. И мало-помалу перед ним развернулась картина такого безобразия, что, если бы не жалко было лишних движений, Петька изничтожил бы книгу.

Жених мисс Фейл утонул. Немецкий капитан поселил ее в своей каюте. И скоро она забыла про жениха. Но тут все офицеры стремятся с ней побеседовать. Капитан держит ее под замком.

Лодку бомбят наконец, и лодка падает на грунт. Немцы, вместо того чтобы спасаться, кидаются все к капитанской каюте и хотят прорваться к мисс Фейл. Тут среди них оказался один порядочный юнга, который из пистолета убивает всех, чтобы защитить эту дурочку Фейл. Потом приходит капитан, благодарит юнгу и убивает его. Мисс Фейл плачет. Капитан объясняет ей, что спастись можно только вдвоем.

– Шкура… – чуть слышным шепотом пояснил Никита.

Капитан открывает люк, и вместе с воздушной пробкой они выскакивают из лодки. Мисс теряет сознание. Капитан за волосы тащит ее на поверхность.

Англичане подбирают эту пару.

Никита завозился вдруг.

Петька подтолкнул его ботинком: мол, говори, что еще там.

– Она тут, понимаешь… – каким-то уже не своим от жажды голосом разъяснил Никита. – Говорит, что это ее жених, тот, ну, которого немец этот утопил…

Несмотря на предельное возмущение, Петька только шевельнул пересохшими губами, но язык его распух, будто заполнил собой весь рот, в горле засвистело.

«Если бы Наташка так, – хотел сказать Петька, – убил бы дядька косой Андрей… И правильно б сделал».

Не зря англичане не помогали в войну. С такими союзниками очень не развоюешься: продадут, как эта мисс Фейл.

Пленнички

Судить о времени они не могли. Надо бы встать, подползти к двери, чтобы увидеть, где солнце, но не имело смысла расходовать на это силы.

Никита больше не читал. Они опять лежали рядом. И, может быть, прошли сутки, может, двое…

Во всяком случае, потом выяснилось, что они пролежали так целый день. Им ничего не оставалось, как только прислушиваться к звукам во дворе и стараться по этим звукам угадать свою судьбу.

Прокопка без конца шастал из сарая в сарай, потом в избу, потом опять выходил во двор, и Шерхан скулил, бегая вокруг него.

Они могли бы еще рискнуть и положиться на Прокопкину доброту вчера, когда у них не было этой драгоценной книги, сегодня рисковать было бы уже глупо.

Когда вместе с Прокопкиным топотом к ним доносились со двора еще и легкие, торопливые шаги, обоим на некоторое время становилось будто бы легче. И Петька мог сглотнуть слюну, присесть ненадолго, опять пощупать в темноте французскую библию.

Наконец шаги хозяев и вовсе утихли снаружи.

По неуловимо загустевшей темноте чердака путешественники догадались, что близится вечер. Тишина стояла так долго, что Никита не выдержал и спросил:

– А может, все же предали нас?..

Вопрос этот тяжелым камнем повис в воздухе над самой Петькиной головой, так что Петька как ни старался увернуться от него – увернуться не мог. И оттого сухота в горле чувствовалась еще сильней. Оттого казалось, что легкие вовсе слиплись, и дыхания не хватало.

Хлопнувшая на крыльце дверь показалась обоим сигналом к спасению. Что-ничто, а какие-то перемены должны были случиться…

– Шерхан!.. – коротко позвал Прокопка.

Друзья сразу привстали на коленях и вслушались.

Заскрипела калитка.

Петькины глаза засверкали торжеством, хотя торжествовать особой причины пока не было.

Но когда калитка закрылась и когда прошло две или три минуты, дверь дома опять сильно хлопнула, и друзья буквально почувствовали, как женщина перебежала через двор к сараю. Коротко заскрипела приставленная к дверце лестница; и – будто у этой женщины в самом деле крылья – рядом послышался ее веселый шепот:

– Мальчики! Живы, мальчики?

Друзья кубарем перелетели через тряпье.

В дверную щель – примерно в три-четыре пальца шириной – им было видно только часть ее лица: один глаз, нос и улыбающиеся губы, но смеется она или плачет – разобрать нельзя было.

– Бедненькие мои! Вас не ищут?

– Не… – сказал Петька. – Мы путешествуем.

Теперь она засмеялась.

– Пленнички мои! Держитесь! Немножечко еще, ладно?! Немножко потерпите! – И, болтая всякие нежности, как маленьким, она стала проталкивать им в щель куски хлеба, потом сала, потом масло в газете, потом блины, потом втиснула плоскую солдатскую фляжку с водой, потом еще большущий флакон из-под одеколона.

Со стороны леса послышался лай Шерхана.

Женщины в один миг не стало у дверцы.

Лишь от крыльца к путешественникам долетел еще кусочек напева:

 
Ясный месяц за синей рекою…
 

Друзья теперь уже твердо знали, что их трое здесь против одного Прокопки.

Великий Визирь

Воду решили расходовать экономно. Фляжку завинтили как следует и оставили на завтра, а флакон постановили выпить сразу.

Опять легли рядом и, передавая друг другу ароматный, пахнущий одеколоном пузырек, стали делать по одному маленькому глотку. Вода из узкого горлышка текла плохо, и сначала это раздражало, но капельки воды, попавшие в рот, смачивали язык, нёбо, и мало-помалу языки у обоих приняли свои нормальные размеры. Когда со стенок флакона стекла в широко открытый Никитин рот последняя капля, путешественники были уже готовы на любые новые испытания. Эту последнюю каплю Никита ждал минут двадцать. Задерживал дыхание в надежде, что она вот-вот упадет, потом быстро делал вдох-выдох и опять раскрывал рот. Капля упала ему на язык. И Никита сел.

Конечно, они могли бы выпить сразу и фляжку, но опыт подсказывал, что делать этого не следует.

Жажда пропала. На смену ей пришел голод.

В свете фонаря разложили хлеб, масло, блины и пировали до тех пор, пока не почувствовали, что объелись.

Это всегда выясняется почему-то вдруг. Нет бы человек наедался постепенно. А то глотаешь, глотаешь, кажется, еще тонну можешь съесть. Вдруг – стоп! Оказывается, ты перехватил лишнего. И тебя даже начинает чуточку мутить.

Остатки продуктов спрятали от мышей между стропилом и тесовой обшивкой крыши. Развинтили фляжку и набрали в рот по большущему глотку воды на закуску. Сидели друг против друга с раздутыми от воды щеками и наслаждались, пропуская воду махонькими дозами в желудок.

Потом еще раз от корки до корки перелистали библию, но ни безмолвная схема, ни многочисленные точки опять ничего не объяснили им.

Никита разыскал среди книг «Похождения Ната Пинкертона». Увлекся. Оказывается, Пинкертон – это почти Шерлок Холмс.

А Петька нехотя раскрыл «Тайны женского очарования» и, сплевывая и ругаясь время от времени, стал читать эти непонятные тайны.

Потом, уже обжившись на сеновале, устроили себе хорошую постель. По-домашнему сняли ботинки и легли спать, укрывшись телогрейками.

Никита в эту ночь воевал на немецкой субмарине. С двумя пистолетами в руках он застрелил капитана. Потом через торпедный аппарат выбросил за борт мисс Фейл (с женщинами Никита тоже не воевал, но всякую продажную шкуру держать на корабле не собирался). Потом он вместе с юнгой захватил весь корабль. А юнга оказался как раз тем брошенным женихом мисс Фейл. И под двумя флагами – английским и советским (советский – чуть выше) – они стали громить фашистские корабли на их же лодке.

Петька нашел дворцы. И будто бы Петька – Великий Визирь: куда он ни пойдет, золото так и сыплется из-под его ног. А кругом алмазы, алмазы. Он велит мастерам сделать матери курятник из чистого золота, с золотыми насестами. И у петуха в гребне – жемчужина. Весь мир подвластен Петьке. Он даже не знает уже, чего пожелать… У него больше нет желаний. Он не успеет подумать что-нибудь, а разные арабы, абреки, ашуги уже несутся сломя головы, чтобы желание его было выполнено. Но жизнь у визиря несчастливая. Все почему-то восхищаются огромной бородавкой на его носу. Он хочет ее прикрыть, он старается спрятать ее под чалму. А все кричат: «Ах, какое очарование! Какая замечательная у него бородавка!» И главное – ее все время видишь. Нет бы села где-нибудь на шее – села прямо на кончике носа, так что на весь мир невольно приходится глядеть через бородавку. А тут еще Никита, будто очуманел, хватает его руку и целует в ладошку.

– Сдурел ты?! – спрашивает его Петька.

А Никита слышать ничего не хочет и лезет поцеловать его еще в грудь на линии сердца. Этого уже Петька выдержать не мог. И все заканчивается дуэлью… Только дерется Петька не с Никитой, а почему-то с Семкой Нефедовым. Но Семка – разве соперник? И Великому Визирю становится даже стыдно, что он вышел со шпагой против такого никчемного человека.

Мироед

Весь день с раннего утра стирала во дворе и полоскала белье жена Прокопки. Со двора доносилась ее тихая, осторожная и вместе с тем счастливая песенка:

 
Ясный месяц за синей рекою…
 

И так это легко было представить себе: вечер… Синева. Речка. Не Тура, а другая – чистая-чистая, синяя. И месяц над нею. Будто два месяца: один вверху, а другой – в речке. И тихо-тихо. Только песня откуда-то:

 
Ясный месяц за синей рекою…
 

Путешественники – каждый про себя – стали подпевать ей.

Но слов они, к сожалению, не знали.

А после обеда, когда женщина запела чуть громче и Никита с Петькой обрадовались, что услышат песню до конца, хлопнула дверь на крыльце. Рявкнул Прокопка:

– Ты чего распелась!..

И песня оборвалась.

– Что же мне – даже петь нельзя?..

– Вижу, как поешь! – зло отрубил Прокопка. – Дома от тебя слова не услышишь, а как на выход – пение начинается! Шалава…

– Соб-бака… – Петька зажал в кулаке штык и сильно ткнул им в тряпье.

– Иди домой! – приказал Прокопка.

– Я еще не все сделала…

– Сказано, домой! – оборвал Прокопка.

– Мироед… – выругался Петька.

Женщина скрылась в избе. А Прокопка остался на крыльце. Дощатый настил поскрипывал под его сапогами. Было непонятно, зачем он угнал жену, если та стирала.

Но вдруг зарычал Шерхан, потом залаял, и в калитку постучали:

– Кто? – громко спросил Прокопка.

– Свои… – послышался неуверенный голос из-за забора.

– С делом или так опять?

– Не все равно тебе – сегодня или завтра… Может, договоримся?

– Я с пустыми руками не говорю! – яростно отрезал Прокопка. – Синица в руках лучше журавля в небе!

– Хороша синица!.. Заломил!.. – опять послышался просительный голос из-за калитки.

– А ты что ж думал?.. – хохотнул Прокопка. И разозлился опять: – Ладно! Больше я не толкую! Сказал, не ходи покуда! Дело так дело, нет так нет!

– За ерунду ведь…

– Если за ерунду – не приходи! А если надо… Зазря не шастай тут! У тебя свое, у меня – свое!..

– Торгуется, ворюга… – неслышно разъяснил Петька.

– Сашу бы пасечника сюда… – отозвался ему Никита.

За калиткой умолкли.

Чем-то взбешенный Прокопка ушел в избу.

А во дворе опять появилась женщина. И к друзьям опять долетела чуть слышная, радостная песенка:

 
Ясный месяц за синей рекою…
 

К вечеру у путешественников кончились продукты. Воду они тоже – по глотку, по глотку – выпили всю. Петька в совершенстве овладел тайнами женского очарования. Никита мог бы запросто наниматься в частные сыщики. А когда пришла новая ночь, кончился керосин. И путешественники остались в кромешной темноте.

Свобода

– Мальчики!

Они вскочили, как по команде. Ударились в темноте головами и долго не могли сообразить, в чем дело.

– Мальчики! – опять донесся к ним из темноты веселый голос: – Я уже минут десять зову вас!

Петька, зажав на груди библию, кубарем перемахнул через тряпье. Никита следом. Оба дрожали спросонок, так что зуб на зуб не попадал.

На лестнице, в темном квадрате открытой дверцы, проглядывал силуэт женщины.

– Ну, вот! Я же боюсь туда залазить, а вы не слышите… – пожаловалась она.

– А вы не бойтесь! – посоветовал Петька.

– Мыши! – сказала женщина.

– Фу! Они же маленькие! – удивился Петька, наспех зашнуровывая ботинки.

Женщина чему-то тихонько засмеялась, спускаясь на землю.

– А… Прокоп где? – спросил Никита.

– Нет Прокопа! У него свои дела по ночам… – ответила женщина.

Петька не спустился, а буквально слетел вслед за ней. Но Никита проделал это еще быстрее, так что, если бы не кепка, Петьке не избежать шишки на голове от Никитиного каблука.

Женщина, заложив руки за спину и прислонившись к калитке, поджидала их у выхода.

Друзья остановились против нее. И бывает же: опять, как тогда, со Светкой, Петьке захотелось сказать своей избавительнице что-нибудь такое… необычное. А что – он не нашел. Это же не Светка все-таки… Переступил с ноги на ногу.

Женщина улыбнулась в темноту.

– Нашли свою тайну, кладоискатели?

– Вот… – показал Петька библию.

– Не заблудитесь в темноте?

– Не! – сказал Петька. – Мы же путешествуем!

Женщина опять улыбнулась. Но улыбнулась уже не так весело, как раньше.

Из-за тучи проглянула луна, и в лунном свете лицо женщины показалось путешественникам грустным-грустным…

Помолчали.

– Теть, а вы по-французски не умеете читать?.. – спохватился Никита.

– Нет, мальчики… – сказала она. – Я ничего не умела в жизни…

И теперь друзья определенно заметили, что в то время, как губы ее улыбались, в глазах влажно поблескивали слезы.

Обоим стало отчего-то неловко и грустно.

– Вот, возьмите на дорогу, – сказала она, вытаскивая руку из-за спины, и сунула Никите газетный сверток. – Пленники маленькие…

Никита сначала пробормотал «спасибо» и сначала взял сверток, а уж потом сказал:

– Нет! Что вы! Нам не надо!..

Губы ее все время улыбались в темноте.

– Возьмите, возьмите…

Друзья уже нерешительно хотели идти, она спросила:

– Да, как, вы говорили, пасечника зовут?

– Саша! – обрадовался Петька. – Вы с ним познакомьтесь! Он хор-роший!

Она кивнула, думая о чем-то своем.

– А как вы ключ нашли?.. – спросил Никита.

– Ну, это уж моя забота! – тихонько засмеялась она. – Бегите! А то еще нас вместе запрут!

Друзья сделали по три шага в сторону тайги, когда Петька опять быстро вернулся.

– Теть, а как дальше эта песенка, ну, про месяц?..

Она легонько дернула его за козырек кепки.

– Это взрослая песня, про любовь… Но я и сама не знаю, как дальше. Я давно уже не пела…

Друзья пересекли поляну и скрылись в кустах, а она, прислонившись к столбу, все еще стояла у открытой калитки.