Текст книги "Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей (первое издание)"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Матвеич

Ожидание затягивалось. Адмирал-генералиссимус и начальник штаба, поскольку гора не шла к адмиралу, решили сходить к горе, то есть на почту.

Поиски сокровищ затягивались. Из-за этого и Мишка, и Владька, и даже Колька тетки Татьянин стали будто с меньшим любопытством относиться к их прошлому путешествию. Уважение к отряду падало. Но как поторопишь события?..

Почта размещалась в одном доме с сельсоветом.

За маленьким окошечком почты должна бы сидеть Наташка – жена Федьки дядьки косого Андрея. Но и раньше Наташка не особо рассиживала на месте. А после замужества она появлялась на почте лишь часа на два-три: когда шел по деревням разносить письма ее заместитель и единственный подчиненный – старик Матвеич. Все остальное время Матвеич оставался полновластным хозяином доверенного ему государственного учреждения.

Из-за любви Матвеича к разного рода плакатам комнатка почты имела необычный, яркий и строгий, почти сказочный вид. Плакаты Матвеич никогда не снимал и не менял, без конца наклеивал новые, а так как поступали они в колхоз через почту – в помещении некуда было деваться от множества требований, обращенных к тебе со всех сторон.

И хотя Матвеич, например, никогда не отказывал себе в удовольствии «растянуть» цигарку со случайно забредшим к нему посетителем, в двух местах можно было разглядеть грозные предупреждения: «Не курить!», «За курение – штраф!» И еще одно, чуточку прикрытое другим плакатом: «Курить – здоровью вр…» Летом здесь огромный, с засученными рукавами верзила спрашивал: «А ты подготовился к весне?» Зимой двоюродный брат верзилы предупреждал: «Произвести уборку без потерь и в срок – вот наша задача! Торопись, хлебороб!» Здесь было все: «В сберкассе денег накопил – мотоцикл себе купил», «Берегите лес от пожара!», «Мойте овощи перед едой!», «Дизентерия – опасное инфекционное заболевание», «Посещайте черноморские курорты!», «Ты не вышел в поле – ты погубил урожай!», «Болтун – находка для шпиона!»

Особенно жутковато было на почте во время войны, когда со всех сторон глядели на тебя с кровавыми клювами, лицами, лапами фашисты: то в виде воронов, то в виде змей, то в виде оскалившихся волков. Петька помнит даже время, когда ему верилось, что фашисты именно такие: полулюди-полувороны, полуволки, полузмеи. От этого становилось страшно. Сидишь себе, сидишь, а он подлетит сзади… Но теперь военные плакаты давно уже скрылись под более поздними наслоениями. Однако кое-где еще нет-нет да и проглядывали либо погнутый ствол танковой пушки, либо меч, занесенный над головой гидры. В войну посетители бывали у Матвеича часто. Хоть и женщины, а все душу отведешь. Теперь мужики, которые вернулись, не заходили. А женщины, к которым не вернулись, заходить уже перестали.

Еще Матвеич любил по случайному требованию (как правило, по требованию председателя) заказывать телефонные разговоры. Можно было весь день слушать, как он изо всей силы дует в телефонную трубку, а потом ласково, долго, певуче повторяет:

– Ал-ле-е… Ал-ле-е… Верхотурье-о… Верхотурье-о… Ал-ле-е…

На робкий вопрос друзей, не было ли им чего-нибудь, Матвеич добродушно, как безграмотным, показал рукой на плакат в углу и прочитал:

– Пошта гарантирует доставку корреспонденцый адрисатам тошно и в срок. Таки дела, – добавил Матвеич.

– А затеряться письмо не может? – спросил адресат Петька.

– Это могет! – утешил Матвеич. – Это ежели ограблют де, али поезд с рельсов сойдет, али, скажем, пожар… это могет!

Петька дернул себя за чуб.

– А как же мы?..

– Это ежели пожар? – переспросил Матвеич. – А тады вот. – И показал на другой плакат: «Почта отвечает за доставку корреспонденции адресату в течение шести месяцев». – Тады как стукнет полгода – я и ответшик!

Больше ничего утешительного друзьям не удалось узнать.

Они ушли и не видели, как проскользнул к Матвеичу шпион Мишка и как пытался он разузнать о цели появления друзей.

Но Матвеич лишь пространно объяснил ему закон о существовании «поштовой» тайны, но так как соответствующего плаката у него не было, он познакомил Мишку с двумя другими, близкими по содержанию: «Болтун – находка для шпиона» и «Сберегательная касса гарантирует тайну вкладов».

Мишка вынужден был уйти ни с чем.

Утиные мальчишки и девчонки

После недолгого разочарования путешественники не без основания заключили, что если из Свердловска пришлось ждать письмо около двух недель, то из Москвы оно придет не раньше, чем через месяц, и утром следующего дня опять приступили к упорным тренировкам.

Отныряли обязательные шестьдесят раз, но пятикилометровку не добежали до конца.

Возле одного из небольших зеркалец поймы наткнулись на Владьку с Мишкой. Разбрызгивая воду, те носились от одного берега озерца к другому, и сначала нельзя было понять, чего они хотят. Потом на секунду вынырнул посреди озерца и тут же скрылся утенок.

– Эй, вы! – сказал Петька. – Вы зачем утят ловите!

Мишка и Владька остановились.

– А вам что?.. – спросил Владька.

– Нам то, – сказал Петька, – за это судят, что молодых губите.

– А они погибнут, – сказал Владька.

– Утки-то нет. Может, убили, – разъяснил Мишка.

У него всегда на все есть оправдание…

Петька не нашел других аргументов в защиту природы, и, так как новый утенок вынырнул у самого берега, побросав луки, путешественники тоже ринулись в воду. Может, и в самом деле кто убил утку. Погибнут утята…

Охота приняла теперь еще более агрессивный характер, Главное было – не наступить на утенка, когда тот под водой, и не очень загонять его, чтобы утенок не задохнулся от усталости. В конце концов договорились поделить озеро и заниматься ловлей спокойнее.

Мишка попытался что-то доказать насчет приоритета, но путешественники резонно заметили, что не пойманная добыча – не добыча, поймаешь – твоя.

И удача справедливо поделила между ними утиное семейство. Через полчаса три насмерть перепуганных утенка копошились в шалашике из ивовых прутьев на берегу адмирал-генералиссимуса и три – во Владькиной рубашке на Владькином берегу.

Еще с полчаса сидели, чтобы убедиться, что в озерце не осталось ни одного сироты.

Домой пошли врозь.

В углу Петькиного двора стояла старая, покосившаяся клетушка, в которой Петька держал когда-то зайчонка. Пустили туда утят. Набросали им хлеба, поставили чашечку воды и даже молока, но утята ничего не ели. Тогда, схватив кусок старой мешковины и ведерко, друзья побежали на Стерлю, за мальками.

Наловить на Стерле мелюзги – плевое дело. Мешковиной ловились даже с мизинец величиной пескари и линьки.

Достали из Петькиного сарая деревянное корыто, врыли его в землю рядом с клеткой, наполнили водой и выпустили туда всю добычу. Утята сначала шарахались от стенки к стенке корыта, не соображая, дана им воля или не дана. Потом один заметил пескарика, нырнул, и друзья чуть не запрыгали от удовольствия. Подопечные их начали осваиваться. Это Петька знал по опыту: если поймал воробья, или галчонка, или белку – не берут пищу – лучше выпусти. Умрет, а жить в неволе не будет. А стал есть – будет жить.

Но долго наблюдать за утятами им не пришлось.

Явилась Светка. Подобной делегации Петька никак не ожидал и растерялся.

– Мальчики, ну разве так можно! – затараторила Светка. – Вы же их разлучили! Они же вместе должны быть!

Никита глянул на Петьку. Но Петька молчал, и Никита хмыкнул:

– Нужно им вместе! Им и так хорошо.

– А если у вас заберут сестренку – это хорошо? – спросила Светка.

– У меня нет сестренки, – сказал Никита.

– Ну, как бы.

– А что как бы? Нет – и все.

– Ну, может, у вас одни мальчики, а у нас девочки!

Никита даже глаза выпучил.

– А зачем им девочки?

– А, может, наоборот – у вас все девочки?! – догадалась Светка.

Это озадачило Никиту.

– Пусть тогда несут своих мальчиков, – сказал Петька, спокойствия ради дважды дернув себя за чуб.

– Давайте полдня у нас, полдня у вас! – сказала Светка.

– А как мы их пометим? – спросил Никита.

– А если то у нас, то у вас – зачем метить? Всехные! – удивилась Светка.

– А ночевать где? – уточнил Никита.

Светка не подумала над этим.

– Ну, давайте сегодня у нас, завтра у вас… – предложила она, и голос ее почему-то задрожал.

Петька прикинул, что сегодня осталось всего полдня, а завтра утят можно взять спозаранку, и согласился:

– Ладно… Только у нас вот – вода.

– А у нас тоже вода, мальчики! – обрадовалась Светка. – И рыбки! Вот и хорошо! А Владик упрямится! Пусть, – говорит, они к нам первые, а не мы к ним! Глупость, правда? Это ж все равно? Кто первый, кто второй. А утят надо жалеть!

Петька поморщился в ответ на уравниловку, но отступать было некуда. Посадили утят в корзинку, молча пошли за Светкой к сопляковской усадьбе. Молча высадили свою тройку в оцинкованное врытое посреди двора корыто с водой, молча сели рядом с корытом.

Все условия объединения разъяснила Светка.

Надо было подловить еще рыбешки. Никто никого не хотел оставлять во дворе. Пошли к реке вчетвером, оставив утят под наблюдением нейтральной Светки.

Без лишних разговоров наловили рыбешки, возвратились и опять молча сели возле корыта. Только Светка без конца болтала, как будто уж такое важное дело сделали все – объединили утят. Ничего они не понимают, хоть врозь, хоть вместе их. На всякий случай, правда, – пусть…

Отвечает не Главный

Как ни ждешь эти письма, приходят они всегда внезапно: либо когда уже не веришь в их приход, либо когда думаешь, что они придут позже.

– Ай-ей, Петр Саныч!

Никита и Петька обомлели. Да и остальные тоже – все, кто сидел возле деревянного корыта на Петькином дворе, куда, в соответствии с уговором, были рано утром перемещены утята.

Все обомлели надолго, Никита и Петька на секунду.

Матвеич снял кепку, выглядывая из-за забора, утер пробуревшей ее подкладкой лоб, щеки, лысый затылок, поставил на забор сумку, изрек:

– Пошта доставляится адрисату завсегда тошно и в срок.

Петька, неожиданно бледный, медленно, как будто ничего не случилось, подошел к забору. Никита – рядом. Стали спиной к утятам.

Матвеич достал конверт, достал неизменную тетрадку: Матвеич любил порядок и за каждую весточку заставлял расписываться. Без подписи о получении выдавались только похоронные в войну.

Петька тщательно вывел свою фамилию.

– Счастливых приветов! – откланялся Матвеич.

– До свидания! – сказал Никита.

Петька сунул письмо за пазуху. И, холодное вначале, оно стало жечь грудь.

Возвратились и сели возле корыта.

– Чевой-то вам, а?.. – глотнув воздух, спросил Мишка.

– Это вы опять в путешествие, мальчики, да? – спросила Светка.

Петька сделал движение, чтобы встать и скрыться в доме. Удержался.

– Это мы насчет природы: ботаники, алгебры… – туманно разъяснил Никита.

И весь день прошел для Петьки в каком-то необъяснимо розовом тумане. Письмо жгло его, а все сидели вокруг корыта, будто связанные одной невидимой нитью. Светка умолкла после двух-трех безответных вопросов и глядела выжидающе: не может же быть, чтобы молчание и неизвестность тянулись бесконечно.

Но они тянулись и тянулись.

Спасение пришло в лице Владькиной матери.

– Боже мой! – воскликнула она от калитки. – Эти утята сведут всех с ума! Вы умрете с голоду!

А утята были вовсе ни при чем.

Владькина душа оставалась возле корыта, когда мать уводила его тело, и если бы Петька мог что-нибудь видеть – он увидел бы, как трудно давалось Владькиному телу прощание с собственной душой.

Мишка поюлил, поюлил, оставшись один после ухода Владьки, но под выразительными взглядами путешественников понял, что надо исчезнуть на время. Что-то промямлил, потоптался на месте и по какой-то замысловатой кривой вышел за ворота.

На оставшегося Кольку тетки Татьянина друзья не обратили внимания.

Они вскрыли письмо в сараюшке, при свете фонаря.

А Мишка через пять минут возвратился назад и грустный-грустный уселся рядом с Колькой тетки Татьяниным, лишь изредка через плечо поглядывая на сараюшку.

«Дорогие друзья!

Исполняю вашу просьбу. Но мне кажется, найденный вами текст не имеет смысла. Вот дословный его перевод…»

Первые три фразы означали:

«Вышел лес голубой дерево радость Адам.

Убить назад скоро лошадь пришелец.

Тронул жизнь палестинец меч верблюда неверный».

Друзей интересовала единственно четвертая фраза. И она значила:

«Черная пещера третий коридор направо второй налево за родник».

Письмо заканчивалось пожеланием:

«Буду рад, если чем-нибудь все-таки помог вам. Желаю успехов, здоровья, бодрости.

Крепко жму руки.

Старший научный сотрудник В. Семенов».

Значит, до Главного Академика письмо не дошло. Но друзья претензий к Старшему научному сотруднику В. Семенову не имели.

Гипотеза третья

Около тридцати лет назад все могло быть примерно так.

Француз Мусье бежал после революции из Москвы на Урал в надежде, что Колчак навсегда останется «правителем Сибири». Но, увидев, что надежды его не оправдываются, спрятал свои сокровища в Черной пещере.

О существовании каких-то пещер километрах в пятидесяти за тайгой, там, где справа от Рагозинки в ясную погоду виднелась каменистая вершина горы Лысухи, друзья слышали. Но подступы к Лысухе прикрывала таежная глухомань, и о пещерах рассказывали всяческие небылицы. Будто живет в них черный змей, который появляется над землей лишь накануне войны. И бабка Алена, и многие старики клянутся, что видели его в сорок первом. Про змея – это, конечно, сказки. Но пещеры существовали, и, если учесть, что Засули в три раза ближе к Лысухе, чем Белая Глина, легко можно допустить, что засулинский Мусье решил захоронить свои сокровища именно в тех «змеиных» пещерах.

Как-то пронюхавший об этом полковник силой забрал у Мусьи библию. Но вынужденный, в свою очередь, бежать, поостерегся брать библию с собой, тем более, что точки на ее страницах могли вызвать подозрение, попадись она в руки красноармейцев.

Дальнейшее было приблизительно так, как путешественники уже предполагали раньше.

Оставалось неясным, зачем понадобилось полковнику хранить всю книгу: не проще ли было запомнить одну фразу и перерисовать схему?

Но с одной стороны, им могла руководить все та же осторожность, а с другой стороны…

– Может, он французского языка не знал? – сказал Никита.

Петька усомнился.

– Дворяне – они всё знали.

Начальник штаба поклялся, что не все. (Петр Первый заставлял их учить, а они увиливали.)

– Ладно, Голова… – одобрительно сказал Петька, шлепнув Никиту по стриженому затылку.

Знал полковник французский язык или не знал – это имело лишь теоретическое значение.

Закрыв утят в клетушке, друзья не выходили из сарайки дотемна.

Мучили более важные вопросы, нежели образование убийцы полковника. Надо было выяснить в точности, где они есть, эти пещеры, и какая из них может называться Черной. Затем – какую связь имели между собой схема на сто шестидесятой странице и указание о коридорах: разъясняло оно схему или схема служила его продолжением?

Сошлись на последнем, так как четвертого коридора направо в схеме не было.

Эту ночь они оба спали плохо.

Петьку преследовали самые невообразимые сны. То он играл в футбол, и все двадцать один человек пасовали на него, так что даже неинтересно было забивать в пустые ворота гол за голом. То снился председатель Назар Власович, которого они вытаскивали бреднем на старице. А Назар Власович обращался потом золотой щукой, и эта щука так больно била своим хвостом, что подступиться к ней не было никаких возможностей. Потом щука гналась за Алапаевским, перебирая хвостом, как ногами, а Алапаевский терял поочередно рубашку, ботинки и даже брюки…

Мстители

Утром, заметив мимоходом, что корсары за утятами еще не пришли, и подбросив утятам заснувших пескарей на завтрак, заговорщики огородами пробрались к лесу и тайгой ушли вверх по Туре.

Им надо было уточнить координаты предполагаемых пещер за Лысухой. Но распространяться по этому поводу в Белой Глине нельзя было. Решили попытать счастье в Туринке. Оттуда молва долетает не скоро. Лодку не взяли, чтобы не навести на свой след Владькиных шпионов.

Недалеко от Туринки разделись, привязали одежду узлами на головы и переплыли через Туру.

Туринка лежала за широким пойменным лугом, где рос дикий чеснок. Петька захватил из дома сумку, и для вида они нарвали немного чеснока, немного щавеля.

Шаг за шагом пересекли луг. Шаг за шагом стороной обошли Туринку, не решаясь входить в деревню. Заметили вдалеке стадо коров и одинокого пастуха на пригорке.

В треухе, дубленом полушубке, в сапогах, небритый, угрюмого вида мужик сидел на пеньке и мрачно из-под косматых бровей поглядывал в низину, на коров.

Заговорщики приблизились.

– Здравствуйте…

– Здоровы будем, коль не помрем, – равнодушно отозвался мужик.

Петька помолчал и сел на траву, метрах в двух от пастуха. Длинный ременный кнут извивался тугим черным жгутом из-под кирзовых сапог.

– Колхозные коровы?.. – нерешительно спросил Петька.

Мужик оглянулся.

– Ай наниматься пришли? Дык я в подпасках не нуждаюся. Я и сам найду, куда гроши девать.

– Не, – заверил Никита, – мы не наниматься. Мы – так. Щавель собираем…

– А-а… – примирительно сказал мужик. – Коровы это владельческие. Колхозных пущай дурак пасет. Мне ты натурой подавай: половину – грош в грош – по весне, половину – грош в грош – по заморозкам. А трудодень – за каким-растаким он мне? – вдруг спросил разговорившийся мужик, как бы сам удивляясь, зачем ему трудодень. – Ты мне чистой монетой давай. А молока вы мне и без того нацедите. Доить придете – и нацедите. Хоть у меня их вон своих две пузатеют… – кивнул на коров. Добавил: – А в колхозе пущай дурак работает.

– Кто-то же должен работать… – истины ради заметил Петька.

Чья-то буренка отбилась от стада. Мужик вскочил, оглушительно щелкнул кнутом.

– Ган-ну!..

Щелкнул еще раз.

Коровы подняли головы, посмотрели на него. Отбившаяся буренка вернулась.

Мужик сел, достал кисет.

– Это верно. Который соображенья не имеет – пущай работает. А у которого соображение есть – гроши получит. Оно только, как слепни пойдут, одному несподручно. Но то ничего. Корова – дура. Раз, два взгрею – далече не сбежит…

Петьке расхотелось говорить с ним.

Долго молчали.

Поле вокруг пустынное – ни души. Никита поглядел на Туринку вдалеке, потом на каменистую, будто срезанную вершину Лысухи.

– Дядь, а что, правда говорят: вроде пещера есть там, возле Лысухи?.. – спросил Никита.

– Что говорят – то правду! Да только я в ей не бывал? На кой она мне, та пещера! Мне в избе просторней! – Мужик захохотал, довольный собственной шуткой. Показал желтые зубы.

– А Черная пещера там есть?

– Да они все черные! – усмехнулся мужик, смачивая слюной кромку цигарки. – А если это про змея вы, так это жил тут один, когда церквы закрывали, комсомолия в общем. Доказывал, что змея нет. Ходил, мужиков с собой брал. Лазил, мужики смотрели. Змеиная-то вроде та самая, что едва доберешься. Чуть башку не расшиб. Их там три – все облазил. Это ж Лысуха, а подальше чуть, справа вроде, там она самая и есть – змеиная гора али Черная – то все одно. Дурной народ! Есть ли он – змей, нет ли, – какое мне дело! Ты свое знай, а змею пусть свое! Есть ли он, нет ли! – повторил мужик. И вдруг разозлился: – А то ж одному – змей! Другому – уборка! Третья, вишь, сопляков кучу нарожала! Четвертой – мужика прибили! Воюй, чтоб не прибили, не лезь перед батькой в пекло! А осень пришла – хнычут! Грош нет! Тово нет! Ты мне подай, мне твоим «нетом» не пресытиться! Со всех – так со всех поровну!..

Петька с Никитой переглянулись и, пока мужик возмущался, отбежали чуть в сторону, с бугра.

– Эй ты, кулак! – крикнул Петька. – Буржуй!

– Мироед! – добавил Никита. – Жулик! Вдов грабишь! Грабитель! Убить тебя надо!

Мужик с минуту оторопело глядел на них, выронив нераскуренную цигарку, потом схватил кнут и ринулся на них с бугра. Петька с Никитой что было сил рванули метров на сто дальше. Остановились, когда мужик остановился.

– Что? – крикнул Петька. – Грабишь ведь? Вдов грабишь! Фронтовичек грабишь! Отъел рожу в тылу! Фашист!

И они стали поносить его на чем свет стоит.

Мужик пробовал напугать их щелканьем кнута, ругался благим матом, грозил пришибить, потом, разъяренный, стал бегать за ними по всему полю, кидая случайно попадавшими под руку камнями.

Путешественники ловко уворачивались от камней и продолжали свое:

– Душегуб! Выжимало! Кулак! На чужой шее ездишь!

Мужик пытался махнуть на них рукой и сесть, но тогда они подходили ближе. И до хрипоты в глотках поносили его. Он вскакивал и снова гнался. Так продолжалось около получаса.

У мужика от ярости даже слезы текли по щекам. Коровы на свободе давно разбрелись по полю, некоторые из них виднелись аж у леса.

Друзья и сами устали наконец.

– Ладно! – пообещал Петька. – Узнаем еще! Если не сбавишь плату с фронтовиков – замучаем!

И, оглядываясь на всякий случай, друзья скорым шагом направились к Туре.

А мужик как сел там, где они его оставили, так и сидел все время, пока они не скрылись в зарослях ивняка, что со всех сторон окружал пойменный луг.

Главное друзья узнали.

На подходе к Туре Петька высказал мысль, которая давно уже просилась обоим на языки, но которую оба долго не решались высказать.

– Надо наведаться в землянку… – сказал Петька.

И сразу умолкнув, они лесом, не переплывая Туры, пошли в сторону Марковых гор. Не всполошив ни одной тетерки, пробрались через болото, засели в камышах, вглядываясь в окружающее землянку разнолесье.

И чем дольше вглядывались они, тем тревожнее становилось обоим. Как будто все сохранилось в прежнем виде, а вместе с тем что-то было уже не так. Конечно, после долгого отсутствия это могло лишь показаться им… Но впечатление, что кто-то, помимо них, бывал здесь, росло от секунды к секунде.

Петька заметил примятую траву неподалеку от куста, за которым сидели они. Вгляделся.

– Что?.. – шепотом спросил Никита.

Петька показал пальцем: «Тихо!» Отполз от куста и принялся осторожно выдирать траву. На голой земле с трудом различался отпечаток мужского сапога.

– Давнишний… – сказал Никита.

Они еще раз оглядели разнолесье вокруг землянки, больше ничего подозрительного не обнаружили, но поняли, что спускаться в землянку они не будут.

И делать-то им в ней теперь было нечего…

Может, все еще бродил где-нибудь здесь одуревший от поисков несуществующего камня Проня, может, прошел охотник, может, лесничий… Тревожил другой след – тот, что видели они у выхода из землянки.