Текст книги "Очерки истории российской внешней разведки. Том 2"

Автор книги: Евгений Примаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Сотрудники ИНО сделали все, чтобы террористическая акция против наркома Чичерина и его сотрудников не состоялась.

М.А. Трилиссер не принадлежал к категории кабинетных начальников – любителей руководить подчиненными, не вставая с насиженного кресла. Он был активен, смел и… любознателен. Ему самому хотелось побывать «в шкуре» простого оперработника, почувствовать его тревоги и сомнения, подвергнуть себя риску и опасности, которые знакомы практически каждому «бойцу невидимого фронта» во время выхода на тайную встречу с ценным агентом.

«Чтобы отдавать приказы, – любил говорить Михаил Абрамович, – мало знать, чего ты хочешь от оперработника, надо четко представлять себе, как он будет этот приказ выполнять…»

И вскоре такой случай представился. Трилиссер под видом специалиста по готике уезжает в Берлин для восстановления связи с ценным агентом. Поездке предшествовала большая подготовка и много напутствий со стороны Дзержинского. Шутка ли – на разведывательную операцию выезжает сам шеф внешней разведки ВЧК! Все приготовления держались в строжайшем секрете.

– О твоей поездке для встречи с Т. знаем я, мой зам – Вячеслав Рудольфович Менжинский, ты и твоя жена. Больше никто, – предупредил Феликс Эдмундович.

Но вот незадача – у шефа разведки не оказалось другого костюма, кроме того, в котором он ходил на работу. С белыми рубашками дело обстояло тоже скверно. Помните, жандармский полковник Яковлев в свое время писал о синей косоворотке Трилиссера? Так вот, руководитель ИНО продолжал носить косоворотки практически до конца своих дней, даже на курорте в Крыму, куда ему с женой и сыном однажды посчастливилось поехать.

Костюм срочно сшили по мерке, рубашки купили в московском «Пассаже» и там же – пару галстуков, которые Михаил Абрамович так и не смог научиться хорошо завязывать.

В Берлине, применив полагающиеся в таких случаях оперативные «хитрости» и проверки, чтобы избежать всевидящих глаз контрразведки, Трилиссер «чистым» вышел на место встречи с агентом. Пересев в его машину, они молча доехали до конспиративной квартиры. За чашечкой крепкого кофе состоялась беседа. Агент передал Трилиссеру ценные политические документы о положении в Германии, рассказал о доверительных связях в европейских странах, пожаловался на трудности в работе.

– Мы постараемся научить вас преодолевать некоторые трудности. Но здесь, в Берлине, это сделать невозможно. Поэтому я хочу через некоторое время пригласить вас в Москву. Там вы отдохнете, пройдете курс специального обучения и вернетесь домой. Договорились?

…С первыми лучами июльского солнца Трилиссер, проверившись, вернулся в свою гостиницу. Его отсутствие, по всем признакам, не было замечено. Михаил Абрамович был удовлетворен. Контакт с агентом, сыгравшим впоследствии значительную роль в подпольном антифашистском движении в гитлеровской Германии, был восстановлен.

Много еще таких связей было установлено и возобновлено лично шефом ИНО ОГПУ. Работа шла успешно, и Дзержинский вышел в ЦК с предложением о повышении Трилиссера в должности. В 1926 году Михаил Абрамович стал заместителем председателя ОГПУ. Однако он не оставил поста начальника ИНО и продолжал увлеченно заниматься делами разведки.

Несколько лет спустя жизнь все-таки внесла свои коррективы в биографию М.А. Трилиссера. В декабре 1930 года его неожиданно вызвал к себе И.В. Сталин.

– Товарищ Трилиссер, мы решили дать вам новое поручение. Необходимо усилить работу органов нашей Рабоче-Крестьянской инспекции. Как вы знаете, мне далеко не безразлична эта работа. Вы, конечно, помните, что с марта 1919 года до апреля 1922 года наркомом РКИ РСФСР был товарищ Сталин. Если не возражаете, то я сейчас расскажу вам, что именно необходимо делать там в первую очередь…

– Я согласен, товарищ Сталин, – слегка побледнев от нервного напряжения, ответил Михаил Абрамович.

– Ну, вот и отлично. Приступайте к работе…

А еще спустя восемь лет Иосиф Виссарионович окончательно решил судьбу бывшего начальника ИНО. В начале 1938 года Сталину доложили о предполагавшемся аресте большой группы работников внешнеполитических ведомств, среди которых был и сотрудник Коминтерна Трилиссер. Прочитав список обреченных, Сталин синим карандашом поставил свою визу.

6. Артур Христианович

Совещание в Кремле было назначено на полночь. Дежурный секретарь, подменивший в тот вечер простуженного Поскребышева, красным карандашом отмечал прибывших представителей ведомств. Один за другим входили они в мягко освещенную комнату секретариата Сталина, пытаясь хотя бы приблизительно угадать по составу участников «тайной вечери» содержание предстоящего разговора с вождем. Даже всезнающий и всевидящий руководитель пресс-службы ЦК ВКП(б) Карл Радек испытывал редкое для него чувство неуверенности. «Что случилось? Почему мы все здесь одновременно?» – спрашивал себя Радек, разглядывая лица участников совещания: руководители Разведывательного управления Красной Армии и Иностранного отдела ОГПУ, заместитель наркома иностранных дел, ответственный сотрудник Внешторга. Никто не мог сказать ничего определенного да и не пытался этого делать.

Сталин поздоровался с каждым из вошедших в его кабинет и жестом пригласил присесть у длинного, покрытого зеленым сукном стола.

– Скоро будет полгода, как к власти в Германии пришел Гитлер, – начал разговор Сталин. Он обвел глазами собравшихся и медленно продолжал: – Нетрудно представить себе его ближайшие военные планы. Он их, собственно, никогда и не скрывал. Агрессия на Востоке – вот главная его цель. Но чтобы напасть на нас (Сталин сделал ударение на слове «нас»), у Гитлера пока коротки руки. Ему мешает Польша, которая в последнее время буквально мечется между Германией и СССР. Правда, недавно наш посол в Варшаве Антонов-Овсеенко сообщил, что поляки якобы собираются сменить гнев на милость и попытаться сблизиться с нами. Это было бы разумным шагом с их стороны, – заметил Сталин, – но так ли это на самом деле? И можно ли вообще верить такого рода сообщениям?

В затянувшейся паузе первым взял слово импульсивный Радек.

– Я думаю, что посол в Варшаве совершенно прав. Логика подсказывает, что полякам деваться некуда: германский орел с острыми, как ножи, когтями, куда более страшен для поляков, чем русский, привычный для них медведь. Поэтому они и ищут сближения с нами, рассчитывая на нашу поддержку в случае гитлеровской агрессии…

Точку зрения Радека охотно поддержали и другие участники совещания. Только сидевший с краю стола руководитель внешней разведки ОГПУ Артур Христианович Артузов невозмутимо продолжал хранить молчание. Сталин заметил это и обратился к шефу ИНО.

– А что думает по этому поводу разведка?

Артузов поднял голову и, тщательно подбирая слова, ответил:

– У нас, товарищ Сталин, несколько иная информация. Наш источник на днях сообщил из Варшавы, что поляки ведут нечестную игру. Они только делают вид, будто собираются сблизиться с нами. На самом же деле Польша зондирует почву для соглашений с Гитлером, рассчитывая на его «снисходительность».

Сталин ничего не ответил на слова Артузова, а молча продолжал ходить по кабинету, бесшумно ступая по ковровой дорожке. Совещание подходило к концу. Решение так и не было принято. Сталин, очевидно, и не рассчитывал на это. Для вождя было важно «поставить проблему» и сконцентрировать внимание дипломатов и разведывательных служб на «польском вопросе».

А после совещания Сталин пригласил его участников в соседнюю комнату, где были расставлены столы с легкой закуской и вином.

Поднимая бокал, вождь сказал несколько приятных слов каждому участнику совещания, пожелал здоровья и успехов в работе.

Когда очередь дошла до Артузова, Сталин, глядя прямо в глаза шефу Иностранного отдела ОГПУ, воздал должное усилиям разведки, но неожиданно для всех спросил Артузова в шутливой, чуть ироничной форме:

– Ну, а ваши источники, или как вы их там называете, не дезинформируют вас?

Смутившись от неожиданности, Артузов заверил «партию, правительство и лично товарища Сталина», что разведка приложит все силы, чтобы распознавать дезинформацию и впредь сообщать руководству страны только проверенные и точные сведения. Сталин слегка усмехнулся в усы, но мысль свою не продолжил и не пояснил.

Артузов терзался в догадках: в чем дело? Почему польская информация пришлась не по вкусу вождю? Неужели он, Артузов, стал жертвой обмана со стороны агента? Сталин ведь не мог ошибаться?

Время расставило все по своим местам. Польша действительно вскоре подписала с Германией договор, подтвердивший антисоветский, прогерманский политический курс Варшавы, а заодно и достоверность сведений Артузова, изложенных на полночном совещании в Кремле. Сталин в свойственном ему духе оценил ситуацию и воздал должное своим главным консультантам по польскому вопросу: посол Антонов-Овсеенко был отозван из Варшавы и впал в немилость, а начальник внешней разведки ОГПУ Артур Христианович Артузов стал по совместительству и одним из заместителей руководителя Разве-дуправления Красной Армии…

Вряд ли взялся бы кто предсказать в свое время столь необычный, поразивший воображение многих политический взлет сына швейцарского гражданина Христиана Фраучи, обосновавшегося «по торговому делу» в конце прошлого века в Тверской губернии. Да и сам Артур в юности был весьма далек от мысли связывать свою судьбу с деятельностью российских секретных служб. Окончив гимназию, он поступил в Петербургский политехнический институт и готовил себя к карьере дипломированного металлурга. Была у Артура и еще одна серьезная задумка – закончить консерваторию. Так советовали ему друзья, высоко ценившие лирико-драматический тенор будущего инженера. Однако Артур Фраучи не стал ни профессионалом театральной сцены, ни продолжателем дела профессора В.Е. Грум-Гржимайло, пригласившего его после окончания института работать в своем известном на всю Россию «Металлургическом бюро». Вместо этого он избрал – под именем Артура Артузова – тернистый путь революционера, подсказанный его дядей М.С. Кедровым. «Как и многие юноши из интеллигентных семей, я долго метался, пока не нашел себя и ту единственную правду земли, без которой не может жить честный человек, – писал в автобиографии А.Х. Артузов. – Она, эта правда, заключается в том, чтобы люди, которые трудятся, были сыты и свободны…»

Крепкая жизненная и служебная цепочка навсегда связала Михаила Кедрова и преданного ему Артура Фраучи. На какие бы должности ни назначали Михаила Сергеевича, рядом с ним всегда плечом к плечу становился его племянник и младший друг Артур Христианович Артузов. Так было и в декабре 1918 года, когда решением ЦК РКП(б) Кедров стал руководителем Особого отдела ВЧК. Особоуполномоченным отдела был назначен Артур Артузов.

Начались годы тяжелой, опасной для жизни работы. Сохранился документ тех дней, подписанный Кедровым и его секретарем Артузовым (Фраучи). Документ адресован британской, французской и американской миссиям. В нем недвусмысленно говорилось, что «прибытие иностранного военного судна, в особенности с вооруженной командой, в Архангельск, где сосредоточено огромное количество военного и взрывчатого материала, будет рассматриваться как начало активных действий, которые могут иметь самые тяжелые последствия».

Отказавшись от прямого военно-силового давления на РСФСР, страны Антанты перешли к усилению шпионско-диверсионной деятельности против России. На деньги западных спецслужб во многих крупных городах создавались контрреволюционные организации и центры, которые объединяли под знаменами борьбы с большевиками подпольные группы белого офицерства и монархически настроенные слои интеллигенции. В Москве и Петрограде, пользуясь отсутствием революционной части армии, ушедшей на фронт, начал активную подрывную деятельность «Национальный центр» по борьбе с большевиками. В 1918 году ВЧК разгромила несколько филиалов этого «центра», но основное ядро оказалось незатронутым. Оперативной работой по проникновению в московский и петроградский центры и начал заниматься молодой чекист Артур Артузов.

…Помог случай. Во время облавы на Мальцевском рынке в Петрограде чекистами была задержана 15-летняя девочка. Она пыталась незаметно избавиться от спрятанного в старом пальто револьвера. Жоржетта, так звали девочку, оказалась дочерью бывшего французского гражданина Кюрца, использовавшегося в свое время царскими спецслужбами в качестве негласного сотрудника. Во время обыска на квартире «учителя французского» был обнаружен тайник, в котором хранился архив со шпионскими донесениями и адресами явок. На первом же допросе Кюрц сознался, что принимал участие в подготовке контрреволюционного мятежа в Петрограде и осуществлял тайный контакт с руководством «Национального центра». Отец Жоржетты не стал скрывать свои подпольные связи, а дочь даже дала чекистам приметы одной «мисс», записка которой, найденная при обыске, содержала настораживающую информацию о планах заговорщиков.

На Лубянке «мисс» допрашивал А.Х. Артузов. Он делал это вежливо, интеллигентно, как будто беседовал со старым другом. В ходе этой беседы «мисс» – она же Надежда Владимировна Петровская – не только рассказала о своих связях и сообщила нужные адреса чекистам, но и сама вызвалась съездить на «место», чтобы выследить одного «очень важного господина», который «обычно гулял с белой собачкой».

Хозяина белой собачки быстро разыскали, узнали его адрес, произвели обыск. Именно он и оказался руководителем «центра», связанным с резидентом английской разведки в России Дюксом.

Для Артузова разоблачение «национального центра» стало, пожалуй, первым предметным уроком того, что в России не существовало сколько-нибудь крупной контрреволюционной организации, которая так или иначе не сотрудничала бы со спецслужбами стран Антанты.

Внешне Артузов был не очень приметным человеком: невысокого роста, с крупной головой, широкоплечий, с бородкой и подстриженными усами. В черной косоворотке, подпоясанной солдатским ремнем, он производил впечатление пережившего ссылку народовольца. Обильная проседь в волосах делала Артузова старше его лет. Но внутренняя сила, достоинство и обаяние Артузова привлекали к нему людей.

«Характер у Артура Христиановича был ровный и, можно сказать, легкий, – вспоминал о нем один из его товарищей по работе. – Конечно, иногда он бывал в плохом настроении, но никогда не переносил его на людей, соприкасавшихся с ним в эти моменты по работе. Артузов всегда был вежлив и корректен. Умел терпеливо, а большей частью доброжелательно выслушивать собеседника. Всегда смотрел людям прямо в глаза, взгляд его выражал любопытство и интерес к собеседнику. Рассказчиком, лектором он был исключительно интересным. Обладал правильной и грамотной русской речью, сдобренной теплым юмором».

Но были случаи, когда и он не мог сдержать гнева. Известно, что в ходе операции «Трест» один из помощников Артузова попросил английского агента Сиднея Рейли оказать этой «организации» финансовую помощь. Тот в ответ заявил, что в России есть огромные художественные ценности, которые можно выгодно продать и пополнить кассу «Треста». У Артура Христиановича, который «исполнял» роль лидера вымышленной монархической организации, по рассказам очевидцев, побелело лицо и сжались кулаки. Но, совладав с собой, Артузов спокойно спросил: «Не могли бы вы, господин Рейли, письменно перечислить российские художественные ценности, которые представили бы для вас интерес?» Самоуверенный Рейли спокойно взял листок бумаги и, немного подумав, написал:

1. Офорты знаменитых голландских и французских мастеров, прежде всего Рембрандта.

2. Гравюры французских и английских мастеров XVIII века с не-обрезанными краями. Миниатюры XVIII и начала XIX века.

3. Монеты античные, золотые, четкой чеканки.

4. Итальянские и фламандские примитивы.

5. Шедевры великих мастеров голландской, исландской, итальянской школ.

Получив этот список, Артур Христианович долго не мог спрятать его в карман: у него от ярости тряслись руки…

Но самыми, пожалуй, замечательными чертами Артузова были его кристальная честность и необычайная совестливость. Он искренне переживал чужие неудачи, нередко приписывал их своей «недоработке», «неумению» своевременно разобраться в ситуации и разглядеть негативные последствия того или иного события. Когда один из «героев» операции «Трест», чекист Стауниц-Опперпут, вызвался довести до границы с Финляндией известную террористку Захарченко-Щульц, а вместо этого, подхватив ее чемодан, быстро скрылся в кустах на финской территории, Артузов при докладе об этом чрезвычайном происшествии руководству ОГПУ взял вину на себя, пояснив, что «не проявил» в отношении Стауниц-Опперпута «революционной чекистской бдительности». Много лет спустя, незадолго до своего ареста, Артур Христианович собственноручно в письме своему палачу Ежову напишет такие строки: «Вы не знаете, конечно, что заветы Дзержинского – не лгать, не прятать своей вины – я никогда не нарушал. Он приучил меня к тому, что при провалах ругать нужно только за то, что недоделано, скрыто работником…»

Судебный процесс, инспирированный в 1930 году против так называемой «Промпартии», высветил еще одну черту характера Артузова – политическую смелость. Будучи одним из участников суда над видными представителями старой, дореволюционной технической интеллигенции, Артур Христианович уловил фальшь и преднамеренную подтасовку фактов со стороны обвинения. Он поставил в известность об этом руководство ОГПУ и был тут же одернут Ягодой: «Не суйтесь не в свое дело!» – гласила резолюция на докладной записке Артузова.

Направляя Артузова в 1935 году на работу в Разведуправление РККА, Сталин преследовал две цели: взять под неусыпный контроль чекистов работу военной разведки и улучшить «производственные показатели» этого важнейшего подразделения Генерального штаба Красной Армии. Артузов, хорошо знакомый Сталину по работе во внешней контрразведке и разведке, был, по мнению вождя, подходящей фигурой для выполнения таких задач.

Артузов не без колебаний принял новое назначение. Он понимал, что военные разведчики с большой осторожностью воспримут приход к ним «человека с Лубянки», к тому же «прихватившего» с собой (с разрешения Сталина) около 30 чекистов, разведчиков-профессио-налов. И Артузов, увы, не ошибся в своих опасениях. Несколько месяцев спустя после начала работы в Разведупре он почувствовал неладное. Его, заместителя начальника, перестали приглашать на оперативные совещания руководства Разведупра. Постепенно отвели от текущей работы в подотчетных ему ранее двух подразделениях, стали налагать неоправданно серьезные взыскания на бывших чекистов, которых Артузов привел с собой. Пытаясь исправить положение, Артур Христианович со свойственной ему прямотой обратился с личным письмом к начальнику Разведупра С.П. Урицкому.

«Я думаю, что Вы изменили свое отношение к пришедшим со мной товарищам, Семен Петрович, – писал Артузов. – Для чего? Не пойму. Не хочу думать, что и Вас коснулась волна некоторых нездоровых настроений среди многих Ваших товарищей к чекистам… Но я думаю, что я привел в Разведупр неплохой народ. Ему не хватает военной школы, у него много недостатков, но он полезен для разведки и не надо от нас избавляться».

Артур Христианович назвал лишь следствие сложившейся вокруг него неблагоприятной ситуации. О подлинных причинах ее он даже и не подозревал. А они, эти причины, были отнюдь не «объективного», «производственного» характера, а чисто субъективными. Прочитав адресованный Секретарю ЦК ВКП(б) Сталину и наркому обороны Союза ССР Ворошилову «Доклад зам. нач. IV Управления Штаба РККА Артузова о состоянии агентурной работы Управления и мерах по ее улучшению», последний вызвал к себе начальника Разведупра.

– Какими проблемами занимается у вас Артузов? – строго спросил нарком. Урицкий пояснил, хотя Ворошилов и так был прекрасно осведомлен о деятельности Артура Христиановича.

– А почему не вы, а он дает оценку деятельности Разведуправления Красной Армии? – продолжал Ворошилов.

Урицкий пожал плечами.

– Чтобы это было в последний раз! – резко отрубил нарком обороны.

– Слушаюсь! – прозвучало в ответ… Артузов был уволен из Разведупра, затем отстранен от дел в Иностранном отделе НКВД и арестован по ложному, стандартному в то время «обвинению» в шпионаже. Надеждам на то, что с приходом к руководству органами госбезопасности Ежова «восторжествует справедливость», не суждено было сбыться.

Перед лицом почти неизбежной гибели Артузов пытался сохранить самообладание и дать собственную оценку происходящему. В письме Ежову он написал:

«Глубоко понял, как должен быть недоволен мной и возмущен Сталин. Он послал меня в Разведуправление Генштаба исправлять работу. Особенно тяжело сознание, что я подвел его перед военными, ведь он надеялся, что я буду его глазом в РУ».

Это было предпоследнее послание Артузова. Последней стала неоконченная записка, написанная в тюремной камере собственной кровью:

«Гражданин следователь! Привожу доказательства, что я не шпион. Если бы я был немецкий шпион, то позаботился получить через немцев транзитный документ для отъезда за границу…» Записка обрывается. За Артузовым пришли.