Текст книги "Очерки истории российской внешней разведки. Том 2"

Автор книги: Евгений Примаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

В дальнейшем магазин пришлось все-таки закрыть, а Николая, по соображениям безопасности, перевести на работу в другую страну.

С начала 30-х годов в Германии быстрыми темпами развивалась военная промышленность, и соответствующие советские ведомства проявляли заинтересованность в получении данных о новейших достижениях немцев в области электротехники, радиопромышленности, приборостроении, авиации, химии и т. д.

Для работы по научно-техническому направлению в резидентуру Каминского в 1931 году прибыл разведчик-нелегал Лео Гельфот. В досье архива венской полиции содержались следующие данные: «Родился (Гельфот) на территории Буковины, до Первой мировой войны учился в Вене на медицинском факультете, затем был призван в армию.

В 1914 году попал в плен к русским, в России продолжил медицинское образование, по-видимому, симпатизирует компартии».

Все это соответствовало действительности. Из архива Службы внешней разведки к этому можно добавить: был женат на советской гражданке, работал в системе Минздрава, был заведующим поликлиникой. С этой должности приглашен на работу в ИНО ОГПУ и направлен на нелегальную работу в Германию.

Гельфот работал в нелегальной разведке с 1931 по 1938 год. В Берлине он устроился на работу ассистентом в клинику известного немецкого профессора. По специальности он был рентгенологом. Работа в клинике давала возможность знакомиться с материалами, связанными с военной медициной, собирать информацию о новых методах лечения раненых в полевых условиях. Однако основными источниками его информации были три агента из числа немцев, которые работали в военно-промышленных концернах и были переданы ему на связь.

Гельфоту удалось через них получить значительное количество материалов и образцов, связанных с военной авиацией, электротехникой, приборостроением и химией для военных целей.

В конце 1933 года в связи с осложнившейся вокруг резидентуры обстановкой Гельфот был переброшен в Париж, где ему поручалась работа по поддержанию связи с действующими источниками. Однако его иностранный паспорт не давал возможности находиться длительное время во Франции, и поэтому разведчик стал искать пути закрепления в другой европейской стране, создания там необходимой базы для продолжения работы со своими источниками.

С этой целью он выезжал в Скандинавские страны, однако осесть там на постоянное жительство ему не удалось. Иностранцы, имевшие временное разрешение на проживание, находились под контролем полиции, и это, естественно, накладывало свой отпечаток и на условия оперативной работы. Работать в таких условиях было чрезвычайно трудно.

После четырех лет пребывания в Европе, когда его положение с устройством на работу и получением вида на жительство становилось все более безнадежным, Гельфот направил в Центр просьбу разрешить ему возвратиться в Москву. В своем письме он, в частности, писал: «Я настолько издерган и изнервничался, что не могу работать. Нервы расшатаны до невозможности. Не пользовался отпуском четыре года».

Лео Гельфот вернулся в Союз, отдохнул, подлечился и снова был направлен за кордон. На этот раз его путь лежал в США. Задача осталась прежней – научно-техническая разведка.

В первую очередь ему рекомендовалось обратить внимание на получение данных, касающихся разрабатываемых в США защитных средств против боевых отравляющих веществ. В Германии в это время усиленно велись работы по созданию современного химического оружия и оснащению им армии. Это вызывало большое беспокойство советского руководства, и оно требовало от разведки не только сведений о видах и объемах производства боевых отравляющих веществ, но и данных о средствах защиты от них.

Гельфоту, в частности, поручалось изыскать возможности для получения следующих образцов и материалов:

– секретной пасты для лечения поражений от иприта;

– технологии синтеза искусственного гемоглобина;

– индивидуального противохимического пакета, применяемого в армии США;

– технической установки для обмывки в полевых условиях людей после поражения ипритом;

– средств-противоядий от боевых отравляющих веществ.

Прежде чем приступить к выполнению задания, ему пришлось

основательно поработать над созданием надежной базы, которая позволила затем на законных основаниях получить вид на жительство в США и право заниматься профессиональной деятельностью.

Уже первые результаты были обнадеживающими. Ему удалось добыть уникальный по тем временам образец портативного аппарата для переливания крови в боевых условиях. Аппарат был засекречен и представлял особую ценность для наших военных медиков. Однако успешно начатая работа в дальнейшем не получила развития. Лео заболел крупозным воспалением легких и «сгорел» буквально за несколько дней. Вместе с ним в командировке находилась его жена Мария Митрофановна, которая была его верной помощницей на протяжении всех восьми лет работы за рубежом. Кружным путем удалось вывезти ее в Союз. По ее просьбе в Москву была доставлена и урна с прахом мужа…

29. На западных окраинах бывшей империи

В 1921 году в Польше насчитывалось около 200 тысяч и в Прибалтике – примерно 85 тысяч российских эмигрантов, многие из которых состояли в монархических и других военно-политических организациях. В Варшаве обосновалась, в частности, штаб-квартира «Народного союза защиты родины и свободы» во главе с Б. Савинковым. В Прибалтике белогвардейские лидеры вели подготовку к провозглашению «Правительства России в изгнании» с временной дислокацией в Таллине.

Первая резидентура в Варшаве была создана в апреле 1921 года. Более двух лет ее возглавлял Мечислав Антонович Логановский[32]32
  Логановский М.А. в 1925 году был переведен на дипломатическую работу. Необоснованно репрессирован в конце 30-х годов. Реабилитирован посмертно.


[Закрыть], который, хотя и являлся новичком в разведке, внес весомый вклад в создание загранаппарата ИНО. Он был поляком, родился в г. Кельце. Участвовал в борьбе с царизмом, за что отбывал тюремное заключение. Хорошее знание обстановки в Польше и опыт подпольной работы помогли ему быстро наладить получение необходимой разведывательной информации. Резидентуре удалось добыть важные документальные сведения о деятельности эмигрантских группировок. Было установлено, что лагеря интернированных белогвардейских частей армии генерала Юденича, отрядов Перемыкина и Булак-Балаховича переданы польскими властями в распоряжение Б. Савинкова. В 1921 году он создал специальную группу по формированию «армии вторжения». Ее отряды подтягивались польскими властями к границе под видом направления на работы. Как обоснованно отмечалось в ноте украинского правительства руководству Польши от 30 октября 1921 г., «эпизодические до этого времени налеты на территорию Украины банд, которые формируются и содержатся на территории Польши, приобретают в настоящее время массовый координированный характер»[33]33
  Документы и материалы по истории советско-польских отношений. – М.: «Наука», 1973. – Т. 4. – С. 453.


[Закрыть].

Эти банды создавались и засылались на советскую территорию с ведома польской разведки и Генерального штаба, а также французской военной миссии во главе с генералом Нисселем (по соглашению держав Антанты в декабре 1917 года Польша отошла под французское влияние, Прибалтика – под английское), которые были в курсе творимых этими бандами злодеяний на советской земле. Варшавской резидентурой было подтверждено, что собственно польские спецслужбы уделяли основное внимание проведению разведывательной работы на Украине и в Белоруссии, где стремились создать массовую шпионскую сеть. Это, судя по документам организации Б. Савинкова, заключившей тайное соглашение с польскими властями о взаимодействии, было связано с планами образования «самостоятельной Белоруссии» под протекторатом Польши и передачи последней западных уездов Волынской и Подольской губерний, предоставления польским военным и предпринимателям выхода к Одесскому порту. Со стороны Варшавы это означало некоторое уменьшение ее «аппетита» по сравнению с маем 1920 года, когда польским правительством было подготовлено по существу колониальное соглашение с руководством так называемой Украинской национальной республики[34]34
  Михутина И.В. Польско-советская война 1919–1920 гг. – М., 1994. -С. 133–139.


[Закрыть].

На протяжении 20-х годов ИНО тщательно отслеживал настойчивые попытки Варшавы сколотить антисоветский блок в регионе. Так, по инициативе поляков неоднократно представители генеральных штабов и спецслужб Польши, Латвии, Эстонии, Литвы, Финляндии и Румынии в конфиденциальном порядке проводили обмен мнениями о перспективах создания польско-балтийского союза. Определялось, какая страна будет вести разведку в том или ином районе СССР. Принимая во внимание широкий размах такого рода деятельности правящих кругов Польши, для усиления разведки был создан филиал варшавской резидентуры в Гданьске.

Одной из задач варшавской резидентуры являлось содействие в решении вопроса о возвращении российских военнопленных в войне с Польшей 1920 года. В отношении их польские власти нарушили общепринятые нормы обращения, что вызвало смерть нескольких десятков тысяч пленных. В ноте Наркоминдела РСФСР от 9 сентября 1921 г. на польскую сторону возлагалась ответственность за тот факт, что «из 130 тысяч русских пленных в Польше умерло 60 тысяч»[35]35
  Документы внешней политики СССР. – М., 1957. – T. IV. – С. 319.


[Закрыть]. Если даже принять польские данные, определяющие общее число военнопленных в 100 тысяч человек, и сравнить их с результатами репатриации (на август 1921 года выехало на родину 51 216 пленных, осталось – около 24 тысяч), то и в этом случае смертность остается весьма значительной – 25 тысяч человек.

Несмотря на то что разведка благодаря своевременному получению информации способствовала некоторой нормализации обстановки в приграничных с Польшей районах, а также поиску путей улучшения советско-польских отношений, в ее работе не все шло гладко. Так, в середине 20-х годов выяснилось, что значительная часть добываемых варшавской резидентурой сведений относится к разряду дезинформации. Это стало печальным результатом пренебрежения к проверке добросовестности источников сведений. Среди них оказались провокаторы, используя которых польские власти организовывали шумные антисоветские кампании.

Эти провалы частично компенсировались за счет результативной работы других разведточек ИНО. Например, резидентура в Париже добывала секретные сведения о деятельности польского МИД, дипломатической и военной миссий Польши во Франции. Активно работала по Польше и резидентура в Берлине. Кроме того, созданные в Германии нелегальные группы Беера и Монда в конце 20-х годов начали специализироваться на польской проблематике.

В государствах Балтии ИНО имел в 20-е годы резидентуры в Ковно, Риге, Таллине и Либаве. Разведывательная информация по этим странам поступала также из Стокгольма, Копенгагена и Гельсингфорса. Здесь, особенно на начальном этапе, решались задачи, во многом схожие с работой по Польше, – срыв подрывных акций, попыток вооруженных выступлений против России и т. п. Один из сотрудников ИНО, наблюдавший на месте деятельность иностранных разведок в Прибалтике, в своем докладе писал: «Эстония, первая заключив мир с большевистским правительством, привлекла к себе внимание не только непосредственно заинтересованных Англии, Франции, Америки, но и других государств, вплоть до Японии… Военные миссии союзников не были расформированы, превратились в центры шпионажа против России, пользуясь услугами для этого эстонского Генштаба и создавая параллельно собственную агентуру при посредстве русских эмигрантов».

Еще одним местом, откуда руководство США получало информацию о положении в России, была Рига. В 20-е годы в Латвии проходили «школу» кадры госдепартамента по «русским делам»: Р. Келли, Э. Янг, Ч. Болен, Дж. Кеннан и другие, оставившие впоследствии заметный след в американо-советских отношениях.

К сожалению, скудные архивные материалы не позволяют полно представить участников секретной работы в Прибалтике. Пролить свет на это в какой-то мере помогут сведения о резидентуре ИНО в столице Литвы – Ковно. Резидентура там была создана в 1921 году. Ее руководитель по прикрытию был сотрудником аппарата военного атташе и поэтому представлял одновременно разведывательное управление Красной Армии. В переписке с Центром использовались условные наименования. Иногда адреса путали. Тогда глава ИНО Могилевский писал руководителю военной разведки Берзину: «Пакет, который должен быть послан Вам, попал почему-то ко мне… Очень извиняюсь и посылаю с нарочным».

Вот отрывки из первых отчетных писем в Центр: «Сейчас мы заняты поисками осведомителя Жвалгибы (литовской контрразведки) и выяснением местной русской белогвардейской организации. Выявлены в нашей миссии два осведомителя: политического отдела департамента полиции и французской миссии. Правда, они мелкие сошки, но все же кое-что они давали своим хозяевам».

В начале 1924 года в Ковно прибыл четвертый по счету резидент – Лебединский Игорь Константинович, который, оставаясь там два года, проявил себя как один из наиболее результативных разведчиков (в дальнейшем работал в Австрии и Германии). Спустя несколько месяцев с начала работы он писал в Центр: «С целью изучения МИД Литвы и иностранных миссий я имею довольно широкие возможности. Располагаю связью с французской, эстонской и латвийской миссиями. По линии внутренней политики дело налаживается. Нет сомнений, о деятельности Жвалгибы мы будем знать больше. Связь с МВД есть».

Лебединский приобрел новые ценные источники информации. Один из них, получивший псевдоним «Василий», работал курьером в аппарате военного атташе Франции. Через него разведка получала черновики секретной переписки с Парижем, что помогло в раскрытии французских шифров. Связь с двумя ценными источниками продолжалась резидентурой вплоть до начала 40-х годов.

Одним из самых ценных источников информации для резидентуры в Литве оказался Константин Карлович Клещинский.

Клещинский родился в Закавказье, окончил в 1901 году Московское военное училище, а в 1910 году – Николаевскую академию. Участвовал в Русско-японской и Первой мировой войнах, трижды был награжден за боевые отличия. В 1915 году при обороне крепости Новогеоргиевск был взят в плен, попал в Литву, где в мае 1919 года был мобилизован в литовскую армию, участвовал в боях с поляками и белогвардейскими формированиями Бермондта-Авалова, действовавшими на стороне немцев. Был награжден литовским Крестом первой степени с мечами. В 1920–1921 годах занимал пост начальника Генштаба литовской армии. В 1923 году с должности командира 1-й пехотной дивизии в звании генерал-лейтенанта был уволен в запас в связи с разногласиями с новым армейским руководством.

Клещинский был на «ты» со многими видными деятелями Литвы. Это в значительной мере обеспечивало успех его разведывательной работы. Однако в феврале 1927 года на дружеской встрече военный министр Меркис заявил ему: «Ничего не имея против тебя как специалиста, считается, что при нынешнем узкошовинистическом направлении политики твое назначение явилось бы диссонансом. Твои статьи в газетах недвусмысленно свидетельствуют о твоих симпатиях к России, с которой ты якобы хочешь связать будущность Литвы. Однажды, в 1920 году, тебя уже обвиняли в том же, но за неимением другого специалиста тогда этот вопрос заглох».

На сообщение об этом Центр в ответном письме указал, что «нужно серьезно и срочно заняться выяснением вопроса, насколько К. известен и куда его можно было бы направить в случае невозможности дальнейшего использования в Литве. Мы со своей стороны будем вести переговоры о принципиальном его использовании как военного специалиста в СССР».

Учитывая угрозу провала, были приняты меры по свертыванию его разведывательной работы. Сам Клещинский в письме в Центр сообщил, что «предпочел бы возвращение к «пенатам» и использование в той области, где мог бы принести наибольшую пользу». Однако 19 мая 1927 г., в то время, когда на квартире Клещинского находился помощник резидента Н.О. Соколов, туда ворвались представители полиции. После ареста Клещинский был передан военно-полевому суду и расстрелян по его приговору, хотя экспертиза МИД и военного министерства не подтвердила передачу им сведений секретного характера.

Пример Клещинского прежде всего объясняет участие оказавшихся на чужбине россиян в разведывательной работе стремлением содействовать становлению новой России в качестве великой державы.

В конце 20-х годов разведка столкнулась в регионе с такими факторами, как постепенное усиление влияния Германии, формирование прогерманского лобби, ужесточение внутренних режимов, граничащее с фашизацией. Правящие круги Польши и стран Балтии стремились с помощью антисоветских и шовинистских кампаний упрочить свои позиции. Во внешнеполитической области продолжались попытки создать враждебную СССР коалицию, которые, однако, оказались неэффективными из-за соперничества между Англией, Германией и Францией в регионе и противоречий между потенциальными участниками балтийско-польского союза.

Как видно из писем резидентур в Центр, разведчики питали симпатии к народам Польши и стран Балтии, понимали неоднозначность внутренней ситуации в них. Концентрируя усилия на выявлении подлинных устремлений правящих кругов этих государств, сотрудники ИНО отдавали себе отчет в том, что главная задача состояла в содействии установлению добрососедских отношений между СССР и молодыми республиками на западных окраинах бывшей империи. В этой связи можно уверенно сказать, что разведка внесла важный вклад в подготовку к заключению таких договоренностей, как Совместный протокол правительств Советского Союза, Польши, Эстонии, Латвии и Румынии о неприменении силы в международных отношениях (Москва, февраль 1929 г.), к которому присоединились позднее Литва, Турция и Иран. Тем самым в значительной мере гарантировались мирные условия для начала возрождения народного хозяйства СССР.

30. У южных соседей

Отношения РСФСР с южными соседями поначалу складывались весьма драматически. Первая советская дипломатическая миссия была направлена в Тегеран в июле 1918 года во главе с известным деятелем революционного движения на Кавказе И.О. Коломийцевым. Пришедшее в августе к власти проанглийское правительство Ирана не признало полномочия Коломийцева. В ночь на 3 ноября того же года на российскую миссию было совершено нападение, а члены миссии арестованы. Их расстреляли или замучили в тюрьмах. Удалось спастись только И.О. Коломийцеву. Летом 1919 года он вновь прибыл в Тегеран в качестве главы чрезвычайной миссии с заданием доставить «Обращение правительства РСФСР к правительству и народу Персии», однако был арестован и убит.

В 1921 году ИНО ВЧК открыл первые «легальные» резидентуры в Афганистане и Турции под прикрытием дипломатических и торговых представительств. Несколько позже «легальная» резидентура была создана в Иране. Деятельностью резидентур в Афганистане, Иране и Турции (кроме Стамбула) руководил Восточный сектор ИНО. Одновременно он проводил работу по засылке агентуры в Турцию и Иран с территории Закавказья, а также в Афганистан с территории Средней Азии.

Стамбульскую резидентуру курировал сектор Южноевропейских и Балканских стран. Через Стамбул проводилась разведывательная работа по Египту, Сирии, Алжиру и Балканским странам.

В 1920–1932 годах основным направлением деятельности разведки в странах Среднего Востока являлось разоблачение и нейтрализация подрывных акций Англии и других западных держав против молодой республики, срыв попыток использовать контрреволюционные военные формирования и белую эмиграцию в этих целях.

В середине 20-х годов в Иране, Афганистане и Турции имелось около двух десятков резидентур. Были они весьма малочисленны. В главных из них работало 3–4 сотрудника, а в периферийных 1-2 человека. Прибывая в страну, оперативные сотрудники устанавливали связи, вербовали агентов, восстанавливали контакты с ранее завербованными источниками или направленными с нашей территории. Во многих случаях сотрудники разных резидентур в одной стране не были знакомы друг с другом.

Помимо единых для всех резидентур задач, каждая из них имела свои специфические, связанные с ее расположением и возможностями. Так, стамбульская резидентура начиная с 1924–1926 годов проводила разведывательную работу в Сирии, Египте и Болгарии. Тегеранская резидентура через керманшахскую точку действовала в Месопотамии. Кабульская резидентура имела солидную агентуру на границе с британской Индией и в самой Индии.

В задачи рештской резидентуры в Иране входила разработка армянской организации «Дашнакцутюн», азербайджанских мусаватистов и английской резидентуры. Британская разведка из Решта руководила подрывной деятельностью против Закавказских республик. Керманшахской резидентуре вменялось в обязанность работать против белогвардейцев и английской колонии в Месопотамии. Ардебильская резидентура, как отмечал резидент в Тегеране в 1925 году, работала против белогвардейцев и мусаватистов. Бендер-буширская резидентура сосредоточивала свои усилия на племенах юга Ирана, которые активно использовались англичанами в целях оказания давления на персидское правительство, а также наблюдала за обстановкой в южных портах Ирана. Резидентура в Урмии следила за деятельностью англичан в регионе. Главной задачей резидентуры в Мешхеде также была работа против английских разведчиков и их агентуры из числа местных граждан, выявление связей англичан с басмаческими организациями в Средней Азии.

Сотрудники резидентур в странах Среднего Востока работали в сложных агентурных и бытовых условиях. В 20-е годы в большинстве городов Турции, Ирана и Афганистана были распространены эпидемии, грязь, отсутствовали бытовые удобства и привычные продукты питания. Тяжелые климатические условия вызывали заболевания сотрудников резидентур, многие возвращались на родину с подорванным здоровьем.

Трудности объективного характера осложнялись недостаточной финансовой, транспортной и технической оснащенностью резидентур и их сотрудников. Резиденты регулярно направляли в Центр жалобы об отсутствии средств для финансирования оперативной деятельности. Оклады сотрудников резидентур были весьма скромными, иногда разведчики выезжали в командировки, не зная, на какие средства будут жить и работать. Так, в июле 1924 года резидент в Кабуле в одном из писем запрашивал Центр: «…мне здесь жалованье не будет выплачиваться, поэтому прошу указать сумму, которую я могу расходовать на себя».

Резидентуры были слабо оснащены транспортными средствами. Тегеранская резидентура вела длительную переписку с Центром относительно приобретения на местном рынке подержанного «шевроле» для оперативных нужд. Для «передвижения в оперативных целях» в кабульской резидентуре, например, в 20-е годы содержалась верховая лошадь, а в начале 30-х годов для выезда на встречи использовали велосипеды. На двух оперработников приходился один велосипед. Часто при передвижении на велосипедах сотрудники резидентур подвергались нападениям бродячих собак, которых было великое множество на улицах Кабула.

Отсутствовала регулярная связь с Центром. Резидент в Стамбуле в марте 1926 года писал начальнику ИНО М. Трилиссеру: «К числу крупных недостатков условий здешней работы надо причислить и почти полное отсутствие связи с Вами. Нельзя считать связью приходящую и отправляющуюся раз в пять-шесть недель диппочту. При таких условиях даже тогда, когда будет у нас серьезный материал, он рискует попадать к Вам устарелым».

Резидент в Кабуле в письме М. Трилиссеру в мае 1927 года отмечал: «Ужасно скверно обстоит вопрос о связях между Москвой и Кабулом. Ведь с декабря месяца до сих пор мы не получили ни одну почту».

С 1926–1927 годов установилась телеграфная связь между Центром и главными резидентурами, но она использовалась редко из-за дороговизны телеграмм и недостаточной надежности шифров. Телеграммы направлялись по конкретным вопросам и формулировались кратко. Основной формой переписки с Центром оставались оперативные письма. Они составлялись лично резидентами на имя начальника разведки. В оперативной переписке в целях конспирации по ключевым моментам использовалась тайнопись. С конца 20-х годов с целью обеспечения большей безопасности при пересылке секретных документов стала применяться фототехника.

В письмах резидентов, как правило, содержались анализ, оценка и прогнозы внутриполитического положения и внешнеполитических планов руководства страны, сведения о его связях с представителями иностранных государств. Учитывая, что установлению экономических отношений со странами Ближнего и Среднего Востока в то время придавалось важное значение, в письмах резидентов серьезное внимание уделялось экономической информации. Резиденты высказывали предложения по проведению политических и оперативных мероприятий, сообщали о планах работы резидентур, а также о хозяйственных, финансовых и личных просьбах сотрудников.

Вопросы, связанные с вербовкой агентуры, до 1928 года решались резидентами самостоятельно, без участия Центра. Кандидаты на вербовку по картотекам Центра не проверялись. Характеристики на изучаемых лиц направлялись в Центр нерегулярно, санкции на вербовки не запрашивались. Часть агентов вербовалась для выполнения какого-либо одного, разового задания. Вознаграждения, как правило, выдавались в виде ежемесячного денежного содержания, то есть вне зависимости от конкретного вклада в разведывательную работу.

В 1926 году с целью упорядочения работы с агентурой и улучшения качества агентурной сети вербовка агентуры без предварительной санкции Центра была запрещена. Больше внимания стали уделять изучению вербуемых лиц, их проверке, а затем и воспитанию.

Обстановка в Турции, Иране и Афганистане в то время оставалась довольно сложной. Несмотря на то что правительства этих стран поддерживали дружественные отношения с СССР, избегали грубых акций против советских представителей, местные спецслужбы стремились взять под свой контроль деятельность советских представителей, ограничить их контакты с населением. В 1927 году в Тегеране произошел крупный провал военной разведки. Три шифровальщика Главного штаба иранской армии были расстреляны, а один приговорен к 15 годам тюрьмы. Тегеранский резидент ИНОГПУ писал по этому поводу в Центр: «Весть о расстреле произвела ошеломляющее впечатление на население Тегерана. Нам это происшествие чрезвычайно повредило. Во-первых, чуть ли не все источники, испугавшись, временно прекратили связь с нами. Во-вторых, за это время нами было намечено несколько нужных людей для вербовки, которые в связи с расстрелом резко от нас отшатнулись»[36]36
  Архив ФСБ, дело № 2959.


[Закрыть].