Текст книги "Кремень и кость"

Автор книги: Евгений Лундберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

II. Охотничьи рассказы

Старый Крючок, дремавший на мшистом камне над обрывом, то вспоминал о прошлом, то предавался злобе. Было бы ре худо, если бы застигнутый грозою Косоглазый не возвратился вовсе…

Воображению старика грезился гнев небесного охотника, мечущего громовые стрелы, труп Косоглазого, обожженная молнией добыча нечестивца. Ему стало казаться, что все это уже произошло на самом деле. Крючок чувствовал себя причастным гневу громов, совершивших справедливую казнь.

Как терпеть среди племени человека, который живет сам по себе, ни в ком не нуждаясь? Он весел и беззаботен, точно ребенок, бродит по окрестностям, но игры эти приносят ему удачи, каких нет у самых мудрых и сильных мужей племени. Нет, тут что-то не ладно. Такой человек – язва на теле племени.

Старик зажмурился от приятного сознания собственной силы. Он собрался было проковылять к другим старцам, но неожиданно почувствовал, что без ежедневной борьбы с Косоглазым его старая жизнь станет пустою. К тому же его мучило любопытство. Где он сейчас? Куда завела его нечестивая спутница – удача? Старик нетерпеливо передвигался на камне, вглядываясь в даль.

А Косоглазый возвращался к становищу, нагруженный добычею и рассказами о виденном. Наскоро снятая шкура цапли лежала у него на плече, и по походке видно было, что он гордится этим украшением. Он нес с собой выдру, убитых уток, большие кремни и рыбу. Хотелось петь обо всем, но поводов для песни было так много, что у Косоглазого путались мысли, и только левый глаз сердито косил на привлеченных запахом рыбы шакалов, кравшихся среди зарослей.

Был полдень, когда приплясывающая фигура Косоглазого показалась в виду становища Старый Крючок оценил по достоинству вызов – цапля накинута была на плечо Косоглазого – и впервые за много лет расправил полукруглую свою спину.

– Разве я не запретил тебе ловить рыбу в день, когда гневается Носящий Тучи? – закричал он пронзительным голосом. – А ты что сделал? Наловил рыбы, украсил себя, как победитель, пестрыми перьями. Тебя убить надо за это.

Косоглазый ускорил шаги. Он думал, что не худо бы перебить старику ноги, но не смел нарушить правил почитания старших. Крючок бежал за ним, ловя воздух сведенными пальцами. Морщины на его темном лице прорезались глубже. Глядевший в сторону глаз круглился от ярости, встречаясь с веселым взглядом молодого охотника.

Войдя в черту поселения, Крючок круто повернул к жилищам старейшин, а Косоглазый, скинув ношу на пол своей хижины, стал разжигать огонь в очаге, постукивая кремнем о кремень. Ему приятно было и то, что он снова дома, и то, что удалось избавиться от старика, и то, что его ждет отдых, и то, что к его жилищу уже тянутся молодые и старые охотники в ожидании занимательного рассказа.

Лица подростков лоснились от жары, бега и любопытства. Зрелые люди скрывали нетерпение. Все тщательно ощупывали добычу, произносили краткие слова и растягивались на траве у жилища. Солнце стояло высоко, тени ложились у самых ног. Огонь был бледен среди солнечного полудня. Прикрывшие вход шкуры издавали приятный запах.

К вечеру почти все молодые мужчины становища собрались вокруг очага Косоглазого. Темные волосатые руки рвали на куски слегка опаленное мясо и передавали его сидящим дальше. Пахнущий дымом сок стекал по подбородкам. Глаза сверкали под резко очерченными надбровными дугами. Трудно сказать, что пьянило больше – мясо или рассказы. Косоглазый нашел нужные ему слова и повторял подходящим в одиночку и группами все одни и те же найденные им слова:

– Там река уходит в землю. Мамонтовы бивни – желтые, как мед, твердые, как самый твердый камень. Один мамонт? Может быть, под землею их два? Или тьмы? В заводях – стаи рыб. Они не уходят от тени человека, а стоят и ждут удара гарпуна. Два выхода у пещеры, и много ходов внутри. Безветренная долина. Непуганная дичь. А рядом пересохшее старое русло, где кремней больше, чем песка. Вот выдра из той страны. Вот пестрая цапля. И женщинам нашим раздолье. Много плодов зреет в лесу, и ячмень стоит в полном цвету среди трав.

– Почему ты заговорил о женщинах, Косоглазый? Ты уйдешь из становища и возьмешь своих женщин?

Косоглазый покачал головою. Подвижное лицо его стало очень серьезным.

– Женщины не уйдут из становища так легко.

– Женщине одной – без племени – не жить, – подтвердили ближайшие.

– Когда я уснул, – глухим голосом продолжал Косоглазый, и его волнение передалось окружающим, – из стены вышло племя живших в пещере мамонтов. Они – серые, на спинах и на ушах у них ил времен, и, хотя ярко светило солнце, я видел, что тени не было у них…

( примечание к рис.)

Косоглазый примолк.

– Говори, что было дальше.

– Я боюсь говорить… Узнают старики…

– Разве мы не друзья тебе?

Косоглазый знал, что все обещания такого рода – ложь, как лживы бывали и его обещания. Сейчас пообещали молчать, а завтра неудержимо захочется сказать. У каждого дня – свое желание, своя особая воля.

– И они, без тени, проходя, останавливались передо мною. И когда останавливались, бивни их падали на землю как раз в тех местах, где я увидел эти бивни, когда не спал. Потом они ушли один за другим уже без бивней, тихие, как лани.

– А потом?

– Потом я проснулся и стал кричать им вслед, прося, чтобы они не возвращались больше. Я не даром кричал. Издалека ответили они мне все, один за другим. Они отдали мне пещеру и бивни. Они отдали пещеру и бивни племени.

Слушатели сразу успокоились и повеселели. Все кончилось хорошо. Бывает так, бывает и иначе. Иногда за радостным сном – болезни, поражение, смерть. Иногда, запутав людей в сеть ночных страхов, вдруг удовлетворяются духи дарами человеческой почтительности и уходят обратно в свои гнезда – в горные расщелины и в дупла вековых дубов.

Одни наивно завидовали Косоглазому, другие слушали его без всякого внутреннего движения, третьи, закрыв глаза, переживали так, как будто рассказанное случилось с ними. Светловолосые сидели в хижине бок о бок с ним, гордились его удачами, точно это были их удачи. Высокий охотник зрелых лет, закутанный в рысьи шкуры, сочувственно глядел на Косоглазого. Хотя разница в летах между ним и Косоглазым была велика, охотник в рысьих мехах был жаден к вещам, любил перемены, часто не соглашался со старейшинами на совете племени и вопреки обычаю взял жену из поселения на бобровом озере, с которым его связывали какие-то таинственные охотничьи дела, возбуждавшие любопытство молодых и осуждение сверстников. Тот – другой, что жил с Косоглазым – с жадным хрустом ел брошенную ему рыбу. Он был скуп и думал о том, как бы сохранить остаток запасов. Он отрывался от еды только затем, чтобы окинуть голодным взглядом пол хижины, где неряшливой грудой лежала добыча.

( примечание к рис.)

– Старики из племени бобров говорят, – сказал Рысьи Меха, – что в те времена, когда здесь жили предки наши, с полудня пришло бродячее племя. Люди этого племени были темнее нас, и волосы у них были совсем черные.

Они принесли с собой много разноцветных раковин и легкое оружие из неломкого дерева. Дротики из этого дерева летят вдвое дальше наших.

Все старались угадать, к чему клонит Рысьи Меха, Рассказ о неломком дереве был хорошо известен, но дротиков никто из младших не видал, так как один лишь Рысьи Меха поддерживал близкую связь с племенем бобрового озера. Люди любили повторение интересных рассказов. Могли слушать одно и то же десятки раз. Косоглазый из вежливости спросил:

– Кто видел разноцветные раковины и неломкое дерево?

– Рысьи Меха видел.

– Все племя бобрового озера видело.

– Пришельцы брали меха, бобровый жир и медвежьи зубы и отдавали раковины к дротики. Мена за мену. Потом между людьми бобрового озера, и пришельцами произошла ссора. Черноволосые когда-нибудь возвратятся и снова принесут раковины…

– Раковины из края, что у теплых вод, – сказал один из светловолосых словами из поколения в поколение повторяемого рассказа. Никто из соплеменников не бывал у теплых вод, но все знали о них и о благодатных их берегах.

– Да, из края, что у теплых вод, каких у нас нет, и от солнца, тоже не нашего.

– Солнце одно!

– Там, за холмами, другое солнце…

– Расскажи еще раз, – попросил младший из светловолосых, слушая всем существом своим.

– Я не все сказал, – спокойно ответил Рысьи Меха.

– А какие наконечники на дротике, как у нас: из кремня и твердой кости? – спросил Косоглазый, пытаясь установить какую-нибудь связь между рассказом Рысьих Мехов о пришельцах и о дротиках из неломкого дерева и найденными им мамонтовыми бивнями.

Рысьи Меха не торопился. Медлительность его не возбуждала ни нетерпенья, ни недовольства. Торопить его было бы неучтиво. В медлительности рассказа была своя прелесть. Ближайшие друзья рассказчика слушали равнодушнее других. Они наизусть знали историю раковин и неломкого дерева и знали еще много такого, чего Рысьи Меха не решился бы рассказать вслух менее близким из людей своего племени.

– Наконечники у них были из кремня, такие же, как у нас, только острее.

– И длиннее? – переспросил Косоглазый. – Когда снова придут черноволосые, опять будет ссора? Как сделать, чтобы они отдали нам свое и не отбирали нашего? – с волнением в голосе продолжал он. – Они придут к бобровому озеру, а не к нам? Это, должно быть, сильные и хитрые люди.

– Ты сказал правильно, – ответил Рысьи Меха. – Надо сделать так, чтобы не было ссоры. Но было, говорят старики, еще вот что: они брали много мехов за один дротик, а за кусок необделанного Мамонтова бивня давали много дротиков и раковин.

– А за кусок обделанного? – спросил Косоглазый. Обычно беседы со стариками и опытными охотниками были интересны тем, что в них говорилось о прошедшем: что из чего вышло и что к чему привело. А теперь никто не думал о прошедшем: мысли и взгляды были обращены к будущему. Как огромный чудовищный лес, стояло будущее перед ними, и они чувствовали, что лес этот действительно стоит, живет, будет жить и что от него не уйти. Не только не уйти от него – он сам, как бывает в страшных снах, растет черным туманом и ползет на них, заключая в кольцо неизвестностей. Их сердца и сердца их предков дрожали от ночной тьмы, от опасностей, от холода, от чувства затерянности среди бесконечных пространств земли. Но впервые человеческое сердце мучительно сжалось от сознания неизбежно наползающего, не похожего на прошлое грядущего дня. Нужно было предвидеть, нужно было приготовиться. Казалось, что племя черноволосых людей прислало в дар людям медвежьей пещеры вестников – стаю невидимых дротиков, от которых не было защиты. И сокровища открытой Косоглазым пещеры приобретали особое значение.

( примечание к рис.)

III. Горе нечестивцу

Один за другим подходили к жилищу Косоглазого старейшины. Они были темны, как мшистые камни на речном дне. Решений у них не было. Старый Крючок поднял всех на ноги, но никого не убедил. Рыбная ловля во время грозы не казалась старикам преступлением.

– Носящий Тучи не покарал, зачем же нам его карать? – спрашивал самый младший из старейшин. Одна из рук его была лишена мускулов, – зверь ободрал ему руку и грудь, – но охотник был так силен и находчив, что, несмотря на рану, оставался в числе руководителей племени.

– Ты еще молод и не знаешь, что за одного нечестивца бывает в ответе все пламя, – предостерегающе ответил старейший из старейшин.

Безрукий хотел возражать. Его оттеснили в сторону другие старики. Власть их не была признана племенем бесповоротно. Когда нужно было заклясть страх, прогнать духов или снарядить в поход по обычаям предков, их слушались; когда же сильные и ловкие мужи гнали опасного зверя или отражали пришельцев, о старейшинах забывали, и даже пищу им приходилось собирать у очагов самим.

( примечание к рис.)

– Ответит племя! – сказал Коренастый Как Дуб.

– Разве может человек, почти юноша, сам, не обладая чрезвычайной силой, делать то, что делал Косоглазый? – упорно твердил старейший из старейшин.

Его поняли и поддержали. Не должен человек жить по-своему. Не должно ему все удаваться. Не должен юный раздавать одноплеменникам добычу, точно сильнейший в племени. К тому же сочувствие и интерес к Косоглазому со стороны окружающих тоже казались опасными старикам.

Старый Крючок подошел к хижине Косоглазого в числе последних. Угрюмо было его лицо, закрытое космами серых волос. Но втайне он торжествовал. Судя по количеству собравшихся, Косоглазый опять натворил каких-то дел. А он, Крючок, даже не знает, каких! Новая волна гнева помутила его рассудок. Тут и Рысьи Меха. Светловолосые, как всегда, не сводят глаз с Косоглазого. Вот еще зрелые люди, юноши, подростки. Взгляды блуждают, точно люди напились осенней браги. Косоглазый околдовал их этой пестрой цаплей и зельями, которые нес давеча за поясом.

Старый Крючок хотел объяснить старцам, что его раздражает в этом сборище, но лица их и без того насупились. То, что должно было случиться, нарастало с каждым часом.

– Отдай рыбу! Она – жертвенная! Ты поймал ее в непоказанный час, – сказал Коренастый Как Дуб. Ума у этого старика было – еще меньше, чем у Старого Крючка, но он не знал колебаний и был очень силен.

Старики спокойно, точно у них было готовое решение, притиснулись к тесной хижине. Косоглазому пришлось отступить в глубь ее. Веселые глаза его по-прежнему открыто и ясно глядели навстречу входящим. Но когда Старый Крючок стал рьяно засыпать землею огонь в очаге, когда один из стариков подобрал с пола рыболовную снасть, другой перекинул через плечо потерявшее блеск оперение цапли, третий протянул руку к копью и дротикам, – лицо Косоглазого помертвело. Ему показалось, что злой паводок уносит его куда-то далеко от родного племени и остались возле него только едкий дым полузасыпанного землею очага да страшные старческие лица. Старики врастали в землю, точно корявые деревья; они вырывали из рук Косоглазого радость новых краев, сочувствие племени, Мамонтовы бивни, завтрашнее утро, которое должно было быть лучше сегодняшнего.

И вдруг легкое свободное решение – отдать им добычу, сохранив за собой дни свои и свободу – возвратило Косоглазому спокойствие.

Он почтительно подтолкнул стариков к выходу из хижины и твердо сказал: – Берите все.

– Мы уже взяли, – сказал Коренастый. – А теперь мы возьмем тебя самого.

Светловолосые юноши были на стороне Косоглазого. Но противоречить старшим не приходилось. И они отодвинулись к задним рядам толпы, чтобы Старый Крючок, знал их дружбу с Косоглазым, не приказал именно им вязать пленника и вести его к крепкой, обложенной стволами деревьев, нежилой хижине, что стояла невдалеке от пещеры.

Охотник в рысьих мехах мог дерзнуть на большее. Он выступил вперед и, подчеркивая свою почтительность к руководителям племени, сказал:

– Косоглазый юноша не сделал зла племени. Он нашел место, где спят в земле мамонты. Косоглазый покажет путь. Он – смелый охотник, и племени на пользу его смелость. А вам, старейшины, он принес дары, и вы приняли эти дары – я вижу их у вас в руках.

– Он не для нас, а для себя принес, – вразумительно сказал Коренастый. – Он нам ничего не дал, мы взяли сами. Ты видел.

– Он думает, что все может сам! – запальчиво закричал Старый Крючок.

– Мамонтовы бивни найдены негодным человеком и не могут принести удачи племени, – ревниво сказали остальные старики. – Мы запрещаем вам итти за ними. Всякий, кто пойдет по следам этого негодного охотника, окончит жизнь так же, как и он.

IV. Ночная стража

Медленно и неохотно собирались к пещере мужчины, юноши и женщины медвежьего племени. Они старательно обходили хижину, в которую был заключен Косоглазый. Около хижины толпились лишь немногие. Здесь были ближайшие к старейшинам люди, которым поручено было смотреть за порядком. Были завистники и неудачники, которых, так же как и старейшин, Косоглазый задевал уже одним тем, что весело и свободно жил на свете. Были еще охотники, унаследовавшие от прежних времен склонность к убийству, и охотники, лишенные разума и воли, которым больше нравилось жить по указке, чем по-своему. Среди же остальных соплеменников решение старцев вызвало глухое сопротивление.

– Косоглазый ничего не украл у племени. Племени всегда была от него прибыль.

– И обычая не нарушил. Часть добычи отдавал старейшинам, часть товарищам по охоте, часть женщинам. Прислушиваясь к этим речам, сверстники Косоглазого и совсем молодые, еще бесправные охотники смелели с каждым часом.

– Если бы старики не связали Косоглазого, он бы вел уже нас к мамонтовой пещере.

– Пока нечестивец жив, – ответили старики, – всякий, кто нарушит запрет, будет казнен смертью. А со временем племя и старейшины сами решат, как поступить.

– Смотри, – сказал Рысьи Меха ближайшим, – уже вынуты из кладовых и делятся между призванными запасы племени. Старики хитры – не обойдут никого, заставят молчать нас.

Действительно, вереница молодых охотников скрылась в дальних, нежилых переходах пещеры. Другие хмурыми группами уходили вверх по течению реки за свежим мясом. Племя знало, что, как всегда, польется рекою хмельная брага. Жадность к браге, предчувствие опьянения уже оттесняли в сознании многих заботу о Косоглазом.

Стража безостановочно и уныло била в барабаны – в выжженные внутри дуплистые куски дерева.

– Где светловолосые? – спрашивал Старый Крючок, то-и-дело возвращаясь к хижине.

– Ушли с другими охотниками.

– Где Тот Другой, что с Косоглазым?

– Тоже ушел.

– Где женщины Косоглазого? – Оплакивают Косоглазого в своих хижинах. Старый Крючок никому не верил и все хотел увидеть сам. Но увидав, через мгновенье снова сомневался в виденном и шел проверять и других и себя. Во всех делах, касавшихся Косоглазого, и раньше, когда он буйствовал на воле, и теперь, когда ждал смерти, была какая-то нелепица. Связь между событиями ускользала от старческого сознания. Нелепица утомляла его, как болезнь. И ненависть не только к Косоглазому, к сверстникам его, к Рысьим Мехам, к страже, ко всему на свете затемнила его сознание, и от того стал он непереносим всем, даже старейшинам.

Старый Крючок жаловался:

– Стража плохо стережет. Ее околдовал Косоглазый.

– Иди, смотри сам…

Крючок плелся к хижине и заводил беседу с караульными.

Солнце палило. По каменистым террасам проходили озабоченные женщины. Двое молодых охотников спали под гигантским буком, не выпуская из крепко сжатых рук оружия. Дым древнего костра не шел столбом к небу, а стлался по земле, разнося по становищу запах подгорающей шерсти и мяса. Из хижины не доносилось ни звука. Женщины принесли для осужденного немного рыбы и браги. Старый Крючок отослал брагу старейшинам, а рыбу собственноручно кинул Косоглазому. Косоглазый сидел на корточках в углу хижины и, тихо мурлыча, раскачивался в такт заунывной полупесне-полурассказу о собственных бедствиях.

Тяжело было коротать время одному. Он сам себе рассказывал историю собственной жизни.

Во время одного из обходов Старому Крючку померещилась среди кустарников, окружавших хижину для пленников, светловолосая голова. Крючок кинулся вслед.

Заросли круто ползли по склону. Старик почувствовал, что легконогий враг опережает его.

– Остановись! Я тебя вижу! – грозно крикнул старик. Он никого не видел, и никто ему не ответил. Звуки голоса сникли в зное полудня. Белые известковые склоны сверкали нестерпимым блеском. Стелющийся дым доходил и сюда. Тяжело и предгрозово сгущались краски окрестностей: слишком синя была синева, слишком бела белизна, слишком глянцевита поверхность реки. Старый Крючок и на себе почувствовал тяжелую руку зноя. Веки его отяжелели. Колени подогнулись. Ему захотелось забыться и отдохнуть вдали от людей.

( примечание к рис.)

– Спит, – шепнул старший из светловолосых, раздвигая заросли. В мозгу младшего мелькнула жестокая мысль. Он поднял тяжелый камень, метнул взгляд сначала на старшего, а затем на распростертую среди орешника фигуру Крючка. Старший помотал головою.

– Нельзя!

Светловолосые неслышно сбежали под гору – две молодые верткие лисицы.

Внизу их ждали выводки таких же лисиц и лисенят. Настороженно скользящие фигуры виднелись позади хижины с пленником, вокруг древней пещеры и в самой пещере, в которой все гуще и гуще становилась людская толпа. Они все видели, все знали и мгновенно разносили новости по становищу. Их не тянуло к браге. И хмель дерзкого своеволия был им слаще ее тяжелого хмеля.

– Крючок спит, – сказал старший из светловолосых. – Надо поговорить с Косоглазым.

Поговорить не удалось. Зато он тут же, у хижины, узнал что охотник в рысьих мехах убеждает наиболее смелых людей племени не отказываться от найденной Косоглазым пещеры. Никто не поддержал его открыто, по никто и не противоречил. Разлад в племени был так велик, что если бы старцы не держались крепко друг, за друга, еще возможно было спасти Косоглазого.

От молодых охотников, посланных за дичью, пришло известие, что они ушли далеко вверх по течению и не скоро возвратятся. Зверье разбежалось, ветер разнес запах охотников по всей округе. Тогда старики задумали недоброе. Увидев, что и люди, и ветры препятствуют праздничным приготовлениям, они решили поторопиться с убийством. Однако колебались: что скажет племя? Страшно уничтожить одного из младших племени, не объяснив всем его вину.

– Они убьют его ночью, – сказал младший из светловолосых.

Под вечер тяжелая истома овладела поселением. В течение нескольких дней бездождные грозы проходили вдоль течения реки и никак не могли разразиться, а жаркие вихри не освежали воздуха. Изредка падали огромные дождевые капли, не принося прохлады. Когда стемнело, светловолосые подкрались к задней стене хижины. Младший прижался к грубо наваленным стволам, укреплявшим стены, и вполголоса спросил:

– Ты жив?

Быстрое похлопывание ладонями по земле было ответом. Косоглазый боялся говорить.

– Не спи ночью, – шепнул светловолосый. – Будешь спать – убьют.

Шорохи и хлопанье привлекли внимание стражи. Воины с перекошенными от злобы лицами ворвались к пленнику. Косоглазый лежал на земле ничком, лица его не было видно. При виде беспомощного пленника никто не ощутил удовольствия. Живой он казался им уже выходцем с того света. Время до последнего обряда пролития крови тянулось слишком медленно. Язва на теле племени не была залечена. Старейшины колебались: не отменить ли освященные временем обычаи? Старый Крючок предложил убить Косоглазого не у древнего костра, а в хижине, в которой он заключен, и только после смерти его устроить пиршество с плясками, примерными боями юношей и пьяной брагой, чтобы племя забыло о волнующих разногласиях.

Угрюмо затрясли головами старики. – Такого не бывало и не будет! – сказал Коренастый Как Дуб. Он широко расставил ноги: ни время, ни чужое убеждение не могли поколебать его. – На то и огонь, чтобы сгорала в нем нечисть.

– Мы, старейшины, убьем его, когда племя будет спать? – спросил насмешливый и высокий старик. – А ты сосчитал, сколько глаз его стережет и сколько глоток закричит о том, что мы его неправедно убили?

– Любит племя брагу, любит обильную еду, без браги и без обильной еды не бывает ни общей радости, ни общей печали.

Решили старейшины:

– Игр не надо. Но и втайне убивать нельзя. Будет обильная еда, будет брага, и на костре сгорит нечестивец.