Текст книги "Кремень и кость"

Автор книги: Евгений Лундберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

XVI. Зимние сны

Наступила самая трудная четверть годового круговорота. Замохнатилась шерсть на животных. Старые зубры, отбыв время схваток, в одиночку проводили зиму. Косули стадами тянулись к мелколесью, в ожидании февраля, когда можно будет обогреть бока на первом солнцепеке. Лось готовился сбросить рога. Голод тронул и людей. Медленнее обращалась кровь в жилах, без желаний блуждали взгляды по мокрой пустыне. Если было запасено мясо, вставала забота – обуть шкурами ноги, укрыть спину и грудь от секущих ветров и снега. Утренники сбивали к земле холодный туман. Волнующий запах дичи смешивался с листвяною гнилью, с болотною прелью, с крепким и печальным осенним духом буков, елей и осин. Стаи серых волков без устали гнали к краю земли обессилевшего Жизнедавца-Охотника. Знали люди, что возвратится он по весне, как возвращался и раньше, но сейчас спотыкался и падал на бегу от слабости, роняя стрелы, линяла жалко светоносная шерсть его оленей, волки мели подлыми хвостами голубой путь, и лишь семизвездный Медведь торжествовал в морозной ночи, разгоняя воющие стаи. Волчьи хвосты сливались у горизонта в сплошной темный вал, и жизнь останавливалась на земле. Сны подменяли явь. Голод, тяжелый ночной бред, копоть стен и очагов, ветры, ненадежный свет утра…

Ветры заносят хлопья мокрого снега в медвежью пещеру. Среди холмов бобрового озера они наметают рыжие сугробы, кружат сухой лист в гулких переходах мамонтовой могилы, сводя с ума потерявшего человеческий облик косоглазого удачника, и, слабея, посвистывают над незамерзающими равнинами темноволосого племени, искусно заплетающего крепкие ивовые плетни хижин камышом и травами, чтобы укрыться от налетающего по временам хлесткого косого дождя.

* * *

Как и племя медвежьей пещеры, темноволосые люди любили переданные веками рассказы и, слушая их, требовали нескончаемых повторений. Чем более привычен был ход событий, тем приятнее было слушать повесть о них. Новизна вызывала лишь насмешливое любопытство. И Светловолосому и Взятой У Моря не однажды пришлось для увеселения праздных мужчин рассказывать о побеге, о реке, о пленении, о разоренном очаге, о погибших родичах и о днях неуверенности в первое время неволи. Эти рассказы тяготили пленников, как непосильный труд. Отирая пот унижения, заползали они на четвереньках в отведенное им логово. И тогда Взятая У Моря, прижавшись к Светловолосому, хриплым шопотом просила:

– Расскажи снова.

( примечание к рис.)

И он рассказывал – совсем не так, как накануне. И она тоже. Во время этих рассказов они походили на двух попавших в западню собак, зализывающих с тихим повизгиванием друг другу раны.

Ветер рвал тучи, обнажались звезды, становилось холодно. Светловолосый затихал.

«Ошибся Рысьи Меха, – думал он, прислушиваясь к дыханию женщины и впадая в обычную тоску. – Не к теплым водам течет наша река и не на полдень, а на заход. Нет здесь тех обожженных солнцем племен, о которых он рассказывал. Нет и лесов неломкого дерева. Только старцы чужого племени, как и наши старцы, поминают в беседах путь на полдень мимо белой горы. Но никто из живущих ни у нас, ни здесь не ходил этим путем».

( примечание к рис.)

В дни зимнего солнцестояния было большое празднество у реки. С этой поры Взятая У Моря стала отделяться от Светловолосого.

– Ты чужой, я чужая, собакам в западне легче, чем нам.

Тогда и Светловолосый стал больше думать о своей судьбе. Многое в становище нравилось ему. Нравилась порывистость, с которою старики равнялись по молодым, преследуя дичь и уходя в далекие плавания. Нравилась близость больших вод, рассказы о пенных холмах на них, имена погибших под ними смельчаков, злые морские ветры. Жилища племя строило глубокие и просторные, длиною в три, шириною в два человеческих роста, заплетало надземную их часть плетнем, покрывало тростником и ветвями и, чтобы не было темно в зимние ночи, зажигало светильни на плоских камнях, впадина которых заполнялась заранее протопленным жиром. Тщательно подбирало меха к мехам на одежде, украшало их обильно раковинами, любило длинные копья и тяжелые багры, которые без промаха поражали самую крупную рыбу. Особенно полюбились Светловолосому рыбные охоты в последние теплые перед осенью ночи. Почти все племя перекинулось к устью реки. Подростки, наравне со взрослыми, несли с собою длинные смолистые ветви. Когда стемнело, были разложены костры, охотники подожгли ветви и, высоко подняв их в левой руке, стали поражать гарпунами спящую в омутах рыбу. Раненую рыбу вытаскивали на берег женщины и тут же добивали. Возле островов бросались в воду разом длинные вереницы охотников, все с пылающими ветвями в руках, возбужденные полыханьем зарниц, жадностью и всплесками воды. Когда тьма стала таять и звезды потускнели, охота прервалась. Мужчины растянулись среди ивняка, ожидая солнца. Старый охотник, по прозвищу Большая Гора, лежал на спине рядом со Светловолосым и по-стариковски смотрел на звезды.

– Смотри, – сказал он Светловолосому, – там тоже охота. Вон дорогою минувшего и будущего по молочно-белым пескам, приходят умершие охотники, и у каждого них в руках пылающая ветвь. А дальше костры. Самих костров не видно, только отблеск ударяет в глаза – это главное становище мертвых.

Если бы не ожидание похода к медвежьей пещере, эти ночные охоты еще теснее привязали бы Светловолосого к чужому племени, и тоска отчужденности понемногу замерла бы. Но лебедь времен каждый день подымал со дна реки новый камень и каждую ночь уносил его за черту лугов. Близок был черед того камня, при виде которого племя покинет становище и двинется вверх, взяв проводником своим Светловолосого.

* * *

Коренастому старику приснилось, что в медвежью пещеру внесли тело Рысьих Мехов и сложили его на костер. Когда рассвело, Коренастый разбудил остальных старейшин и, на радостях нарушив тайну, во всеуслышанье сказал:

– Рысьи Меха убит. Довольно морить голодом Старую Рысь.

Старейшины искали взглядами того, кто принес добрую весть.

– Ночью посланные принесли убитого. Я видел. Все поняли, что видел не сам Коренастый, а его вторая душа в своих ночных скитаньях.

– Посланные нами люди принесли его тело? – Да, посланные.

– Убит, – согласились и старейшины.

Старую Рысь с этого дня стали кормить наравне с остальными женщинами племени. Она уже не боялась за близнецов, когда они отползали от нее к другим детям. Коренастый был по-особенному заботлив. Упорство и смелость чужой женщины волновали старика. Женщины медвежьего племени с негодованием отгоняли его от Старой Рыси, и старик терпеливо сносил насмешки, которых не простил бы мужчинам. Сама же Старая Рысь по-прежнему жалась в темном углу пещеры, как коршун с подшибленным крылом, терпеливо ожидающий, когда крылу возвратятся силы. Время от времени Коренастый подходил к ней и, пристально глядя в глаза, повторял:

– Я видел… Убит…

Старая Рысь не отзывалась. Коренастый поднимал с земли камушек и, бросив ей на колени, твердил:

– Убит… Рысьи Меха убит… Старая Рысь о отвращением опускала глаза. Потом губы ее начинали шевелиться, и вся она тяжелела от ненависти.

– Для тебя убит. Для меня жив.

Он понимал ее по-своему: она боится, что душа убитого охотника придет мстить врагам своим. Была она ему слаще и страшнее всех женщин, каких он знал за долгую свою жизнь.

* * *

В один из очень холодных вьюжных вечеров второй половины зимы возвратились охотники, посланные в погоню за Рысьими Мехами. Лица их были иссечены ветром и снегом. Они жадно кинулись к огню и к пище. Пусть хоть убьют их родичи – не горька смерть в родной пещере, у жарких костров.

( примечание к рис.)

Коренастый радостно приветствовал их. Подошли и косматый Водяник, и Насмешливый, и двое сутулых от старости резчиков по кости, и старик, охранявший жреческую одежду, и охотник с тонко изукрашенным резьбою жезлом. Потянулись из углов охотники помоложе, любопытные старухи со сбитыми седыми космами, юноши и девушки – одни пробужденные от полудремоты радостью свидания, другие с тупыми лицами, вставшие с теплых шкур только потому, что поблизости зашевелились старшие.

Страх боролся в пришедших о чувством покоя и сытости. Они явно для всего племени чувствовали себя в чем-то виноватыми. Насмешливый старик костлявою рукою притянул к себе старшего из посланных. Его морщинистый живот задрожал от смеха.

– А где же тот? – спрашивали прищуренные под желтыми бровями глаза.

Старая Рысь кралась к костру. Она держалась в тени, медлила среди клубов дыма, обходила сторонкою враждебные спины. Близнецы подкатились ей под ноги, мешал итти. Она прижала их к себе, прошла несколько шагов, снова опустила их на землю, оттолкнула подальше и забыла о них. Коренастый вторично нарушил тайну старейшин:

– Куда вы его положили? – громко спросил он пришедших.

– О ком говоришь?

– Где Рысьи Меха? – сердито крикнул Коренастый.

– Он – там, – неопределенно сказали пришедшие.

– Мы его не нагнали, – отозвался старший в отряде. – Рысьи Меха замерз у Белой горы, – уверенно добавил он, Едва прозвучали эти слова, все, как один человек, уверились в том, что Рысьи Меха действительно замерз среди ледников Белой горы.

Коренастый сердито засопел. Как могло не сбыться то, что он видел во сне? Замерз, замерз! Но где же тело?

– Белая гора рассказала вам о том, что Рысьи Меха замерз или вы сами видели? – спросил Насмешливый.

– Видели… Видели… Видели… – закивали головами пришедшие. И так как все, не уговорившись заранее, ответили одно и то же, так как это было то, чего хотели старики, так как сказанное давало пришедшим право смешаться с остальным племенем и чувствовать себя правыми, им стало казаться, что и в самом деле у подножия Белой горы остался труп неуемного охотника.

Мужчины поверили сказанному. Женщины никогда не сомневались в том, что говорили и чему верили мужчины.

Коренастый стоял посреди пещеры, широко расставив ноги и расправив спину, точно бык, сваливший соперника. И только в рядах юнцов, не забывших о событиях прошлого лета, прошел негромкий ропот:

– Рысьи Моха замерз. А мамонты так и будут спать в пещере Косоглазого?

– Косоглазый не умер. Он еще возвратится.

– И светловолосые не умерли.

– И светловолосые, и ты, и я, и Рысьи Меха – не дадим истлеть костям мамонтовым.

– Не поминай мертвых, как живых.

– А кто знает? – ответил кто-то из полумрака. – Мертвые ведь сильнее живых. Если Косоглазый и Рысьи Меха захотят, чтобы мамонтово логово досталось нам, старики их не одолеют…

День за днем, ночь за ночью. Голод и сон, сон и видения. Только пришедшие после погони за Рысьими Мехами спали без видений. Тела их были, как поваленные бурею деревья. Кто-то закричал глухим голосом и завозился на ложе. В ответ раздались испуганные голоса бодрствующих. Страхи поползли из углов. Ночная тьма грозилась у входа. Костер, затухая, бросал неясные блики на ржаво-темные стены. В дальнем, сравнительно теплом, но сыром углу скулили больные дети. Одно дитя умирало. Мать спала рядом крепким, животным сном. Полунагая старуха ждала минуты, чтобы выхватить мертвое тело из среды живых и кинуть его подальше от пещеры. Новорожденных не хоронили. За ними не числилось дел, у них не было собственной воли, были они и после смерти безопасны для племени. Из угла, где гнездились несовершеннолетние и подростки, раздался тот же, что и вчера, мечтательно-беспокойный голос:

– А что, если Косоглазый позовет за собою племя?

– Молчи, – сказал один из младших. – Позовешь – а он уже тут.

– Кто? Кого зовешь? – переспросил совсем молодой, даже спросонок звонкий голос. – Ходит?

– Ходит, конечно ходит, – рассудительно и осуждающе ответил один из неспавших.

От изголовья к изголовью из-под сводов передней мужской пещеры к сводам женской проползла весть о том, что у входа бродит неприкаянный Рысьи Меха, говорили одни, Косоглазый – говорили другие.

Шире открывались глаза. Беспокойно ударялись об утоптанную землю просочившиеся сквозь известняк капли воды. Уют отчей пещеры не побеждал ночной тревоги.

Только двое во всей пещере не поддавались ночному бреду и думали о своем. Насмешливый старик не верил ни рассказу охотников, ни сну Коренастого и придумывал, как бы попроще выведать правду. Женщина Рысьих Мехов считала, что повелитель ее не погибнет вовеки и что близок, пожалуй, час, когда он освободит ее от плена. Котятки могут умереть, она тоже, но не он.

* * *

Люди бобрового племени жались друг к другу, с трудом согреваясь в сырых землянках. Передавали один другому тепло – и так смягчали страдания зимней поры.

Рысьи Меха терпеливо вместе с ними ждал весны, почти не отзываясь на первые мимолетные ее приметы, от оттепели до метели, от луны до луны. Рысьи Меха жил среди людей бобрового племени, как свой, не помнил о вчерашнем, не гадал о завтрашнем – до тех пор, пока солнце не подсушило песчаные холмы.

И тогда спокойная деловая забота отогнала спячку.

Леса и болота оживали. Весну торопила суетливая капель. Закраснели лозы. Прилетели грачи, осела кряква, завился жаворонок, тучкой прошуршали скворцы. Рысьи Меха уже знал острым своим чутьем, что бобровое племя пойдет за ним к желанной пещере. Но кто пойдет и сколько? И как быть, если медвежье племя одумается к весне и двинется наперерез к той же цели? Малосильны бобры по сравнению с древним племенем, ловки только на воде. И если бы даже не были малосильны, нельзя проливать без крайней надобности кровь родичей. Только хитростью может быть взята добыча. Хитростью и удачей, тою удачей, которую унес с собою Косоглазый.

Тесною стала казаться Рысьим Мехам землянка.

Лесной Кот день ото дня становился угрюмее. Рысьи Меха перестал ему доверять. Зато подростку не терпелось. Ему казалось, что в пещере он найдет все, о чем слышал: и теплые большие воды, и синие раковины, и дротики неломкого дерева, и Косоглазого – того же, что и раньше, веселого юношу, с усмешкой на ярких губах и полными пригоршнями охотничьих рассказов.

После ненастья наступили погожие дни. Рысьи Меха стоял на рыжей дюне. Ветер бешено гнал прочь от берега мутные волны, сбивая тяжело, точно в гору, летящий первый журавлиный клин. Красное, без лучей, солнце опустилось до холмистой гряды, помедлило на ней и быстро покатилось в тень. В ту минуту, когда над холмами еще горел узкий осколок уходящего солнца, в мозгу охотника что-то шевельнулось, что – он не узнал ни сейчас, ни потом. Но, засыпая, он еще сохранял под сомкнутыми веками беспокойный песок заката. И вот огромные костры приснились Рысьим Мехам. Пылали они на тех самых холмах, за которыми опустилось солнце, а внизу, отражая их, стлалось бобровое озеро. Под озеро вел тесный ход, и Рысьи Меха знал, что именно там, в подводной пещере, каких не бывает наяву, лежат священные кости. Косоглазый был тут же. Он с трудом волочил сухую ветвистую ель, чтобы кинуть в костер. Рысьим Мехам стало даже во сне смешно:

– Самого сжечь хотят, а он ель тащит.

( примечание к рис.)

Захотелось крикнуть про это Косоглазому, но он захлебнулся судорожным смехом и проснулся.

– Счастье тебе в жизни, ты даже во сне смеешься, – угрюмо сказал не спавший рядом бобр.

Рысьи Меха промолчал. Мысли неслись по-ночному стремительно. Не раз в прошлые времена на холмах вокруг медвежьей пещеры пылали костры: их разжигали чужие племена, проходившие мимо поселения, предупреждая об опасности отставших. При виде сигнальных огней племя собиралось к пещере и готовилось к отпору. Иной раз по нескольку трехдневий горели костры. Случалось, что огонь перекидывался по густым травам вниз, загоралась степь, потом все утихало. Пришельцы, соединившись с отставшими, исчезали в лесу. Вот если бы разжечь костры на пути к мамонтову кладбищу, тогда отчее племя, не знающее, кем разожжены костры, не станет на пути…

И уже не во сне, как, при виде Косоглазого, волочащего ель, а наяву рассмеялся Рысьи Меха. А утром первый его взгляд был – учителю-солнцу.

XVII. Половодье

Синий, прозрачный, без единой трещинки кремень покрывал высоко раскинувшейся крышей становища трех племен и все остальные становища на земле. Жизнедавец-Охотник снова весело гнал отливающих медью небесных оленей своих. Они мчались, неистово колотя копытами, стремительно проносили свои огненные рога по кремнистому кругу. Все чаще и чаще треугольники и беспорядочные стаи птиц чертили сияющую синь живыми узорами. Над ревущими реками, над верхушками деревьев перестраивались косяки аистов; торжественные хохлатые цапли рассыпались по луговинам; позванивали на смену весенней капели малиновки и коростели; подобравшись исхудавшими тельцами, тяжело летели последние в ряду заморских гостей перепела. Еще немного – и на убыль пойдут реки.

Трудно скрыть что-нибудь на равнине. Заяц и серна иначе бегут от человека, чем от орла или от волка. Где пристанут люди, завьется дымок.

Бобры передвигались больше по ночам. Однажды на укромной прогалине им попалась олениха, ушедшая подальше от стада на время отела. Быстро поделили добычу; что не съели, унесли с собою.

Под водный шум, под птичий лет беспокойно спят весною и люди и звери. В медвежьей пещере скоро узнали, что творится неладное на равнине. Правильной разведки не вели люди медвежьего племени. Но по-двое, по-трое, как муравьи вокруг встревоженного муравейника, обегали они окрестности, забирая все более широкие круги.

( примечание к рис.)

Рысьи Меха послал Лесного Кота с подростком к бобровому становищу, чтобы еще один отряд надежных воинов вышел по его следам. Но как и в первый раз, бобрам было не до гонца; они занялись с уходом Рысьих Мехов собственными охотничьими делами. Лесной Кот ел и спал, в бездействии ожидая у озера погоды.

Бобры шли вперед не замедляя шага. Подмога настигнет. Луговой край миновали в две ночи. Осталось позади самое опасное место – река с ее открытыми берегами. Обошли широкие поймы. Снова запестрели перелески. Рысьи Меха выбрал место повыше и остановил отряд. Нужно было искать реку, о которой рассказывал Косоглазый, и пещеру. Каждый ручей был теперь рекою. Долины занесены медленно просыхающим илом.

Когда отряд устраивался на ночлег, в отдалении маячили силуэты лошадиного косяка. Охотникам было не до них. Вдруг громкий и жалобный стон раздался поблизости. Шум недолгой борьбы. Бобры громко закричали, чтобы испугать врага, хотя никто не понимал, что происходит. Шумно пронесся мимо лошадиный табун, и уже совсем издали послышались топот и сердитое ржанье.

( примечание к рис.)

Люди стали собираться кучками. И скоро выяснили причину смятения. Двое охотников отошли от лагеря и попытались подкрасться к лошадям. Стайка степных волков окружила увлеченных охотою пришельцев. Двое людей были разорваны. Третий, спешивший им на помощь, ранен. Убитых бобры не тронули, раненого добили и возвратились к лагерю.

Ближайшие дни не принесли удач. Бобры шарили по окрестностям, но ни реки, уходящей под землю, ни пещеры не находили. Рысьи Меха нетерпеливо ждал Лесного Кота с подкреплением. Он помнил, что вести по равнине бегут быстрее зайца. Время было зажечь костры на холмах, чтобы удержать отчее племя около становища. А людей было мало. Рысьи Меха колебался, заражая неуверенностью бобров. Все произошло не так, как думалось в тесной землянке у озера.

Еще два дня прошло. Рысьи Меха стал опасаться, что гонца перехватили люди из медвежьей пещеры, и тогда решительность снова возвратилась к охотнику. Он выбрал четыре цепью расположенные холма. Бобры ломали ветви, сносили сухостой, наваливали кучи сухих листьев и моха.

( примечание к рис.)

И скоро четыре темных дымных столба заколыхались в воздухе.

Сразу стало бодрее на душе. Казалось, совершено важное и нужное дело.

До поздней ночи бобры рыскали по лесу, выбирая подходящие деревья. Ночью поддерживали костры. Но днем им не суждено было выспаться. С опушки леса раздался протяжный зов. В голосе зовущего слышались и злоба, и неуверенность.

– Рысьи Меха!

Между белыми стволами берез стояли люди медвежьей пещеры. Вел их Коренастый Как Дуб. Весело потрескивали сучья в ближайшем костре. Дым раскидистым деревом разрастался под легкими облаками. Рысьи Меха стад очень серьезен.

Коренастый кричал, презрительно выставив вперед ногу, как водится перед боем:

– Слышишь, Рысьи Меха? Ты дважды лжец, ты лжец трижды! Обманул племя обещанием дротиков из неломкого дерева. Обманул мой сон, прикинувшись мертвым. Обманул бобров обещанием нечестивой пещеры. Я приказываю тебе возвратиться к племени! Ты меня слышишь?

Рысьи Меха и бобры притворялись, будто не слышат.

– И еще раз ты обманываешь меня! Мертвецы слышат так же, как и живые. Я могу взять тебя, как ребенка, и отвести к старейшинам. Можешь притти и сам. Выбирай, что тебе больше по душе!

Один из бобров шепнул Рысьим Мехам:

– Не нападут. Их меньше, чем нас.

– Знаю, – ответил Рысьи Меха.

На поляну выступили, потрясая оружием, несколько охотников медвежьей пещеры. Тогда и бобры взялись за оружие. И те и другие делали вид, будто готовятся метнуть стрелы, и осыпали друг друга нелепыми обвинениями: в трусости, в физическом уродстве, в хвастовстве, в неловкости. Когда запас ругательств иссяк, обе стороны пришли в замешательство. Нужно было начинать сражение, а оно не начиналось. Сколько мир стоит, не бывало кровопролития между бобрами и людьми медвежьей пещеры.

Не были они чужими, не нанесли никакой обиды друг другу.

Коренастый презрительно захохотал и увел поглубже в лес своих охотников. Рысьи Меха сказал бобрам:

– Теперь он возвратится в пещеру и расскажет, что побил нас. Идем. Нечего терять время.

Не боясь преследования, бобры растянулись длинною цепью и углубились в холмистую местность. Пещера Косоглазого была в этой стороне. День ходу на закат или на полночь – она будет найдена. Итти проще, чем ждать. Местность кишела животными. Срывая липкие ветки тополя, березы и черемухи, вытянув вперед внимательные морды, переходили от перелеска к перелеску лоси. Дрофы и куропатки где бродили важною поступью, а где совсем не по-птичьи перебегали с места на место. Серна стрелою уходила к пойме. Новый мир открывался бобрам, и он был прекраснее покинутых у озера землянок и камышовых зарослей.

( примечание к рис.)

Коренастому не пришлось похваляться победою. Уже на обратном пути он не досчитался двух охотников. Один отстал тотчас же после перебранки с бобрами. Другой замешкался у переправы и, сколько ни звали его, не подавал голоса.

Когда небольшой отряд подошел к отчей пещере, двое других охотников остались возле хижин, не ожидая беседы со старейшинами.

Коренастого окружили Насмешливый, старейший, Водяник, хранитель одежды, резчики, младший из стариков с ободранною в борьбе со зверем рукою, тупой великан, друг Рысьих Мехов и многие почтенные охотники.

– Рысьи Меха жив? – коротко спросил старейший.

– Жив.

– С ним бобры?

– Бобры.

– Кто убит?

Коренастому припомнилась собственная юность, когда приходилось ему, провинившись, держать ответ перед старейшинами давно ушедших дней. Он, помедлив немного, уверенным голосом ответил:

– Никто не убит.

– Двоих нет с тобою? Коренастый махнул рукою.

– Ушли.

– С Рысьими Мехами?

– Кто знает? – ответил Коренастый вопросом на вопрос.

( примечание к рис.)

А двое из пришедших уже рассказывали соплеменникам о том, что им повстречалось. Невдохновенен был их рассказ, никто не переспрашивал о мелочах, и когда речь обрывалась, родичи уныло молчали. Несмотря на солнечный свет, на тонкий узор листьев, на живой плеск рыбы возле полузалитых террас, вспоминались зимние сны о Косоглазом, о мамонтах, о Рысьих Мехах. И страх, – не бесплодный ночной страх, а дневное, охотничье, мужественное чувство опасности, – овладел племенем.

– Было одно племя бобров – теперь будет два, – с угрозою в голосе сказал Умеющий Гнуть Луки.

– И кость! Тьмы кости у них?

Беличий Зуб, подросток с короткой верхней губой, просунул между чьими-то локтями круглую голову и, покачивая ей направо и налево, с расстановкою произнес:

– И у нас тьмы! Тьмы костей! Все поняли.

– Стариковских? – сердито крикнул Умеющий Гнуть Луки.

Никто не предупредил его – «берегись» и не рассмеялся и не стал точить дальше острие шутки. Все понимали, что за рекою решается завтрашний день племени. Рысьи Меха показался им мудрее старейшин, на зов косоглазого удачника кинулись бы они все без колебаний. Ведь это он нашел Мамонтову пещеру, а не другие! И он убил Старого Крючка, потому что тот мешал племени завладеть пещерой. Образ Косоглазого – посеянный темным зимним бредом – рос по мгновеньям.

И сероватые дымки догорающих костров за рекою говорили о том, что целое пламя поддалось этому бреду и покинуло свои землянки.

Без уговора, никем не избранные отделились от толпы Умеющий Гнуть Луки и Беличий Зуб и направились к пещере. Старцы, раскрасневшись, напирали на Коренастого. Коренастый, высоко подняв посиневшие руки, срывающимся от усталости шопотом твердил одни и те же слова:

– Взять? Как его взять? Люди! Где люди? Уходят люди.

Увидав молодых, старики овладели собою. Умеющий Гнуть Луки со спокойствием, необходимым в его ремесле, оглядел стариков, как оценивал принесенные из лесу прямые деревца, и повторил сказанное в кругу:

– Старики, до сих пор было одно племя бобров, теперь будет два.

– Это верно, – сказал Насмешливый.

– Уйди. Мы будем думать. Старейший махнул рукой.

Умеющий Гнуть Луки и Беличий Зуб вышли из пещеры. Она показалась им меньше и темнее, чем казалась доселе.

Ночью из становища ушли Старая Рысь, бросившая своих котят, и Умеющий Гнуть Луки. В ближайшие дни вслед за ними скрылись Утренняя Ящерица, Беличий Зуб и несколько подростков. Старейший пал духом, распорол меха на груди, как будто лихой зверь поранил его, и перестал вмешиваться в дела племени. Насмешливый и высокий старик вместе с Коренастым стали снова обходить по ночам становище. И в первую же ночь натолкнулись на нового беглеца.

Он сидел на корточках у самой воды. У него не было с собою ни копья, ни мешка с кремнями и трутом. Только старинный кремневый нож висел на поясе.

Когда старики остановились над ним на круче, он встал, и тут они узнали его. Это был Легче Стрелы – невысокого роста, худой даже в самую сытную пору, сильный, как барс, охотник.

– Кого ты ждешь, Легче Стрелы? – подозрительно спросил Насмешливый.

Легче Стрелы пошарил взглядами по речной шири. Кружась вместе с желтою пеною, невдалеке от берега проплывала черная коряга.

– Вот, – спокойно указал он на корягу.

Он следил за корягою. Ждали и старики. Когда коряга подплыла ближе, Легче Стрелы сошел по пояс в воду, тщательно измерил расстояние и поплыл.

– Плывет? – растерянно спросил Коренастый Насмешливого. – Плывет?

Но не дождался ответа. Кого было звать? И в ком из соплеменников станет покорности, чтобы плыть по разливу за беглецом?

– Уплыл, – повторил Коренастый. – Все уплыли.

Опустив голову к самой воде, Легче Стрелы крепко держался за корягу. Когда поток крутил и трепал его, это значило, что он на верном пути. Но когда течение ослабевало, возникала опасность заблудиться среди полузалитых кустарников. Тогда пловец начинал работать ногами, толкая корягу направо.

Легче Стрелы не сомневался в том, что он справится с течением. Пугало его другое. Вдруг страшная голова поднимется над поверхностью воды? Что-то плеснуло рядом. Кто-то вздохнул в воздухе. Ночные воды страшнее леса, страшнее покинутых могильников.

Когда справа шумно забурлила вода и вверх и вширь поднялся огромный силуэт горы, Легче Стрелы понял, что доплыл до цели. Толчками передвигалась вперед коряга. Толчками наперерез течению, гнал ее к берегу охотник. И не мог преодолеть течения. Казалось, цепи дразнящих рук отталкивают корягу на середину реки, где кружат водовороты. Тогда он выпустил из рук корягу. Чтобы обмануть течение, глубоко нырнул, но его вынесло на поверхность. Белела пена. Чернела вода. Еще быстрее, еще круче. И вдруг волны завели рядом серьезный и ровный разговор. Это был берег.

Толчок, удар по голове. Легче Стрелы схватился руками за камень, хотя хотелось ему схватиться за голову.

Он перевернулся в воде, открыл глаза, увидел пену между двух черных камней, перескочил и вдруг ощутил под ногами узкую полоску не залитой земли у подножия крутизны.

Легче Стрелы проснулся оттого, что его кто-то тронул рукою. Он лежал наверху, у края крутизны. Как добрался до верха – не помнил. Тучи бежали низко, но дождя не было. Около него сидел на корточках, разглядывая его, охотник в очень плотно сшитой из бобровых шкур одежде, с копьем в руках. Это был не чужой, это был охотник из племени бобров.

– Лежи, я тебя не трону, – сказал бобр. – Ты переплыл реку? – спросил он с любопытством и уважением. – Переплыл сам или тебя вода принесла? – проявил он явное желание умалить заслугу чужого охотника.

– Вода не хотела меня нести, но я доплыл. Дай мне поесть.

– Ты и назад поплывешь? – с удовольствием, предвкушая чужую борьбу с течением, спросил бобр.

– Нет.

– Хорошо. Я дам тебе поесть. Бобр, не медля ни минуты, ушел.

«А если он возвратится не один?» подумал Легче Стрелы. Он попытался отползти подальше от обрыва, но тело его ныло, голова клонилась к земле, глаза слипались. Сон снова сморил его.

– Ты опять спишь! – громко сказал бобр.

Он принес кусок вяленого мяса. Легче Стрелы стал жадно есть. Когда от мяса не осталось и следа, бобр спросил:

– Можешь итти?

– Могу.

В это утро Рысьи Меха узнал о том, что племя его рассыпается, как ком сухой земли.