Текст книги "Шестой моряк"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

   Однажды конный отряд перевалил через Медвежий хребет и спустился в долину. Все были вооружены, странно одеты и странно себя вели. Предводитель конников пытался говорить с первым встречным – а это был не кто иной, как Хродкетиль Зеленый, – но тот не понял его речи. С трудом чужак смог объяснить Хродкетилю, что ищет кого-то, но этим все и ограничилось. И Хродкетиль решил, что поступит правильно, если направит пришельцев к Ульвхедину. Если даже обнаружится, что Ульвхедин не поймет языка чужаков, то по крайней мере задержит их, пока Хродкетиль не оповестит всех жителей долины о вторжении. И если при этом Ульвхедин погибнет, вряд ли кто станет горько оплакивать утрату.

  Ближе к закату конный отряд въехал в Сухой угол и свернул во двор к Ульвхедину. Предводитель заговорил с хозяином, который сидел возле дверей и пил ключевую воду с растертыми травами из ковша в обществе самого себя, да еще, пожалуй, пары овец, как делал это каждым вечером. Ульвхедин спросил:

  – Кто ты такой, что решил заговорить со мной?

  – Я Вальдимар, сын Вествальда, и я конунг этих людей, – ответил предводитель чужаков.

  – Хорошее имя для конунга, – сказал Ульвхедин. – Знавал я конунгов с таким именем и в Швеции, и в Дании, и даже в Гардаре.

  – Ты необычно выглядишь для жителя этих мест, – сказал Вальдимар конунг.

  – Боюсь, это единственное, что никто у меня не отнимет, – сказал Ульвхедин.

  – И ты сразу заговорил с нами на нашем родном языке, словно знал его всю жизнь, хотя последнее, на что ты похож, так это на человека моего племени, – сказал Вальдимар конунг.

  – Мне довелось много странствовать, пока я не осел в этих местах, – уклончиво ответил Ульвхедин, а затем спросил: – Вы ищете человека?

  – Да, это так, – сказал Вальдимар конунг.

  – И что же это за человек? – спросил Ульвхедин.

  – Это женщина, – ответил Вальдимар конунг.

  – Зачем вам понадобилась женщина так далеко от дома? – спросил Ульвхедин.

  – Мы хотим призвать ее к ответу за злодеяние, которое она совершила в нашей  земле, – сказал Вальдимар конунг.

  – И что же это за злодеяние, что вынудило вас покинуть свои дома и искать правосудия в Стране Льдов? – спросил Ульвхедин.

   – Эта женщина убила нашего ведуна и похитила его магические свитки, – сказал Вальдимар конунг.

   – Зачем ей понадобились колдовские свитки? – спросил Ульвхедин.

   – Должно быть, она хотела занять место нашего ведуна, – ответил Вальдимар конунг. – Но не смогла сделать  этого по двум причинам.

   – Что же это за причины? – спросил Ульвхедин.

   – Первая причина состоит в том, – сказал Вальдимар конунг, – что эта женщина была не слишком-то сведуща в ведовстве. Всякое заклинание, что она пыталась произнести, выходило у нее боком, вкривь и вкось, через пеньколоду. Вряд ли она могла достичь своей цели, превращая корову в собаку вместо того, чтобы просто вылечить ее от хрустеца [20]20
   Хрустец – по всей видимости, эмфизематозный карбункул, острое инфекционное заболевание, обычно приводящее к гибели животных.


[Закрыть].

   – Пожалуй, такое вряд ли добавило бы ей уважения, – согласился Ульвхедин. – Как и то, что я до сих пор не предложил вам ничего путного, чтобы промочить глотки, не показывает меня с лучшей стороны как хозяина этого дома. – Он повернулся и позвал своего работника: – Эй, Бьярки! Поди-ка сюда!

   Бьярки, что жил в его доме и помогал старику по хозяйству, был сирота. Никто не знал его родителей, и никто не утруждал себя воспоминаниями о том, откуда в Медвежьей долине появился еще один Медвежонок [21]21
   Бьярки – медвежонок (пер. с исланд).


[Закрыть]. Это был невысокий крепкий малый неполных двадцати зим. Волосы его напоминали солому, а нос – картофелину. Когда он говорил или улыбался, девушки таяли, как масло на солнцепеке. Любая из них с готовностью разделила бы с ним супружеское ложе. Но ни один из отцов не спешил отдать за Бьярки свою дочь, потому что за этим парнем не было ни рода, ни наследства, ни отца или матери, чьи имена можно было с уважением произнести в дружеской беседе или огласить на тинге. Все, что было у Бьярки, помещалось в закутке под одной крышей с Ульвхедином Пустым Мешком, в его доме в Сухом углу.

  – Ступай к Хейд Босоногой, – сказал Ульвхедин парню. – Передай ей, что пришли те, кто хотел бы ее смерти. Да закрой рот, потому что ты  выглядишь, как деревенский дурачок, которому показали голую задницу.

 И поспеши, потому что скоро этим людям надоест отвечать на мои вопросы.

  – А что будет с тобой, хозяин? – спросил Бьярки.

  – Ничего со мной не будет такого, чего бы я не ждал, – ответил Ульвхедин. – Они могут убить меня, если им взбредет блажь затупить свои мечи о старые кости. Мне давно уже пора в Мокрую Морось красотки Хель [22]22
   Хель – дочь Локи и сестра Фенрира, хозяйка одноименного царства мертвых, внешне – особа отвратительная во всех отношениях. Ее палаты называются Мокрая Морось.


[Закрыть], куда я непременно угодил  бы, умерев от старости или хворости. А так у меня остается надежда пускай на хромой овце, но въехать в Вальхаллу [23]23
   Вальхалла – небесная обитель павших в бою воинов, где они проводят время в грубых увеселениях.


[Закрыть]и провести остаток дней до Рагнарёка в приличном обществе. Иными словами, если они не прикончат меня, я буду сильно разочарован.

  – Ты настоящий викинг, хозяин, – сказал  Бьярки с уважением.

  – Не более чем ты, Медвежонок, – сказал Ульвхедин.

   Вальдимар конунг,  внимательно прислушивавшийся к их разговору, все же не смог понять ни единого слова.

  – На каком языке  ты приказывал  своему рабу? – спросил он. – Это не исландский, и не ирландский, и ни один из языков, на котором говорят люди этих краев.

  – Ты угадал, конунг, – сказал Ульвхедин. – Это язык слафов, населяющих обширные земли Восточного Пути. И этот парень, которого ты назвал рабом, – выходец из страны Гардар, где живут самые горькие пьяницы и самые страшные воины, каких только носила земля.

  – Не похож он ни на пьяницу, ни на воина, – сказал Вальдимар конунг. – А похож на сопливого юнца, не знавшего ни доброй резни, ни крепкого эля, ни женской ласки. Куда ты его направил?

  – За брагой, – ответил Ульвхедин. – Сегодня такой день, что нам понадобится много свежей браги. А теперь назови мне другую причину, по какой женщина, которую вы ищете в Медвежьей долине, не могла занять место вашего ведуна.

   – Ты мог бы и сам догадаться, – сказал Вальдимар конунг. – Женщина никогда не может стать нашим ведуном потому и только потому, что она женщина. Глупо доверять судьбы ратников человеку, на лице которого не растет борода, а между ног ничего не позвякивает при ходьбе.

   – В Кирьялаланде, слышал я, живет одна бородатая женщина, – усмехнулся Ульвхедин. – Но я не слышал, чтобы она так уж стремилась выбиться в ведуны такого воинственного племени, как твое.

   – Если ты решил посмеяться надо мной, старик, – сказал Вальдимар конунг, – то самое время тебе захохотать во все горло. Потому что мой меч отчего-то просится наружу. Должно быть, затем, чтобы перерезать тебе то  самое горло, о котором я только что упомянул.

   – У тебя, как я погляжу, очень своенравный меч, конунг, – сказал Ульвхедин  спокойно. – Похоже, он ча стенько думает за хозяина.

   – Это верно, – согласился  Вальдимар конунг.  – На верное, потому-то я до сих пор и жив.

   – А еще потому-то ты забрался так далеко от дома, – сказал  Ульвхедин, – что редко успевал дослушать собеседника до конца.

   – Ты отчаянно дерзкий старик, – промолвил Вальдимар конунг. – Что-то вещует мне, что ты вовсе не боишь ся смерти.

   – Надеюсь, не твой меч тебе вещует, – сказал Ульвхедин,  – а твой рассудок. Потому что, убив меня, тебе придется либо убивать и дальше, либо хорошенько выучить исландский язык. В этих местах никто больше не станет болтать с тобой о твоих заботах, прихлебывая брагу из полного рога. Когда ты начнешь расспрашивать о той женщине, тебя не поймут. А когда ты начнешь убивать, даже самый смирный бонд возьмется за оружие, не говоря уже о берсерках, которым только дай волю. На твою удачу, в долине один только человек называет себя берсерком. Но если он не врет, то и его одного достанет, чтобы выкосить твою дружину прежде, чем вы его убьете. Так что если твой меч уже принял решение за тебя, ни к чему томить его в ножнах. А если твоя голова уже остыла под прохладным ветерком, будем продолжать беседу.

  – Хорошо, – сказал Вальдимар конунг. – Будем разговаривать, несносный старик.

  – Когда я говорил о бородатой женщине из Кирьялаланда, – продолжил Ульвхедин, – то меньше всего желал пробудить твой гнев – хотя это не так трудно, как всем хотелось бы. Я просто надеялся понять, знала ли та женщина, которую ты преследуешь, о том, что никогда, ни при каких обстоятельствах и поворотах судьбы ей не занять место вашего ведуна.

  – Полагаю, что знала, – сказал Вальдимар конунг.

  – Была ли она так глупа, как ты ее описываешь? – спросил Ульвхедин. – Или это ты для красного словца и поддержания беседы поведал мне байку о корове, превращенной в собаку?

  – Пожалуй, я  кое-что преувеличил, –  согласился Вальдимар конунг. – Иногда ей удавалось удачно вылечить корову или раздоить козу. Но ей было недостаточно этого умения, и она хотела узнать о колдовстве больше, чем ей полагалось. Она была столь же ненасытна до новых знаний, как безразлична до мужчин.

  – И если первое никак не свидетельствует об ее скудоумии, – сказал Ульвхедин, – то второе как  раз об этом и утверждает. Верно, поэтому ты, конунг, находишься в затруднении, считать ли ее глупой или все же признать за ней некоторый ум.

  – Когда я найду эту женщину, то в самую последнюю очередь стану вести с ней ученые беседы, – сказал Вальдимар конунг. – Я всего-то и сделаю, что отберу свитки, а после сожгу ее дом, заперев преступницу внутри. Но я соглашусь с тобой в том, что глупой назвать эту женщину весьма затруднительно.

  – Тогда зачем же ей было убивать вашего ведуна, если она прекрасно понимала, что ни так ни эдак не займет его место? – спросил Ульвхедин.

  – Не путай меня, старик, – сказал Вальдимар конунг. – Мой меч снова отчего-то зашевелился в ножнах.

   – Мне кажется, ты принял за меч кое-что другое, – сказал Ульвхедин, – что способно шевелиться в твоих штанах при упоминании женщины. Не обращай на это внимания, как давно уже не обращаю я, и наша беседа потечет быстрее.

   – Тебе не о чем беспокоиться, старик, – сказал Вальдимар конунг. – Да, я мечтаю снести твою голову и насадить на кол, но не сделаю этого, пока не увижу, что ты стал мне совершенно бесполезен. А до этого еще далеко, потому что ты приятный собеседник. В особенности  для человека, который пять лет провел в седле, в окружении воинов, способных говорить только о жратве, бухле и бабах. Но твоего раба я бы убил с удовольствием, потому что он нерадиво выполняет свои обязанности и до  сей поры не несет нам обещанной браги.

   – Должно быть, у соседа не нашлось свежачка, – сказал Ульвхедин. –  Пришлось парню отправиться дальше. Но у меня есть кой-какие запасы с прошлой недели. Только мне понадобится помощь твоих воинов, чтобы выкатить бочонок.

   – Кьяран, Кьяртан, Лунан! – крикнул Вальдимар конунг. – Ступайте за стариком, он покажет вам, что нужно делать.

   Трое ратников спешились и пошли за Ульвхедином в погреб, где он хранил припасы. Другие чужаки зарезали несколько овец и развели во дворе костер, чтобы приготовить мясо. Вальдимару конунгу не пришлось долго ждать, когда к его ногам  подкатилась огромная бочка, внутри которой булькала темная брага. Ульвхедин выбил пробку и налил гостю полный рог.

   – Выпей для начала сам, – сказал Вальдимар конунг.

   – Здоровье у меня не то, что прежде, – сказал Ульвхедин. – Если я выпью столько браги, то упаду где стоял и вряд ли после этого окажусь тебе полезным. Да и в молодые годы не жаловал я это пойло, хотя готовить его научился на славу. Во всяком случае, никто еще не жаловался, а ведь в этих местах знают толк в питии и ценят искусство бражничества. Никого не занимает, что я могу говорить на языках числом больше, чем пальцев на руках и ногах у новорожденного младенца, а уж прочел и запомнил  столько, сколько иному и забыть за всю жизнь не доведется. Зато весть о том, что я варю брагу, передается из уст в уста и от дома к дому скорее, чем о сошествии асов. Пускай выпьет кто-нибудь из твоих воинов, и поверь, ему это понравится.

  – Кьяртан, пей, – приказал Вальдимар конунг.

   Кьяртан выпорожнил рог единым духом, утер усы и громко рыгнул.

  – Добрый эль, – сказал он. – Такого я не пил с тех пор, как покинул родной Морганног.

  – Что ты чувствуешь? – спросил его Вальдимар конунг.

  – Чувствую, что ноги мои просятся в пляс, а голова – в полет, – сказал Кьяртан. – Но, вернее всего, я лягу прямо здесь и усну.

   С этими словами он рухнул на землю у ног конунга и захрапел так громко, что освежеванная баранина на вертеле соскочила с распорок и упала в костер.

  – Похоже, твои воины непривычны к крепкому пойлу, – сказал Ульвхедин, усмехаясь.

  – Они не спали две ночи и не ели свежего мяса без малого неделю, – сказал Вальдимар конунг. – Но ты прав, нам не следует злоупотреблять твоей брагой. Ведь мы еще не достигли цели своих поисков.

   Однако же вышло так, что отряд чужаков не тронулся из Сухого угла до самого рассвета. Обожравшись мясом и опившись брагой, все они спали во дворе Ульвхедина Пустого Мешка. Исключение составляли дозорные, которым браги не дали вовсе, да сам Вальдимар конунг, который хотя и выпил достаточно, а всё продолжал из последних сил беседовать с Ульвхедином. Хотя и сам уж не понимал своих речей, а того меньше заботился, чтобы кто-нибудь ему отвечал. Вскоре и Вальдимар конунг упал на землю и уснул. Если бы у кого-нибудь возникло намерение вырезать всех пришельцев, как те резали ульвхединовых овец, наступившая ночь годилась для доброй бойни как нельзя лучше. Но в ту пору не было  в Медвежьей долине такого обычая.

   Тем временем Бьярки, несмотря на невысокий рост и короткие ноги, быстро шел с одного конца Медвежьей долины на другой, а порой и пускался в бег. Солнце уже село, но закат еще не остыл, когда он достиг Утиного утеса и постучал в дверь хижины Хейд Босоногой.

  – Кого принесла нелегкая на ночь глядя? – спросила Хейд из-за двери.

  – Медвежонка, – ответил Бьярки.

   Хейд открыла ему, все в той же нижней рубахе, со все так же непокрытой головой и босиком. Она была выше парня почти на голову, а глядела поверх его макушки на все две головы, да, пожалуй, еще и в шапках.

  – Какие у тебя маленькие ступни, – сказал Бьярки.

  – Молод ты засматриваться на мои ноги, – сказала Хейд. –  Хотя, с твоим-то росточком, вряд ли ты сможешь увидеть что-то еще, кроме ступней. Говори, зачем пришел, и отправляйся восвояси, чтобы ночь не застигла тебя в долине. Даже полярная сова способна напугать такого медвежонка, как ты. А если ты рассчитывал на ночлег под моим кровом, то напрасно проделал долгий путь.

  – Неужели мужчины всегда обижали тебя, – спросил Бьярки, – что теперь ты норовишь укусить прежде, чем раздастся лай?

  – Плохо я понимаю твои слова, – ответила Хейд. – Сразу видно, что ты чужой на этой земле, как и я.

  – Не я один, – сказал Бьярки, – и не ты одна. В какой двор не загляни, везде приблудные люди. Вон и нынче у моего хозяина Ульвхедина Пустого Мешка, который тоже вырос не из семени, оброненного в исландское лоно, полным-полно гостей из дальней земли, которые расспрашивают о какой-то женщине.

  – Вот как, – сказала Хейд. – Наверное, болезнь поразила всех женщин той дальней земли, что они ищут продолжательниц рода на стороне.

  – Они говорят другое, – сказал Бьярки. – Похоже на то, что они были бы не прочь убить женщину, которую ищут.

  – Как зовут конунга этих пришельцев? – спросила Хейд.

  – Вальдимар, сын Вествальда, – ответил Бьярки.

  – Что ж, – сказала Хейд. – Сколько ни бегай, от своей тени не убежишь.

  – Теперь и я плохо понимаю твои слова, – сказал Бьярки. – Думаю, однако, что этой ночью со двора моего хозяина они вряд ли тронутся. Поутру они вынуждены будут снова пить брагу, чтобы поправить свои головы после того пойла, что он им подольет. Это значит, что многие снова уснут и проспят до полудня. А уж после, когда Вальдимар конунг сообразит, что исландская брага – далеко не ирландский эль, и нужно либо пить и пить дальше, либо не пить вовсе, еще какое-то время им понадобится, чтобы пересечь долину. Если они решат обнажить мечи и станут задирать бондов, кто-то предпочтет не связываться, а кто-то снимет со стены топор. Например, тот же Оттель Долдон.

  – Не показался он мне чересчур воинственным, – сказала Хейд.

  – Это потому что пьяное молоко – не та причина, из-за которой следует грызть собственный щит, – сказал Бьярки. – Если же Вальдимар конунг обидит Оттеля неверным словом или разозлит своей заносчивостью, то ему придется на своей шкуре узнать, что такое берсерк. Убить они его, конечно же, убьют, но треть своего отряда оставят на берегах Овечьей реки. А если об этом проведает Откель Разумник, то, пожалуй, и всю половину.

  – Разве Откель тоже берсерк? – усомнилась Хейд Босоногая.

  – Когда теряешь близкого друга, – сказал Бьярки, – становишься злее всякого берсерка. А эти двое почти как братья.

  – Я не хочу, чтобы кто-то погиб из-за меня, – сказала Хейд. – Даже такие дуралеи.

  – Без них долина станет намного скучнее, это уж точно, – сказал Бьярки. – Но не в твоей власти остановить ход событий. Лучше  всего будет, если ты соберешь пожитки и с рассветом сядешь в лодку, которая отнесет тебя в Норвегию. Там и народу побольше, значит – тебе удастся затеряться. К  тому же, сдается мне, там люди Вальдимара конунга уже побывали, а возвращаться в места, где они однажды искали свою кровницу, сил им после Медвежьей долины не достанет.

   – Почему ты не спрашиваешь, за что эти люди преследуют меня? – спросила Хейд Босоногая.

   – Потому, что вижу в твоих глазах: не могла ты никого ни убить, ни ограбить, – сказал Бьярки.

   – А если я скажу, что ведун сам  отдал мне свои свитки, ты поверишь? – спросила Хейд.

   – Я поверю всякому твоему слову, – сказал Бьярки. – Потому что я не тот человек, лгать которому есть смысл.

   – Хорошо, Медвежонок, – сказала Хейд. – Ты говоришь – остановить резню не в моей власти. Возможно. Да только я желала бы попытаться.

   – Жаль, что я ничего не разумею в волшбе, – сказал Бьярки. – А то бы помог.

   – Да и ты можешь на что-то сгодиться,  – сказала Хейд. – Перед тем как приступить к такому важному ритуалу, какой я замыслила, мне понадобится мужчина.

   – Для чего? – спросил Бьярки. – Чтобы принести его в жертву твоим асам?

   – Что-то вроде того, – сказала Хейд. – Мне потребуется часть его мужской силы.

   – И где же, по-твоему, я найду тебе среди ночи мужчину? – удивился Бьярки.

   – Да ты еще глупее, чем эти дурни Откель и Оттель, – сказала Хейд. – Или штаны ты носишь по недоразумению?

   – О себе я подумал в самую последнюю очередь, – признался Бьярки.

   Хейд взяла его за руку и повела в хижину. Там она разделась и стала ждать, что Бьярки последует ее примеру. Но тот стоял как вкопанный, потому что телом колдунья была еще прекраснее, чем лицом.

   – Ты хоть знаешь, как это делается? – спросила Хейд, утомившись ждать.

   – Конечно, знаю, – ответил Бьярки, но по его лицу видно было, что до сей поры не доводилось ему делить ложе с женщиной.

  – Ты и в самом деле  медвежонок, – сказала Хейд и раздела его со всей нежностью, на которую только может быть способна колдунья.

   После этого дело у них сладилось так ловко, что Бьярки и глазом не успел моргнуть, как из ветреного переростка стал мужчиной.

  – Наверное, теперь мне  пора уходить, – сказал он в сильном смущении, когда Хейд выпустила его из своих объятий.

  – Нет, подожди, – сказала колдунья. – Мне кажется, что ты не всю свою силу мне отдал.

   С этими словами она прижала его к себе с таким пылом, что у бедняги дух перехватило. Он даже подумал, что Хейд рассердилась и  решила задавить его до смерти. Чтобы хоть как-то умилостивить ведьму, он принялся поддавать жару и раздувать меха с такой невиданной силой, что теперь уже пришел черед Хейд беспокоиться о своих косточках. На самом-то деле Хейд и в мыслях не держала чинить парню какой-то вред. Просто за все время, что она прожила на  Утином утесе, не было у нее ни одного мужчины. Хотя женщина она была видная и пригожая, но многие побаивались ее дурной славы. А иные, кто не боялся ни аса, ни тролля, и пробовал подступиться к ней с обычной в этих краях грубостью, получали такой отпор, что долго о том вспоминали. Бьярки же сразу пришелся колдунье по сердцу: он был недурен собой, не сыпал грубостями и не норовил с порога залезть женщине под юбку. К тому же его наивность не показалась Хейд глупостью, а происходила скорее от юности и неискушенности. Потому-то она и не преминула пустить в ход свои чары, чтобы по случаю вспомнить, как это бывает между мужчиной и женщиной в постели.

  – Что ты думаешь обо мне? – спросила Хейд Босоногая, на которой в тот час не было не то что обуви, а и ниточки единой.

  – Думаю, что нет в этих местах женщины краше тебя, – сказал Бьярки, потому что голова у него шла кругом.

  – Этого мало, – сказала  колдунья.

   Хейд Босоногая оставила Бьярки лежать под одеялом, а сама встала и, не одеваясь, развела огонь в очаге так сильно, что пламя едва не лизало стреху. Потом она вытащила из дальнего угла девять плоских камней, каждый размером с два кулака и чернее, чем уголь, разложила их перед очагом в виде круга, а сама стала в середину.

  – Что ты собираешься делать? – спросил Бьярки, дрожа как осиновый лист.

   Но Хейд не ответила. Она стала негромко бить в ладоши, извиваться всем телом и распевать висы на незнакомом парню языке. Глаза ее были закрыты, а тело мерцало от пота, и отблески пламени играли на нем, как будто пытались одеть женщину в огненный наряд. Бьярки сообразил, что против воли стал свидетелем какого-то зловещего колдовского обряда. В сердце его поселился страх, который оказался даже сильнее телесной радости, что возникает у мужчины при виде танцующей нагой женщины. Несмотря на то, что царила ночь, всего более Бьярки пожелал бы оказаться посреди Медвежьей долины, нежели в этом уютном, жарко натопленном, но все же пропитанном темными силами доме. Он готов был  пуститься наутек, позабыв собственные штаны, да только ноги отказывались ему повиноваться.  Так и сидел он в колдуньиной постели, сжавшись в комок, будто затравленный заяц, и не чаял, что когда-нибудь этот страх кончится.

   Вскоре ему начало мерещиться, что Хейд не одна поет свои заклинания, а ей вторит мужской голос, тихий и загробный. Потом он увидел: вокруг тела колдуньи вьется струйка плотного синего дыма, трепещет в потоках горячего воздуха, что исходил от очага, но дивным образом не рассеивается, а наоборот, становится все гуще и плотнее. И вот уже не дым это, а призрак, не похожий ни на что, прежде виденное – ни на мужчину, ни на женщину, ни на долинного зверя, а скорее на тролля, как его иной раз описывают в сказках, да и то потому лишь, что сам Бьярки отродясь не видывал живого тролля и никак иначе не мог этот призрак назвать. И вот уже и на призрак это непохоже, потому что перекрывает собою свет очага, могучими плечами заслоняет от Бьярки танцующую Хейд, волосатыми лапами так и норовит ухватить ее где не след, а головой или тем, что у него взамен головы, нет-нет да и заденет соломенную стреху.

   Внезапно Хейд прекратила петь и выпрыгнула из каменного круга. Тролль попытался за ней последовать, но будто наткнулся на  раскаленную стену,  зашипел и отпрянул.

  – Опять эти проклятые камни, – сказал тролль, и голос его был как скворчание пара в жерле гейзера.

  А Хейд ему ответила:

  – Не держи зла, ни при чем тут я. Ведь не я тебя в них заточила.

   Несмотря на сковавший его страх, Бьярки с удивлением обнаружил, что понимает каждое слово, хотя беседовали эти двое отнюдь не на языке Страны Льдов.

  – И все же приятно вновь ощутить себя цельным, – сказал тролль, – а не разделенным на девять неравных частей.

  – О Рианнон, повелительница луны! – вдруг воскликнула Хейд и рванула свои пышные медные волосы. – О Бригит, хозяйка огня и очага! О Кранн Бетад, древо вседержащее! Что я наделала!

  – Это уж точно, – сказал тролль и скорчил на своей уродливой физиономии мерзкое подобие ухмылки. – Девятый камень нужно было оставить себе, женщина.

  – Пятый, – сказала Хейд с печалью в голосе. – Ведь в пятом камне хранилось твое сердце.

  – Ну, это как посчитать, – ответил тролль.

  – Что же мне теперь делать? – зарыдала Хейд, заламывая руки.

  – Это ты меня спрашиваешь?! – удивился тролль. – Кто из нас двоих чародей, женщина?

  – Я чародейка, – сказала Хейд. – Но я самая глупая, никчемная и бесталанная чародейка, каких только носила земля.

  – Похоже, я надолго застрял в этом тухлом местечке, – сказал тролль, умащиваясь на полу поудобнее. – Не знаю, утешит ли это тебя, но я все же готов исполнить твое Веление. Если бы ты так не убивалась, то могла бы заметить, что я по-прежнему во власти камней.

  – Но ведь для того, чтобы ты мог исполнить Веление, мне придется убрать один из камней и выпустить тебя на волю, – сказала Хейд.

  – Это уж как водится, – сказал тролль.

  – А если ты меня обманешь? – спросила Хейд. – Почему я должна верить твоим словам?

  – А ты и не должна, – сказал тролль. – Мои слова – последнее во всех мирах, чему стоит доверять. Но сдается мне, что нет у тебя, женщина, иного выбора.

  – Что будет, если я заберу отмыкающий камень себе? – спросила Хейд.

  – Нашла кого спрашивать! –  засмеялся тролль. – Я последний во всех мирах, кто готов советовать тебе, как мною управлять!

  – Вот и ответ, – сказала Хейд. – Если я заберу отмыкающий камень, в котором хранилось твое сердце, то ты не сможешь причинить мне вреда.

  – Возможно, – сказал  тролль. – Но не забудь, женщина, что я уже заполучил свое сердце. Все эти камни пусты, и все они – только камни.

  – Но ведь я не должна верить тому дерьму, которое ты мне рассказываешь! – воскликнула Хейд.

  – Это забавно, – сказал тролль. – Я мог бы играть с тобой в угадайку дни и ночи напролет. Но что-то мне подсказывает, что нет у тебя столько времени, сколько есть у меня.

  – Ты прав, – сказала Хейд. – Видно, такова моя доля – всю жизнь играть в угадайку со смертью.

   И она протянула руку, чтобы убрать один из камней.

  – Не хочу тебя огорчать, женщина, – сказал тролль, который уже не казался таким огромным и страховидным, – но ты забыла произнести Веление.

  – Ах да, – сказала Хейд.

  – Видно, ты и вправду колдунья-неудачница, – проговорил тролль.

  – В этом-то вся беда, – согласилась Хейд. – Ну так слушай...

  – Подожди, проклятая дура, – прервал ее тролль. – Перед тем как произнести Веление, ты должна...

  – Да, конечно, – сказала Хейд. – Прости. Во-первых, я не ожидала, что мне удастся вообще тебя призвать. А во-вторых, я не думала, что ты окажешься таким уродом.

  – Ну, не знаю, – сказал тролль с обидой. – Те, кто вызывал меня прежде, так не считали. На мой взгляд, они были куда уродливее. Я среди них слыл красавчиком. Веришь ли, меня даже пытались соблазнить. Рассказать тебе о них?

  – Как-нибудь в другой раз, – сказала Хейд. – Ты готов повиноваться?

  – Ну, хоть что-то ты делаешь правильно, – проворчал тролль. – Да, я готов.

  – Так вот, – начала было Хейд.

   Но трёлль снова прервал ее:

  – Клянусь Создателем, я дождусь, когда ты отомкнешь круг, а потом просто выйду и убью тебя. Так оно будет проще для всех. Читай по губам, женщина, что нужно говорить: вни-май-же...

  – Внимай же, – повторила за ним Хейд и замолчала.

  – Так я уже внимаю, – подбодрил ее тролль.

  – Ты такой страшный, – сказала Хейд. – Просто губы леденеют.

  – Ты, знаешь ли, тоже не гений  чистой красоты! – обиделся  тролль.

  – Вот уже пять зим, – начала Хейд, – меня преследуют  вооруженные люди Вальдимара конунга, сына Вествальда. Они хотят отнять у меня мои книги и свитки, а меня саму заживо сжечь. Вальдимар конунг думает, будто я убила верховного друида Мгахобунабоха. Но это не так. Я была тайной ученицей Мгахобунабоха, принятой в младшие послушницы Кьяркалл Бойреаннах – Женского Круга. Он сам передал мне все книги, когда понял, что не переживет грядущей ночи. Да, я стала невольной причиной его смерти, но это была смерть, которую он сам себе избрал. Поэтому нет на мне той вины, за которую меня желает покарать Вальдимар конунг.

  – А эти камни тебе тоже твой друид передал? – поинтересовался тролль.

  – И камни, и вызывающее заклинание, – подтвердила Хейд.

  – Ты хочешь, чтобы я оправдал тебя перед Вальдимаром конунгом? – спросил тролль.

  – Нет, – сказала Хейд. – Думаю, что Вальдимар конунг не тот человек, который откажет себе в удовольствии убить какую-то беглую колдунью. Ведьмой больше, ведьмой меньше – для него значения не имеет. Ему нужны книги. Сам он читать их не станет, а отвезет тому человеку, которого признает за своего верховного друида. А меня он убьет просто для развлечения.

  – Странно вы здесь развлекаетесь, – сказал тролль. – Прости, что снова прервал тебя. Так чего же ты от меня хочешь, женщина?

  – Я хочу, чтобы меня оставили в покое, – ответила Хейд. – Только и всего.

  – Это и есть твое Веление? – удивился тролль.

  – Да, – сказала Хейд.

  – Ничего глупее в жизни не слышал, – признался тролль. – А ведь я прожил дольше, чем самая древняя скала в этой долине глупцов и глупиц. Нет, правильнее сказать: тупиц и тупцов. Подожди, я кое-что хочу тебе объяснить.

  – Ты готов исполнить Веление? – прервала его Хейд.

  – Как пожелаешь, моя госпожа, – ответил тролль и сплюнул. – Ненавижу эти слова, но они – часть древнего Уговора... Позволь только довести до твоего сведения, что ты совершила громадную ошибку.

  – Я знаю, – сказала Хейд.

  – Нет, ты не знаешь, – возразил тролль. – Ошибка не в том, что ты забыла сохранить камень с моим сердцем у себя и получить надо мной, со всем моим могуществом, безраздельную власть. Ошибка не в том, что ты выразила Веление в самых нелепых словах, какие только существуют в языке вашего племени дураков и дурух. Точнее, олухов и олуш.

  – В чем же ошибка?

  – А в том, женщина, – сказал тролль, – что тебе вообще не следовало обращаться ко мне. Ты пытаешься затушить костер с помощью потопа. Это твое дело и твое право, но обычно потоп смывает и костер, и дом с очагом, и всю деревню, и весь народ. Чтобы ты знала: костер хорошо тушить иным способом. Нужна пара-тройка самцов и какое-нибудь пойло, что долго внутри не загащивается. К примеру, местная брага подошла бы как нельзя лучше.

  – Я не знаю способа, как  потушить тот костер, что подбирается к моему дому, – сказала Хейд. – Я всего лишь слабая женщина и дрянная колдунья.

  – Все, что тебе нужно для избавления от бед, находится в твоей убогой халупе,  – сказал тролль. – И это не заключено в скудоумных книгах и свитках. Но хватит о старых ошибках. Самое время тебе совершить новую. Ты должна выпустить меня на свободу, чтобы я поскорее мог исполнить это дурацкое Веление. Убирай один из камней, и дело с концом.