Текст книги "Шестой моряк"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

  – Ночи во дворце всегда безлунны, – ворчит он без раздражения. – Надеюсь, ты не затем, чтобы стянуть кусок жареной кабанины со специями?

  – Боги покарали бы меня за такое святотатство, – отвечаю я, старательно соблюдая серьезный вид.

  – Хорошо, – благосклонно роняет Осьмиохватец. – Будь здесь.

   И уплывает в пахучие недра своего царства, словно сказочный зверь-кит в океанские пучины.

   Я глотаю слюнки –  эти оковы тела, будь они неладны! –  и при спокойном свете самых ярких светильников подношу металлический диск поближе к глазам. Узор настолько мелкий, что кажется, будто диск просто посечен царапинками. Какие-то пляшущие фигурки, вздыбленные звери, странные цветы... Да ведь это надпись на исканкеданском! Вино они нам шлют, значит... а взамен умыкают нашего короля. Впрочем, это ничего не значит. Так уж устроен мир, что самые поразительные события, а тем более предметы, на деле могут не значить вовсе ничего...  Это магический медальон, или на чародейском жаргоне – магильон. От него исходит неощутимая для простого смертного или даже для заурядного рыночного колдуна магическая эманация. Он вполне мог быть изготовлен в Исканкедане – что там, колдунов разве не хватает? А после кем-то из здешних куплен, выигран или обретен любым иным образом. Заманчиво двинуться по исканкеданскому следу, но не уведет ли он меня в тупик? Времени у меня достаточно, но ведь и не в избытке...

   Однако же магильон – не та вещица, с которой расстаются легко. Если верить Лиалкенкигу, некоторые магоемкие заклинания без него попросту невозможны. Магильон был передан Агнирсатьюкхергу определенно с какой-то пока неясной целью. Например, убедить Змееглавца в серьезности намерений. Или обозначить высокую степень доверительности отношений между заказчиком и исполнителем. Или...

   О, люди, кто же породил вас на свет? Наверное, крокодилы. Отчего вы решили употребить мою силу и мои знания столь неразумным образом?! Отчего вы решили колоть орехи при  помощи горного камнепада? Ведь он неминуемо погребет и вас вместе с вашими нелепыми орехами. Не проще ли было напрячь свои скудные мозги и докопаться до истины обычными способами – ходом умозаключений, рядовым дознанием... да теми же пытками?

   «Да уж пробовали, – подает голос безмолвствовавший до этой минуты Лиалкенкиг Плешивец. – Ведь три дня, как король наш Свирепец сгинул бесследно.  Вот все дни и дознавались. Мы трое очень этого опасались. Думали, что начнут железом жечь, члены выкручивать, а то и чего похуже... в душу лезть да наизнанку выворачивать. Ожоги могут зажить, руки-ноги можно на место вправить, а душа – материя тонкая, лопнет – никакой дратвой не сошьешь. Однако же обошлось. Когбосхектар, глупая скотина, вздохнул с облегчением да и забыл. Что там думал Агнирсатьюкхерг – никому не ведомо, небось, прикидывал, во сколько комнат ему обломится дворец в Хумтаве...  А я немало благодушию синклита дивился. И уж после, задним числом, подумал, что кому-то из жрецов вовсе не улыбалось, чтобы один из нас троих заговорил. Не Когбосхектар – этот вовсе ничего не ведал, и мог подолгу растыкать только о своей  детородной мощи. Что он тебе наплел там о своем прозвище? Мол, такое, что вслух не произнести? Ага, щас... Не я – я знал лишь, что мне надлежит в нужный момент отвести глаза караулу, и самому смотреть в другую сторону и думать о постороннем. За что мне было обещано... да ты уже, верно, знаешь, что мне было обещано. Кому-то из синклита хотелось, чтобы не проговорился Агнирсатьюкхерг. Чтобы ни единым словом не обмолвился о магильоне. Ибо магильон – торная дорога к его прежнему хозяину. Любой архимаг прочтет его имя, как если бы оно было намалевано там пурпурной краской. И как бы даже этот хозяин не заседал в синклите... Поэтому с нами обошлись столь ошеломляюще мягко. А железом жгли и члены из суставов выкручивали другим, мимохожим, которые ни о чем и знать не знали, и так и остались в неведении до самой смерти. Висят теперь вниз башками вдоль западной стены, как фальшивые амулеты в лавке рыночного чернокнижника... Тут-то Свиафсартон и решил, что времени осталось всего ничего, скоро праздник Веселого Бога, и если Свирепец не появится на людях, люди сильно тому удивятся, а потом огорчатся, а потом начнут требовать всякую херню... и нужно любой ценой возвращать правителя во дворец». – «Я и есть любая цена?» – «Вот именно». – «И, наверное, Свиафсартон наивно тешил себя надеждой, что я возникну из мрака и без промедления укажу ему, где таится Итигальтутеанер Свирепец?» – «Скорее, он  рассчитывал, что ты не возникнешь вовсе».

   Ну, примерно так я и думал. Вызвали могучую древнюю силу, и теперь не знают, чем ее занять. Демон, говоришь? Всем демонам демон? Гавкать, поди, умеешь? Вот и ступай, поработай ищейкой.

   Что меня всегда заботило... как они узнавали способ, которым можно пробудить меня к жизни? Кто им сообщал?  Где это записано, на каких-таких скрижалях, кто и когда это  сделал? Ведь это не так легко – прервать мой сон. Это сложная, изощренная процедура, требующая точного соблюдения ритуалов, которую можно проводить  только в нужном месте и в нужное время. Малейшая ошибка – ив лучшем случае ничего не произойдет, а в худшем... об этом я  могу только догадываться. Да, хотел бы я все это знать – чтобы получить бесценнную возможность влиять на события и, чем Создатель не тит, самому выбирать, когда и где просыпаться. Но Лиалкенкиг –  не тот собеседник, с которым имеет смысл обсуждать эту тему.

   Да и теперешнее положение Плешивца не слишком располагает к свободному обмену мнениями. От него хранилось только тело и память. Личность его разрушена, и то, что выглядит как диалог двух равноценных собеседников, на самом деле – отклики, идущие из глубин его памяти в ответ на мои точно поставленные вопросы. Не больше и не меньше. И если я не догадаюсь задать верный вопрос, то могу остаться без полезных сведений, которые могли бы пособить мне добраться до истины.

   Неприятное ощущение, что несколько раз за это Воплощение я уже упускал важные ниточки, не покидает меня ни на миг...

  – На, держи, – слышу я над ухом знакомое рокотание.

   Мне стоит некоторого усилия вернуться от приятных бесед с собственной памятью в реальный мир.

   Сунналбирб Осьмиохватец громоздится надо мной, будто благовонная гора, и в окорокоподобной руке его – блюдо с источающим фантастические ароматы мясом в бурой поджаристой корочке.

  – А теперь ступай с моих глаз, ибо ты оскорбляешь органы чувств своим видом и запахом.

  – Небеса наградят тебя, Осьмиохватец, – смиренно отвечаю я и удаляюсь в сумрак дворцовых коридоров.

  – Надеюсь, – ворчит великий кухмастер. – жизнь я страдаю за свою доброту...

   Эти оковы тела!.. Прячу магильон за пазуху и вгрызаюсь в мясо. Как будто меня с утра не кормили!  А ведь так оно, наверное, и было. Весь день, всю ночь – в заботах и в трудах...

  «Да ты никак не уймешься, Плешивец!»

   Кажется, я недооценил Лиалкенкига. Его личность сильно повреждена и отступила, но никак не разрушена. И даже пытается исподволь вернуть контроль над телом. Новое для меня ощущение – оказаться в одной оболочке с сильным и недружелюбным соседом.

   Злорадно роняю блюдо, дар Осьмиохватца, в ближайший воздуходувный колодец. Пускай это тело не рассчитывает на особое к себе отношение. Если оно хочет жрать – пускай пожирает само себя. Меня не интересует его благополучие. Тело необходимо мне лишь для того, чтобы перемещаться в пространстве и сообщаться с окружающими людьми, если в том возникнет необходимость. Не больше и не меньше. Когда я решу, что нужда в нем отпала, я избавлюсь от него без колебаний и сожалений. «Нет!!!» – в отчаянии вопит Лиалкенкиг и растворяется во мраке беспамятства. Надеюсь, навсегда.

   Заслышав встречный ток воздуха, проворно отступаю в тень.  Наполняя топотом пустоту дворца, мимо проносится добрая полусотня мечников. Вижу знакомые лица, но большого желания обнаружить себя отчего-то не испытываю. Похоже, Гамибгай Шмыгоносец все-таки приссал окончательно и поднял переполох. А у меня нет времени .отвечать на идиотские вопросы, что-де  стряслось с Хьеперраком и Айнави, да чего-де ради сотник Когбосхектар  коченеет привязанный к пыточному креслу  в самом сердце Узунтоймалсы,  в обществе таких  же бездыханных мечников...

   – Э-эй... – слышу я за спиной.

   Почему я не удивлен этой встрече?

   – Вы странно ведете себя, Лиалкенкиг, – шепчет принцесса Аталнурмайя Небесница  и увлекает меня  в свои покои.

   Всё верно: это женское крыло дворца, и здесь каждые вторые покои – принцессины...

   – Кто ты сейчас? – задает она вопрос, звучащий вполне риторически.

   – Да Скользец я, Скользец... Послушай, Небесница: тебя следовало бы назвать Ненасытницей. Неужели тебе мало двух раз?!

   – Я хочу быть уверена... Ведь я же говорила, что отыщу тебя в любом теле.

   – Тогда у меня есть для тебя неприятная новость: ты опустила троих... или даже четверых.

   – Как ты посмел... ты должен был прежде совокупиться со мной, а уж потом ускользать в новое тело...

   Благодарение Создателю, на сей раз это происходит на перинах, а не в каком-нибудь затхлом чулане. И происходит очень быстро. Как будто два лесных зверька встретились на тропе, скоренько насытились друг дружкой и разбежались по своим зверячьим делам. Тело Лиалкенкига знает толк в любовных утехах, а Небесница в своих ласках не уступит самым опытным потаскухам Веселого квартала. Элмизгирдуану в который раз остается лишь наблюдать. Но странное дело: кажется, он начинает получать удовольствие!

   И всё же, странные порой прихоти возникают у только что ублаготворенной женщины.

   Аталнурмайя лежит распростершись на шелковых простынях, залитая спокойным бледноватым светом луны. Голос ее похож на мурлыканье, тугие пшеничные волосы текут вдоль тела, как темная вода, она выгибает спину и заламывает руки, совершенно как большая сытая кошка. Будь у нее хвост, она уже вылизала бы его сверху донизу.

  – Рассказывай дальше про этого... про Гумаульфа, – требует она самым капризным тоном.

  – А на чем мы остановились?

  – На игрушке для принцессы.

  – Да, верно. Принцесса Гумаукта уже вступила в пору первой зрелости и была искушена в развлечениях, поэтому ее нелегко было удивить, а еще труднее – ублажить. Но и Гумаульф считался великим колдуном, поэтому для него стало делом чести превзойти самого себя. Между тем он мог только догадываться, что взбредет на ум капризной юной особе, а сам он давно уже, по причине более чем преклонного возраста, запамятовал, чем тешат себя отроковицы. И он благоразумно решил оставить все фантазии самой принцессе, а подарить ей средство для их воплощения в реальность. Иными словами, он создал дезидеракт и преподнес его Гумаукте.

  – Что такое дезидеракт?

  – Ну.... как-то же нужно это обозначить. Для начала это была игрушка, и выглядела она как игрушка. В глазах принцессы Гумаукты, короля Гумаукта Третьего и всех придворных. Что-то определенно смешное по их тогдашним понятиям. Может быть – неуклюжее, потешно размалеванное, издающее уморительные звуки. А под этой увеселяющей оболочкой скрывались поистине вселенские магические силы. Уж как того достиг хитроумный колдун, неведомо, да только дезидеракт был наделен способностью выполнить любое приказание принцессы, даже самое невыполнимое. Требовалось лишь ясно выразить свое желание. Захотела принцесса цветов, которым еще не приспела пора, –  были ей цветы, и ровно в том количестве, какое было спрошено. Помнится, сто тысяч. Захотела принцесса теплого солнечного дня в пасмурную погоду – было ей солнце. Захотела подружку для игр и девичьих бесед – и была ей подружка, собой пригожа, на язык остра и нравом нескучна.

  – Что же, этот твой дезидеракт  обернулся подружкой?

  – Нет, на такое в ту пору он был еще неспособен. Зато у садовника была дочка, по имени, скажем, Гумагума, естественно – самого низкого происхождения, но от природы наделенная всеми качествами, которые принцесса Гумаукта желала бы видеть в своей наперснице, и которых, увы, не находилось среди детей сановных родителей. Всё, что требовалось от дезидеракта, – это иногда извлекать дочку садовника из ее подлого окружения и по первой прихоти Гумаукты доставлять в королевские покои. Но однажды принцесса пробудилась не в духе, встала не с той ноги, и это послужило первым звеном в длинной цепи больших бед, постигших этот мир и следующие ему...

   Я перевожу дух. Впрочем, можно и не продолжать: Небесница спит, разметавшись в самом соблазнительном и доступном для  гнусных посягательств виде.  «Ыыыы-ыы!!!»  – доносится откуда-то из глубин естества разочарованный вой Лиалкенкига. А, так он еще здесь, а не сгинул окончательно, как я рассчитывал!.. Но я неумолим, как и подобает строгому и взыскательному  хозяину. Я поднимаюсь с ложа, привожу одежду в порядок, зашнуровываюсь и подпоясываюсь.

    Мне пора в синклит жрецов. И я знаю, что он заседает в полном составе, несмотря на поздний – или, вернее сказать, ранний! – час. Самое время задавать вопросы и получать ответы.

    Зал синклита находится в новом пристрое ко дворцу и соединен  с главным зданием крытой галереей. Пристрой возвели, помнится, сразу после неудачного, десятилетней давности, покушения на Свирепца, за каковым злодеянием стоял черный архимаг Иаруахриаскийт Мраколюбец. Лиходей имел счастливую возможность принимать своих гнусных приспешников и тайно вынашивать подлые планы прямо в святилище. Чего он хотел? Власти, разумеется. Заменить могучего и удачливого воина в расцвете мужских сил на своего ставленника, которым можно было бы вертеть, как марионеткой. А то и самому вскарабкаться на трон и установить в королевстве невиданную прежде власть, магократию. Чем закончилось? Приспешников, не без помощи верного Свиафсартона, изобличили и казнили лютыми казнями. Мраколюбца, как ни искали, а так и не нашли, хотя раз десять топили, четвертовали и сжигали заживо под его именем каких-то приблудян. Опаскуженное святилище предали огню и разору. А всем лояльным жрецам велено было собираться числом более троих во вновь воздвигнутом пристрое, под неусыпным приглядом короля и его военачальников... В полу ведущей к залу синклита галереи проделаны щели, сквозь которые до идущего доносятся голоса узников Узунтоймалсы. Невнятные жалобы, стоны истязаемых и дикие вопли спятивших. Чтобы всякий, кто умышляет против короля, знал, что его ждет.

   У меня есть чувство, что грядущим утром обитателям темниц придется потесниться.

   Я вступаю в скудно освещенную галерею. В узких стрельчатых окнах плещется темно-синее небо. Скоро, очень скоро оно нальется утренней голубизной, и придет рассвет. Но до того, как это случится, я должен завершить Веление.

   Мой обострившийся слух, кажется, различает отдельные слова в голосах Узунтоймалсы. «Я не виновен!..» Ну, это все так говорят, даже убийца, которого вяжут над не остывшим еще телом жертвы. «Не надо... не надо... я все скажу!...» Еще бы не сказал! Да только напрасно: обратной дороги не будет. «Я здесь случайно... меня оговорили!..» Правый ли, виноватый – там и сгниешь. А если очень повезет – дождешься своего обидчика в соседи. «Я министр королевского двора!..» Что ж, очень может быть. Многие сановники засыпали на шелковых простынях, а пробуждались на вонючем ослизлом полу. И очень немногие – незаслуженно. «Я король!..» И это вполне возможно. Если верить Лиалкенкигу, где-то среди  утративших человеческий облик колодников сгинули некогда  блестящий правитель Руйталирии, архипастырь Ордена трехильметейцев и без числа мелких королишек, чьи владения уж и не вспомнить как назывались. «А я королева!..» Ну, этот обладатель надсаженного баса явно тронулся умом. Что и подтверждается раскатами безумного хохота.

   Проверяю, на месте ли магильон. Тело, на животном уровне питающее робость перед синклитом, пытается остановиться и даже по возможности дать деру. Но Скользец ничего не страшится. Он повелевает руке подняться, обхватить пальцами рукоять бронзового молотка и трижды стукнуть в гонг.

   В этот момент Лиалкенкиг Плешивец наносит удар.

   Назвать его предательским – значит погрешить против истины. В конце концов, это его тело, и он пытается его вернуть. Хотя что он потом намеревается с ним делать?.. Назвать его неожиданным? Пожалуй. На моей памяти впервые кто-то сумел после Измещения сохранить остатки своей личности столь долго и даже оказать действенное сопротивление моей воле. Одно это обстоятельство будит во мне уважение к достойному противнику.

   Но любезность любезностью, а ведь я, похоже, вот-вот окажусь вытолкан из этого тела взашей!..

   Положение не из приятных. И куда же я потом, лишенный материальной оболочки, денусь?! Всякое Веление, будучи облечено в словесную форму, немедленно устанавливает для меня правила поведения и степени свободы. Таков был Уговор. Тогда, на Алтарном поле, Свиафсартон сказал: «Найди нам короля». И я оказался приневолен встать и отправиться на поиски. Для этого мне нужно было тело, снабженное всеми органами для осуществления приказа. Так началась цепочка Измещений... Если бы этот гнилой пень удосужился повнимательнее прочесть свои скрижали, то допер бы, что  надлежало тщательнее продумать формулу Веления, чтобы дать мне больше степеней свободы или вообще позволить решить задачу не выходя за пределы Каменного Алтаря. Например: скажи нам, где найти правителя... перенеси правителя на это поле... да мало ли как. Точно поставьте задачу – и получите отличный инструмент для ее решения... Но ведь никто и никогда не склонен утруждать свои мыслительные аппараты. Никто не читает до конца.  Никто не вникает, будьте вы неладны! И вот я оказываюсь скован Велением по рукам и ногам, заперт в клетке враждебного мне тела, уязвим и порой беспомощен. И приходится спешить, изворачиваться, делать ошибки и лишние движения, только бы исполнить любое косноязычно произнесенное Веление буквально и в срок!.. Вот и сейчас: мне нужно это тело. Хотя бы потому, что другого поблизости нет. Хотя бы потому, что я не знаю, как сработают древние правила  Уговора в отношении меня, вынужденно сделавшегося бестелесным. Быть может, я просто умру и оставлю этих придурков без правителя. Хрен с ними, конечно... однако же для меня определен только один способ существования – исполнение Веления! Выходит, я запросто могу перестать существовать?! Нет, я еще не готов к этому. Хотя и мечтал порой, в особенности когда все вдруг надоедало выше всех мер. Но не здесь, в этом грязном и мерзостном мире, не сейчас!..

   Удар!

   Создатель, мне нужно тело! Мне нужно хоть какое-то тело!!!

   Удар!

   Цепляюсь за отторгающую меня оболочку из последних сил. Как он силен, как он хитер, боевой колдун, гад, сволочь!. Ведь он и вправду вознамерился одолеть меня.

   Если бы кто-то случайно вдруг вошел в галерею, то застал бы необычную, но отнюдь не внушающую опасений картину. Старший  мечник Лиалкенкиг Плешивец торчит истуканом возле дверей в зал синклита, занеся стиснутый в сведенных  судорогой пальцах молоток над безмолвным гонгом, одна нога отведена в незавершенном шаге, и как только он не падает – можно диву даваться. И  этому случайному очевидцу понадобилось бы заглянуть Лиалкенкигу в лицо, чтобы обнаружить там слабые сполохи разворачивающейся в самых недрах его естества смертной битвы.

   – ...Болван! Ведь ты умрешь, едва только я покину тело! Оно живет лишь благодаря моему присутствию!..

   – Лжец! Тебе не провести меня дважды!

   – Я не лгу! С какой стати?! Не в моем положении!..

   – Ты, кажется, готов просить пощады?

   – Мы можем делить это тело! Хотя бы некоторое время! А потом, если тебе уж так приспичило оказаться внутри гниющего трупа, я уйду. Я сам только об этом и мечтаю. Загляни в мои мысли, убедись в их искренности!

   – Плевать я хотел на твои мысли!  Наверняка это одна из твоих паршивых уловок! Я хочу одного: избавиться от тебя, а уж потом стану разбираться, кто ты такой, откуда пришел и почему убиваешь всех на своем пути...

   – Это не мой путь! Этот путь проложен для меня Свиафсартоном, и я  не могу с него сойти, даже если бы и хотел!

   – Плевать! Тебе не нужно было забирать у меня то, что принадлежит только мне! Почему я? Почему ты выбрал именно меня?

   – Да потому что ты – лишь звено в цепи Измещений, которые ведут меня к Итигальтугеанеру!

   – Не нужно было тебе присоединять  меня к своей поганой цепи. Ведь я все равно не знаю, куда исчез Свирепец. Хочу только, чтобы ты знал: мне нет до этого дела. Мне нет дела до тебя и до твоего блядского пути! Я хочу жить! Я еще не готов умереть и отправиться за тобой в ад!

   – Я тоже!.

   Удар, удар, удар!

   Сил моих больше нет. Он победил. Пускай подавится своим вонючим стервом.

   Впрочем...

   Измещение.

   Я – внизу, в Узунтоймалсе.

  ...И я – королева Оридибиклира, у меня сальная нечесаная борода до пояса, волосатая грудь и волосатая спина, и я принесла королю Итигальтугеанеру троих дочерей...

   Проклятие, с каждым новым Измещением я становлюсь глупее. Еще немного, и я окажусь полным психом, как этот рехнувшийся мордоворот, вообразивший себя женщиной и матерью. Поэтому он и убивал всех женщин, которые принимали в его больном воображении облик покойной супруги Свирепца. Прочь, прочь из этой смрадной темницы безумного тела!..

   Измещение.

   Я король  Саллами офн улг Сичханз, и мои владения простираются от моря до моря, да все степью, степью, когда-нибудь мои  верные витязи придут за мной, отрежут лиходею Итигальтугеанеру яйца и забьют ему в его паршивую глотку, и я вернусь в свои степи, чтобы скакать верхом на легконогом верблюде от восхода до захода солнца, с берега одного моря до берега другого...

   Тоже не подарок. Может, ты и впрямь  король, но... нынче мне не до тебя.

   Измещение.

   Если кто здесь и король, так это я, милостью небес и земных недр правитель и завоеватель, Итигальтутеанер Свирепец, и я вопил бы об этом во весь голос денно и нощно, кабы злокозненные изменники не лишили меня власти не только над страной, но даже и над собственным языком...

   Создатель, твои шутки бывают порой чересчур зловещи... В этой смердящей каталажке королей больше, чем на воле! Дудки, с меня хватит. Да, я просил у тебя хоть какое-то тело, но смиренно рассчитывал на твою горнюю снисходительность. Не могу же я пережидать в теле безумца, пока не появится что-нибудь более подходящее... какой-никакой тюремщик... да хоть кто, лишь бы в здравом уме. В конце-то концов, бывают в этом забытом богами и демонами закутке Узунтоймалсы тюремщики или нет?!

   Измещение.

   Я Хинорнуогниг Блажнец, и я был мыслителем...

   Не до тебя, приятель.

  – Подожди, подожди... Ты кто?

  – Я?! Какая тебе разница? Сейчас я покину твое тело, и этим все закончится. Поверь,  тебе больше не понадобится размышлять над этой загадкой.

  – Я что, умру?

  – Конечно.

  – Но почему?

  – Почему? Хм... никогда не  задумывался  над этим. И в самом деле – почему? Наверное, потому что таковы правила Измещения.

  – Это называется Измещением? Ну, то, что ты со мной проделал?

  – Верно.

  – Но ведь я никуда не исчез, я только потеснился на время, чтобы дать тебе некоторое пространство для роздыху.

  – Нет, все не так. По правде говоря, тебя уже здесь нет. Как только я занимаю твое тело, то сей же момент выбрасываю из него прежнего хозяина.

  – Что значит – меня нет?! Я все еще здесь, я с тобой разговариваю, я мыслю.

  – Ну-ну... скажи еще: следовательно, существую. Ты не разговариваешь со мной. Скорее уж я с тобой разговариваю. И как только перестану делать это, тебя не станет. То, что ты по привычке считаешь «собой», на самом деле всего лишь отклик твоей памяти на мои вопросы. Тебя уже нет, но твое тело все еще сохраняет иллюзию, что остается твоим.

  – Что же тогда «я»?

  – Это слишком сложно, и у меня нет времени объяснять...

  – Признайся уж: мол, не знаю.

  – Н-ну... не без того. То, что было тобой, пока не появился я, в некоторых мирах называли «душой». А все остальное – память, сознание, руки, ноги... лишь инструменты, с помощью которых твоя  душа сообщалась с окружающим миром. Собственно говоря, вся эта рухлядь из костей, мяса и циркулирующих жидкостей  была жива  исключительно благодаря душе. Так вот: мне неприятно тебе об этом говорить, но как раз твою душу-то я и выкинул прочь.

  – Что же, в таком случае, есть ты сам? Блуждающая душа? Безместный призрак?

  – Я... я... я то, что я есть. Таким меня создали. Я  – не душа, не призрак, не  демон, каким меня называют, когда не хватает словарного запаса. Я – некая сущность. Когда я совершаю Измещение, то обретаю материальную форму и становлюсь способен на действие.

  – А до той поры?

  – Что – до той поры?!

  – Ну, пока ты не захватишь себе подходящее тело?

  – Не льсти  себе: твое тело трудно назвать подходящим. Поэтому я и тороплюсь его покинуть.

  – Ты не ответил на вопрос.

  – Я и не собираюсь. У меня нет времени обсуждать собственную природу.

  – Наверное, потому что ты и сам ее не представляешь?

  – А ты дерзишь... Впрочем, будь я в твоем  положении, то дерзил бы, наверное, еще злее. Хорошо, чтобы тебя успокоить: я и впрямь не до конца представляю, кто я такой.

  – Как же ты появился?!

  – Ну... меня создали.

  – Кто?

  – Допустим, Создатель.

  – Бог?

  – Ха! За время моего существования я не встречал ни одного бога. Хотя порой возникало ощущение, что и вы, и ваши предшественники только тем и заняты были, что выдумывали себе новых и новых богов... Я встречал и таких, что сами объявляли себя живыми богами. Иногда они даже обладали недюжинным  могуществом... которое на поверку оказывалось либо ловким фокусом, либо какой-то особенно изощренной формой магии. И все они обычно заканчивали очень плохо.

  – Разве магия не есть проявление неких мистических, квазибожественных стихий?

  – Ни в коей мере. Всего лишь умелое управление вполне объективными законами природы. Мироздание обычно предпочитает не замечать всякую эфемерную мелюзгу, вроде вас, людей, или тех, кто был до вас. Но иногда вам удается заставить его откликаться на посылаемые вами сигналы. Это может быть последовательность звуковых колебаний, цветовая гамма, особым образом расположенные предметы – словом, что угодно, на что мироздание считает необходимым ответить. Ничего сверхъестествен ного.

  – Но те, кто тебя создал, разве не были наделены поистине божественным могуществом?

  – Они всего лишь очень много знали о мироздании. Кстати, они тоже закончили плохо. Но...

  – Что, что?

  – Они установили многие из правил, по которым существуют все следующие им миры. То, что вы в силу своей узости мышления называете либо  законами природы либо магией.

  – Например?

  – Ну, за примером далеко ходить не нужно.  Если ты уронишь камень  с высокой башни, он будет падать, во-первых, вниз, а во-вторых, постоянно ускоряя свое падение.

  – Да, да, есть такой закон...

  – Так вот: это не закон. Это всего лишь одно из правил. Камень не обязан падать вниз. Он может остаться на месте. Или упасть вверх. Но так договорились, для простоты. И теперь камень будет падать вниз, пока правило не изменится. Или вот еще: известно, что нет ничего быстрее луча света. Но свет не может двигаться быстрее некого предела скорости.

  – Ну, не думаю...

  – Уж поверь мне. Даже вся ваша магия не способна преодолеть световой барьер.  В пределах вашего мирка она еще способна создавать иллюзию мгновенных перемещений... «междусферных пронизываний». А в безвоздушном эфире, где мириады звезд водят свои странные хороводы, всякую магию ждет сокрушительное фиаско. Но ты вполне справедливо сомневаешься. Это тоже не закон, а правило. Так договорились, чтобы поставить барьеры для самонадеянных глупцов, овладевших начатками управления мирозданием. Ничего нет хорошего в скоротечном и  неуправляемом распространении невежества среди звезд. Или вот еще...

  – Достаточно. Но ты хотя бы знаешь, для чего тебя создали?

  – Догадываюсь.

  – Ну, и?.

  – Для забавы.

  – Ха... твои Создатели странно развлекались. Но ведь должны же быть какие-то законы, не зависящие от их воли!

  – Конечно. Только... они мне неведомы. Я могу лишь строить догадки. Закон, скажем, первый: никаких законов. Закон второй: всё должно быть разумно.

  – Какой вздор...

  – Согласен.

  – Я не о том. Какой вздор, какая несправедливость в том, что я, узнав столько нового о мироздании, получив такую пищу для ума, должен умереть!

  – Знаешь что? Во всяком Измещении есть неприятное следствие: угодив в тело дурака, я глупею. В твоем теле я... сильно поумнел.

  – Спасибо.

  – Я буду помнить о тебе. Ведь тебя звали Хинорнуогниг Блажнец, не так ли?

  – Какое это может иметь значение теперь... Я  был мыслителем, но мои  мысли не всем нравились.  Хотя признай, они были  совершенно безобидны в сравнении с теми мрачными истинами, что ты мне открыл.

  – Пожалуй. Может быть, тебя утешит, что этот мир всё равно не оценил бы тебя по достоинству?

  – А случалось когда-нибудь обратное?

  – Почти никогда.

  – Но все же... нельзя как-нибудь сделать, чтобы я остался жить?

  – Увы, господин мой Хинорнуогниг. Таково правило.

  – Дурацкое правило. Нелепое, жестокое. Досадно, что ты меня убиваешь. Так некстати.

  – Прости, Блажнец! мне пора.

  – Но хотя бы ты будешь меня помнить?

  – Я никогда ничего не забываю.

  – Тогда прощай... как тебя...

  – Зови меня Скользец.

  – Скользец, хм... смешно.

   А ведь я солгал ему. Я действительно ничего не забываю. Но лишь из того, что узнал, или увидел, или ощутил. Он-то, наверное, рассчитывал, что я прихвачу все его знания с собой  как ценную и небременительную поклажу. А я ничего не прихватил. Хотя бы потому, что вряд ли в его знаниях было что-то, чего бы я уже не знал. Но сказать ему это было жестоко вдвойне.

   Ладно, я и так  слишком задержался в этом теле, и слишком поумнел для своего Веления.

   Измещение.

   Каплет с потолка, каплет со стен, каплет отовсюду, кап-кап, прямо мне на мозг, из ночи в ночь, из ночи в ночь, и так сто лет, все каплет и каплет, и конца тому не видно, а я все никак не могу умереть, сижу и слушаю, как с потолка,  со стен срываются гулкие жирные капли и бьют меня в мозг, словно забивают туда большие жирные гвозди...

   Хорошо, заткнись, несчастный дурак.

   Кап... кап...

   Заткнись, я сказал. Теперь это мое тело. А  потом я тебя избавлю от твоих мук. Ты просил смерти? Ты ее получишь. Если, разумеется, провидение пошлет мне новое тело по ту сторону решетки...