Текст книги "Шестой моряк"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

   – Что с тобой? – спросил его Вермунд.

   – Лучше тебе не знать, – сказал Харек.

   – Что тебя так напугало за воротами кузницы? – удивился Вермунд.

   – Я даже не знаю, как это назвать привычными словами, – ответил Харек.

   – Но вода-то в Овечьей, по крайней мере, не иссякла? – попробовал пошутить, как умел, Вермунд.

   – Нет, – сказал Харек. – Но эту воду вместе со мной набирали очень странные соседи.

   – Что же это были за соседи? – спросил кузнец. – Уж не Браги ли Любитель прикончил все запасы в своем доме и решил  затереть новую бражку вместо того, чтобы разжиться приличным пойлом у старого Ульвхедина Пустого Мешка?

   – У меня не хватает слов, чтобы рассказать тебе все чин по чину, – сказал Харек.

  – Что ж, – сказал Вермунд. – Есть хороший способ для таких безвыходных положений. Ты начни рассказ, но все, что не знаешь как назвать, заменяй словом «дерьмо».

  – Тогда слушай, – сказал Харек. – Выхожу я за ворота и вижу, что какое-то дерьмо тащится мне навстречу в дерьмовой дерьмовине, а в том  дерьме, что у него вместо рук, держит какое-то дерьмо. И вместо головы у него одно дерьмо. Ноги мои подкосились, и я хотел сесть где стоял, но вдруг это дерьмо обращается ко мне на своем дерьмовом языке и спрашивает о каком-то дерьме. До меня начинает доходить, что, наверное, подо всем этим дерьмом прячется обычный человек, норвежец там, ирландец или, не к столу будь помянут, бьярм. И я вспоминаю, что я не какое-нибудь дерьмо, а викинг, сын викинга и внук викинга, выпрямляюсь во весь рост и желаю ответить, да не просто ответить, а сказать вису, но в голову ничего путного не лезет, кроме того дерьма, что окружает меня со всех сторон. И тут мы оба видим, что со стороны холмов на нас спускается целая туча разнообразного дерьма, причем одно дерьмо так же похоже на другое, как собака похожа на овцу, и не на овцу даже, а, к примеру, на твой кузнечный камень, если бы  он вдруг обрел способность двигаться. А самое мерзкое, что пока эти дерьмовины спускались с холмов, то успели меж собою передраться, и, по-моему, несколько дерем  поменьше прикончили одно большое, но довольно-таки неповоротливое дерьмо, потому что оно так и осталось лежать на склоне, между тем как остальные о нем забыли, потому что завидели нас и припустили во весь опор. То дерьмо, с которым я пытался разговаривать, смазало свои дерьмовые пятки в одну сторону, а я – в другую, не переставая думать о том, как же мне придется этой же дорогой возвращаться, и что же я найду на месте кузницы, если даже сумею вернуться. И как-то так удачно сложилось, что оказался я точнехонько на берегу Овечьей  реки. И ничего другого мне не оставалось, как набрать воды, как ты мне и велел. И дернул же меня тролль посмотреть по сторонам! Потому что с одной стороны какое-то дерьмо вбирало в себя воду длинной дерьмовиной, что была у него заместо носа, а с другой стороны совершенно на него не похожее дерьмо черпало ту же воду дерьмовыми дерьмовинами, да так споро, что я уж подумал, не выхлебает ли оно нашу Овечью досуха. А прямо передо мной третье дерьмо висело в воздухе, огромное, как дерьмо, но без единого звука, и сосало воду, свесив книзу тонкую дерьмовину. И вот стою я на берегу Овечьей, отовсюду окруженный разнообразным дерьмом, и в голове у меня одно дерьмо, и не знаю, то ли мне возвращаться прежней дорогой, то ли ломануться к морю и на любом дерьмовом корыте, что сумею найти, дать деру отсюда куда глаза глядят.

  – Да ты скальд, – сказал Вермунд.

  – Видел бы ты, что довелось увидеть мне, – сказал Харек, – не тем бы еще стал.

  – И что же ты выбрал? – спросил Вермунд.

  – А как ты думаешь? – удивился Харек.

  – Вот дерьмо, – сказал Вермунд.

  – Похоже, не слишком-то ты мне поверил, – сказал Харек.

  – Если ты и приврал, – ответил Вермунд, – то самую малость. Потому что прямо сейчас я гляжу на свой двор и не чувствую прежней радости.

  – А прежде чувствовал? – спросил Харек.

  – Не так чтобы сильно, – сказал кузнец. – Да только то дерьмо, что стоит посреди моего двора,  радует меня меньше всего.

   Харек выглянул во двор.

  – Клянусь ладкой Ньёрда и лыжами Скади, – сказал он. – Что такое сотворилось с Медвежьей долиной, коли она позволяет себя топтать всякому дерьму?

15

   Когда солнце высоко поднялось над Медвежьим хребтом, конный отряд Вальдимара конунга наконец спустился в долину  и двинулся в сторону Утиного утеса. Над Бьёрндалем стлался густой туман,  больше похожий на дым от только что затушенного костра. И он точно так же ел глаза и забивал ноздри. Вальдимар конунг сразу смекнул, что это ас Локи решил испытать его храбрость и волю своими кознями.

  – И это все, на что ты способен, исландский гоблин? – воскликнул Вальдимар конунг, а его дружина загоготала так, что этот раскатистый смех, казалось, даже потеснил колдовской туман из долины.

  – Ну вот еще, – сказал Локи. – Это вовсе не моих рук дело. Я-то поначалу грешным делом подумал, что это старина Эйяфьятлайокудль раскочегарил свою топку.

  – Эйя... фья... тля... – попытался повторить Вальдимар конунг и с отвращением плюнул. – Что еще за тварь такая?

  – Это  не тварь, – промолвил Локи. – Когда Тор обмывал с двергами выкованный в их подземной кузнице молот Мьёлльнир, то перебрал лишку и уснул прямо за столом. Ночью малая нужда Подняла его со скамьи, но в темноте он заплутал, а расспросить дорогу было не у кого. Вот он и высадил молотом дыру в земле прямо над кузнечным горном. И нужду  справил, бороды своей не опозорив  и оружие испытал. Теперь через ту дыру,  если двергов в кузнице совсем уж одолеет духота, летят искры и валит дым, а то и что похуже. И зовется та дыра – Нуидерьмоикакжевашуматьотсюдавыбраться. Исландцам такого сроду не выговорить, вот они и назвали ее как попроще... Но, поразмыслив, я решил, что Эйяфьятлайокудль здесь ни при чем. Не пришло еще ему время испортить воздух и  жизнь тем, кто рискнет обидеть добрых жителей Страны Льдов... А всему причиной Бьёрк Косоглазая, дочь Хромунда Косолапого и жена Браги Любителя. Угораздило ее тушить разгулявшийся огонь в очаге тем, что под руку попало! А попало-то всего ничего: вначале котел с прошлогодней брагой, от которой и Фенрира бы пробила икота, а потом, когда полыхнуло так, что любо-дорого, еще и чан с помоями. Так что вот тебе мой добрый совет: как бы ни сплелась нить твоей судьбы, какие бы тебе ни выпали невзгоды и трудности, что бы в жизни твоей ни приключилось, никогда не бери в жены косоглазую – мороки не оберешься.

  – Опять ты здесь, лживый ас! – сказал Вальдимар конунг. – Что ж, нам не помешал бы провожатый. Эй, Кьяран, Кьяртан, Лунан! Схватите этого уродца и насадите на кол, что так удачно торчит из стариковской изгороди. Не коня же, в самом деле, ему уступать.

   Однако ратники, которых назвал Вальдимар конунг, не тронулись с места, а только переглянулись с недоумением и тревогой.

  – Похоже, вам, недоумкам, уши  забило смердящим дымом, – сказал Вальдимар конунг. – Я ведь, кажется, отдал приказ.

  – Давненько  я замечаю,  – наконец  ответил  Кьяртан, – что ты, конунг, взял за обычай разговаривать сам с собой. Не по нраву мне все это, ну да нрав мой тебе не указ. Но если ты еще и нам станешь пенять, что мы не слышали то, что слышишь только ты, и не видели то, что лишь твоим глазам открыто, да гневаться затеешь, что не исполняем мы твоих прихотей, сдается мне – ничего путного из нашей поездки не выйдет.

  – А кто же тогда сидит на пригорке и корчит мне самые жуткие рожи, какие и спьяну не привидятся? – спросил Вальдимар конунг.

  – Спьяну еще и не то привидится, – сказал  Кьяртан. – Говорил  же я: такого отменного эля, как у того старика, мне вовек не доводилось пробовать. А если кто и сидит на том пригорке, то, наверное, какая-нибудь исландская жаба, которой этот едучий дым все равно что нам тот эль, о котором уже сейчас тоскует мое сердце

   Вальдимар крнунг нахмурился, и рука его сама потянулась к мечу, чтобы оборвать эти не по чину дерзкие речи. Но он вспомнил, что впереди их могут ждать испытания силы и мужества, в которых добрый ратник, каким был Кьяртан, никогда не окажется лишним.

  – Не устаю поражаться, – проворчал он, – что за негодящий народ эти исландцы. Никакого понятия о чести и достоинстве. Одна только вонь!

  – Видывал я и нюхивал вонь, которая выдавала себя за честь, – сказал Локи.  – Но здесь не тот случай. Бьёрк Косоглазая и без того из распустёх распустёха, а глаза вразлет никому удачи не прибавят. Уж не знаю, чем она приглянулась Браги Любителю. Может быть, в супружеской постели нет ей равных? Так что это всего лишь вонючий дым, и ничего больше. Счастливой дороги, Вальдимар конунг. Я буду ждать тебя на Утином утесе. Ведь мне не терпится поразвлечься!

  – Надеюсь, тебе станет совсем весело, – сказал Вальдимар конунг, – когда я сожгу твою подружку колдунью в ее собственном доме. А то и тебя с нею в придачу, для вящего смеха.

  – Я уже веселюсь, конунг, – сказал Локи.

   Он спрыгнул с пригорка и сгинул в тумане, как и не бывал.

16

   Между тем Бьярки, которому наконец достало храбрости войти в хижину Хейд Босоногой и сесть у очага, смотрел, как Локи раскладывает вокруг себя какие-то магические предметы, ни на что прежде им виденное не похожие.

  – Это и есть те самые книги, из-за которых поднялась такая буча? – спросил Бьярки, когда любопытство возобладало над страхом.

  – Они самые, – сказал Локи. – Все восемь сестричек.

  – В них и впрямь записано  все, что было, что есть и что будет?

  – И даже то, чего не будет никогда, – отвечал Локи. – Это и есть самое интересное, что в них можно найти.

  – А кто же тот мудрец, который прознал все о человеческих временах от начала и до конца?

  – Я, – промолвил Локи. – Это мои книги, я их и сочинил от первой руны до последней.

  —Ты говоришь – сочинил, – усомнился Бьярки. – Но ведь то, что ты сочинил, случилось на самом деле. Или случится рано или поздно.

  – Когда я написал первую руну, – сказал Локи, – в этом мире не  было ничего. Совсем ничего. Тишина и пустота. И я решил заполнить этот мир своими мыслями. Ну, поначалу с мыслями у меня было небогато, да и умными их назвать было бы самонадеянно. Но у этих книг есть такое свойство, что записанное в них непре менно сбывается.

   – Что, совсем всё? – удивился Бьярки.

   – Даже самая несусветная чушь, – кивнул Локи. – Меня это забавляло, и я, решив  было поначалу оставить это наскучившее занятие, возвращался к нему снова и снова, подбрасывая в этот мир все новые выдумки и бредни – хотя бы затем, чтобы он не становился скуч нее, чем ему полагалось быть.

   – Ты все время повторяешь – этот мир, этот мир... – сказал Бьярки.  – Как  будто есть  еще какие-то другие миры, кроме того, в котором мы сейчас с тобой  сидим  перед очагом!

   – Конечно, есть, – сказал Локи. – Вернее, были и будут. Миры следуют друг за другом непрестанной чередой,  как бусины, нанизанные на нитку.

   – Тебе виднее,  – сказал Бьярки с сомнением. – Но по-моему, всё здесь устроено довольно разумно, а глупостей ровно столько, чтобы мудрость в сравнении с ними  только ярче засияла.

  – Да ты на себя посмотри, – сказал Локи. – Ведь придумать такое – с двумя руками, двумя ногами, одной головой и одной задницей! – можно только сожравши целую  делянку отборных мухоморов! Я сам себе поразился, когда увидел, к чему привели мои шуточки с книгами. Пришлось долго и мучительно думать, как бы сделать вас, людей, непохожими друг на дружку, и различия между мужчинами  и женщинами  – даже не самое удачное, что мне удалось!  Не скрою, была у меня мыслишка втихую избавиться от этой неудачной придумки, да Один с Хёниром [29]29
   Один – верховный бог скандинавского пантеона, носитель магического начала, хозяин Вальхаллы. Хёнир – бог, деливший с Одином стол, кров и приключения. Локи и эти двое несут ответственность за оживление случайно найденных бездыханных деревянных кукол, от которых взял начало род людской. Поскольку неизвестно, кем и когда были потеряны куклы, то разумно полагать, что эта троица сама их и выстругала.


[Закрыть]не позволили, о чем впоследствии и сами не раз пожалели. Мы ведь втроем тогда пили... я хотел сказать – чертили руны, благодаря которым в Мидгарде появились первые люди... а из закуски в тот день у нас были одни мухоморы. Но с другой стороны, если подумать, скучен был бы тот мир, в котором жили одни только боги, ётуны да дверги [30]30
   Ётуны – мифические великаны, носители древней мудрости, населявшие этот мир до появления богов. С приходом последних выродились и сильно поглупели, хотя по старинке пользовались своей долей уважения у почитателей.


[Закрыть].

  – Я могу ошибаться насчет богов, –  заметил Бьярки, – но ведь что ётуны, что дверги – все устроены одинаково, как люди. Не слыхал я что-то про ётунов с двумя головами.

  – Да ты и не видывал ни одного, даже самого паршивого ётуна, – промолвил Локи. – Насчет двух голов ты, возможно, и прав, но что ты скажешь о Хрунгнире, у которого каменная башка, а еще каменные сердце и мужское достоинство? А ваять хотя бы того же Трюма – вот уж из дурней дурень, ни прибавить, ни убавить. Вообще непонятно, зачем ему голова. Я такого мог бы тебе о нем порассказать, чтобы ты впредь не думал, будто глупее тебя нет никого на свете! Или вот еще другой светоч Ётунхейма – Тистильбарди, «Чертополоховая Борода», прозванный так за то, что имел обычай, ужравшись брагой, падать рылом в самый поганый бурьян, а потом выстригать из бороды целые клоки, чтобы не возиться с застрявшими колючками.

   – Как-нибудь в другой раз послушаю, – сказал Бьярки. – Что ты  собираешься делать со своими книгами? Забрать с собой? Но ведь Хейд будет огорчена, поскольку наказ ее учителя-друида останется неисполненным. Да и Вальдимару конунгу такой поворот дела милосердия не добавит.

   – И не подумаю, – сказал Локи. – То есть, конечно, если бы я захотел забрать то, что по праву принадлежит мне, последним, что удержало бы меня от такого шага, стали бы мысли о переживаниях недоделанной колдуньи и гневе дикого ирландского кабана. Но мне давно уже не нужны эти книги. Я записал в них весь этот мир, и, пожалуй, с большим походом. Теперь они мне неинтересны, да и мир ваш порядком наскучил. Я даже рад, что подвернулась эта нелепая самка, вызволившая меня из заточения, – ведь, исполнив Веление, я снова стану свободен и смогу удалиться в следующий мир, в надежде, что там будет повеселее, чем здесь.

  – Зачем же тогда ты раскладываешь книги вокруг себя и листаешь их с таким озабоченным видом? – изумился Бьярки.

  – Мне пришло в голову, что книги пособят мне в исполнении Веления, – сказал Локи. – Коли уж выпало мне исполнять столь нескладное Веление – хотя, должен признать, в прежних мирах встречались и куда нелепее! – то исполнять их будет  уместно такими же несуразными и негодящими средствами. Вот я и стану сейчас читать свои книги невпопад и наперекосяк. И все, что я прочту, сей же час в этом мире явится.

  – Это тоже колдовство? – спросил Бьярки.

  – Не совсем, – ответил Локи. – Но, как я говорил, такая уж особенность у моих книг – все, что ни напиши, непременно сбудется. Даже если и вовсе быть такого не может... а все равно, ваш мир поднатужится, поскрипит немного своими жилами да поджилками, покряхтит-потарахтит – и исполнит все как по писаному. Не забывай, что этот мир создан моими книгами, и хотя давно уже он живет по своим законам, старые связи не заржавели.

  – Чудно ты говоришь, – сказал Бьярки. – Ну да кто я таков, чтобы подвергать твои слова сомнению? Мне лучше и вовсе уйти отсюда подальше – целее буду.

  – Не будешь, – заверил его Локи. – Самое благо для тебя – остаться здесь и слушать, как я стану читать свои книги.

  – На что я тебе сдался? – удивился Бьярки.

  – Может, я и ас, – сказал Локи, – но слушатели мне нужны. Так что я советую тебе  не пренебрегать моим советом насчет браги: это поможет тебе сохранить хотя бы крупицу здравого смысла к тому счастливому мигу, когда язык мой онемеет.

  – Ты пугаешь меня, – сказал Бьярки.

  – Только предупреждаю, – возразил Локи. – И куда более крепкие головы, не чета твоей, лопались гнилой тыквой от моих шуток. Брага нужна вместо замазки, чтобы схватить те трещины, которыми вскоре  возьмется твой рассудок.

  – И все же я попытаюсь обойтись без браги, – сказал Бьярки. – Считай, что я решил проверить себя на мужество. Начинай же, я готов тебя слушать.

   Локи зажмурился и ткнул пальцем наугад в одну из книг, затем в другую, и так по очереди во все восемь:

             Молот весомый

                     взгляду подобен.

             Умалишенный

                     корень подвинулся.

             Он воспрепятствовал

                     бронзы движенью.

             Лепешка сдержала

                     врага сокровенного.

              Не прекословя,

                     шиповник багряный

              Конскую душу

                     изображает.

              Глупо без меры

                     недруг беседу

              Ведет задушевную

                     с полным подойником.

              В путь снарядила

                     барана  нужда.

              Вечером славным

                     случайно приехала

              Капуста.

   – Да уж, – сказал Бьярки. – С подойником непросто вести умные беседы. А  отчего капуста приехала случайно? Не намеревалась ехать, а как-то само так сложилось? И на чем? Наверное, на оленях?

   – Еще один совет, – произнес Локи. – Не требуй, чтобы я пускался в объяснения. Я и сам иногда ни тролля не понимаю. Одно скажу: олени хороши для езды утром ранним, а не вечером славным. Так что просто слушай и воображай, как оно могло бы быть. А рот раскрывай, только если уж вовсе невмочь станет.

              Точно взмолилась

                    зима безраздельная.

              Но как некстати

                    Семья дивовидная

              Вдруг задержалась,

                    причины не ведая.

              Погреб внутри

                    напугался изрядно.

              Молча за падалью

                    раб надзирал.

              Это норвежец

                    с норвежцами бражничал.

              Это вода,

                    глубока и прохладна,

              Всё дожидалась

                    героя бесстыжего.

              Мрачный ведун

                    знак обнаружил,

              Знак, что напористо

                    громкоголосого

              Скальда трясет.

  – Видать, недобрый был знак, – заметил Бьярки. – Не иначе магическая руна. Ничем иным здешних скальдов не проймешь. Хотя бы того же Финнбоги...

  – Окажи мне честь – заткнись, – промолвил Локи.

              Еж, утомившись,

                 думал о значимом.

              Пальца хрустального

                    лишился стервец.

              Брага приволье

                    себе обретала

              В бочке, что помнила

                    асов рожденье.

              Ведьма домашняя

                    грызла корову.

              Пришлый боец

                    нагло справил нужду.

              Парень отнюдь

                    не забыл о баране.

              Мрачный безумец

                    внушал Медвежонку:

              «Быть в том не может

                    сомнений: остался

              Тринадцатый».

  – Там и про меня написано? – обрадовался Бьярки.

  – Там про всех есть, – сказал Локи. – Но не думаю, что каждому, кто упомянут в моих книгах, это придется по нраву.

  – Вот только не припомню, чтобы мне доводилось в последнее время беседовать с безумцами, – усомнился Бьярки.

  – Ты понимаешь строки из книг слишком буквально, – сказал Локи. – Вполне возможно, событие, о котором в них говорится, еще не наступило. Или наступит в следующем мире. Или не наступит никогда. На твоем месте я бы сильнее озаботился тем, что тринадцатый остался.

  – Не пойму отчего, – проговорил Бьярки, – а мне куда больше не нравится ведьма, что напустилась на несчастную корову. Да и брага, что вряд долго удержится в древней бочке – та уж давно рассохлась, поди.

  – Если только не принять во внимание, – сказал Локи, – что «древней бочкой» я вполне мог в ту давнюю пору величать старину Браги [31]31
   Браги – бог-поэт, покровитель скальдов, чье имя напрямую связано с известным напитком, без которого в стародавние времена мало что сочинялось умного.


[Закрыть], муженька нашей Идунн,

 и уж менее всего с намерением воспеть его поэтические достоинства. И порази меня железная колотуха Тора, если я помню, что или кого мы тогда не поделили.

              Лошадь всю ночь

                     ожидала убийцу.

              Грозный медведь

                     с прилежаньем великим

              Холил-чесал

                     свой подшерсток обильный.

              Глупый ирландский

                     герой Беовульф,

              Люто сразивший

                     чудовище Хрюнделя,

              Часто нос к носу

                     моржа лицезрел.

              Вкопанный глаз

                     посмеялся недобро

              Над неумело

                     подвешенным конунгом.

              Не без причины

                    робел перед хижиной

              Тролль скудоумный,

                     скалы обитатель.

              А долговязый

                    Арни Железный,

              Сын Свартньёгра

                    Законоговорителя,

              Ужрался.

  – Бывает с ним такое, – подтвердил Бьярки, – редко, но бывает. Хотя такого здоровенного лося, как наш Арни, совсем не просто свалить с ног выпивкой. Но кого ты назвал здесь грозным медведем, который вдруг решил уделить внимание своей шерсти вместо того, чтобы доказать свою силу и ярость, уж не меня ли?

  – Не думай, что ты единственный в Стране Льдов, кто носил имя Медведя,  – сказал Локи. – Я вижу смысл этой строки в том, что кому-то понадобилось время, дабы проявить себя во всей красе. Долго чесался, да скоро поднялся! А вот откуда здесь взялся морж, и, самое странное, зачем – это для меня остается загадкой.

  – Может быть, увидеть моржа – какая-то старинная и потому забытая уже примета, – предположил Бьярки. – Вопрос только, дурная она или добрая.

  – Или иносказание, – промолвил Локи. – Кто-то, мол, опившись браги, видит двергов и троллей. А кто-то – моржей. Хотя твое предположение мне нравится больше. Увидел-де моржа – готовься к почетной смерти. Ты, верно, знаешь, что морж охраняет двери Вальхаллы?

  – Впервые слышу, – отвечал Бьярки.

  – И я тоже, – сказал Локи. – Это я только что придумал. Вот было  бы забавно: поднимаешься ты на порог Вальхаллы в рассуждении присоединиться к эйнхериям, отведать вечно свежей кабанятины и вечно хмельного козьего меда [32]32
   Эйнхерии – гвардия Одина, составленная из павших почетной смертью на поле сражения воинов. Место дислокации – Вальхалла, где их постоянным меню являются медовое молоко козы Хейдрун и мясо кабана Сэхримнира, а единственным развлечением – междоусобная резня. Поутру все оживают, и сомнительное веселье затевается сызнова.


[Закрыть]– а тебя встречает свирепым хрюканьем усатое и клыкастое мурло! Жаль только, записать нечем, да и некуда... Что я вижу? – вдруг воскликнул Локи. – На твои глаза навернулись слезы! Тебя так огорчила моя выдумка с моржом?!

  – Нет, – сказал Бьярки и  всхлипнул. –  Лошадку жалко.

  – Не грусти, – сказал Локи. – Возможно, это был не для нее убийца.

              Асгард слепящую,

                     лучшую бронзу

              Уст приложеньями

                     яро приветствовал.

              Вёсен смельчак

                    сна покровы застиг.

              Нос не учуял

                    медвежонка несносного.

              Страх снарядил

                    темным голосом белые

              Стронуть покровы

                    Дочь Ярла славную.

              Вертел заржавленный

                    грезил рекою.

              Трапеза пышная

                    тинг веселила.

              Пьяница истово

                    качал на коленях

              Аса.

  – Постой, как это он мог качать аса? – поразился Бьярки.

  – Очень просто, – пожал плечами Локи. – Что тебя удивляет?  Мой папаша  никогда не был трезвенником. И асом, кстати, не был – всего лишь великаном. Неужто ты думаешь, будто моя матушка ни разу не доверила ему понянчить собственного отпрыска?!

              Жемчуг смотрел

                    задушевно и ласково.

              Гроб между тем

                    в рассужденья пустился.

              Оттель Долдон,

                    своей кротостью славный,

              Спорить затеял

                    с безумным кувшином.

              Откель Разумник,

                    что в законниках числился,

              Выкатил ковш,

                    не оставив сомнений.

              Сходна беседа

                    с освежеванным ветром.

              Бьёрк Косоглазая

                    злобно вздохнула.

              Острый вопрос

                    встал со всей незавидностью.

              Рьяно сустав

                    всем дорогу сулил.

              Полярный сосед

                    хаял юбку холщовую.

              Молча преследовал

                    Тюра безрукого

              Призрачный хлев.

  – Вот ты обещал, что я сойду с ума, – сказал Бьярки. – А я сейчас хохотать начну. Как хлев может преследовать самого Тюра, конунга всех битв?!

  – В кошмарах, – сказал Локи. – Да так, что Однорукий просыпается в холодном поту и уцелевшей рукой нашаривает меч, который он всегда держит в изголовье. «Призрачный хлев» – это же пасть Фенрира, в которой Тюр по собственной заносчивости потерял руку!

              Ётун нехитрый

                    напрасно гнездился.

              Злой холостяк

                    пустозвонил без толку.

              Носатый ведун

                    без ума приговаривал.

              Пьяница бил

                    корову муругую.

              Моржовая дева

                    отчаянно прыгнула.

              Темная драпа

                    разрешилась вдруг висой.

              Маленький ас

                     образумил Дочь Ярла.

              Что ж он наивно

                    в тени пригорюнился?

              Разрушительный дурень

                    внимательно вперился

              В героя ирландского

                    Беовульфа,

              Поражающего чудовище Хрюнделя.

  – Это ты про Оттеля Долдона? – спросил Бьярки. – Слышал я,  как он пялился  на  ту парсунку, что висит у Хейд Босоногой в изголовье. А уж иначе как разрушительным его и не назовешь! Одно слово – берсерк! Вот только не пойму: как из драпы может получиться виса? Вису произносят от широты душевной, единым порывом. А драпу полагается сочинять неспешно и обстоятельно, нанизывая один  стих на другой.

  – Но ведь это темная драпа, – сказал Локи. – Неужели непонятно?

  – Нисколько, – признался Бьярки.

  – Тяжело с вами, людьми, – вздохнул Локи. – Иногда вы кажетесь ничуть не умнее ётунов. И какой дурак вас выдумал?

              Ржавая глотка

                  с трудом говорила.

              Нос изумленный

                  сетовал горько

              На бабу последнюю,

                  в то время как разум

              Живописал себя

                  властью обиженным.

              Пробовал задницу

                  звонкий комар.

              Ворон больной

                  слишком поздно увидел

              Фенрира, к хворям его

                  безразличного.

              Ветхий драккар

                  надругался над лодкой.

              Вода походила

                    на мертвенный серп.

              Бьярки младой,

                    не по годам молчаливый,

              Плыл.

  – Я и впрямь все время молчу, – сказал Бьярки. – Только никуда не плыву, да и не собираюсь.

  – Напрасно ты так думаешь, – сказал Локи. – Мы все плывем, и нет нам ни мгновения роздыху.

  – Как такое возможно? – подивился Бьярки. – Я сижу, ты сидишь, книги лежат, огонь горит...

  – И в то же время все это плывет по Реке миров, – заметил Локи.

  – Ты говоришь о Гиннунгагане? – спросил Бьярки. – О мировом хаосе, породившем первого великана Имира?

  – Скорее, о той бездне, что пришла на смену Гиннунгагапу, – пояснил Локи, – потому что хаосом ее точно не назовешь. В хаосе-то не заскучаешь! Потому я и здесь, чтобы заправить пресную похлебку мирового порядка щепоткой пряного хаоса. В этой правильной, законопослушной бездне степенно и неотвратимо плывут от начала к концу времен все миры. А я, без всякой надежды на успех, снова и снова пытаюсь сбить их с раз и навсегда намеченного пути. Как тебе такие строки:

              Не прекословя напрасно,

                    собака

              В гроб безыскусный

                    лила безвозмездно.

              Задницу сбили со счету

                    вороны.

              Над чужаками

                    тинг надругался.

              Заяц поведал

                    без тени смущенья,

              Как длинная сволочь

                    врата своротила.

              Новости той

                     баран усмехнулся.

              Род, недовольства

                     никак не скрывая,

              От Вальдимара

                     избавился конунга:

              Вышиб его,

                     а собачий безумец

              Обиделся.

  – Из этих слов нелегко понять, что побудило Вальдимара конунга пуститься в дальнее странствие, – заметил Бьярки. – Но ясно, что на родине всякого ему хлебнуть довелось. Тут кто угодно обидится.

  – Вот ты уже и начал кое-что понимать, – сказал Локи.

              Жемчуг невинный

                     прервал свои речи.

              Гейзер магический

                     гнусно рыгнул.

              Аса козел

                     вразумил оскорблениями.

              И на русалку

                     пеняла скала.

              Ключ дожидался

                     Хейд Босоногую.

              Но дурачок

                     завладел уж лисицей.

              Только топор

                     никого не разглядывал.

              Впрочем, смешной великан

                     сможет свой мед уберечь

              Вряд ли.

  – Он и не уберег, – ухмыльнулся Локи. – Старина Суттунг со своим доверчивым братцем  напрасно тряслись над жбанами со скальдовой бражкой. Не ведали они, что красотка Гуннлёд окажется слаба на передок и выдаст все секреты пройдохе Одину.

  – Как ты думаешь, то, что ключ дождался Хейд Босоногую, чем-то ей угрожает? – спросил Бьярки.

  – Хейд из числа тех людей, которым всегда что-нибудь да будет угрожать, – сказал Локи. – Уж так она устроена, что постоянно будет притягивать к себе неприятности. А ведь я вызвался помочь ей в первый и последний раз.

              Путник высокий

                     случайному берсерку

              Отвесил поклон.

                     Дочь собаки спросила,

              Долго ли заяц

                     внука корил.

              Страх лишь добавил

                     забот неожиданных.

              Берсерк никчемный

                     сгодился для мух.

              Плошка волшебная

                     прыгнула истово.

              Круглая рожа

                     водой управляла,

              А Медвежонком

                     править затеяла

              Хульда Два Топора.

   – Неправда, – возразил Бьярки. – Никогда такого не бывало! Чтобы Хульда стала мне указывать, куда идти и что делать?!

   – Не спеши, – успокоил его Локи. – Кто знает, в каких отношениях вы окажетесь зим через пять-десять.

   – Не хочу я с ней никаких отношений,  – упорствовал Бьярки. – Есть у нее муж, Хродкетиль Зеленый. Хоть и не лучшая о нем идет по Медвежьей долине слава, а все же пусть он с нею и остается, а она им управляет, если им обоим это по нраву.