Текст книги "Шестой моряк"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

   Но у меня нет времени размышлять над этой их особенностью. Мне нужно найти и осмотреть личный знак нанимателя. Или понаблюдать, что вокруг него происходит. И еще мне хотелось бы обсудить некоторые свои догадки с Лиалкенкигом Плешивцем, но только в другой обстановке – когда он будет в моей власти, а не я в его.

   Измещение.

   Когбосхектар  по прозвищу Без Прозвища обвисает в кресле, удерживаемый одними лишь путами – большой мешок без костей, которому из озорства придали вид человеческого тела.

  –  Эй, – знаменщик Хьеперрак встряхивает его за плечо _ Заснул, что ли?

   Я знаю, как его зовут, знаю, чем он живет и чем дышит. И про всех всё знаю... Наблюдаю за его замешательством, старательно подыгрывая. Что это стало с сотником Когбосхектаром? Может, прикинулся? Только что сидел, вращал буркалами. Грозился всех порешить. И вдруг затих. Что-то неладно. Не нравится мне. Скорее бы здесь закончить, и  в казарму.  Пожрать, кислой  верблюжовки выпить, чтобы в животе боги в свои дудки веселее дунули. И в шкуры завернуться до побудки. Свирепца не стало – и порядка не стало. Где такое было видано, чтобы мечник вязал копейщика, будто разбойника, да волок на дознание в Узунтоймалсу?! 'Скорее бы утро. А там, глядишь, и Свирепец объявится...

   Измещение.

  – Ты зачем упал, Шушфар?! – вскрикивает Хьеперрак.

   Выдергивает из ножен меч и озирается по сторонам...

   Туго соображают, говорите?

  – Ты видел, Яришвил? – спрашивает меня Хьеперрак шепотом.

  – Что, что видел?!

  – Мелькнуло... от сотника к Шушфару... какая-то тень.

   Глупости, не мог он меня видеть. И все же...

  – А где она теперь, эта тень?

  – Не знаю, не знаю... – Хьеперрак с подозрением вглядывается в мое лицо.

   Нет, это и впрямь что-то новое.

  – Что вылупился?! – ору я на знаменщика. – Мерещится всякая дрянь! Обкурился дурью, вот и представляешь всякое...

  – Мерещится, – бормочет Хьеперрак. – А зачем сотник копыта откинул? А зачем Шушфар упал и лежит, как бурдюк с верблюжовкой?

    Я тоже видел, – вступает в разговор третий мечник, которого зовут Цриакамал.

   Все это время он жался к стене. Что он там мог видеть из своего угла?

   Проклятие, я  же всё время торчу на самом свету! И хотя никто ничего видеть не должен – в тень, скорее да поглубже!..

  – Занять оборону, – командует знаменщик. – Глядеть по сторонам. Эта тварь всё еще здесь.

   Конечно, здесь, куда же мне деться. Обнажаю меч и прилежно, давя на корню веселье, всем своим естеством изображаю тревогу.

  – Мерещится, говоришь? – недобрым голосом спрашивает Хьеперрак и как бы невзначай придвигается поближе.

   Нет, его мы оставим на закуску. А мне что-то захотелось поразвлечься.

   Измещение.

   Лицо Яришвила делается похожим на глиняную маску. Ноги его подгибаются, и он где стоял, там и оседает, звонко стукнувшись напоследок лбом о каменный пол.

   А ведь я и вправду видел, как некая смутная тень выскользнула из-за  спины сотника Без Прозвища, на миг пригасила собой огонь факелов и растаяла за Шушфаром. Или все было не так?

   Конечно, не так, болван.

   Не из-за спины, а из самого сотника. И не за Шушфаром, а в самого Шушфара.

   Вот теперь умница.

   Но и знаменщик Хьеперрак тоже не дурак.

  – Я догадался, – говорит он, переступая через груду одрябшей плоти и разъятых костей, еще мгновение назад полагавшую  себя Яришвилом. – Все понял. Ты прикончил Агнирсатьюкхерга на Алтарном поле. Потом убил сотника Когбосхектара. Потом  Шушфара и Яришвила. Скачешь от одного к другому, убивая всех.

  – Опомнись, Хьеперрак, – говорю я, успокаивающе выставляя перед собой руку без меча. – Как такое возможно? И кто на такое способен?

  – Врагодух. Тварь из тьмы, которую старый колдун привел за собой с Алтарного поля...

  – Подожди, Хьеперрак. Успокойся. Какой врагодух? Какая тварь? Зачем? Что ты задумал? Убить меня? Меня, твоего старого боевого товарища?!

  – Как же я могу убить врагодуха? – усмехается он. – Убить тебя? Ведь ты не позволишь, да?

  С этими словами он подносит лезвие меча к своему горлу. Очень острое лезвие. Любовно наточенное этим утром и ни обо что еще не затупившееся.

  – Давай, врагодух, – говорит он приглашающе. – Прыгай в меня. Там я тебя и похороню. Я успею. Как ты поступишь тогда?

  Молодчина. Умный, отважный и очень рисковый. Будет бесчестно играть с таким в прятки.

  – Это непростой вопрос, Хьеперрак, – отвечаю я раздумчиво. –  Даже философский. И, по правде сказать, я не знаю на него точного ответа. У меня еще не было случая застрять в мертвом теле до исполнения Веления. Разумеется, я не умру. Быть может, усну – как всегда со мной бывает в конце Воплощения.

  – Веление, Воплощение... Пустые слова.  Просто замолчи и испытай себя. И меня заодно испытай.

  – Разве ты не боишься смерти?

  – Все равно я уже умер. Как все эти люди. Как Агнирсатьюкхерг. Кто с тобой встретится, тот обречен. Ведь так? Но я хочу взять с тебя плату за свою смерть.

  Он прав, этот  дикарь. Этот умный, проницательный, бесстрашный дикарь. Конечно, он умрет. Однако его азарт невольно передается и мне. Ох, уж эта кипучая акувахская кровь, эти оковы тела...

  – Так что же – успеешь?

  – Успею.

  – Верно?

  – Верно.

  – Гляди, не подведи меня.

  – Ну, что? Давай!

  – Давай!..

  А вдруг он успеет?!

  Измещение.

   Он успел, а я нет.

   Вернее, я успел, а он нет.

   Вернее... В общем, Скользец стал Хьеперраком. И успел.

   Только порезался чуть-чуть.

   Убираю  меч от горла в ножны. Перешагиваю через тело Цриакамала. Отпираю дверь своим ключом и покидаю подземную темницу, ныне моими стараниями обратившуюся в склеп.

   Хьеперрак, чье тело я примерил, еще не угомонился.; Его боевой  дух, равно как и сметливость, вызывает уважение. Знаменщик всё еще прикидывает, как бы можно было со мной справиться. Например, попробовать боевую магию. Вырубить, как Когбосхектара. А после зарезать. Два довода против. Довод первый: неизвестно, подействует ли. Против копьеносных сотников магия хороша, а вот как против врагодухов? Есть подозрение, что никак. Но ведь Когбосхектар все же угодил в кресло, вместе с врагодухом! Не нужно было только приводить его в чувство. Снести башку, и весь разговор... Довод второй: даже если и пробовать... я, то бишь Хьеперрак, в боевой магии, к стыду своему, не силен. Нельзя сказать, что полный сосунок, но с тем же Лиалкенкигом нечего и равнять. Уж он-то горазд на все эти «пламенные мечи» и «водяные кулаки»...

   Забавно, но Хьеперрак действительно меня видел. Да ведь не только видел, а и всё правильно понял. Дикари... туго соображают... ну-ну.

   И знать теперь я буду лишь то, что успею вспомнить, будучи Хьеперраком и нося его тело.

   Поэтому меня немного  беспокоит, словно заноза в пятке, слабое подозрение, что по меньшей мере один из мечников, уже необратимо мертвых, кое-что знал. Но в этой кутерьме не успел вспомнить и поделиться этим воспоминанием со мной, прежде чем я избавился от его тела. Или я теперь в каждом вижу соучастника злодеяния?! Увы, ничего уже не исправить и содеянного не воротить. Ладно...

   Мой путь лежит по бесконечным, едва освещенным и словно бы нарочно перепутанным винтовым лестницам, наверх – из темниц Узунтоймалсы в коридоры королевского дворца. Ведь именно там Змееглавец припрятал знак своего нанимателя. Создатель, доберусь ли я когданибудь до истины или буду вечно скитаться впотьмах?!

   А ведь Лиалкенкиг и впрямь колдун. Это открытие я черпаю из услужливо распахнутых закромов памяти Хьеперрака. Только не храмовый колдун, чье дело ублажать богов, общаться с оракулами и провидеть будущее, а колдун боевой, бывалый, и потому своим искусством попусту не бахвалящийся. Из тех, кто произносит заклинания не на потеху собутыльникам, а исключительно чтобы сразить намеченную жертву. Он-то и завалил косматого громилу Когбосхектара «водяным кулаком». Вместе с врагодухом... Что за хрень этот самый «водяной кулак», можно только гадать. Но,  судя  по всему, хрень весьма ощутимая и действенная. Ладно, с этим мы разберемся отдельно и позже. Что там у нас еще в упомянутых закромах полезного и занимательного? Есть ли что-нибудь по интересующему нас делу?  Увы,  увы... Хьеперрак знает лишь то, что знают все. Что Итигальтугеанер Свирепец заперся в своей спальне, против обыкновения – один, а не с бабами. Может, ожидал, что бабы  придут позднее. Но бабы не пришли, да и сам Свирепец более никем во плоти замечен не был. Какового случая и ведется расследование силами синклита жрецов во главе с дряхлым пердуном Свиафсартоном Страхостарцем. Пердун-то он пердун, а личность опасная. Недаром у него такое прозвище. Хьеперрак, то бишь я, его побаивается, общения избегает и при встрече  норовит обойти дальней стороной. И все акувахи, народец к магии особо восприимчивый, обычно поступают так же. Откуда в акувахах такая обостренная чувствительность? А бес ее знает. Всегда так было. Как у кошек. Недаром говорят, что  предками акувахов были обезьяна и леопард. Уж как там эти двое поладили, предания не уточняют, но потомки получились неординарные.  Ловкость обезьяны, сила леопарда. От него же тонкое чутье на проявления темных сил. А от обезьяны... что еще от нее может быть?., наверное, красота.

   Сами собой возникают два вопроса.

   Вопрос первый: искушен ли был сам король Итигальтугеанер в какой-нибудь магии? Хьеперрак не знает, но справедливо полагает, что наверняка. Разумеется, в бытовом ее применении... ну, там, огонь зажечь, что-нибудь с места на место передвинуть. Насчет боевой магии Хьеперрак утверждать не берется, поскольку своими глазами не видел и рядом с королем в сражениях обретаться не сподобился. Да и не королевское это дело на ратном поле колдовать. На то у него боевые колдуны имеются, хотя бы тот же Лиалкенкиг Плешивец. Так что искусством «междусферного пронизывания»... а это еще что за хрень? а вот как раз самая нужная для мгновенного перемещения куда подальше хрень... Свирепец определенно не владел и потому сам, по своей воле, никуда из спальни перенестись не мог.

   Вопрос второй: а точно ли к нему не приходили бабы? Или кто-то вообще, «некое третье лицо или же группа лиц»... и все, как на подбор, владеющие «междусферным пронизыванием»?  Под пристрастным оком синклита жрецов, а также богов Мриосианза и Ийдебгеттаура, трое раздолбаев ответили отрицательно. И они явно не лгали, поскольку лгать в таком окружении равноценно самоубийству. .. А чего им было лгать?! Ведь как был построен стержневой вопрос? «Замечено ли  было входящим... некое третье лицо или же группа лиц...» Трое раздолбаев честно и прямо ответили: не замечено. И слова и ощущения друг друга тотчас же подтвердили.

   Что это может означать?

   А вот что.

   Что если в спальню короля кто-то чужой и вперся, то никем из троицы замечен не был. Как мне уже известно, Когбосхектар не ведал о готовящемся злодеянии ни сном ни духом. Агнирсатьюкхерг, напротив, был в дерьме по уши и даже прельщен предстоящими материальными благами и продвижением при дворе нового короля. Лиалкенкиг же, единственный среди троих наторелый боевой колдун, тоже был в деле, и вдобавок имел реальную возможность в нужный момент отвести глаза – и себе, и сотоварищам, чтобы обеспечить на неизбежном допросе состояние спасительной неосведомленности.

  Что член синклита, ответственный за построение вопросов, потрудился задавать их так, чтобы вопрошаемые имели возможность покрыть собственную ложь своими правдивыми ответами.

   И наконец, ничего это не означает, потому что может оказаться лишь стечением обстоятельств. Не скрою – стечением весьма подозрительным, но не более того. А на деле же к королю и вправду никакое постороннее лицо не заходило, ни третье, ни четвертое. И что там стряслось за закрытыми дверями, остается положительно неясным. Даже мне, со всеми моими способностями, которые невежественному уму покажутся сверхъестественными, но в реальности никак не выходят за рамки раз и навсегда установленных Создателем правил бытия.

   И поскольку волей обстоятельств с Агнирсатьюкхерга и Когбосхектара взятки, по понятным причинам, гладки, ответить на возникающие один за другим вопросы может один только человек. Лиалкенкиг Плешивец,  старший мечник и колдун, последний из троих караульных.

  ...Всего более сейчас я предпочел бы оказаться в другом месте. Не тащиться по полутемному дворцу навстречу неясной цели в поисках разгадки глупого и  нелепого исчезновения. А выйти на воздух, на площадь, под высокое чистое небо. Лучше всего – при свете солнца, когда город полон шума, голосов и запахов. Осмотреться, впитать новые впечатления, привыкнуть к новым краскам, новым лицам. Это самое ценное и самое радостное, что бывает в Воплощении, а все остальное – суета и труха. Я бы даже не возражал, чтобы небо затянуто было серыми тучами, и моросил дождь. Или вот еще забавная штука –  снег. Однажды я видел снег... эти холодные, резные, едва различимые глазом игрушки. Они ложились мне на ладонь, хрустели у меня под ногами, и я с трудом вспомнил, что в мире бывает не только зябко, а и холодно. «Зима, – сказали мне тогда, – мягкая нынче выдалась зима, теплая...»

  ...Когда же это было, в каком из миров?.. Он, как и всякий тиран... так и обозначим его – Тиран... думал, что всесилен. Ему подчинялись бесчисленные войска, у него под рукой всегда были угодливые палачи. Так вышло, что все соперники Тирана в борьбе за трон слишком заняты были самоистреблением,  чтобы  обращать внимание на это ничтожество, а когда обратили – было уже поздно. Он стал силен, а они слабы. И Тиран спокойно добил тех, кто еще способен был ему грозить. Его правление было до безумия жестоко. Инакомыслие искоренялось до десятого колена. Ученость объявлена была пороком. Четверть населения обвинена была в преступлениях, которых не совершала, и отправлена возводить дороги и города в местах, где не выживали даже дикие звери. Остальные коротали свой век в постоянном страхе за жизнь свою и близких... Тиран полагал, что обрел безраздельную власть над своим народом, потому что никто не отваживался возражать ему, даже когда он нес околесицу. Он окружил себя льстецами и пустословами. Он был счастлив – если счастливы бывают гиены... Но случилась война, война необычайно жестокая и опустошительная, к которой Тиран оказался не готов, потому что не ждал удара. Был договор с сопредельным властителем о вечной дружбе и любви. Договор был расчетливо и хладнокровно попран... Теперь Тирану противостоял сильный и безжалостный противник, вдобавок ко всему – много лучше обученный и оснащенный. Железные звери пёрли напролом по хлебным полям, оставляя за собой бесплодные пепелища. Железные птицы обрушивали с небес ядовитый огонь на его твердыни и крепости. Полководцы его трусливо бежали, а войска рассеялись, потому что не желали защищать Тирана. Тиран был один  в своей цитадели, к стенам которой неотвратимо подкатывал вал наступления. Он знал, что вероломный сосед не уступает ему в самодурстве и жестокосердии, а значит, его голого посадят в клетку и будут возить по ярмаркам, как животное, на потеху победителю и в устрашение побежденным. И смерть покажется ему недоступным счастьем, желанным избавлением от позора и мук. Тиран был готов покончить с собой, но ему, как всякому тирану, никогда не пересекавшему охраняемые пределы дворца, чтобы возглавить атаку собственных войск, не хватало подлинного мужества. Он выл и метался по опустелым покоям, как загнанный зверь. Он молился богам, которых ниспроверг, и обещал им неслыханные жертвы... И тогда к Тирану пришли мудрецы, последние из тех, кого он не успел истребить.  Что их привело? Он был им ненавистен и страшен, но врага они ненавидели и страшились еще сильнее. И они принесли ему план избавления. Скрижали... как у Свиафсартона. Тиран не поверил. В том мире было не принято верить в магию; да ее почти и не осталось. Но выбирать не приходилось. Холодной беззвездной ночью, в кружении снежинок, на главной площади города-крепости, на возвышении, где всегда казнили мятежников и предателей, при скачущем свете зарева – на окраинах добивали последних защитников Тирана – был исполнен древний ритуал, и состоялось Воплощение. Тиран стоял на коленях на заметенных снегом камнях, с непокрытой головой, жалкий, сопливый, и хотел одного: жить и властвовать. Ему, в общем-то, было безразлично, победит он в той войне или нет, и что станет с его войском, и как будет выживать его народ... Но сама формула Веления подразумевала: да, он победит. Что ж, я мог бы в одночасье истребить всё вражеское воинство, наслав какой-нибудь мор или стихию, – вот тебе и победа. Но кем же тогда станет властвовать этот больной урод? Мертвецами? Каким-нибудь другим народом? Этот-то его уже не примет ни под каким соусом, а сразу возьмет в ножи... И мне пришлось пойти на такие меры, на какие я до того отваживался лишь изредка и всякий раз был повергнут в ужас их последствиями. Я обратил время вспять и перекроил историю. Мертвые восстали, реки потекли вспять, Руины поднялись из пепла, и заколосились сожженные хлеба... Я произвел Измещение и занял тело бывшего с ратника и учителя Тирана, которого тот в зачеркнутом прошлом лично расстрелял на одном из сборищ, обвинив в сговоре. Сам факт моего присутствия в жизни Тирана должен был стать порукой его благополучия. Я рассчитывал быть с ним рядом и направлять его действия в разумное русло. Сделать так, чтобы его правление стало и тинным благодеянием для народа. Тогда ни к чему буд ни мор, ни стихия в сопредельных державах. Его страна и без того возвысится над другими настолько, что никто не рискнет посягнуть на ее рубежи... Вскорости явлено было наглядное свидетельство того, что никакой я не демон, а простодушный мечтатель. Этот живодер обвел меня вокруг пальца. Он прикинулся искренним и понятливым учеником, внимал моему слову, первым приветствовал и последним провожал. А потом отравил своег учителя. Но не предал огню, не похоронил в земле – иначе Веление было бы формально исполнено, а его власти положен  немедленный предел. Тиран замуровал  меня в мертвом  теле... Его придворные мудрецы остановит ли тление, выпотрошили труп и пропитали растворами» в которых тот мог бы храниться неограниченно долга Во всяком случае, пока Тиран не умрет. Я знал: он рассчитывал на вечную жизнь, но еще тогда, на заснеженной площади, я развеял его мечты. Либо победа и смерть в установленный срок, либо вечная жизнь... в клетке. Теперь он поквитался  за разбитые надежды. Я застрял между жизнью и смертью в высохшем мертвеце, которого Тиран  заточил в каменном склепе у стен собственной цитадели. Он мог видеть меня, когда захочет. Он приходил и беседовал со мной, зная, что я не отвечу. В дни больших торжеств он поднимался на мой вынужденный приют и произносил оттуда свои дикие речи, испытывая болезненное удовлетворение от самой мысли, кого же он попирает своими грязными сапогами... Направляемое древним Уговором, Веление воплощалось без меня, помимо моей воли и участия. Тиран не изменился и творил со своим народом прежние безумства. Но все остальное изменилось. Чем страшнее становилось его правление, тем радостнее откликались на это притесняемые. Истребляемый народ был счастлив. А когда сопредельный властитель все же напал, его войска были завалены телами защитников Тирана, умиравших с его именем на устах. Обескровленная, изнасилованная держава славила своего правителя задушенным горлом... Тиран всё же умер. Его тоже выпотрошили и какое-то время хранили рядом со мной, как предмет поклонения. Теперь пришел мой черед с ним беседовать, а его черед – не отвечать. У него никогда не было ответов на мои вопросы... Потом его вышвырнули, а меня...  меня отчего-то не тронули. Мой труп оказался долговечнее. Я продолжал лежать в склепе у стен цитадели, забытый, ненужный, пережиток давней эпохи, наследие неудачно совершенного чуда, и Веление всё длилось и длилось, и никак не могло исполниться окончательно, за каменными стенами текла какая-то нескладная жизнь, и всё в этом мире шло наперекосяк...

   Я был бы даже согласен вернуться обратно в ночь, в прохладу, под непроницаемо-темный, посыпанный звездами и слегка подернутый светлой дымкой небосвод. Как угодно, только бы прочь, прочь от давящих стен, от тесноты коридоров, от затхлой духоты золототканых гобеленов, от натыканных где попало мозаичных портретов правителей с одинаково выпученными бельмами и раздутыми щеками. Так нет же, я связан Уговором, я должен, снова кому-то что-то должен, и не обрести мне свободы, пока этот невесть откуда свалившийся на мою голову долг не верну. Найти  короля до восхода солнца! Они здесь еще не знают, что если я не уложусь с выполнением Веления, какое было изъявлено на Алтарном поле, то солнце и вовсе может не взойти...

   Между тем я у цели.

   Агнирсатьюкхерг был умный, но дурак. Он сообразил, что хранить предметы, способные при неблагоприятном стечении обстоятельств уличить его в измене, нужно подальше от собственного лежбища.  Где для этого лучшее место? Конечно, во дворце.

   Но уж никак не в коридоре, куда выходят двери полусотни комнат, в том числе и дверь королевской спальни, и отовсюду тянутся какие-то лестницы!..

   Хорошо, будем считать, что у него просто не было времени с умом избавиться от обжигающего руки знака. станем искать в этом какой-то умысел... до поры.

   Сдвигаю гобелен, изображающий ратные подвиги Свирепца при взятии мятежной Руйталирии. Запускаю пальцы в узкую щель между камней, где от времени выщербился раствор... Проклятье, пальцы едва касаются чего-то гладкого и холодного, но не достают. У мечника Хьеперрака толстые короткие пальцы, куда короче тех, что были у Змееглавца. Вот незадача! Как же он собирался эту дрянь оттуда забирать? Или не собирался вовсе? Какой же тогда во всем этом смысл?.. Сопя от усилия, прилаживаюсь снова. Ох, уж эти злосчастные оковы тела!.. Так, успокоимся. Хьеперрак, разумеется, простой мечник, но ведь я-то, Скользец, демон или не демон?! Ну да, не демон, знаю, но тоже... не пальцем делан! Зря, что ли, принцесса Небесница так меня домогалась?.. Металлическая вещица приходит в движение и понемногу сама собой движется навстречу моим пальцам... моим коротким неуклюжим пальчикам, которым более подобает сжимать рукоять меча, нежели шариться в стенных щелях. Но сейчас это не живая плоть, это тот же металл, это магнит... Я уже чувствую ее. Вот еще... еще чуть-чуть...

   – Что ты тут делаешь, Хьеперрак?!

   Капкан не бегает, но зверя догоняет.

   Лиалкенкиг Плешивец, в натуральную величину. С ним еще двое мечников, Гамибгай Шмыгоносец и Айнави Рукоблудец, оба не наши, не из акувахов. Смотрят с подозрением, ладони на рукоятях мечей. Неужели успели побывать в Узунтоймалсе и увидеть воочию, что там творится?

   – Крыса, – отвечаю коротко и невнятно. – Шуршит.

   – И ты решил ее поймать руками? – усмехается Плешивец.

   Мне нечего возразить. Но вместо того чтобы мычать и бегать глазами, обрушиваюсь на мечников.

  _ Что скалитесь, козлоноги? – рычу я. – Как стоите, уроды?! Вас что, обоих одна дура родила, что раскорячились перед знаменщиком, как шлюхи на базаре?

   Мечники  захлопывают пасти и подбираются. На Лиалкенкига же моя пламенная речь впечатления не производит.

  – Если ты уже поймал свою крысу, – говорит он язвительно, – то объясни, почему ты решил оставить свой пост в темнице преступника и шляться по дворцу среди ночи?

  – Не знал, что Когбосхектар Без Прозвища объявлен преступником, – бормочу я.

   Рука моя всё еще под гобеленом. Потому что к пальцам намертво прилип тайный знак и теперь никак не желает отлипать!

  – Не твоего ума это дело, –  отвечает Плешивец. – Объявлен, не объявлен... Сказано было: стеречь. Что же ты не стережешь, несносный дикарь?

  – Потому что вызвали, – само вырывается из моих уст.

  – Вызвали?! – Лиалкенкиг напряженно морщит загорелый лоб. – Кто же?

  – Не могу открыть.

  – Странные дела творятся во дворце, – произносит Плешивец в пространство. – Непонятные и недобрые. Вот и король наш куда-то сгинул. Лучшие воины мрут как мухи, беспричинно и безвестно. Вызвали, говоришь? Ладно... Свободны! – бросает он через плечо.

    Гамибгай и Айнави в полном недоумении удаляются. Надо думать, не слишком далеко. И уж очень всё это смахивает на какую-то недобрую игру.

    Плешивец придвигается поближе.

   – Сотник сказал что-нибудь? – шепотом спрашивает он.

   – О чем?

   – Кто, мол, убил Змееглавца, да зачем? Или, к примеру, "ого привел Свиафсартон с Алтарного поля?

   – Не сказал ничего.

   – Так-таки и ничего? Перед смертью-то?

    Значит, всё же успели побывать.

   – Меня вызвали, – твержу я упрямо. – Сотник был жив. С ним оставалось трое моих мечников. Ничего дру гого не знаю.

   – Я для чего всё это спрашиваю? – рассуждает Лиал кенкиг, словно бы специально ко мне и не обращаясь. – Для того, что ты мне по нраву пришелся с самого начала, как слез со своей горы, сменил овечьи шкуры на латы и взял в руки меч. Нет у меня большого желания обходиться с тобой, как ты того заслуживаешь, и как я обошелся бы со всяким другим на твоем месте. Ведь ты знаешь, я не слишком-то церемонюсь, когда мне хочется что-то у кого-то выведать. А ты явно что-то скрываешь от меня. Напрасно. Я ведь могу всю душу из тебя вынуть, как потроха из требухи...

   – Мне незачем таиться, Плешивец.

   Он нависает надо мной, словно хищный зверь над добычей.

   – Кто там был, Хьеперрак? – спрашивает он негромко. – Кто прикончил Когбосхектара и всех? Или... – Его лицо каменеет. – Он и сейчас здесь?!

   Мне вовсе  не хочется выпускать знак,  который с таким трудом удалось  приманить из щели под гобеленом. Но иного выхода просто не остается. Потому что боевой колдун Лиалкенкиг Плешивец вот-вот применит одно из своих разрушительных заклинаний, и неизвестно, что из этого получится. Жаль... Я хотел пообщаться с проницательным Хьеперраком немного дольше. Обычное дело – все и всегда делается впопыхах и через пень-колоду...

   Измещение.

  – Наза-а-ад!!! – задушенно рычит Лиалкенкиг.

   И отбрасывает меня в прежнее тело!

   Нихххренннасебе!!!

   Кто его научил этому искусству?!

   Нуда, боевой колдун. Сноровистый. Упрямый. Поднаторелый в магических сшибках с такими же продувными мерзавцами, как и сам. Никаких дешевых эффектов, никаких фонетических магем, одна телесная магопластика.

   Но никто и не думал, что это будет легко.

   Измещение.

  – Пшел из меня, сволочь!..

   Он заворачивает себя в магическую защиту, как в крепостную кладку. Воздвигает бастионы и перебрасывает куртины, огораживается рвом, роет потерны и капониры, заготавливает емкости с неугасимым огнем для изливания на головы штурмовиков. Это становится по-настоящему увлекательным. Крепость выглядит внушительно и производит впечатление трудноприступной. Но у нее должны быть бойницы...

   На шум из-за угла с мечами наперевес выскакивают Гамибгай Шмыгоносец и Айнави Рукоблудец. Вас, дурней, здесь только и не хватало.

   Измещение.

   Лиалкенкиг с самым обалдевшим видом следит из своей цитадели, как Хьеперрак внезапно из полного жизни и энергии агрессора превращается в бездыханную куклу, стекленеет глазами и сползает на пол, царапая скрюченными пальцами стену под гобеленом.

  – Где? – вопит он в растерянности. – Где он?!

  – Кто «он», Плешивец? – в один голос спрашиваем мы с Гамибгаем.

   Измещение.

   «Ловко, – успевает напоследок одобрить мой тактический ход Лиалкенкиг. – Не ожидал. Даже обидно...»

   Крепость рассыпается, словно сложенная из песка. Гарнизон выбрасывает белый флаг, посотенно складывает оружие и строится на площади, чтобы выслушать слово победителя.

   – Что с ним? – вопрошает Гамибгай, устремив белые от ужаса глаза на распластавшегося у его ног приятеля.

   – Тихо, – шепчу я зловеще. – Ни слова никому. Стой здесь и жди распоряжений.

   – Распоряжений... стоять и ждать... будет исполнено.

   Большое дело, когда кто-то может принять за тебя решение.

   Я склоняюсь над Хьеперраком и не без усилия отдираю тайный знак от его пальцев. Это небольшой узорчатый диск из красного металла, очень похожего на медь, но все же не из меди, на плоской серебряной цепочке. Мне хочется рассмотреть его получше, но откуда-то тянет сквозняк, отчего огонь от светильников пляшет и мигает. И не стоит этого делать в присутствии полуобморочного Шмыгоносца.

   Понизив голос для убедительности, повторяю приказ. Стоять и ждать. Он немного приободряется. Я же сворачиваю за ближайший угол и почти бегом спешу в самое светлое место во всем дворце в ночную пору – на королевскую кухню.

   Несмотря на пропажу короля, здесь продолжают старательно готовиться к его завтраку и прочим трапезам. Без большого шума и ненужной суеты. Повсюду бьют султаны горячего пара, растекаются облака пряных запахов, плещутся острые бульоны и скворчат обжариваемые мяса. Останавливаюсь, уступая дорогу процессии. Мимо меня по воздуху проплывают телячья туша, кабаний бок, кабарожий окорок, череда ободранных кроликов, стая ощипанных куропаток, а замыкает кортеж голенастая индейка. Пучки сухого чабера, сухой корицы и сухого аниса. Темно-красные бутоны гвоздики и темно-зеленые – каперсов. Красноватые рыльца шафрана, звездчатые соплодия бадьяна и пахучие фиолетовые листья базилика. Плоские витые стручки ванили и клоунские шапки красного, зеленого и синего перца. Резные листья купыря и золотые имбирные корни. Иссиня-черные маслины и нежно-зеленые оливки. Коричневые зерна мгозантокайской горчицы, песочно-желтые коробочки кардамона и сморщенный, как старушечье лицо, миндальный орех. Молотые корневища турмерика и растертые листья розмарина. Великий кухмастер Сунналбирб Осьмиохватец, в черном шелковом халате и высокой черной шапке, похожей на стопку аккуратно уложенных тарелок, в черных перчатках до локтей, распоряжается вполголоса, будучи совершенно уверен, что его услышат в любом конце этого обширного помещения. Сам он в приготовление блюд не вмешивается, зато все продукты и яства  непременно пробует на вкус, обоняет и осязает. Оттого, наверное, в двери подсобок и самой кухни он способен протискиваться  лишь боком, и то с изрядными трудами. Оттого и прозвище... Он тоже маг, но маг безвредный, к которому можно повернуться спиной без страха схлопотать «водяным кулаком».

  – Что ты здесь потерял, злосчастный? – бурлит Сунналбирб, словно котел с супом, завидя мою неуместную в высоких кулинарных сферах персону.

  – Не ярись, Осьмиохватец, – отвечаю я с ласкающим душу кухмастера смирением. – Мне всего лишь нужно немного света безлунной ночью.