Текст книги "Аристократ обмана"
Автор книги: Евгений Сухов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 7
Тайный агент «Гусар»
– После великого князя у Элиз был роман с какимто танцором?
– Именно так, ваше высокопревосходительство, но мы распорядились уволить его, и сейчас он танцует в московском театре.
– Это хорошо, даже самые сильные чувства притупляет расстояние.
– Что у вас по Гусару?
Кирилл Федорович Бобровин каждому из своих агентов давал клички, была таковая и у Леонида Варнаховского. Ее предложил Уваров, назвав его «Гусаром», и теперь в небольшой синей папке, где уже хранилось с десяток бумаг, исписанных убористым красивым подчерком, на титульном листе рядом с его именем была лаконичная запись: Тайный агент «Гусар ».
Бобровин не помнил случая, чтобы Уваров в разговоре с ним называл тайных агентов по имени, как если бы опасался, что в комнате кроме них может присутствовать ктото третий.
– Он всецело оправдывает наши ожидания, ваше высокопревосходительство. Как мы и предполагали, как только удалили этого танцора, Элиз Руше влюбилась в него без памяти.
Широко улыбнувшись, Уваров произнес:
– Женщины всегда оставались для меня загадкой. Меня все время удивляет, что их заставляет любить таких мерзавцев.
– Видно чтото они в них находят, ваше высокопревосходительство. У меня такой вопрос, не слишком ли мы подняли планку?
В какойто момент в глазах Уварова сверкнуло сомнение. Или всетаки показалось? Но уже в следующую секунду он уверенно произнес:
– Все идет именно так, как мы и планировали. Ничего не менять! – И, понизив слегка голос, пояснил: – От великого князя Николая можно избавиться только таким образом. Лучше сделать это сейчас, чем потом, когда ущерб для России будет внушительным. Не спускайте с них глаз: ни с великого князя, ни с Гусара. Мне важно знать о каждом их шаге.
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Я уже принял дополнительные меры, – сказал Бобровин, усмехнувшись пришедшей мысли.
* * *
Сразу после размолвки с Элиз Руше великий князь Николай Константинович укатил на первый Адмиралтейский остров, в Мраморный дворец, считавшийся домом всех Константиновичей, где он провел свое детство. Всякий раз, заявляясь сюда, он чувствовал себя в его стенах совсем подомашнему.
Прежде великий князь проживал в Павловске, где имел шикарные апартаменты, но с недавнего времени папенька повелел выделить ему три комнаты на втором этаже. Поговаривали, что именно в этой части дворца его прежний владелец Павел I упражнялся в стрельбе из пушек, а чтобы не прибить ядром свою чувствительную супругу, сажал ее в огромную мраморную вазу… Но теперь этот уютный уголок ничем не напоминал о военных баталиях и о прежних многочисленных чудачествах императора Павла I.
Пожалованные комнаты были парадными, с выходившими на дворцовую набережную окнами. В одной из комнат была устроена библиотека с огромным столомшкапом ; стены оклеены обоями с яркосиними васильками, на них висели гравюры французских мастеров со сценами из сельской жизни. Другая комната была гостиной с мебелью из красного дерева, обтянутой голубой кожей с отливом, напоминавшим павлинье перо; в углу большой серый диван. Оконные рамы – бронзовые, вероятно, еще с екатерининского времени, однако заменять их Николай Константинович не пожелал. Мебель в спальной, включая кровать, была из красного дерева, со вставками из черного.
Здесь же во дворце имелась комната для адъютанта Леонида Варнаховского, с которым великий князь пребывал в приятельских отношениях. Чаще он нуждался в его обществе для того, чтобы весело проводить время гденибудь в театральных гримерных и в карточных салонах, нежели использовать в поручениях государственной службы.
Великий князь прошел мимо охраны, лихо козырнув, и направился в свои покои.
Вопрос по долгам следовало както решить. Привыкший жить на широкую ногу и ни в чем не знавший отказа, Николай Константинович понимал, что финансовый поток ослабевает, а вместе с ним заканчиваются удовольствия. Деньги следовало гдето раздобыть. Можно было бы обратиться к матушке, но не в ее правилах баловать чадо деньгами, да и много дать она не в состоянии, – можно рассчитывать тысяч на тридцать, с условием, что он отчитается о каждом потраченном рубле. А этого делать никак не хотелось. Как объяснить рассудительной и строгой маман, что половину пожалованных денег он намеревается потратить в «веселом доме», на десять тысяч купить любовницам по безделушке, а оставшиеся деньги просто спустит в течение двух дней в какомнибудь модном ресторане? О том, чтобы обратиться к отцу, не могло быть и речи. Тот уже давно устал от всех скандальных историй, случавшихся с сыном с регулярностью раз в месяц. Была бы его воля, так он запер бы на замок своего нерадивого старшенького, а еще приставил бы к его дверям усиленный караул и продержал бы под охраной до самой женитьбы.
Николай Константинович повесил на плечики шинель и прошел в спальную комнату, где под темнозеленым балдахином пряталась широкая кровать. Еще совсем недавно он предавался на ней с Элиз разным чудачествам, а сейчас она казалась ему невероятно широкой.
Деньги следовало раздобыть как можно быстрее. А там – в Париж! Вот где его никто не достанет. Ежели этого не сделать в ближайшее время, то кредиторы пожалуются на него императору, а уж тот найдет способ наказать своего племянника и крестника.
Впрочем, существовало одно решение, которое могло мгновенно поправить его финансовые дела, но Николай Константинович попытался тотчас отогнать пришедшую мысль. Уж слишком памятны были недавние события…
Дело произошло три года назад, когда он, чтобы покрыть карточные долги, забрал из будуара матери алмазные подвески (свадебный подарок мужа), а из Малинового кабинета императрицы (расположенного в Зимнем дворце, где нередко проходили семейные чаепития) вынес целый чемодан разного рода безделушек из слоновой кости и посуду севрского фарфора.
Пропажи хватились тотчас и немедленно провели тихое домашнее расследование, в котором вспомнили о том, что Николя накануне интересовался фарфором и его стоимостью. Ктото из прислуги видел, что он на некоторое время вошел в столовую, где обычно хранилась наиболее ценная посуда. А солдат, стоявший в карауле, заприметил, что великий князь Николай выходил из Зимнего дворца с большим дорожным чемоданом, в котором якобы позвякивала посуда. Вскоре одна из исчезнувших статуэток из слоновой кости обнаружилась в Павловске, в его кабинете, где он проживал с младшим братом.
Императрица Мария Александровна (вместе с Александрой Иосифовной, матерью Николя) подошла к своему племяннику и потребовала объяснений. А когда тот стал отпираться, заявляя, что не причастен к краже, пригрозила, что об этом его проступке расскажет не только его отцу, но и Александру Второму, скорому на расправу. Николай Константинович искренне покаялся, пообещав вернуть похищенное.
Отходчивая женщина простила племянника, поцеловав его в покаянную голову, на том и забылось.
В тот раз ему удалось не только погасить свой долг, но еще и сэкономить сотню тысяч рублей на «веселый дом» и на подарки женщинам. А подарки, как и подобает человеку царской крови, Николя делал щедрые, не считаясь с тратами. Так что этих денег у него хватило на пару месяцев, после чего, не сдержав данное себе обещание, он вновь начал залезать в долги.
Не найдя другого выхода, Николя после долгих сомнений решил осуществить задуманное. Переодевшись в гражданское платье, он направился в комнаты матери. Александра Иосифовна была единственная женщина, которую он любил понастоящему. Прощая ему мелкие шалости, она неизменно выделяла его среди остальных сыновей. Возможно, это было оттого, что рожала она первенца в больших муках, едва не лишившись жизни; и даже сейчас, будучи взрослым, он, в отличие от остальных детей, неизменно доставлял ей одни страдания. Всякий раз Александра Иосифовна желала видеть Николя тотчас, едва он переступал порог Мраморного дворца, и если он всетаки задерживался, то непременно отправляла за ним одну из своих горничных.
Собственно, в этот раз так и произошло: едва он вышел из кабинета, как к нему поспешила одна из матушкиных прислуг, прехорошенькая барышня Настя.
– Великая княгиня хотела с вами поговорить, – несколько робея перед Николаем, произнесла она.
– Я как раз направляюсь к ней.
Девушка развернулась и хотела было уйти, но Николай попридержал ее вопросом:
– Настенька, а почему бы нам с вами какнибудь не провести время вдвоем? Для вас я отыщу бутылку хорошего французского вина. Уверяю, вы со мной не заскучаете.
– Я всегда занята, ваше высочество. А потом, я думаю, что ни мне, ни вам этого не нужно. А еще я слышала, что у вас скоро состоится помолвка.
Всякий раз, когда ему напоминали о предстоящей помолвке, великий князь морщился, будто от зубной боли. Не дожидаясь ответа, Настенька живо развернулась и заторопилась дальше по коридору, соблазнительно шурша шелковыми тканями.
Ее предшественница была не столь взыскательна – он провел с ней три незабываемых ночи. Однако роман не имел продолжения – через неделю на ее месте уже работала другая. Возможно, именно это маленькое приключение и послужило причиной увольнения бедной барышни. Строгая маман отчегото считала, что все девицы вокруг только тем и озабочены, чтобы растлить ее великовозрастного сына. Николай Константинович невольно улыбнулся: «Право, все матери одинаковы. Что великие княгини, что обыкновенные крестьянки».
Поднявшись на третий этаж, Николя миновал две смежные комнаты и прошел в будуар матери, созданный в стиле рококо. Потолок выглядел нарядным, с высоченными позолоченными розетками, повторяющими узоры паркета. Резные деревянные панели с орнаментами покрывали дверные полотна, карнизы и даже штофные рамы. Стены обиты венецианским шелком, а окна драпированы китайским, что лишь усиливало игры волокон ткани при искусственном освещении.
Великая княгиня Александра стояла у камина из черного мрамора, с резными пилястрами в форме цветов, выполненных из розовой яшмы с тонкими белыми прожилками. На камине было закреплено зеркало в рамке из золоченой бронзы. На полке камина стояла любимая икона великой княгини – Божия Матерь, которую Николай I подарил своему сыну на день свадьбы.
На какоето время Николя задержал взгляд на грустных глазах Богородицы, а потому не сразу заметил, как великая княгиня, развернувшись, с любопытством разглядывала сына.
А когда он повернулся, почувствовав ее взгляд, лишь чуть смутился; шагнув вперед, поцеловал желтоватую ладонь матери.
– Где же ты ходишь, мой родной? – Александра Иосифовна поцеловала сына в лоб. – Ты обещал прийти еще вчера. Я уже начала беспокоиться и хотела, чтобы твоими поисками занялся полицмейстер.
– Матушка, ты же знаешь, что со мной ничего не случится. Просто в последнее время у меня было очень много работы. Я стараюсь всегда ночевать во дворце.
Великая княгиня лишь отмахнулась:
– Знаю я твою работу. Все бегаешь за этой американкой. Как там ее звать… Элиз Руше. Кстати, почему у нее французское имя?
– Просто ее отец приехал из Франции. Уверяю тебя, она невероятно мила.
Александра Иосифовна лишь тяжело вздохнула:
– Николай, что же ты делаешь? Да еще в канун помолвки! Ну в кого же ты такой уродился?
Николай Константинович улыбнулся:
– Очевидно, в Романовых. Почемуто нам всем нравятся балерины, включая императора.
Улыбка мгновенно сошла с лица великой княгини.
– Тише ты… Одно дело – нравятся, и совсем другое дело – любить, – строго заметила она. – Есть устои, которые никому не дозволено нарушать. Я надеюсь, ты не собираешься на ней жениться?
Николай Константинович попытался выглядеть как можно более безмятежно.
– Матушка, о чем ты говоришь? Как я осмелюсь!..
– Знаешь, Николя, на мой взгляд, для своих… романтических отношений ты мог бы отыскать более достойный предмет. Всякий раз, когда я иду на спектакль в Мариинский театр и смотрю на нее, то думаю: «Боже ты мой, неужели в эту женщину влюблен мой сын?» Всетаки с твоими возможностями и положением ты мог бы отыскать барышню поприличнее. Поверь мне, это я тебе говорю не как мать, а как женщина, которая чтото понимает в мужской красоте.
– Матушка, я очень ценю твое мнение. Я уже сам думаю о том, что надо бы с ней расстаться.
Николаю Константиновичу очень хотелось верить, что его голос прозвучал достаточно убедительно, даже осмелился посмотреть на мать, всегда тонко чувствующую перемены в его настроении.
– Эта женщина просто вьет из тебя веревки. Я боюсь, что она толкнет тебя на чтото более серьезное.
– Эти опасения излишни, матушка.
– С ней нужно прекратить всякие отношения. А потом, что подумают обо всей этой истории в датском королевстве, когда узнают о твоей страсти? Столь желанный союз может просто расстроиться!
– Все это так, матушка, – покорно проговорил Николай.
Взяв руки матери в свои, он сначала поцеловал одну ладонь, потом другую.
– А всетаки ты мой самый нежный сын, но как же не любить женщинам такого молодца! Ты сейчас никуда не торопишься?
– Матушка, я ведь только что пришел. А потом, чего же мне кудато подаваться на ночь глядя?..
– Хитрец! – погрозила великая княгиня пальчиком. – Не так уж и часто мне приходится видеть тебя во дворце ночью. Хорошо, если у тебя нет никаких дел, приходи в Белый зал пить чай. Настенька! – громко выкрикнула великая княгиня.
– Я здесь, Александра Иосифовна, – вышла из соседней комнаты служанка.
– Поставь еще один прибор для Николая Константиновича. Мы будем пить чай вместе. И обязательно приготовь тот чайный сервиз, мой любимый.
– С павлинами, ваше высочество?
– Да нет же, с цветами. Ох, опять ты все напутаешь! Пойдем вместе, я сама все выберу. А ты не задерживайся, – обратилась она к сыну, удаляясь из комнаты, – я тебя жду.
– Мне нужно вернуться в комнату, матушка. Я купил твои любимые печенья.
– Это те, что у Рогозина?
– У него, матушка.
– Хорошо. Подходи.
Великая княгиня ушла. Некоторое время Николай прислушивался к удаляющимся шагам, а потом решительно подошел к камину и, взяв с подставки икону Божией Матери, сунул ее под сюртук. Некоторое время великий князь стоял неподвижно, вслушиваясь в удары сильно бьющегося сердца, а затем решительным шагом вышел из будуара матери и зашагал по коридору. Проходя мимо комнаты адъютанта, он уверенно распахнул дверь и тотчас натолкнулся на удивленный взгляд Леонида Варнаховского, сидевшего на диване с книжкой в руках.
– Тебе не кажется, что у Элиз ктото есть? – спросил Николай.
– С чего ты взял?
– Она не похожа на себя прежнюю. Старательно меня избегает, чего прежде за ней не наблюдалось.
– Не думаю, – пряча взгляд, ответил Варнаховский. – Просто она хочет больше внимания. Это женская природа, тут ничего не поделаешь.
– Элиз для меня все!.. Если ее не будет рядом, тогда я даже не знаю, как мне жить дальше.
– Ты взволнован, Николай, относись к этому попроще.
Вытащив изпод сюртука икону, тот положил ее на стол.
– Икона? – удивленно протянул Леонид. – Откуда она у тебя?
– Эту икону я взял в будуаре своей матери.
– Боже! – побледнел адъютант. – Мне не хочется докучать тебе нотациями, но я бы посоветовал отнести ее обратно, пока матушка не хватилась пропажи. Дело может иметь весьма серьезные последствия.
– О каких последствиях ты говоришь, когда у меня долга почти на полмиллиона рублей! Меня просто бросает в пот, когда я думаю о том, что мои кредиторы заявятся к императору со всеми моими расписками о немедленной уплате и с неоплаченными векселями! Это будет конец! Конец всему! Император просто сошлет меня куданибудь на окраину с запрещением возврата. Мне дали всего лишь месяц сроку. Если за это время я не достану деньги, мое имя будет опозорено. Вариант с иконой будет для меня попредпочтительнее. Мать не выдаст своего любимого сына. Она сделает все от нее зависящее, чтобы не дать разразиться скандалу.
Варнаховский развел руками:
– Даже не знаю, как убедить тебя в обратном. Этот поступок может закончиться для тебя печально.
– Послушай, поручик, у меня нет времени для препирательств. Что случилось, то случилось. Я не намерен ничего переделывать. Сейчас матушка позвала меня к чаю. Она ни о чем не должна догадываться. Постараюсь быть во время семейного чаепития беззаботным и естественным. Ты должен выломать из оклада драгоценные камни. Полагаю, они стоят очень дорого. Этих денег мне хватит, чтобы хотя бы частично погасить свои долги, а дальше я чтонибудь придумаю. Предложу отстрочить выплату хотя бы на полгода, а там уеду с Элиз куданибудь за границу!
Леонид отрицательно покачал головой:
– Я не участвую в этом деле, попробуй какнибудь справиться без меня. Одно дело – надуть какогото простака в карты, и совсем другое – кража иконы!
– Какого черта! – в гневе воскликнул князь. – Что за капризы! Деньги я занимал не только для себя, но и для тебя! Кутили мы вместе и вместе будем вылезать из этой ямы. Пока я буду гонять чаи с матушкой, выломай из оклада все камни. Там их не менее полусотни.
– Послушай, Николай, я не стану этого делать.
– Ты, кажется, должен мне тридцать тысяч… Знаешь ли, твои девочки тоже обходятся мне не бесплатно.
– Долг я отдам в ближайшее время.
– Срок уже прошел. Тебе ведь нравится быть адъютантом у великого князя, иметь комнаты в Мраморном дворце…
– Послушай, Николя…
– …Если не хочешь, чтобы я тебя ославил и выставил из дворца, делай то, что я тебе приказал! – строго сказал великий князь, не повышая голоса.
– Я, конечно, не безгрешен, но почему всетаки икона? Не мог бы ты позаимствовать у своей матушки чтонибудь менее кощунственное?
– На этой иконе каждый изумруд величиной с грецкий орех, – зло прошипел Николай. – К твоему сведению, я нигде не видел лучших изумрудов, чем на этой иконе. А как это будет называться – кощунством или обыкновенным грабежом, – для меня значения не имеет! Когда я приду с этого чаепития, чтобы из оклада были вывернуты все камни, тебе понятно, поручик?
– Да, ваше императорское высочество.
В какойто момент князю показалось, что в голосе адъютанта сквозила откровенная насмешка.
– Что делать с иконой?
– Икона мне не нужна. Вряд ли ее можно продать в таком виде. А впрочем, решим после.
Задержав на адъютанте взгляд, Николай Константинович, не сказав более ни слова, вышел из комнаты: не тот случай, чтобы вникать в душевные переживания приятеля.
* * *
Оставшись в одиночестве, Леонид Варнаховский долго рассматривал икону. Ему казалось, что она смотрела на него с какимто затаенным укором. Пожалуй, что так может смотреть только мать на своего нерадивого дитятю. И покрестясь (не самый подходящий жест для кощунства), он взялся за ножницы. Еще через полчаса, стараясь не повредить драгоценные камни, он вытащил из оклада двенадцать крупных изумрудов и восемь сапфиров. Никак не удалось отодрать большой александрит, зло сверкавший на него красным оком. Стараясь не поломать его, Леонид распилил оклад и бережно извлек камень. Странное дело, когда он взял его в ладонь, то камень сверкнул красным светом, будто бы уголек, и рука невольно дрогнула, как если бы опасалась ожога. Еще через час Варнаховский вытащил из оклада три рубина и четыре крупных желтых алмаза. Теперь, когда икона лишилась серебряного оклада и драгоценных камней, взор Божией Матери както потускнел.
Еще через два часа подошел Николай Константинович. Схватившись пальцами за горло, сказал:
– Вот где мне эти чаепития! Ну что, выломал?
– А ты не видишь? – кивнул Леонид на икону, лежавшую на столе без оклада. Здесь же рядышком на салфетке, разложенные в три неровных ряда, лежали с полсотни драгоценных камней, среди которых чистотой воды выделялись алмазы.
Великий князь подошел к столу.
– Вот это да! – невольно выдохнул он, увидев великолепие, разложенное на столе. – Красота, ничего не скажешь! Я не только расплачусь с долгами, но мне еще и на жизнь останется… Вот что сделаем: завтра же все камни заложишь в ломбард! Проси за них триста тысяч. Деньги мне нужны немедленно.
– Что делать с иконой? – глухо спросил Варнаховский, понимая, что перечить бессмысленно.
На Николая Константиновича нашел кураж, такое с ним случалось всякий раз, когда он садился за карты. В таком настроении он мог проиграть целое состояние. Или, наоборот, выиграть его.
– С иконой, говоришь… Еето уж точно не продашь. Отдай куданибудь в церковь, там она будет куда более полезной.
– А иконы не хватятся?
– Думаю, хватятся, но вряд ли матушка станет поднимать шум. Поищут немного и успокоятся, не в ее характере скандалить. А потом, кого ей подозревать? Уж не меня ли? Чтото скверно выглядишь, Леонид…
– Интересно, Николя, как бы ты выглядел на моем месте, если бы разломал икону?
– Нуну, не драматизируй! Вот тебе французский коньяк «Хеннесси». Его основатель капитан Ричард поставлял его ко двору французского короля Людовика XVI, а тот понимал толк в удовольствиях. Впрочем, как и мы… Хаха! А потом, этот коньяк один из самых любимых напитков моего батюшки, – протянул он плоскую бутылку в виде скрипки. – Тридцать лет выдержки! Надеюсь, что его неповторимый аромат както поднимет тебе настроение. Да не грусти ты, поручик! Все образуется. А этот алмаз, – взял он самый крупный камень слегка желтоватого цвета, – я отвезу в Париж. Только там за него могут дать настоящую цену. Ну, будь здоров!
Кивнув на прощание, великий князь вышел столь же скоро, как и появился.
Оставшись в одиночестве, Варнаховский открыл бутылку коньяка и, приложившись к горлышку, не чувствуя вкуса, выпил полбутылки, а потом, не раздеваясь, плюхнулся на диван, тотчас забывшись тревожным сном.
