Текст книги "Аристократ обмана"
Автор книги: Евгений Сухов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
* * *
– Вот что, Прасковья, – Владимир Гаврилович прошел в комнату, потирая руки. – Достала бы ты мне перцовочки. Дрянная погода, промерз до кишок!
Горничной у начальника сыскной полиции Владимира Гавриловича Филимонова была ядреная девка лет тридцати, приехавшая в СанктПетербург из Великого Новгорода. В размеренный домашний уклад она вносила некоторое разнообразие. Простота, с которой она обращалась к своему хозяину, накладывала некоторый отпечаток на их взаимоотношения. Однако одергивать девку не хотелось, дом – это не то место, где следует ходить с надутой физиономией.
– А вы всех жуликов поймали? – простовато поинтересовалась Прасковья.
– А иначе не нальешь? – усмехнулся Филимонов, слегка задержав взгляд на ее пышной мраморной груди.
Уродилась же такая сдоба! Наверняка на взбитых сливках росла. Так и хотелось отщипнуть от ее упитанного тела хотя бы малость.
– Отчего же не налитьто? Налью! – Она достала из комода графин и аккуратно налила перцовки в небольшую рюмку. – Поправляйтесь!
– Всю работу, Прасковья, сделать за один день невозможно, так что я жуликов еще на завтрашний день приберег. А то что же получится? Выловлю я их всех, а завтра заняться будет нечем… Заскучаю!
– Скажете тоже! – отмахнулась горничная, прикрывая смеющийся рот салфеткой. – Ужели их всех отловишь? Вот давеча я пошла в «Бакалею», чтобы провизию к ужину купить. Поставила сумку подле окошка, а тут какойто сорванец хвать ее – и к выходу побег! Так я его догнала – и по мордасам, по мордасам!
Филимонов понимающе закивал, взял со стола ломтик копченой колбаски. С такими впечатляющими параметрами, как у горничной Прасковьи, магазинному воришке явно пришлось худо. Похоже, что пострадавшей стороной оказался именно он.
– Полагаю, Прасковья, он надолго твою науку запомнит. Так что в Петербурге, думаю, на одного воришку стало меньше.
Звонок, раздавшийся в дверях, показался Владимиру Гавриловичу неожиданным и оттого очень громким. Через секунду он повторился более продолжительно. Интересно, кого это принесло в неурочный час?
Поздних визитов Филимонов не жаловал, от них следовало ждать самых больших неудобств. К примеру, позапрошлую ночь раздели до исподнего действительного статского советника Министерства внутренних дел у Невской заставы, и пришлось незамедлительно выезжать к месту ограбления, чтобы организовать поимку злоумышленников. Домой он заявился только к вечеру следующего дня, перекусив всегото однажды в захудалом трактире. Оставалось только гадать, что делал ограбленный в неурочный час на отдаленной заставе. Впрочем, в истинности своих намерений он так и не признался. Надо полагать, что без сердечного интереса тут не обошлось.
А месяц назад чиновник Министерства иностранных дел проиграл в карты родовое имение заезжему аристократу графу Шумскому. Как выяснилось позже, в действительности под личиной аристократа скрывался опытнейший шулер – мещанин Степан Михайлов, которого давно и безуспешно пыталась отловить вся российская полиция. На протяжении трех последующих ночей устанавливали засаду в трех рассадниках, где он обычно проводит время. Изловить мошенника удалось только на пятые сутки ожидания; в течение этого времени домой Филимонов наведывался только затем, чтобы испить любимого киселя и взбодриться ядреной перцовкой.
Что же случилось на этот раз? Наверняка когонибудь пришили. Иначе к чему так названивать в дверь, да еще в столь позднее время?
– Просковья, открывай, – распорядился Владимир Гаврилович, понимая, что надежда на глубокий ночной сон оставалась весьма призрачной.
Сбросив тяжелую цепочку и отодвинув щеколду, Просковья отворила дверь. В проеме предстал высокий худой мужчина лет тридцати пяти, в мундире камергера. Привычно растянув в любезной улыбке губы, он спросил:
– Здесь проживает действительный статский советник Владимир Гаврилович Филимонов?
Подправив очки, сползавшие, по всей видимости, от удивления, Филимонов проговорил:
– Это я, сударь. Чем могу быть полезен?
– У меня к вам поручение от императора. Он безотлагательно хотел бы видеть вас во дворце.
Столь неожиданного продолжения вечера не ожидалось.
– Вот оно как, – только и произнес начальник сыскной полиции, с досадой подумав о том, что напрасно испил перцовочки и вынужден будет дышать в лицо государю перегаром. Хорошо, хоть не удосужился отведать на ночь своих любимых пирогов с луком. Вот тогда бы императорские покои пропахли гнусностью!
Видно, расценив реплику Филимонова посвоему, камергер добавил:
– Экипаж уже ждет вас.
Набросив на плечи плащ, Владимир Гаврилович вышел из квартиры.
У крыльца стояла запряженная шестью лошадьми карета, в какой обычно разъезжают важные сановники, с длиннобородым кучером в ливрее и двумя слугами. Карета золоченая, на дверях под большим окошком красовался фамильный герб.
Откудато из темноты выскочил высоченный гайдук в красной одежде и предупредительно распахнул дверцу перед вышедшими господами.
– Извольте.
Поблагодарив легким кивком, начальник сыскной полиции важно поднялся по опущенной подножке и плюхнулся на мягкие подушки, разложенные на сиденье. Внутри карета была выделана красным деревом с черными вставками, а дверцы с внутренней стороны обиты парчой. Это была одна из карет государя, сиживать в таком великолепии прежде Филимонову не доводилось.
– Вам удобно? – заботливо спросил камергер.
– Вполне.
Свернули на Невский прошпект, а оттуда по прямой добрались до Зимнего дворца. У входа, стоя с керосиновыми лампами, их встречали слуги в ливреях.
– Прошу!
Двери распахнулись, и Филимонов с камергером прошли по длинному коридору мимо караульного помещения, где стояло несколько гвардейцев, пытливо всматривающихся в каждого вошедшего, по неширокой боковой мраморной лестнице поднялись на второй этаж. Приостановившись у небольшой непримечательной двери, камергер коротко постучался и, расслышав в ответ значительное «войдите», произнес:
– Государь хотел переговорить с вами наедине.
– О чем? – оторопело спросил Владимир Гаврилович, тут же осознав нелепость вопроса.
Едва улыбнувшись, камергер произнес:
– Это вам скажет сам государь.
– Да, конечно, – соглашаясь, кивнул начальник санктпетербургского сыска.
Камергер приоткрыл слегка дверь и произнес:
– Желаю удачи.
Мысленно перекрестившись, Владимир Гаврилович вошел в покои и тотчас увидел государя, стоявшего у высоких в венском стиле окон.
Это была его вторая встреча с императором. Первая состоялась так же в Зимнем дворце в Китайской комнате, стены которой были завешаны тканями из златотканых драконов. Тогда государь принимал его среди прочих чиновников, получивших значительное повышение. После того как император поздравил их с новым назначением, было устроено чаепитие. Чай пили из фарфоровых чашек; помнится, тогда он очень опасался, что уронит блюдечко из царской коллекции и разобьет его вдребезги. Тем не менее конфуза не произошло, и после милой беседы, продолжавшейся около часа, новоиспеченные высокие чины разошлись по своим управлениям в весьма благодушном настроении. Филимонов даже не предполагал, что государю в тот вечер он запомнится.
Поздоровавшись, император произнес просто:
– Присаживайтесь, Владимир Гаврилович, и чувствуйте себя посвободнее.
В этот раз разговор происходил в Охотничьей комнате. В меблировке преобладала светлая ольха, как поговаривали, одно из любимых деревьев государя. А вот массивное бюро на резных ножках в виде лап зверя сделано было из красных пород дерева.
От императора его отделял всегото небольшой столик, вероятно, служивший для доверительной беседы, – протяни руку и можно дотронуться до его плеча. Только сейчас, находясь вблизи государя, Филимонов видел, как тот утомился: под большими грустными глазами намечались темные круги, а в густых разросшихся бакенбардах видна значительная прядь седых волос.
– Я вас пригласил для очень деликатного разговора, – негромко произнес государь.
– Я весь внимание, ваше величество.
– Мне бы хотелось быть уверенным, что наш разговор не выйдет дальше этих стен. Потому что речь пойдет о чести царской фамилии.
– Моя служба заключается и в том, чтобы хранить тайны, ваше величество.
– Я вам всецело доверяю, Владимир Гаврилович… Из будуара великой княгини Александры Иосифовны пропала икона Божьей Матери. Именно этой иконой мой покойный родитель Николай Павлович благословил моего младшего брата Константина на брак с принцессой СаксенАльтенбургской.
– Икона не могла кудато деться, ваше величество? Всетаки в Мраморном дворце очень много народу: слуги, служанки, адъютанты…
– Мне понятен ваш вопрос. Хочу вам сказать, что, прежде чем обратиться к вам, перевернули весь дворец, но икону не нашли. Было проведено тайное семейное расследование, но так же тщетно. Икона исчезла! Нам остается надеяться на ваш сыск.
– Сделаю все, что от меня зависит, ваше величество, – с готовностью произнес начальник петербургской сыскной полиции. – Уверен, что злоумышленник будет изобличен.
– Очень рассчитываю на ваш опыт и порядочность. Сами понимаете, дело весьма щекотливое, не каждый день из охраняемых великокняжеских дворцов пропадают наследственные ценности.
– Дело весьма деликатное, у меня могут возникнуть сложности во время дознания. Всетаки необходимо будет расспрашивать об иконе людей, входящих в первый круг общения с государем…
– Я понимаю ваши сомнения, – сказал Александр Второй. Приподняв крышку бюро, он достал из ящика бумагу с двуглавым орлом, макнул перо в чернильницу и набросал несколько слов, после чего скрепил их печатью. – Держите, теперь это ваше, – протянул он лист бумаги. – По этому документу вы можете допрашивать членов моей семьи… если потребуется. Возражать никто не посмеет.
Бережно взяв лист бумаги, Филимонов прочитал:
«Владимира Гавриловича Филимонова, начальника сыскной полиции СанктПетербурга, действительного статского советника, наделяю особыми полномочиями. А именно, ему дозволено подвергнуть дознавательным действиям членов августейшей фамилии. На подлинном собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукой написано: АЛЕКСАНДР».
– Благодарю, ваше величество. Мне бы не хотелось быть навязчивым, но может случиться так, что к преступлению причастен ктото из дома Романовых. Как в таком случае поступать?
– Вам даются чрезвычайные полномочия. Так что в случае крайней необходимости можете применить допрос с пристрастием.
– Надеюсь, что ваше разрешение не понадобится, – стараясь не показать своего удивления, сказал Филимонов.
– Докладывать будете лично мне. Жду от вас завтра подробнейшего отчета. Хочу вас предупредить, чтобы не было никаких недомолвок, этим делом параллельно с вами будет заниматься первая экспедиция Третьего отделения.
– Спасибо за доверие, ваше величество.
Аудиенция подошла к концу, Владимир Гаврилович поднялся.
– Дмитрий, – громко сказал император. А когда в комнате появился тот самый камергер, что привел его к государю в кабинет, произнес своим зычным голосом: – Проводи нашего гостя до самого выхода.
– Слушаюсь, ваше величество. – Распахнув дверь, камергер дождался, когда Филимонов выйдет в коридор, после чего зашагал следом. – Пройдемте сюда, Владимир Гаврилович, нам по лестнице.
Глава 10
Стало быть, коммерция?
На следующий день после разговора с царем Владимир Гаврилович Филимонов созвал чиновников по особым поручениям и приставов. Последний раз столь впечатляющее собрание имело место полгода назад, когда во время костюмированного бала пропал сарафан из золотой парчи царицы Марии Милославской, первой жены Алексея, расшитый изумрудами и серебряной нитью и предназначенный для светлейшей княгини Долгорукой. Именно в этот период, по данным секретных агентов, из Америки приехал известный коллекционер, скупавший по всей Европе дворцовые костюмы XVII века. За ним было установлено негласное наблюдение, однако он ни с кем не встречался, и оставалось верить, что раритетный сарафан находится в империи.
К сыскной работе были подключены все тайные агенты и осведомители, в короткий срок были допрошены десятки людей, кто мог быть причастен к злому умыслу: скупщики, ростовщики, менялы, грабители и разного рода барыги, но об именном сарафане никто не слыхивал.
Сарафан Марии Милославской обнаружился совершенно случайно на вторую неделю поисков одной из горничных, когда она прибирала в прачечной. Одежда лежала в холщовой сумке среди грязного белья. Следствие, учиненное среди прислуги, ни к чему не привело, и чиновник по особым поручениям, производивший дознание, стал склоняться к тому, что злого умысла в пропаже не обнаружилось и во всем виновата обыкновенная расхлябанность. Дело было прекращено. Все же начальник сыска о пропаже сарафана имел собственное мнение. Соглядатаи, приставленные к американскому коллекционеру, докладывали о том, что тот неделю коршуном кружил вокруг рынков, где обычно происходила скупка краденого, все чегото высматривая. А однажды один из осведомителей случайно услышал его разговор, в котором шла речь о сарафане царицы Милославской.
И вот теперь, по прошествии полугода, вновь состоялось столь значительное собрание.
Большая комната для собраний, с большими светлыми окнами под самый потолок, располагалась по соседству с кабинетом. Стулья с высокими мягкими спинками были расположены по обе стороны длинного стола, на которых в терпеливом ожидании восседали полицейские чины.
Владимир Гаврилович Филимонов по своему обыкновению вошел в зал быстрой стремительной походкой.
– Здравствуйте, господа, – бодро поздоровался он и, удобно устроившись в широком кресле за столом, который едва ли не до самого пола покрывала суконная скатерть, на манер того, как было принято в присутственных местах, продолжил: – То, что я вам сейчас расскажу, является весьма деликатным делом… Касается августейшей фамилии, а стало быть, расследование должно проводиться в строжайшей тайне. Ни одно из сказанных мною слов не должно выйти за пределы этого кабинета, иначе скандальная тема может нанести значительный ущерб дому Романовых.
– Мы понимаем это, Владимир Гаврилович, – ответил за всех помощник начальника Константин Рыков, огромный человек с коротко стриженной бородкой.
– Вот и славно, господа. А дело вот в чем… В Мраморном дворце из будуара Александры Иосифовны пропала икона Божией Матери. Полагаю, преступников заинтересовал оклад с драгоценными камнями. По самым скромным подсчетам, ценность их составляет около одного миллиона рублей.
– Немало, – выдохнул чиновник по особым поручениям Васильевский.
– Целиком разделяю ваше мнение… Не исключаю и того, что кражу мог совершить ктонибудь из самого ближайшего окружения великой княгини, кто имеет доступ в ее личные комнаты и будуар. Человек, отважившийся на такое преступление, вне всякого сомнения, нуждался в деньгах и наверняка попробует драгоценные камни немедленно продать. Наша с вами задача заключается в том, чтобы через своих агентов разыскать пропавшие ценности. Вы должны, не вдаваясь в подробности, стараясь строжайшим образом сохранить тайну, выйти на след пропавших ценностей и отыскать преступника. – Филимонов положил на стол фотографии: – Эти камни с оклада иконы, фотографии можете взять себе. На розыск камней отводятся сутки. А теперь, господа, не смею вас больше задерживать. За работу!
Разобрав фотографии, сыщики, ненадолго сгрудившись подле узкого дверного проема, вышли из комнаты.
Оставшись в одиночестве, Филимонов снял казенные ботинки на толстой подошве и обулся в легкие штиблеты с черным верхом. Малость подумав, достал из шкапа атласный жилет и надел его перед зеркалом, закрепленным на комоде, а затем достал сюртук, купленный накануне. Выдвинув ящик стола, он извлек из него серебряные часы с длинной цепочкой и закрепил их на кармашке жилета. С вешалки взял небольшой котелок и слегка надвинул его на лоб. Довольно хмыкнул. Получилось весьма неплохо. На него смотрел самодовольный расфранченный мужчина, знающий толк в удовольствиях. Взяв тросточку, стоявшую подле двери, Филимонов вышел из комнаты.
Кража образа из будуара великой княгини Александры Иосифовны считалась тягчайшим преступлением, для раскрытия которого был задействован весь сыскной аппарат столицы, куда входили сотни тайных агентов и осведомителей, пронизывающих все слои общества. По существу, сыскная полиция являлась своеобразной империей, не видимой постороннему взгляду, а для того, чтобы ею руководить и своевременно указывать на просчеты, требовалось находиться в самой гуще событий. Как и всякий полицейский чиновник, начальник сыскной полиции имел собственных секретных агентов. Каждому из них вменялась строжайшая конспирация, а потому Владимир Гаврилович встречался с ними на тайных квартирах. В этот раз он условился встретиться с цыганом Шандором Черным, исполнителем цыганских романсов в ресторации «Ливадье». В модный ресторан заявлялась различная публика, от скупщиков краденого до громил, с которыми Шандор находился в приятельских отношениях. Подобно тому, как старьевщик собирает бросовые вещи, так и цыган терпеливо собирал всевозможные слухи о том, что творится в столице. У всякого, с кем общался Шандор, он неизменно вызывал расположение и доверительность, а потому преступники делились с ним самыми гнусными своими проступками с той легкостью, с какой кающийся грешник очищает душу на исповеди перед священником. Именно поэтому на сегодняшнюю встречу Филимонов возлагал большие надежды.
Одна из трех конспиративных квартир, в которых Владимир Гаврилович встречался со своими агентами, находилась в доме времен Екатерины Второй – старое обветшавшее здание с расцарапанным фасадом – на Торговой улице, с многочисленными лавками по обе стороны дороги. Так что в толчее можно было незаметно пройти по нужному адресу, а в случае необходимости укрыться от пытливого заинтересованного взгляда.
Владимир Гаврилович прошел мимо ювелирной лавки с выставленными в витрине кольцами, серьгами, разного вида кулонами, цепочками всякой длины и толщины, так что при желании из них можно было бы сплести корабельные канаты; колье, от самых небольших, которые могли бы подойти только пятилетней девочке, до совсем огромных, которыми впору подвязываться. У одной из лавок ненадолго остановился, чтобы посмотреть на крупный изумруд, лежавший на зеленой бархатной подушке, а заодно удостовериться в том, что никто не идет следом. И убедившись, что за ним никто не наблюдает (разве что приказчик ювелирной лавки), зашагал далее.
Прошел мимо «Самарских кренделей». Из магазина потягивало сладкой выпечкой, а в стеклянной витрине, едва ли не в человеческий рост, можно было увидеть запеченные «восьмерки» с маком, сладкие булки, караваи, выпечки, слойки и прочие изыски кондитерского ремесла.
Шумно проглотив слюну, Владимир Гаврилович ускорил шаг, отдаляясь, пока наконец сдобное изобилие с его манящим запахом не осталось далеко позади. Дотопав до массивного пятиэтажного здания, растянувшегося едва ли не на квартал, коротко обернувшись, юркнул в ближайший подъезд и энергично, преодолевая зараз по две ступени, добрался до третьего этажа. Уверенно, как и подобает хозяину квартиры, отомкнул дверь английским ключом и ступил в прохладу помещения. Едва он поставил трость в угол передней и повесил котелок на вешалку, как в дверь негромко постучали. Сбросив с косяка крючок, Филимонов впустил гостя – мужчину лет тридцати, с густыми усами под длинным крючковатым носом и курчавыми ухоженными бакенбардами.
Агенты – народ непростой, требуют обхождения. И к каждому из них нужен свой подход. Некоторые согласны работать за билет в театр, другим подавай коробку с дорогими сигарами, а третьих следовало уважить както поособенному. Шандор Черный был как раз из последних, предпочитал рюмку с коньяком непременно из рук начальника сыскной полиции, и Владимир Гаврилович держал в небольшом несгораемом шкафу целую коллекцию спиртных напитков.
Кража иконы из великокняжеских покоев – случай особый, скупиться не следовало. Открыв сейф, Филимонов вытащил бутылку «Хеннесси» и ловко выдернул пробку. После чего аккуратно, под самый ободок, разлил коньяк.
– Ээх, ваше превосходительство, умеете вы к людям подход найти, – весело блеснул глазами Шандор. – Ежели вы к нам с понятием, так и мы к вам понятие имеем.
Приподняв рюмку, с интересом проследил за тем, как напиток чуток плеснулся через край, тонкой липкой струйкой потек по хрустальной поверхности, застыв у самых пальцев.
– Ну, будем… – и, громко выдохнув, проглотил темнокоричневую жидкость. Одобрительно крякнув, погрозил комуто кулаком, изобразив при этом неслыханное удовольствие.
– Давно я у тебя хотел спросить, Шандор, ты ведь не цыган?
Глаза Черного прищурились, сделав его хитроватое лицо и вовсе лукавым.
– Выходит, что так. – И тотчас добавил: – Ежели бы я вместо красной рубахи надел косоворотку, разве стали бы мне платить сотенную за песню? Тото и оно!
– Стало быть, коммерция?
– Так оно получается.
– А ты, братец, хитер…
– Как же без того? Есть немного.
– Ладно, давай рассказывай, что там об иконе слышно.
– Об иконе не слыхивал, – покосился певец на бутылку с коньяком. – А вот только один скупщик мне по пьяному делу обмолвился, что, дескать, один человек интересовался, где бы можно было заложить хорошие камни.
– Что за камни? – живо спросил полициант, насторожившись.
Надо признать, что Шандор был не из той породы людей, что стремились усилить значимость собственной персоны какимито выдуманными историями, и уж если он о чемто говорил, то информация не вызывала сомнений. Ведь кто, как не он, сумел обличить Яшкудушегубца, свирепствовавшего в СанктПетербурге два последних года, на чьей совести было семь загубленных душ. В прошлую Пасху убивец зашел в ресторан «Лукоморье», где Шандор распевал с цыганским хором. И, пригласив солиста на штоф водки, видно, признав в нем родственную душу, поведал ему откровенно о двух последних смертоубийствах. Уже через час Шандор появился в полицейском управлении и рассказал полициантам о состоявшемся разговоре, подробно описав личность случайного клиента. На следующий день у каждого полицейского в городе имелся словесный портрет маниака , где имелись столь значительные приметы, как «рваное ухо» и «поломанный нос». Этой же ночью душегубец был отловлен в одной из бродяжьих ночлежек и как особо опасный преступник препровожден в Шлиссельбургскую крепость.
– Сказал, что изумруды с сапфирами.
– Как он выглядит, спросил?
– Не без того, – приосанился агент. – Свое дело знаю. Только ведь в лобто не спросишь, надо исподволь, чтобы незаметно было.
– И что же он сказал? – теряя терпение, спросил Владимир Гаврилович.
– Дескать, будто бы из благородных. Будто бы поручик. Вы бы уж, ваше превосходительство, не жалели, – показал он взглядом на бутылку коньяка. – Плеснули бы рюмочку за труды. А то где же мне еще такой сладости отведать?
– Хорошо, заслужил. – Взяв бутылку, Филимонов разлил коньяк в две рюмки: в одну до самых краев (эту для агента), другую – для себя (всегото на самое донышко, чтобы не упиваться, – работы невпроворот).
– Приятственно, – высказался агент, не без сожаления поставив опустевшую рюмку на стол. – И в глотке сладость.
– Хватит, братец мой, – воткнул Филимонов пробку в узкое горлышко. – А то набезобразничаешь где ненароком, а потом в полицейский участок попадешь, а мне тебя выручать. Хлопотно!
На лице Шандора Черного застыло откровенное сожаление. Надо полагать, таких напитков ему не подносят даже в ресторации, где он выступает под гитару.
– Сделаем вот что… Ты давай пошатайся по рынкам, поспрашивай, что да как, может, гдето эти камушки и всплывут. А потом мне обо всем доложишь.
– Я вот что подумал, ежели где и быть этим камушкам, так только на Сенном базаре. Есть там один еврей при больших деньгах. Все об этом знают, но его никто не трогает, потому как любую вещь купит и деньги за нее хорошие даст.
– На Сенном базаре, говоришь, – призадумался Филимонов. – А как зовут этого еврея?
– Мойша Гительман. Его там все знают.
– Хорошо. Я сам к нему зайду.
На том расстались.
Спустившись по крутой лестнице, Владимир Гаврилович тотчас оказался в толчее улицы. Смешавшись с толпой, он направился в конец улицы, где ровным рядком расположились извозчики. В белых холстинных балахонах, подпоясанные желтыми кушаками, со шляпами с желтой лентой, они невероятно походили друг на друга, будто цыплята из одной корзины. Отличались разве что голосистостью: кто кого переорет, тот и заполучит пассажира. А потому вопили они на разные голоса, зазывая желанного клиента, чем напоминали стаю сорок, спугнутых с насеста.
– Ваш бродь! – приподнялся на высоких козлах верзила с широкой бородой, закрывающей половину груди. – Пожалте сюда! С ветерком довезу, аж нутру приятственно будет.
– Парин, тафай сюты! – кричал молодой тощий татарин. – Мой лошат бистрый!
В какойто момент Владимиру Гавриловичу показалось, что извозчики передерутся изза подошедшего клиента. Тем не менее обошлось без кровопролития – о нем забывали тотчас, как только он двигался в сторону очередного кучера.
Остановился подле возницы в летах, с философским спокойствием посматривающего на менее сдержанных коллег; он выглядел настолько старым, что невольно казалось, что с одноколкой сдружился еще до Рождества Христова. Под воротником кожаный извозчичий номер с обозначением части и околотка.
– Чего же ты, братец, не призываешьто клиэнта ? – спросил Филимонов, подходя к кучеру. – Так ведь и в убытке можно остаться.
– Устал глотку драть, – честно признался возница. – А ежели кому надобно, так сами подойдут.
– Тоже верно. Ты меня на Сенную подбросишь?
– Это всегда пожалста, – встрепенулся старик, помолодев сразу лет на двадцать. Даже глаза его теперь смотрели поособенному азартно. – А куда именното?
– К ростовщику Гительману. Сколько возьмешь?
– Ежели на двугривенный уговоримся, так даже с ветерком.
– Договоримся, – согласился Владимир Гаврилович, устраиваясь в экипаже.
– А ежели полихому, так это еще алтынный.
– Я гляжу, братец, ты не так прост, как мне показалось поначалу. Ты уж давай без лихости какнибудь. Уж больно не хотелось бы мне остаток дня провести в полицейском участке.
– Как скажете, ваш бродь. Эх, пошла, милая!
Лошадка, простоявшая в долгом ожидании, не прочь была пуститься в галоп, и кучер всякий раз негромко чертыхался и сурово натягивал поводья, заставляя ее бежать умеренной рысью. Дважды пролетка проезжала в такой опасной близости от прохожих, что они поспешно отскакивали в стороны, подобно перепуганным воробьям. А однажды и вовсе чуть не зацепила молодого человека в белом сюртуке, чинно переходившего перекресток. Будь он менее расторопен, так непременно получил бы оглоблей по уху.
– Приехали, ваш бродь! – объявил кучер, остановившись у каменной усадьбы с высоким, в виде многоугольника, мезонином.
– Вот тебе двугривенный и алтынный, а вот еще и сверху, – положил действительный статский советник в сухонькую узкую ладошку несколько монеток.
– Это за что же такая честь? – довольно заулыбался старик, показав щербатый рот.
– А это за то, батенька, что не убил никого. Доставил бы ты тогда мне хлопот… Да попридержи конято! – прикрикнул Филимонов, хватаясь за поручни. – Не хватало мне еще шею свернуть!
– Тпруу! Стоять, родимая! – цыкнул извозчик на загарцевавшую лошадку, терпеливо дождался, когда пассажир ступит на скользкий булыжник, после чего огрел потную лошадиную спину трехвостой плеткой и скрылся в ближайшем перекрестке.
Владимир Гаврилович покачал досадливо головой – за подобное удальство можно и извозчичьего номера лишиться. Да уж ладно, пусть себе полихачит, чего же отнимать кусок хлеба на старости лет! И двинулся в лавку «Гительман и сыновья».
Едва он потянул за ручку, как над дверью предостерегающе брякнул звонкий колокольчик. К нему навстречу изза стойки вышел немолодой ссутулившийся мужчина, почти старик, с печальным взглядом крупных карих навыкате глаз.
– Полагаю, вы и есть господин Гительман? – любезно поинтересовался Владимир Гаврилович. Даже улыбнулся слегка, давая понять, что заявился в лавку с самыми добрыми намерениями.
– Он самый… Я немало пожил на свете, и мне отчегото кажется, что вы не тот человек, который хочет заложить старому Мойше наследственный перстень, – проговорил старик. – Уверен, вы здесь для чегото другого. – Неожиданно его глаза округлились, сделавшись еще больше, и Филимонов даже рассмотрел тонкие красные капилляры на желтоватых склерах. – Так вы из полиции.
– Как вы догадались? – обескураженно спросил начальник сыска.
– Не нужно быть особенно умным, чтобы через ваш модный сюртук увидеть блюстителя правопорядка. Только вам сразу хочу сказать, что старый Мойша не совершал ничего противозаконного. Я всегда старался быть в ладах с полицией и по возможности помогать ей. К чему старому еврею неприятности в виде тюремной крепости? А потом, что скажет моя дражайшая супруга? Она просто изойдет слезами от горя, когда будет носить мне передачи. А ведь старый Мойша любит парную курочку, как же я буду без нее в сыром каземате? Ведь на тюремной диете я могу испортить себе желудок.
– Верно, я из полиции… Начальник сыскной полиции СанктПетербурга, действительный статский советник Владимир Гаврилович Филимонов.
– Для меня это честь. Прежде мне приходилось иметь дело только с городовыми, а тут цельный начальник сыскной полиции! Вам не стоило утруждать себя, я ведь понимание имею, явился бы к вам по первому зову. Неужели я не разумею, что вы человек государственный и вам нужно беречь свое время?
– Ничего… Я здесь проездом, решил зайти. Вам часом не передавали вот такие камушки? Мы тут раскрасили их карандашами, старались подобрать нужный цвет, чтобы выглядели понагляднее.
– Я понимаю, – сказал ростовщик, нацепив очки с тяжелой черной оправой.
Начальник сыска вытащил фотографии и разложил их. Внешний вид каждого из них он помнил наизусть. Тот, что больше других, имел холоднозеленоватый цвет и был на редкость прозрачным, лишенный всякого дефекта. И в окладе располагался над самой головой Божией Матери. Рубин, столь же крупных размеров, с ровными гладкими гранями, выглядел царем драгоценных камней. Настоящий камень огненной стихии и пылкой страстной любви, с небольшой зигзагообразной трещинкой.
Ростовщик поднял первую фотографию. Губы его сжались в тонкую линию, отчего лицо приняло капризное выражение.
– Я так и знал, что дело закончится именно таким образом, – вздохнул он. – Уж слишком хорошими были камни. Такой подарок судьбы встречается всего лишь один раз в жизни, и то… если повезет. Старый еврей думал, что ему повезло. Значит, я ошибся. Подозреваю, вы пришли для того, чтобы забрать у меня все те камни, что оставил у меня тот милый господин с усиками?
