Текст книги "Капкан для медвежатника"
Автор книги: Евгений Сухов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
* * *
Подлом Московской биржи был тоже делом рук Родионова. Правда, Аристов об этом не догадывался. Да и некогда было: карта шла фантастически удачно. Покуда генерал играл в картишки, вор вскрыл сейф с замком новейшей конструкции, оставив, правда, на сей раз несколько царапин, – замочек, похоже, поддался не сразу. Однако что такое царапины? Царапины к делу не пришьешь. Других же зацепок, как всегда, не было. Никто ничего не видел, не слышал, не знает.
Но была и удача: при облаве на Хитровке взяли самого Парамона, маза из мазов, а короче, козырного туза, держащего всю Хитровку в своих заскорузлых жилистых пальцах. Этот наверняка знал, кто грабит банки и так мастерски вскрывает сейфы и несгораемые шкафы. А немногим позже с Григорием Васильевичем связались по телефону и предложили денег за освобождение Парамона.
– Нет, – ответил на такое наглое предложение Аристов. – На свете существуют вещи, не подлежащие торгу.
– Хорошо, – согласились на том конце провода. – Тогда я взломаю Императорский Национальный банк.
Аристов догадался, что ему звонит тот самый вор-медвежатник, принесший ему столько неприятностей.
– Так это вы?
– Я, – коротко ответил Родионов.
– Вы изволите шутить?
– Нисколько. Повторяю: если вы не освободите Парамона Мироновича в течение трех дней, я возьму Национальный банк.
– Лучше сдайтесь, – ответил на это Григорий Васильевич. – Иначе я все равно вас поймаю.
– Ну, это вряд ли, – сказали на том конце, и связь прервалась.
Несмотря на то что Аристов не верил, что ограбление Императорского Национального банка возможно «в принципе», он все же телефонировал управляющему банком и попросил усилить охрану.
– Зачем? – спросили на том конце провода.
– Затем, – раздраженно ответил начальник московского сыска, – что за последнее время участились случаи ограбления банков и биржевых контор. К тому же я располагаю сведениями, что ограбление вашего банка возможно в ближайшую неделю.
– Хм... Странно все это. Ну, хорошо, – ответили на том конце провода. – Охрана банка будет усилена.
На следующий день, терзаемый нехорошими предчувствиями, Аристов приехал в банк. Чтобы лично убедиться в том, что его распоряжение исполнено, и отмести все сомнения, дабы успокоить совесть.
Охрана показалась ему надежной. Кроме того, каждый отсек, на которые были разбиты коридоры, имел решетчатые ограждения, при открытии которых или даже малейшем движении срабатывала сигнализация.
И охрана. На каждом этаже и по всему периметру здания стояли городовые.
– Нужно быть самоубийцей или сумасшедшим, чтобы прийти нас грабить, – с гордостью заявил управляющий. – Пусть только сунется.
Аристов ушел успокоенный. Но медвежатник сунулся. Хотя самоубийцей вовсе не являлся. Да и на сумасшедшего, как выяснилось, не был похож.
Для начала он купил магазин обуви на Дмитровской, в непосредственной близости от банка. Да что там в непосредственной близости! Магазин в точности находился под главным банковским хранилищем, и оставалось лишь прорубить потолок, дабы проникнуть в сокровищницу банка. И в один из прекрасных дней, ближе к вечеру, в магазин заявился молодой человек, одетый с иголочки и с ходу предложил его владельцу, какому-то поляку, двести тысяч рублей. На такие деньги можно было приобрести два подобных магазина, а чтобы переломить его колебания, покупатель выложил на стол перед изумленным поляком сто тысяч задатку. Тот сдался.
А потом, уже укладывая деньги в сумку, задал вопрос:
– Почему вас заинтересовал именно мой магазин? Ведь есть и лучше?
На что молодой человек беззаботно ответил:
– Хочу ограбить банк.
Тогда хозяину показалось, что шутка была удачной: они вместе дружно посмеялись и разошлись, весьма довольные друг другом.
Буквально на следующий день в магазине начались ремонтные работы: он будто бы переоборудовался под ювелирную лавку. Шум ремонтных работ, кучи сколотой штукатурки, битый кирпич, – словом, все то, что бывает при ремонтно-строительных работах, позволяли завуалировать настоящую работу: разборку потолка.
В одну из темных ночей, какие бывают в начале осени, кирка одного из подельников Родионова провалилась в пустоту. Расширив лаз, преступники проникли в хранилище, где находились четыре сейфа.
Они уже вскрыли два из них, когда услышали, как в замочную скважину входной двери в хранилище вставляется ключ.
Аристов поежился, представив, что чувствовали преступники, когда дверь в хранилище стала открываться...
И чего ему вдруг вспомнилось это дело? Наверное, потому, что после ограбления Императорского Национального банка директор Департамента устроил ему такой разнос, какого еще не бывало, и Григорий Васильевич вышел от него красный как рак и мокрый как, простите, описанный котенок. Тогда преступникам удалось уйти. В самый последний момент они сели в бричку, ждавшую их около магазина, и были таковы. Но их видел дворник из соседнего дома. Особенно он запомнил франтоватого малого с усами, короткой бородкой и с саквояжем в руке. Возможно, тем же самым, который был изъят у Савелия Родионова при аресте в кабинете управляющего Императорским Промышленным банком.
– Узн'аешь его, если увидишь? – спросил дворника при дознании Григорий Васильевич.
– А то! – ответил дворник. – Мы, дворники, народ зоркий. У нас глаз как...
– Алмаз, – закончил за мужика Аристов. – Ясно. Ступай покуда. И... береги себя.
И правда, у дворников завсегда глаз как алмаз. Они всегда все примечают. Ведь кто такие дворники? Это первейшие помощники полиции, да-с...
* * *
Судья задал Родионову еще несколько ничего не значащих вопросов, после чего начался долгий допрос свидетелей. Все они говорили одно и то же: когда ворвались в кабинет управляющего Промышленным банком, откуда и прозвучал тревожный сигнал, то нашли подсудимого Родионова расположившимся в кресле управляющего и курящим сигару. Он был спокоен и невозмутим. В секретной комнате, за решетчатой стеной, был обнаружен сейф, дверца которого была настежь распахнута. Рядом стоял саквояж с набором воровских инструментов. Не было никакого сомнения, что сейф вскрыл именно подсудимый, успев передать его содержимое своему подельнику или подельникам. Сам же не успел схорониться, потому что четко и слаженно сработала полиция во главе с помощником полицеймейстера Второй части Самойленко, которая и не позволила преступнику скрыться с места преступления.
– У защиты имеются вопросы к свидетелю? – спросил судья.
– Имеются, ваша честь, – ответил Арнольдыч.
– Прошу.
– Благодарю вас. Скажите, господин Самойленко, где вы были, когда прозвучал сигнал тревоги в банке?
– В шестом участке, – ответил помощник полицеймейстера.
– Что вы там делали? – вскинул голову Семен Арнольдович.
– Находился по делам службы, – немного раздраженно ответил Самойленко. – С плановой проверкой несения службы дежурным офицером участка.
– С плановой? – переспросил присяжный поверенный.
– Вот именно с плановой, – с некоторой ехидцей ответил Самойленко. – При желании, вы можете в любое время свериться с нашим журналом плановых проверок.
– И сверимся, – негромко произнес Семен Арнольдович, – с ходу задавая свидетелю следующий вопрос: – А из участка слышен звук банковской сигнализации?
Самойленко обвел удивленно-веселым взглядом судью, его помощников, прокурора и присяжных заседателей, как бы приглашая вместе с ним посмеяться над глупым вопросом защиты. Потом, демонстративно повернувшись всем корпусом к присяжному поверенному и в упор глядя на него, громко ответил:
– Разумеется, не слышен.
– Тогда как вы узнали, что в банке случилось... происшествие? – спокойно выдержал его взгляд Арнольдыч...
Надлежит сказать, что присяжному поверенному Семену Арнольдовичу Скрипицыну приходилось выдерживать всякие взгляды. Человек он был закаленный. И в его адвокатской практике случалось всякое.
Вот взять хотя бы дело о громиле Гервасии Остапчуке, которое он вел в прошлом месяце. Тяжелыми и мрачными взглядами сверлил Скрипицына его превосходительство действительный статский советник и Окружной прокурор Федор Карлович Креймгольц, когда Семену Арнольдовичу удалось привести к оправдательному приговору дело храпа Гервасия Остапчука, который из-за семидесяти пяти рублей серебром зарубил топором статского советника Черемисинова, возвращавшегося крепко навеселе к себе домой, на Сретенку, от любовницы Зизи Кондорской. Статский советник, будучи человеком не робкого десятка, с деньгами расставаться не пожелал и оказал Гервасию посильное сопротивление. За что и был зарублен топором, после чего расчленен на куски и спущен по частям в Москва-реку.
Однажды Скрипицына едва не прожег насквозь испепеляющим взором сам председатель Окружного суда тайный советник Игнатий Памфилович Казин. Потому что Арнольдыч подкупил присяжных заседателей, и те, не думая обременять себя сомнениями, вынесли вердикт «не виновен» хитрованскому тузу Парамону Мироновичу, после чего тот взял Скрипицына к себе и сделал личным присяжным поверенным.
Были еще разные жгучие взгляды от людей разных сословий и достатка. И ничего, выжил Арнольдыч! Однако, не будь у него от природы столь дубленой шкуры, ходить бы ему в дырках.
– ...Мне телефонировали, – спокойным голосом ответил помощник полицеймейстера.
– Телефонировали? – Семен Арнольдович с интересом посмотрел на Самойленко. – Кто телефонировал?
– Охранник банка.
– И вы приехали тотчас?
– Разумеется. Это моя работа.
– И застали моего подзащитного в кабинете управляющего спокойно курящим сигару?
– Точно так.
– И он не предпринял никакой попытки скрыться?
– Никакой.
– А почему он не предпринял никакой попытки сбежать, как, по-вашему? Может, потому, что не имел никакого отношения к похищению из сейфа его содержимого?
– Протестую, – поднялся с места обвинитель Злобин. – Вопрос не по существу.
– Еще как по существу! – возразил Арнольдыч и выразительно посмотрел на судью. Тот, подумав немного, сказал:
– Протест отклоняется.
– Так почему, по вашему мнению, подсудимый не сбежал с места происшествия? – повернулся к Самойленко Скрипицын.
– С места преступления, вы хотите сказать? – поправил защитника помощник полицеймейстера Самойленко.
– Ну, что он преступник, придется еще доказать, – съязвил Арнольдыч. – Вы, господин коллежский советник, извольте отвечать на поставленный вопрос.
– У него не хватило времени, – неохотно отозвался помощник полицеймейстера.
– А почему? – быстро задал новый вопрос защитник.
– Мы приехали скоро...
– Надо полагать, о-очень скоро? – продолжал наседать на Самойленко Скрипицын.
– Да, очень скоро, – едва справляясь с раздражением, ответил помощник полицеймейстера.
– А не потому ли вы приехали «очень скоро», что были осведомлены о проникновении моего подзащитного в банк до сигнала банковской тревоги? Ждали этого. И дождались! – рубанул рукой Арнольдыч.
– Протестую! – вскочил с места прокурор. Взор его метал громы и молнии и прожег бы виц-мундир Арнольдыча запросто, не будь Скрипицын столь огнеупорным.
– Протест принят. – Судья стукнул молоточком по столу и строго посмотрел на Арнольдыча. – У вас есть еще вопросы к свидетелю Самойленко?
– Нет, ваша честь, – ответил Скрипицын и прошел на свое место, глядя прямо перед собой. Кажется, в среде присяжных заседателей он посеял некоторые сомнения, а это было уже хорошо.
Григорий Аристов заерзал на своем стуле.
Как в точку попал защитник Родионова! Вполне возможно, что этот Самойленко совершенно точно знал о готовящемся ограблении банка и поэтому устроил засаду. И как только Родионов зашел в клетку, она захлопнулась.
Но тогда выходит...
Холодные противные мурашки пробежали по спине начальника московского сыска.
Ведь тогда...
Тогда никаких документов Савелий Родионов никому не передавал. Просто не имел такой возможности, поскольку времени у него на это абсолютно не было. А еще получается, что в сейфе никаких документов и быть не могло...
Глава 8
ЗАСЕДАНИЕ СУДА
Начальник Московского охранного отделения Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи (каково, а?), потомственный дворянин Херсонской губернии, кавалер гессенского ордена Филиппа Великодушного и Кавалерийского Креста Второй степени его высокородие Павел Павлович Заварзин знал очень многое. Потому что с юных лет и с чина прапорщика был прикомандирован в ведение Отдельного корпуса жандармов Его Императорского Величества.
К примеру, еще служа рядовым вольноопределяющимся 145-го Его императорского высочества наследника Александра Александровича Новочеркасского пехотного полка и охраняя гессенскую принцессу Аликс в дни ее приезда в Ливадию, он знал, что будущая императрица подвержена меланхолии и иногда заговаривается, чем пугает даже прислугу, не говоря уже о ближайшем окружении.
Павел Павлович служил в Бессарабском губернском жандармском управлении и знал всех политических абреков и эсеров-экспроприаторов со всеми их явочными квартирами и привязанностями.
Служа в Таврическом ГЖУ уже в чине штаб-ротмистра, знал все о настроениях крымских татар и их поползновениях на национальную автономию.
Начало двадцатого столетия он встретил внештатным помощником начальника Охранного отделения Одессы. Здесь, уже в должности начальника отделения, он получил легкую контузию, потому как полез на рожон во время прибытия в порт Одессы мятежного броненосца «Князь Потемкин Таврический» и напоролся на бомбу, когда принялся ликвидировать беспорядки внутри города, вызванные прибытием восставшего броненосца. Кто бросил в него бомбу и кто стоял за этим – он тоже знал, именно поэтому на момент судебного следствия над медвежатником Савелием Родионовым (Пал Палыч тоже присутствовал в зале суда и сидел почти в затылок генералу Аристову) эсеры-бомбисты в полном составе пребывали в Акатуйской каторжной тюрьме, существовавшей при Акатуйском руднике, где их старания были востребованы сполна при добыче свинцово-серебряных руд.
Прослужив начальником Охранного отделения Ростова-папы, он вместе с начальником Жандармского управления Генрихом Фридриховичем фон Зиттоном усадил на тюремную шконку самого Янкеля Менцеля (погоняло Глыба), знаменитого на весь Тихий Дон громилу, на совести которого было не менее десятка загубленных душ. Затем Пал Палыч, получив чин подполковника, принял в ведение Варшавское охранное отделение и вскоре произвел несколько арестов боевиков-бомбистов из Польского национального революционного комитета, членов коего он знал по имени и в лицо.
Заработав в Варшаве репутацию специалиста высочайшего класса, Павел Павлович Заварзин был переведен начальником Московского охранного отделения и через пару месяцев получил полковника. Он поставил работу с секретными сотрудниками «охранки» на небывалую высоту, чем брезговал плотно заниматься его предшественник генерал Отдельного корпуса жандармов Генрих Фридрихович фон Зиттон, назначенный после ранения его в голову террористом Борисом Савинковым в Петербургское охранное отделение.
Пал Палыч даже написал «Инструкцию Московского охранного отделения по организации и ведению внутренней агентуры», работу умную, обстоятельную, практическую и изложенную доступным и понятным языком. Секретные сотрудники начальника московской «охранки» полковника Заварзина были всюду, а в среде дворников агентом охранного отделения был каждый второй, не считая каждого первого!
Именно один из таких агентов (хитроватый дворник-татарин) полковника Заварзина запомнил молодого франтоватого мужчину чуть выше среднего роста с усиками и при аккуратной бородке, в котелке, с тростью в одной руке и с кожаным саквояжем в другой, вышедшего, а вернее сказать, выбежавшего из здания Императорского Национального банка в ночь его ограбления.
Аристов после допроса этого дворника, видевшего похитителей в ночь ограбления, составил словесный портрет медвежатника и отправил своих сыскарей для его поиска и поимки.
Полковник Заварзин немедля взял этого дворника в оборот, выдал ему энную сумму (данные считаются секретной информацией и не подлежат огласке до 2012 года) и велел шататься по городу близ богатых особняков, бирж, коммерческих и государственных банков и «смотреть по сторонам». Так выразился сам Пал Палыч.
– Смотреть и все примечать, – протягивая энную сумму денежных ассигнаций, добавил начальник «охранки». – Авось и узришь этого франта-молодчика в котелке и с тростью.
Дворник, освобожденный от ежедневного махания метлой и тем безгранично счастливый, а также получивший энную сумму, видимо, не очень малую (им немедленно был прикуплен костюм в коричневую полоску и котелок с шелковым подкладом), узрел-таки франта-молодчика! Тот пребывал в кондитерской на Большой Дмитровке в обществе красивой дамы, где изволил кушать кофей и мороженое. Агент-дворник даже умудрился немного подслушать их разговор и при докладе лично Пал Палычу (Заварзин разрешал своим секретным агентам так себя называть и вообще старался показать, что он очень демократичен) сказал:
– Так что, это, Пал Палыч, оне, стало быть, ухарь-молодчик, с дамочкой ентой коротко знакомы.
– Почему ты думаешь, что коротко? – спросил полковник.
– Дак, это, он ее на «ты» кличет, а она ево – Савушкой, – получил резонный ответ Заварзин.
Скоро полковнику Заварзину удалось выяснить (раньше Аристова), что франт-молодчик – не кто иной, как приемный сынок хитровского туза Парамона Мироновича Савелий Николаевич Родионов, недавно вернувшийся из Европы, где постигал экономику и право. А дамочка, что столь фамильярно называла его Савушкой, есть его законная венчанная супруга Елизавета Петровна Родионова. В девичестве Волкова, дочь княжны Козловской (некогда любимой фрейлины императрицы) и Петра Ивановича Волкова, гласного городской Думы, владельца стариннейшей дворянской фамилии, представители которой служили в городовых воеводах и сотниках еще незабвенному князю Дмитрию Ивановичу Донскому.
– Ишь ты, вон оно как получается, – не удержался от восклицания Пал Палыч, получив эти сведения, хотя находился в кабинете один. – Дочка княжны и думского гласного замужем за приемышем без роду и племени и известным всей России вором!
Позже полковник Заварзин изменил мнение относительно Савелия Родионова. Это когда узнал, что он сын дворянина, погибшего на каторге, но не сломавшегося. К этому времени и Григорий Васильевич Аристов знал, кто таков Савелий Николаевич Родионов.
* * *
...Когда свидетели были опрошены обвиняющей и защищающей сторонами, был объявлен перерыв на полчаса.
Чай оказался весьма кстати. Почти всем. Прокурору – потому что он участвовал в таком процессе впервые. Громилы – были. Убийцы – попадались. Был даже церковный вор-святотатец, которому он испросил пятнадцать лет каторжных работ, и присяжные заседатели это решительно и единогласно утвердили. А вот государственного преступника осуждать еще не приходилось. К тому же председатель Окружного суда убедительно просил не распространяться насчет деталей преступления и не уточнять, что за документы были украдены.
– Меня об этом попросил сам его высокопревосходительство господин министр. – Тайный советник Казин завел глаза под лоб и поднял указательный палец вверх. – Так что по ходу ведения судебного следствия вам следует говорить «похищены ценные бумаги», без всяческих объяснений, что это за бумаги. Вам ясно? Все остальное есть государственная тайна...
Тайна-то тайной, но как быть с этим Родионовым? Не объявляя, что за документы были похищены, как он сможет убедить присяжных заседателей и судью, что вор заслуживает серьезного наказания? Ведь одно дело похищение бумаг, содержащих государственную тайну, да еще с целью продажи их заинтересованным иностранным государствам – за такое деяние можно просить у суда наказания пожизненной каторгой, и другое дело – просто хищение ценных бумаг с целью наживы. За это от силы полагается лет пять-шесть...
Судье чай оказался весьма кстати, потому как он просто не успел сегодня позавтракать, и его желудок пел жалостливые миноры, приводя судью в смущение перед помощниками.
Помощникам чай был кстати потому, что они малость подустали: первым помощником судьи был отставной прапорщик Измайловского полка Ельцов восьмидесяти двух годов от роду, который после чаю умудрился минут двадцать подремать в кресле. Второй же помощник, мещанин Зигфрид Аронович Шац, страдал почечуем, сухоткой и чахоткой и, естественно, постоянно нуждался в отдыхе.
Арнольдычу за чаем всегда приходили умные мысли. Правда, на сей раз в голову ничего путного не явилось: разве что испросить разрешения у судьи общаться со своим подзащитным во время процесса, что в принципе разрешалось, но только с согласия судьи.
Савелий Николаевич чай пить не стал.
– Благодарю, не надо, – ответил он на предложение судебного пристава принести чаю. – А вот от кофею я бы не отказался, – продолжил он с улыбкой.
На что получил короткий, но исчерпывающий ответ:
– Обойдешься.
Ни начальник московского сыску Григорий Васильевич Аристов, ни начальник Московского охранного отделения полковник Павел Павлович Заварзин чаю не пили. Вместо этого они, не сговариваясь, отправились в буфетную, где одинаково спросили себе по рюмке очищенной анисовой водки и по бутерброду с черной зернистой икрой.
– И что вы обо всем этом думаете? – первым завел разговор с сослуживцем по Департаменту полиции полковник Заварзин. – По-моему, судебные и прокурорские разыгрывают перед нами какой-то непонятный фарс. Не знаю, как вы, сударь, а я считаю, что Родионов в краже секретных документов вовсе не замешан.
– Почему вы так считаете? – спросил Заварзина более осторожный Аристов.
– А вы считаете иначе? – вопросом на вопрос ответил Пал Палыч. – Вот ответьте, зачем ему это нужно? Он никогда прежде не занимался ничем подобным. Одно дело красть крупные суммы, а другое дело – документы. Ведь их еще нужно продать, а это дополнительный риск. И нужно ведь еще знать рынок, людей… А там своя специфика.
– Предположим, я с вами согласен, – не сразу ответил Григорий Васильевич. – Родионов, вероятнее всего, эти документы не брал. Иначе их нашли бы у него, как нашли воровские инструменты.
Поговорив так, оба, опять не сговариваясь, пошли по направлению к судебной зале.
И уж совершенно не помешал чай с баранками, посыпанными маком, присяжным заседателям, которые, несмотря на то что еще не было прений между обвиняющей и защищающей сторонами, уже принялись обсуждать виновность Савелия Родионова.
– Виновен, – безапелляционно заявлял бородатый купчина второй гильдии Фома Горюнов.
– Не факт, – оппонировал ему мещанин Горский.
– Абсолютно не факт! – поддерживал Горского Юрский, человек Арнольдыча, купленный присяжным поверенным за восемьдесят целковых (Семен Арнольдович купил бы всех присяжных заседателей, но у него не хватило времени: суд случился на удивление скоро). – Я убежден, что подсудимый в краже документов не виновен.
– Что, и сейф, по-вашему, не он вскрыл? – ехидно спросил купец Горюнов.
– Вполне возможно, что не он, – ответил Юрский.
– Да, – сказал Горский, который стал поддерживать Юрского чисто из-за того, что они являлись соплеменниками. – Вполне возможно, и не он.
– Ну, знаете ли, – надул щеки купец. – Эдак-то всякого громилу можно оправдать.
– Наш подсудимый Родионов не громила, – насупил брови Юрский. – И на него хотят повесить чужое преступление.
– Да, – опять охотно поддержал соплеменника Горский. – Я тоже так думаю.
– Да ну вас! – махнул рукой в сердцах Фома Горюнов. – Чтоб вас мухи съели...
– Не ссорьтесь, господа, – примирительно произнес присяжный заседатель Задворкин, дворянин во втором поколении, чем несказанно гордился, так как еще его дед был крепостным дворовым мужиком, высланным за провинность (он обрюхатил кофешенку барина Марфутку, которую «имел» и сам барин) на задворки, то есть на выселки. – Для этого еще будет время...
