Текст книги "Медвежатник"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 8

– Что вы можете сказать обо всем этом? – наконец поинтересовался Григорий Васильевич, заглянув в чуть строгое, поросшее густыми рыжеватыми волосами лицо старика.

– А что я еще могу сказать? – искренне удивился он, покрутив в руках инструмент. – Работа знатная. Могу сказать определенно: медвежатник этот малый талантливый. Таких, как он, за свою жизнь я встречал только дважды.

– Вот как?

– Но это не их работа, – добавил старик. – Определенно! Одного зарезали лет двадцать тому назад, где-то на рынке у Сухаревой башни. А второй пропал! И где он сейчас, я не ведаю.

– А ты все-таки, Матвей, покумекай малость, может быть, он?

– Ну где ему? – отмахнулся старик. – Такое дело ему теперь не под силу, если он еще живой, конечно. Теперь он такой же старик, как и я. А здесь явно молодой работал. Тут ведь и сила нужна немалая, чтобы железо ковырять, а откуда она может взяться у немощного старика? То-то и оно. – Старик почесал поредевшую макушку, кашлянул сухо два раза в костистый кулак и задумчиво объявил: – То, что это не он, точно! Но вот ежели кто из его учеников, так такое может быть.

Старик посмотрел на Аристова. Глаза у него были по-юношески пронзительны, приятного глубинного синего цвета. Звали его Матвей Терентьевич Точилин. Лет тридцать назад он был матерый медвежатник, работал чаще всего в одиночку, на его личном счету числилось более тридцати выпотрошенных банков. Долгое время его не могли поймать, возможно, он и скончался бы в дряхлой старости неузнанным, передав награбленные капиталы единственной дочери, но однажды старик расплатился за стакан чая новенькой «катенькой», не пожелав забирать сдачу. Трактирщик, обратив внимание на щедрого клиента, поспешил к Малому Гнездниковскому переулку, где располагалось здание уголовной полиции. А еще через час он был награжден за свою бдительность – начальник отделения уголовной полиции милостиво постучал его по плечу, пообещал похлопотать перед начальством о награждении орденом Владимира четвертой степени и повелел изъять «катеньку» в качестве вещественного доказательства. Хозяин трактира поморщился, но деньги отдал.

После того случая Матвей Терентьевич на долгих пятнадцать лет отбыл на сахалинскую каторгу, а когда вернулся, открыл часовую мастерскую. В заказах он отбоя не знал, поэтому поживал безбедно. В его клиентах числились самые богатые люди Москвы, и нередко он получал заказы даже от царской фамилии.

Григорий Васильевич явился к Точилину лично, хотя был уверен, что старик не посмеет обидеть его отказом, если он надумает пригласить его в Малый Гнездниковский. Но бывший каторжанин слыл человеком закаленным и с хитрецой, что требовало дополнительного подхода и персонального обхождения.

Матвей Терентьевич не сумел сдержать одобрительной улыбки, когда генерал Аристов аккуратно снял шапку и смиренно попросил разрешения присесть на один из свободных стульев, выставленных в прихожей для гостей.

– Располагайтесь, ваше сиятельство, только вы бы уж поаккуратнее плечиком, не заденьте вот этот прибор с механикой. С императорского двора привезен. Мне говорили, что этот прибор сам Петр Великий из Голландии вывез.

– Не сомневайся, голубчик, ничего не задену, – с любопытством покосился на реликвию генерал, отодвигаясь на всякий случай подалее. – Я к тебе вот по какому делу: не мог бы ты мне посоветовать кое в чем?

Аристов сделал знак рукой, и адъютант, молча стоявший у самых дверей, поставил на стол саквояж и почти торжественно вытряхнул из него содержимое.

– Полюбуйся, Матвей, какие совершенные инструменты. Этими безделушками был взломан самый крепкий банк в Москве.

Старик неопределенно хмыкнул.

– Знаете, ваше сиятельство, я даже завидую нынешним медвежатникам. Мы-то сейфы все по старинке взламывали. Признавали только отмычку и гвоздь. А у них вон какой арсенал. Я даже не сразу и соображу, для чего они, – в раздумье почесал старик лоб. – Так, значит, говорите, что сейф с часовым механизмом был? – как-то угрюмо посмотрел старик на своего гостя, сверкнув небольшим бельмом в самом центре радужки.

– С часовым, Матвей Терентьевич. Это еще одна причина, по которой я к тебе обратился. Такое впечатление, что он как будто бы знаком с часовым делом. А такому, сам понимаешь, за один раз не обучишься.

– Это вы в точку сказали, ваше сиятельство, не обучишься. Для того чтобы открыть сейф с часовым механизмом, одного умения маловато. Я так думаю, здесь талант должен быть. А у этого медвежатника он имеется, – в голосе старика прозвучала трудно скрываемая зависть. – Эх, если бы у меня в свое время был такой напарник, так я бы стал самым богатым человеком Москвы. Ломанул бы с десяток самых крупных банков, и видели бы вы меня тогда, господа легавые!

Григорий Васильевич невольно улыбнулся. Лицо старика приобрело хищное выражение. Можно было только догадываться, какой он был акулой лет тридцать тому назад.

– Не сомневаюсь, любезнейший.

– Но все это в прошлом. – Бывший каторжанин вновь превратился в добродушного старика, готового помочь следствию. – Одно могу сказать: знания часового дела здесь маловато. Посмотрите, господин начальник, какую амуницию он соорудил. Вот эта спица для того, чтобы запор нащупать. Этот прут, чтобы сподручнее было дверь ковырнуть. И сталь-то какая прочная! – восхитился Точилин. – Сделано, видать, на заказ. Значит, человек знает толк в технологии. Да, здесь голова крепкая нужна.

– Так что же ты конкретно скажешь?

– Я бы не стал искать его среди обыкновенных душегубцев. – Старик прищурил глаза и со смехом произнес: – Вы бы, господин начальник, поискали его среди своих знакомых. Господа аристократы такое могут учудить, что простому мещанину в голову никогда не придет. Когда я сахалинскую каторгу отбывал, вместе со мной граф один был. Так он обыкновенным карандашиком «катеньки» на память рисовал, да так, что от настоящей не отличить. А если бы ему перо с чернилами дать да реактивы разные? Что бы тогда было? Хотя он за это и комаров кормил. Хе-хе-хе! Миллионщиком хотел стать на фальшивых бумажках. Пятьсот тысяч получил, так ему этого мало показалось, решил еще столько же нарисовать. Жадность его сгубила. Ему бы по Европам раскатывать, девок тамошних соблазнять, а он вновь за печатный станок взялся.

– Как же он попался?

– А он фальшивой денежкой с девицей легкого поведения попытался расплатиться. А она, не будь дура, заприметила ошибочку в слове «император» да сдала графа сыскной полиции. К чему я веду такой разговор? А к тому, что в своем деле нужно быть грамотным. А еще баб не обижать, они того не прощают.

– Все это очень интересно, любезнейший, только мы с тобой немного отвлеклись. Кто бы это мог быть, если не часовщик?

– Известное дело, – продолжал вертеть в руках хитроумный инструмент Матвей Терентьевич. – Медвежатник этот человек грамотный, механику отменно знает, а значит, наукам всяким обучен. Вы бы его, господин начальник, среди грамотеев поискали. Не могу я поверить, чтобы необученные на такое были способны. Здесь соображать нужно.

– Это ты точно подметил, Матвей.

Прихожая у Матвея Терентьевича была обставлена со вкусом. По углам стояли дорогие светильники в виде ангелочков, окна закрывали тяжелые плюшевые портьеры. Аристов развалился в широком кресле, крепкое красное дерево выдержало могучее тело без единого скрипа. Он окинул долгим взглядом дорогую обстановку и подумал, что наверняка, прежде чем отбыть на сахалинскую каторгу, хитрый старик припрятал награбленное золотишко где-нибудь на заброшенном кладбище.

– Матвей, а что, если это твоих рук дело? – неожиданно спросил Аристов, сцепив пальцы в замок. – Я тут прикинул и подумал, кому, как не тебе. Ремесло это тебе очень хорошо знакомо. А может быть, обучил какого-нибудь недотепу, вот он и прокалывает сейфы, как полые орехи. И с тобой делится денежкой за науку.

Старик стойко выдержал почти насмешливый взгляд, а потом отвечал достойно:

– Не мое это дело, и наговаривать на себя напраслину я не стану. Не для моего скудного ума такая тонкая работа. А потом, если вы знаете, ваше сиятельство, я всегда работал только одной отмычкой и мне ее хватало на замок любой сложности. Здесь же работа потоньше будет. Да и инструментик-то свой я никогда не бросал и все время с собой забирал. Жалко! А здесь, я смотрю, воры-то свой реквизит не пожалели и на месте оставили. Не сходится, ваше сиятельство, такое дело. Не я это.

Старик был прав. Инструмент оставили у самого сейфа, судя по всему, за ненадобностью. Глуповато было бы думать о том, будто сделано это потому, что грабитель почувствовал раскаяние и решил, будто бы это его последний преступный подвиг. Скорее всего, здесь было нечто другое, например, куда приятнее выносить из здания сумку, до самого верха напичканную деньгами, чем инструменты, ставшие ненужными.

Старик был прав и в другом – в действиях медвежатника четко прослеживался один и тот же почерк. Здесь напрочь отсутствовал элемент случайности и непрофессионализма. Грабитель не поступал наугад, как это случается порой с карманником, когда он орудует на большом базаре. Он длительное время изучал объект грабежа, возможно, устраивался в банк даже служащим. Изготавливал соответствующие инструменты и, выбрав удачный момент, совершал грабеж. Примерно по такой же схеме было совершено последнее преступление. Причем он никогда не забирал с собой изготовленные инструменты, справедливо считая, что вырученные деньги вполне компенсируют потерю.

– Ладно, Матвей, пошутил я.

– Я свое на каторге отсидел честно, – строго отозвался старик, – и обратно возвращаться никак не собираюсь.

– А ты ведь всерьез обиделся, – Григорий Васильевич поднялся с кресла.

Кресло печально скрипнуло, почувствовав на подлокотниках тяжесть могучего тела генерала.

– А то, – хмыкнул старик, явно простив своего гостя.

– Ты вот что, Матвей Терентьевич, если что припомнишь, так сообщи мне по этому адресочку, – протянул Аристов визитку. – А когда злодея поймаем, за содействие вознаграждение получишь.

– И сколько же? – спросил старик, вчитываясь в адрес.

– Пятьдесят тысяч!

– Ого! Высоко этого злодея ценят. Моя голова поменьше весила. – В голосе Точилина ощущалась неподдельная обида, к которой отчетливо примешивались нотки зависти.

– Да уж, голубчик, времена очень поменялись.

Григорий Васильевич старательно натянул белые парадные перчатки и, в знак прощания приложив два пальца к виску, вышел из мастерской.

Старик приоткрыл портьеру и выглянул на улицу. Аристов вальяжно откинулся в кресло пролетки и, коснувшись тростью плеча возницы, произнес:

– Трогай, голубчик.

Как только пролетка скрылась из виду, Матвей Терентьевич поднял трубку телефона, назвал барышне номер и, когда его соединили, глухо произнес:

– Хозяин дома? Нет… Кто звонит? Знать тебе, любезный, не положено. А только скажи ему, чтобы его ребятки не так баловались, а то ими очень интересуются. – И, не дожидаясь ответа, положил трубку.

Часть II ОХОТА НАЧАЛАСЬ

Глава 9

Савелий открыл глаза. Рядом на большой пуховой подушке лежала Лиза. Дыхание ее было ровным и глубоким, веки были слегка приоткрыты, как будто бы она разглядывала на противоположной стене вывешенные фотографии. Но это было не так. Лиза спала глубоко. Раньше Савелия удивляли полуоткрытые глаза девушки во время сна, но сейчас это вызывало только улыбку.

Легкое одеяло слегка сползло, обнажив красивую грудь. Савелий едва удержался, чтобы не притронуться к бордовому, словно спелая вишенка, соску.

Лиза была единственной женщиной, которую он любил по-настоящему. Трудно было поверить, что это юное создание может вмещать в себя столько нешуточной страсти.

Лицо девушки было невинным и чистым. Именно такой образ принимают ангелы, когда опускаются на землю. Но он знал совершенно точно, что за спиной крыльев у нее не сыскать. Лиза оставалась земным созданием.

Впервые Савелий увидел Лизу более года назад неподалеку от старого Гостиного двора, на Варварке. Обыкновенная курсистка, каких в канун сочельника можно было встретить на улицах Москвы не один десяток. Единственное, чем она обращала на себя внимание, так это огромными выразительными глазами, которые взирали на окружающий мир по-детски восторженно. Создавалось впечатление, что она была способна радоваться даже чириканью воробья. Казенная форма не делала ее безликой, а даже, наоборот, выгодно подчеркивала ее высокую фигуру. Что никак не вязалось с ее обликом, однако, так это огромная сдобная булка в руках, которую она поедала с необыкновенным аппетитом на виду у всего Гостиного двора, чем невольно вызывала легкую улыбку у всякого, кто наблюдал за ней.

Не удержался от улыбки и Савелий.

Он подошел к барышне, слегка приподнял шляпу и произнес:

– Разрешите представиться, Савелий Николаевич Родионов, дворянин. Если вы, барышня, желаете, я бы мог познакомить вас с хорошей кухней ресторана «Эрмитаж».

Позже Савелий даже не мог объяснить себе, почему он все-таки подошел к девушке. Скорее всего, этому соответствовал его кураж, который иногда разбирал его с не меньшей силой, чем молоденького юнкера, впервые получившего увольнительную.

Девушка на секунду оторвалась от булки, невинно заморгала пышными ресницами и произнесла грудным голосом:

– Я серьезная девушка и не хожу в рестораны с незнакомыми мужчинами.

Савелий не собирался сдаваться:

– Помилуйте, барышня! Это сейчас мы незнакомые, в данную минуту. А пройдет час, и мы уже сделаемся старинными приятелями. А потом я ведь вас не приглашаю в какой-нибудь трактир, где пьют пиво пьяные извозчики, не в ресторан «Лондон», где вас приняли бы за даму легкого поведения и, возможно, приставали бы с гнусными предложениями. Я вас хочу повести в самый дорогой и респектабельный ресторан Москвы, где работают едва ли не самые лучшие кулинары Европы.

Барышня совсем потеряла интерес к сдобной булке.

– Конечно, вы красиво говорите, но, может быть, вы как раз и есть тот самый змей-искуситель, о котором нам частенько напоминает классная дама?

У ног барышни суетливо толкалась стайка воробьев. Птицы уже перестали довольствоваться крошками и надеялись, что обладательница сладкой булки отломит от нее самую малость и угостит чирикающую братию.

Барышня определенно нравилась Савелию.

– Скорее всего, я Добрыня, чем змей, – сдержанно и с улыбкой заметил он. – А потом я предоставляю вам возможность убедиться в этом.

К его немалому удивлению, барышня согласилась, оставив, на радость птицам, недоеденную булку. Тот вечер был одним из самых памятных в его жизни. Савелий блистал остроумием, желая произвести впечатление. И, судя по ее смеху и восторженным глазам, это ему удалось сполна. Когда они увиделись в следующий раз, то напоминали, скорее всего, страстных влюбленных, чем молодых людей, которые еще неделю назад не подозревали о существовании друг друга.

Каково же было его удивление, когда вскоре он узнал, что Лиза состоит в родстве с московским градоначальником. Что ее матушка была некогда фрейлиной императрицы, а папенька членом городской думы.

Их близость произошла как бы сама собой. И случилась в том самом ресторане, куда он впервые привел ее угостить дорогим шампанским. По соседству с колонным залом имелись кабинеты, в которых великовозрастные богатые дядьки давали уроки нравственности юным барышням.

Савелий встал с постели. Подумав, распахнул шкаф, достал новый темно-коричневый костюм в тонкую белую полоску, вдохнул аромат свеженакрахмаленной белой рубашки.

– Ты уже проснулся? – услышал он за спиной грудной голос.

– Как видишь, голубка. – Савелий стоял перед зеркалом и поправлял воротник рубашки.

На манжетах зелеными кошачьими глазами сверкали изумрудные запонки. Каждый из камней был величиной с ноготь. Изумруды могли украсить любой из столичных музеев и в совокупности составляли немалое состояние. Савелий брал эти запонки крайне редко, когда желал удачи. Они были для него настоящим талисманом. Запонки подарил Савелию старик Парамон на шестнадцатилетие, незадолго до того, как отправить его постигать науку в Европу. Конечно, старик не мог предвидеть, что эти зеленые камешки послужат его воспитаннику символом удачи.

Савелий посмотрел на Лизу. Теперь он не удивлялся, что у девушки были глаза точно такого же цвета, как его изумрудные запонки.

– Ты почему на меня так смотришь? – лукаво прищурилась Елизавета.

– Да вот думаю, не колдунья ли ты, часом.

Елизавета рассмеялась звонким смехом:

– Ах вот как! Ты меня боишься? Странная из нас получается парочка – змей-любовник и колдунья. А может, мы и вправду состоим в родстве с бесовской силой?

Савелий надел пиджак, тщательно расправил складочки и произнес:

– Мы это проверим сегодня.

Елизавета обладала еще одной приятной чертой – она совершенно не стеснялась своей наготы.

Одеяло сползло еще ниже, оголяя крепкое бедро.

– Ты все-таки уходишь? – поинтересовалась Лиза.

Ну точь-в-точь как легкомысленная девица из ресторана «Лондон», пытающаяся заполучить с богатого купца лишний гривенник за доставленное удовольствие.

Савелий без труда разгадал ее игру. Он подошел к Елизавете, поправил сползающее одеяло и произнес, подражая голосу завсегдатая увеселительных заведений:

– На сегодня довольно, барышня. Вы уж свои чары до следующего раза поберегите!

Елизавета капризно надула губы, натянув одеяло на самый подбородок.

– Фи, барин, какой вы грубый!

Савелий посмотрел на часы. До открытия выставки сейфов оставалось совсем немного.

– Теперь давай поговорим о серьезном. Ты ничего не забыла?

– Нет, – мгновенно преобразилась Елизавета, превратившись в строгую слушательницу женских курсов, вникающую в премудрость неевклидовой геометрии.

– Вот и отлично. Нам незачем идти вместе. Мне нужно еще съездить по одному адресу. А ты будь в торговых рядах сразу после открытия.

Савелий поцеловал Елизавету в чуть наморщенный лобик и, махнув тростью, заторопился к выходу.

– Савушка! – вдруг окликнула его девушка. Родионов не любил оборачиваться, считая это скверной приметой, но сейчас все было совершенно неважно. Его покой оберегали два темно-зеленых изумруда.

– Что, моя голубка?

– Обещай мне, что все будет хорошо.

– Обещаю. Разве ты не со мной? А подвергать тебя опасности я не имею права, – и, уже не прощаясь, вышел из комнаты.

Выставка сейфов должна была пройти на Мытном дворе, расположенном неподалеку от Москворецкого моста. Это здание некогда использовалось под таможню. Но уже несколько десятилетий оно было заставлено торговыми лавками. Даже сейчас оно не утратило официального облика. С утра на быстрых пролетках к зданию подъезжали лихие молодцы, но, узнав, что выставка откроется только-только в десять, сходили на брусчатку и вливались в толпу зевак, терпеливо ожидавших назначенного часа.

Народ у Мытного двора собирался самый разный. Кроме мещан, которых здесь было большинство, в толпу примешивались приказчики, немало было мелких купцов, то там, то здесь мелькали фуражки студентов; яркими нарядами выделялись дамы, которые пришли к Мытному двору со своими кавалерами и ожидали от предстоящей выставки очередного развлечения. Заметны были даже люди духовного звания – они стояли отдельно ото всех и негромко вели чинные разговоры о предстоящем посте.

Дверь наконец открылась. Из нее клубком выкатился небольшой человечек и, перекрывая могучим басом людской гомон, воскликнул:

– Господа! Прошу внимания!

Разговоры действительно смолкли. Даже священнослужители с интересом посмотрели на горлопана, а один из них буркнул:

– С таким голосищем, как у этого хомяка, дьяконом нужно быть при патриархе, а он швейцаром служит.

А мужчина, нисколько не смущаясь, продолжал:

– Сегодня у нас выставка сейфов. В этом здании собраны самые лучшие экспонаты из Германии, Америки, Англии и России, господа. Вы увидите новейшие чудеса техники. Если среди вас имеются коммерсанты и вы желаете заключить контракты с фирмами, так это можно сделать здесь же, в зале. Прошу, господа, – и он широко распахнул узорчатую дубовую дверь.

Толпа тонким живым ручейком всосалась в свободное пространство, а еще через пять минут к зданию Мытного двора подъехал экипаж, запряженный парой вороных лошадок. Мужчина средних лет с короткой черной бородой и стрижеными усами щедро расплатился с извозчиком, сунув ему в ладонь четвертной.

Бородач подал руку своей спутнице, помогая ей сойти на тротуар, – девушке лет двадцати, в длинном голубом платьице и широкополой шляпе из темно-желтой соломки, – и после того, как она легким ангелом опустилась на землю, подставил ей свой локоть.

– Ваше сиятельство, – раздался за его спиной голос, – пятачок бы на проживание пожаловали.

Мужчина неохотно обернулся через плечо. Рядом с ним стоял нищий огромного роста, с рыжей, всклоченной шевелюрой. Он сунул руку в карман, побренчал мелочью и вполголоса произнес:

– Надеюсь, ничего не позабыл? А то в следующий раз от арестантских работ тебя уберечь сумеет только Господь Бог.

– Ты уж прости меня, Савелий Николаевич, бес попутал с этими городовыми. Коли бы знал…

– Ладно, Андрюша, смотри не подведи. – И уже громко, явно рассчитывая на уши стоящих рядом ротозеев, произнес: – Держи, братец, смотри не напейся.

– Благодарствую, барин, благодарствую, – с чувством произнес хитрованец и попятился прочь с Мытного двора.

Народу уже понабежало. В обычные дни на Мытном дворе распоряжались приказчики; шествовали величаво купцы; частенько невозможно было протолкнуться между рядами, а с лавок доносились задиристые голоса продавцов, расхваливающих свой товар.

В этот раз все выглядело иначе. Огромный зал освободили от мелких лавок, помещение было проветрено, и даже самый чувствительный нос не уловил бы застоявшегося запаха мяса.

Сейчас, в несколько рядов, тут стояли сейфы, несгораемые шкафы, вокруг которых суетились инструкторы и, не скупясь, нахваливали последние достижения инженерной мысли.

– Знаете, господа, этот сейф совершенно надежен. Уверяю вас, его не сумеют открыть и через сто лет. Он совершенно неприступен для грабителей…

– Пожалуйста, сюда, господа, лучшего экземпляра, чем сейф фирмы «Крауф и сыновья», вам не найти! Он имеет все то, что отличает немецкую инженерную мысль, а именно надежность!

– Прошу вас сюда, господа! Только с несгораемым шкафом «Годскин и компани» вы обретете настоящий покой и сумеете сберечь свои накопления. Уверяю вас, у нас лучшие замки в мире и лучшая система защиты. Если вы приобретете несгораемые шкафы и замки нашей фирмы, то не прогадаете!

Публика прогуливалась между выставленными сейфами, не стеснялась выспрашивать о преимуществах того или иного механизма и, получив исчерпывающую информацию, отходила.

Один из священнослужителей подошел к тонкошеему приказчику, без умолка нахваливающему замки фирмы «Годскин и компани», и прогудел мощным басом:

– Ты бы, милок, поведал нам, сирым и убогим, каково оно в действии. Замок, вижу, крепкий, будет чем ризницу запирать.

– Не беспокойся, батюшка, – уверял малый. Чувствовалось, что он крепко поднаторел в торге – голос у него был поставлен, а руками размахивал, как заправский агитатор. – Эти сейфы способны уберечь божье золотишко не только от воров, но и от самого сатаны.

Лицо у тонкошеего при этом приняло угодливое выражение, какое бывает только у старательного приказчика. Изъяви покупатель желание, так он мгновенно упакует несгораемый шкаф и на собственном хребте дотащит его к порогу клиента.

Священнослужители обходили громадину сейф со всех сторон. По их значительным взглядам чувствовалось, что они собираются ставить его не у алтаря и прятать в него не рубахи, пропахшие потом, а нечто более божественное.

– Полезная вещь, – басовито произнес один из священнослужителей. – Только больно дорогая. С архиереем нужно совет держать. Как он скажет, так тому и быть!

В центре зала стоял огромный несгораемый шкаф, инкрустированный под орех. Около него чинно вели диалог на английском языке трое мужчин.

– Американцы, – пренебрежительно фыркали купцы, втайне гордясь тем, что в Париже русских коммерсантов принимают куда радушнее, чем деловитых янки.

– Господа, – из толпы вышел крупный мужчина, смахивающий на племенного жеребца. Он махнул рукой на несгораемый шкаф и не без пафоса произнес: – То, что вы видите перед собой, настоящее достижение науки. Над этим шедевром работали лучшие мастера из Америки, Германии и России. Я бы сказал, что это сплав американской прочности, немецкой расчетливости и русской изобретательности. На сегодняшний день невозможно встретить более надежных запоров, чем те, что вы изволите видеть. Мы настолько уверены в его надежности, что поместили в него триста тысяч рублей! Если кто-нибудь сумеет открыть сейф, тогда деньги достанутся ему. Не стесняйтесь, господа, подходите.

В толпе выделялось несколько людей явно не барского сословия. Их привычно было видеть у соборов, тонкими голосами выпрашивающих у прохожих копеечку на выпивку.

– Вот ты, господин, – указал толстяк на одного из них, – не сумел бы ты открыть наш сейф?

– Это, сударь, не по моей части, – честно отозвался малый. – Здесь смекалка нужна. Вот ежели ты попросишь за рублевку кому череп проломить, тогда милости просим на Хитровку, – слегка поклонился бродяга, вызвав невольные улыбки у стоящих рядом.

– Разрешите мне попробовать? – вызвался молодой шатен лет тридцати в светло-сером костюме.

– Разумеется, голубчик, пожалте! – подбодрил смельчака банкир Некрасов, стоящий рядом. – Не забывайте, здесь вас ожидает триста тысяч рублей.

Молодой человек извлек из кармана целый набор ключей и попеременно попробовал просунуть их в скважину. Присутствующие, вытянув шеи, с интересом наблюдали за потенциальным хозяином немалого состояния. Один ключ он все-таки сумел просунуть в скважину, чем вызвал в толпе вздох восхищения. Но дальше этого дело не продвинулось. Несмотря на все усилия, ключ не желал вращаться.

Минут через двадцать шатен отошел распаренный до красноты, под едкие насмешки собравшихся.

Вторым был старичок в потертом плаще, служившем, очевидно, ему не только простыней, но и одеялом. Старик готовился основательно. Он выгреб из карманов ворох отмычек и принялся пробовать поочередно каждую из них. Один раз даже показалось, что он сумел повернуть замок и тот обрадованно щелкнул, но дверца продолжала оставаться запертой. Еще минут через десять он аккуратно сложил отмычки в карман, дескать, пригодится еще, и сконфуженно смешался с толпой.

Потом подошел парень лет двадцати пяти. Он упорно ковырялся изогнутым шилом, но тоже оказался бессильным.

Еще был дядька лет пятидесяти, явно из купеческого сословия, видно, решивший подзаработать случаем.

Следующим был дедок лет семидесяти с набором ключей. Очевидно, он решил тряхнуть стариной и вспомнить кандальную молодость.

Желающие шли чередой, но все их старания были тщетны.

Матвей Некрасов стоял в сторонке и, картинно подбоченившись, пыхтел толстой сигарой.

– А вы уверены, что он все-таки придет?

– Уважаемый Матвей Егорович, вы, я вижу, совершенно не знаете людей такого типа, – усмехнулся Лесснер. – Наш визави очень сильный и азартный игрок и не упустит случая, чтобы поиграть с нами в кошки-мышки. Наверняка он топчется здесь где-то рядом. Вы на всякий случай присматривайтесь здесь ко всем, кто подходит к сейфу. Я уже переговорил с Аристовым, за всеми этими людьми будет установлено наблюдение.

– А если он все-таки откроет сейф?

– Это исключено, – отрицательно покачал головой Лесснер, провожая взглядом приятную брюнетку. – Тогда наше банковское дело действительно ничего не стоит.

– Давайте только на минуту предположим, что он все-таки откроет!

– Ну, – пожал плечами Георг Рудольфович, – тогда, конечно, ему придется эти деньги отдать. Но можете не сомневаться, что ближайшие двадцать лет он проведет в Тобольском остроге под усиленной охраной. А нас ждет, милейший, вполне заслуженный покой.

– Ну, дай Бог, – выдохнул Некрасов, с любопытством наблюдая за толчеей вокруг несгораемого шкафа.

– Позвольте мне, господа, – пробрался вперед молодой мужчина с аккуратной бородкой и слегка рыжеватыми усами. – Может быть, у меня что-нибудь получится.

Он был одет со вкусом, даже, можно сказать, со щеголеватым изыском и очень смахивал на молодого повесу, большую часть времени проводившего на коврах в светских салонах в поисках богатой невесты. Взгляд у него был уверенный и смешливый. Так смотреть может только человек, чьи карманы обременены купюрами самого высокого достоинства. Некрасов усмехнулся, осмотрев веселого бездельника. Мужчина больше годился для того, чтобы в полутемной гостиной, где-нибудь за плотными портьерами, пощипывать дородных горничных.

Однако молодой человек извлек из кармана небольшой металлический прут с хитрым крючком на самом конце и уверенно воткнул его в скважину. В этот самый момент в противоположном конце зала раздался чей-то немилосердный крик:

– Грабят, господа!

Взгляд присутствующих был обращен в сторону нищего, который, крепко вцепившись руками в мужчину средних лет, орал во все горло:

– Да где же здесь справедливость, господа?! Где же справедливость, я вас спрашиваю?! Я цельный день на Александровском рынке просидел, все копеечку у милосердного люда выпрашивал, а этот бесчестный господин в карман нищему залез!

– Позвольте, господа! Да что же это такое творится! – пытался бедняга отцепиться от хищных рук нищего. – Какие такие карманы? Да знаете ли вы, милейший…

Нищий оказался напористым и с луженой глоткой. Он тряс дядьку за лацканы пиджака и не переставал стыдить:

– Да что же это делается-то, люди добрые! Куда же я теперь без копеечки подамся? Кто же меня, сиротинушку, на ночлег без грошика пустит? Что же это такое получается, добрые люди, прохода никакого не стало!

– А с виду-то человек приличный, – раздались из толпы осуждающие голоса. – Это надо же, нищему в карман залез! Да кто бы мог подумать, глядючи?

Пронзительно зазвучал свисток, и, решительно раздвинув уплотнившуюся толпу, прямо на нищего вышел городовой:

– Что здесь происходит?

– Ваше благородие, – подобострастно заговорил бродяга. – Я мухи никогда не обидел, все на заработок свой жил, что с базаров собирал. Немощный я, инвалид с детства, на труд не способен, – жалился он усердно. – Кто же смилостивится над сиротинушкой? Ваше благородие, вы бы у него мои копеечки забрали.

– Ишь ты! А чем докажешь, что денежки-то тебе принадлежат?

– У меня ведь и кошелек был, красной ленточкой повязан.

– А ну-ка, милейший, – обратился городовой к растерянному дядьке. – Документы прошу.

– Чего вы, любезнейший, себе позволяете? Да знаете ли вы, кто перед вами?!

– А мне и знать не надобно. Вы мошенник, вот мой ответ! – веско отвечал городовой, посмотрев через плечо в надежде на поддержку собравшихся.