Текст книги "Медвежатник"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 14

Городовой явно скучал. Он дождаться не мог, когда закончится его смена, и с тоской посматривал на часы. Здание Московской биржи считалось одним из самых охраняемых в Москве, и свое пребывание перед парадным подъездом он считал напрасной затеей. Единственным развлечением оставалась небольшая бутыль со спиртом, которая приятно оттягивала правый карман, да редкие прохожие, опасливо озирающиеся на строгого городового. От нечего делать он пробовал считать шаги, но всякий раз сбивался на третьей сотне.

Городовой посмотрел на часы. Стрелки безжалостно возвращали в действительность – до окончания смены оставалось два часа и пятнадцать минут. Заскучав, городовой не заметил, как от стены соседнего здания отделились две фигуры и, прячась в тени аллеи, устремились к зданию биржи.

До запасного выхода городовой, как правило, никогда не доходил, по его мнению, нужно быть настоящим глупцом, чтобы проникать в здание, полное озлобленных псов.

– Ты все понял? – еще раз спросил Савелий, посмотрев на городового, который успел сделать очередной глоток.

– Да. Дело нехитрое, – улыбнулся собачий вор. – На площадке лежит ротвейлер, но мы с ним уже успели подружиться.

Замок негромко щелкнул, и Антон протиснулся в приоткрытую дверь.

Савелий посмотрел на городового, взбодренного доброй порцией спиртного: тот настороженно покрутил головой, пытаясь установить источник звука. Родионов облегченно вздохнул, когда увидел, что городовой повернул в сторону, но, сделав лишь несколько шагов, неожиданно развернулся и направился к запасному выходу. Савелий сжал рукоять револьвера и большим пальцем осторожно взвел курок. Ему никогда не приходилось наводить ствол на людей – самое большое, на что он был способен, так это поупражняться в меткости стрельбы где-нибудь на пустыре, расстреливая пустые бутылки.

Городовой, не подозревая об опасности, продолжал двигаться в его сторону. Их разделяло только пятнадцать шагов, когда городовой неожиданно вновь откупорил флягу. С шумом выдохнув, он воткнул горлышко в рот и сделал несколько больших глотков, после чего довольно крякнул и важно зашагал обратно.

Родионов облегченно вытер рукавом вспотевший лоб.

За дверью раздались негромкие шаги.

– Почему так долго?

– Виноват, Савелий Николаевич, собак запирал.

Родионов понимающе качнул головой и решительно вошел в распахнутую дверь. Он прекрасно разбирался в плане здания и мог бы отыскать практически любую комнату. Однако его интересовал подвал, но, прежде чем проникнуть в помещение, нужно было открыть три стальные двери. Первая – запирала коридор, замок несложный, достаточно ковырнуть его пару раз отмычкой. Дальше небольшой проход уводил на лестничную площадку. Здесь еще одна дверь – невысокая, но крепкая, она потребует больших усилий. Но вряд ли сумеет задержать больше чем на пятнадцать минут. После крутого спуска будет третья дверь, обшитая дубом. Савелию пришлось выложить целых триста рублей за то, чтобы узнать, какой тип замка стоит у него на пути в подвал.

Родионов быстро шел по коридору, и Антон едва поспевал за ним.

– Как же ты собак угомонил? – неожиданно поинтересовался Савелий.

Антон Пешня удивленно взглянул на Родионова и отвечал:

– А чего особенного, хозяин? Едва я появился, так они от счастья скулить принялись. Попотчевал я собачек, а потом повел за собой да в комнате всех и запер.

– Как же ты с ними справляешься? – едва замедлил шаг Савелий.

– Слово я заговорное знаю, – очень серьезно отозвался Антон Пешня.

– И какое же? – достал связку отмычек Савелий.

Без труда он нашел нужную отмычку – длинную, с тремя насечками на самой середине.

– Не поверите, хозяин, но все очень просто, так и говорю им: собачки, не шалите! – Пешня с интересом наблюдал за тем, как Савелий уверенно просунул отмычку в скважину, дважды повернул, и дверь без усилий отворилась. – А для убедительности нужно бы еще пальчиком помахать, тогда они как шелковые будут.

Савелий уверенно проследовал дальше. Держась за перила, он быстро спускался по крутой лестнице. Через длинные узкие оконца, больше смахивающие на бойницы башен, проникал скупой лунный свет.

– Ежели не верите, так я могу показать, как это делается, хозяин, – с готовностью предложил Антон Пешня.

Савелию не приходилось бывать в этом крыле здания, куда вход был закрыт для посторонних. За низкой дверью помещались в сейфах акции солидных вкладчиков и ценные бумаги огромных предприятий, но сейчас они его не интересовали. Он посмотрел на дверь и убедился, что она в точности соответствует описанию, даже замочная скважина находилась в трех дюймах от косяка, как указано было на чертежах.

Савелий улыбнулся и отвечал:

– Как-нибудь в другой раз.

Еще месяц назад на Московской бирже работала Елизавета, которая была одной из немногих сотрудников, имевших доступ в секретную часть здания. Благодаря ее усилиям Савелий имел идеальный план с точным описанием всех замков.

– Понимаю, – Антон Пешня с интересом наблюдал за манипуляциями Савелия.

В этот раз Родионову понадобилось две спицы. Одну из них он втолкнул до конца, а другую, с небольшим крючком, просунул на четверть и принялся вращать их одновременно. Наконец прозвучал щелчок, и замок открылся.

– Ну и дела, хозяин! – восторженно произнес Антон. – Уже не в первый раз смотрю на такое, а все никак не могу привыкнуть.

Савелий Родионов улыбнулся:

– И не надо.

Оставалась третья дверь, последняя. Судя по схеме, сразу за порогом его ожидала комнатка средних размеров – сердце Московской биржи. Именно здесь хранились ценные бумаги и наиболее весомые сбережения вкладчиков.

– Вот что, – Савелий повернулся к Антону, – ты сейчас вернешься назад и, если заметишь что-то, дашь мне знать.

– Как скажете, Савелий Николаевич, – протянул Антон Пешня, покосившись на маленький чемоданчик. Ему хотелось увидеть Савелия Родионова в деле, но противиться он не смел. Тем более занятно было посмотреть, как распахнется сейф, который, по заверению директора биржи, был один из самых надежных в Европе.

Чтобы вскрыть третью дверь, Савелию Родионову понадобилось семнадцать минут. Замок был с секретом, язычок мгновенно защелкивался, как только он начинал вытаскивать отмычку. Его секрет Савелию удалось разгадать на одиннадцатой минуте – следовало разрубить отбрасывающую пружину. Он вставил в замочную скважину расплющенный гвоздь и несколько раз стукнул по нему молоточком.

В конце концов пружина обиженно дзинькнула, и замок мгновенно открылся.

Комната оказалась точно такой, как ее описывала Елизавета: глухое помещение без окон, с небольшим вентиляционным люком. Ничего лишнего: в самом углу небольшой стол, на котором лежало пресс-папье, стопка бумаг и немецкая пишущая машинка, рядом – два стула. Огромный сейф стоял в самом углу.

Некоторое время Савелий ходил вокруг металлического ящика и изучал его. Своим поведением он напоминал акулу, которая, плавая вокруг намеченной жертвы, сужает круги, чтобы получше высмотреть, в какой же бок потенциальной добычи следует впиться зубами.

Савелию достаточно было одного взгляда, чтобы понять – отмычкой дверцу не взять.

– Быстро вы разобрались, господа банкиры, – буркнул Савелий. – Ладно, давайте посмотрим, что вы на этот раз придумали.

Савелий открыл чемоданчик, достал из него дрель, вставил в шпиндель сверло из твердого сплава и с усилием затянул.

– Ну, держись! – скрипнул он зубами.

Савелий приставил сверло к тому месту, где должен был крепиться язычок, и завертел ручкой дрели. Сверло медленно входило в сталь – из глубокой канавки поползла тонкая змейка стружки. Через полчаса работы наконечник сверла продырявил три стальных листа, каждый из которых оказался в сантиметр толщиной. Савелий дернул дверь – замок держался крепко. В металлической коробке из-под английского чая лежал черный порох. Савелий взял бумагу и аккуратно засыпал в отверстие порох. Затем сюда же прикрепил огнепроводный шнур и, чиркнув зажигалкой, поднес к шнуру красноватое пламя. Порох, измельченный внутри бикфордова шнура, грозно зашипел. Савелий отошел в самый угол комнаты и с интересом стал ждать.

Через несколько секунд раздался глухой взрыв. Сейф основательно тряхнуло, и металлическая дверь, скособочившись, приоткрылась. Развороченный замок выпирал из дверцы. Савелий взялся за ручку и потянул дверцу на себя. Сейф послушно распахнулся, и вор увидел несколько ящиков, запечатанных сургучом, – на темно-коричневых печатях виднелся герб Московской биржи. Савелий разломал одну из печатей и открыл коробку. Она была до самого верха заполнена ценными бумагами. Другой ящик оказался потяжелее. Савелий открыл и его.

На самом дне лежало несколько небольших коробочек из красного дерева. Он аккуратно приподнял крышку одной из них и увидел платиновую брошь с огромным темно-зеленым изумрудом.

– Вот это да! – невольно выдохнул он.

Изумруд по сочности цвета напоминал кошачий глаз, который немигающе и злобно смотрел на дерзкого, посмевшего нарушить его покой.

В темной лаковой коробочке лежал браслет, увенчанный тремя дюжинами крупных бриллиантов. Такой подарок сделал бы честь даже русской императрице. В других коробках лежали серьги, кулоны, золотые медальоны. Савелий вытащил из чемодана холщовый мешок и небрежно покидал в него содержимое, отбрасывая пустые коробки в сторону. Когда на дне мешка нашла покой золотая цепочка в два аршина длиной – последняя драгоценность, упрятанная в сейфе, – Савелий затянул горловину веревкой.

Обратная дорога всегда короче.

Савелий быстро поднялся по лестнице, стремительно преодолел длинный коридор. Где-то в глубине здания забрехала собака, а затем умолкла, успокоенная чарами Антона Пешни.

Савелий вышел на улицу. Антон Пешня откровенно маялся.

– Хозяин, я уже начал…

– Бери мешок, – оборвал Пешню Савелий. – Как только городовой повернет, дуй немедленно к тем деревьям, что на противоположной стороне.

– А если засвистит? – обеспокоенно поинтересовался Антон Пешня. – Тогда…

– Не беспокойся, все будет нормально. Я тебя прикрою, – и как бы невольно Савелий коснулся пальцами оттопыренного кармана, где у него лежал шестизарядный револьвер «энфилд».

Городовой тоскливо озирался по сторонам. Его удивляла команда начальства выставлять перед зданием Московской биржи охрану. Ни для кого не было секретом, что замки в здании биржи одни из лучших во всей Москве, а собаки, которые устрашающими бестиями носятся по этажам, поднимут такой шум, что он будет слышен за несколько кварталов вокруг. Впрочем, для грабителей это будет уже неважно. У запасного входа любил сидеть могучий ротвейлер, который был натаскан прежним хозяином – следователем уголовной полиции – охранять арестованных. Не однажды ротвейлер участвовал в поимке беглецов – он имел привычку вцепляться в горло жертве и не разжимать мощные челюсти до тех пор, пока наконец арестант не испускал дух.

Городовой посмотрел на часы – до окончания смены оставался какой-то час. Он печально вздохнул, по собственному опыту зная, что самое сложное – это пережидать последний час.

Городовой не заметил, как проезжую часть поспешно перебежал невысокий худенький человек с мешком в руках и быстро скрылся за стройными рядами разросшихся каштанов. Он сделал глоток и почувствовал приятное жжение в области трахеи – спирт возымел свое действие: в голове зашумело и служба сделалась не в пример радостнее.

Закрутив тщательно крышку, городовой заметил, как по улице, не оборачиваясь по сторонам, весело помахивая тонкой тростью, шел молодой джентльмен. Городовой втайне позавидовал его беззаботности и легкомыслию. Скорее всего, перед ним был человек творческой профессии, какой-нибудь художник или, возможно, поэт, которому не нужно было вскакивать по фабричному гудку и, едва перекусив, спешить на фабрику. Наверняка он имел солидный счет в банке, и ближайшие двадцать лет ему представлялись только в радужном свете. Городовой задержал на нем пристальный взгляд. Настроение у хлыща определенно было превеселое. Страж порядка готов был побиться об заклад, что этой ночью тот посетил молодую особу и счастливым любовником возвращался к своему холостяцкому жилью.

Через минуту, потеряв к неожиданному прохожему всякий интерес, городовой, заложив руки за спину, направился вдоль фасада здания, старательно отсчитывая шаги. Обычно их бывало сто восемьдесят четыре.

* * *

Скрывшись в тени каштанов, Савелий наконец обернулся. Городовой беспечно продолжал фланировать по тротуару, не подозревая о том, что каких-то полчаса назад Московская биржа обеднела на несколько миллионов рублей.

– Савелий Николаевич! – услышал Родионов взволнованный голос. – А я уже переживать начал. Я здесь едва ли не цельный час караулю.

– Андрюша? – удивился Савелий.

– А то кто же?

– Чего ты здесь делаешь? Ты же должен был ехать на Хитровку!

– Не стоит беспокоиться, Савелий Николаевич. Как вы сказали, так я сразу на Хитровку и заспешил. Только не доехал я самую малость. Встретил на пути Назарушку храпа и рассказал ему что и как. Он на Хитровку далее поехал, а я к вам заторопился.

– Как же ты догадался, что я здесь?

– Аль вы не помните, как сами мне рассказывали, что у вас дела на Московской бирже имеются. А разве могут быть торги в час ночи?

– А ты сообразительный, брат, – похвалил Савелий.

– А то как же! – улыбнулся Андрюша. – У меня есть с кого пример брать. Сюда пожалте, там моя пролетка стоит, вас хозяин дожидается.

– Где Антон Пешня? – обеспокоенно посмотрел Савелий Родионов по сторонам.

– У меня он, в пролетке, Савелий Николаевич, – пояснил Андрюша, преданно посмотрев на Родионова. – Да еще мешок какой-то под мышкой держит.

Пролетка стояла метрах в пятидесяти от Московской биржи. Освещенная яркими уличными фонарями, она выглядела очень сиротливо. И если бы не пассажир – маленький тщедушный человек, иной раз опасливо озиравшийся по сторонам, – то можно было бы предположить, что кучер вывалился где-нибудь по пути в пьяном торжестве, а брошенная лошадка решила терпеливо дожидаться своего бедового хозяина.

Савелий Родионов шел спокойно. Уверенно сел рядом с Пешней. И когда Андрюша тяжеловато разместился на сиденье и взял в руки вожжи, он негромко произнес:

– Трогай, голубчик.

Родионов ожидал, что через секунду-другую послышится пронзительный свисток городового. В ответ ему тотчас отзовется с разных концов улицы еще несколько громкоголосых трелей, а еще через четверть часа улицы будут оцеплены жандармами и городовыми. Но как он ни прислушивался – вокруг царило безмолвие, которое иной раз нарушалось пронзительным кошачьим визгом. И тем, у кого сон был хрупок, становилось ясно, что на узком гребне крыши сошлись два кота, чтобы выяснить отношения в смертельном поединке.

– Куда сейчас, Савелий Николаевич? На Большую Дмитровку? – спросил Андрюша, хлестнув лошадку по широкому крупу вожжами.

– Ну что ты, милейший, – улыбнулся Родионов. – Неужели ты не понял, что наше ночное приключение только начинается.

Глава 15

Такого везения Григорий Васильевич не знал – козырная карта перла дуриком. Тем не менее подарок судьбы он старался встретить достойно, его лицо оставалось по-прежнему беспристрастным, чем он напоминал невозмутимого сфинкса, застывшего в вечном карауле у порога фараоновой гробницы. Его спокойное поведение свидетельствовало о том, что он едва ли не каждый день покидал карточные салоны с карманами, полными выигрышных денег. Но многие знали, что последний раз ему повезло месяца два назад, когда ему удалось отыграть сто рублей у вдовы генерала. Да и то позже многие судачили о том, что крепкая сорокапятилетняя женщина проиграла «катеньку» специально, чтобы в лице господина Аристова отыскать приятного собеседника и пылкого возлюбленного.

Уже трижды Аристова беспокоил адъютант. Сначала Вольдемар негромко покашливал в отдалении от карточного стола, пытаясь тем самым обратить на себя внимание хозяина, а потом осмелился подойти к играющим и высказал робкое опасение, что следовало бы ехать к Хитрову рынку.

Генерал лихо бил очередную карту и, весело улыбаясь настойчивому адъютанту, говорил одно и то же:

– Еще одну партию, голубчик, и я встаю.

Однако минутная стрелка неумолимо скользила по циферблату, отсчитывая время.

Аркаша достал еще одну колоду карт. Показал всем присутствующим, что колода не распечатана, затем почти торжественно надорвал самый край. Аккуратно вытащил плотную колоду. Первая карта всегда бубновый туз. Так оно и случилось – подняв колоду, он продемонстрировал ее всем присутствующим. Аркаша едва заметно улыбнулся. Никто из присутствующих не мог понять причины его веселья. Все дело было в том, что колода была крапленой. По лицевой стороне королей, дам и тузов он провел ногтем едва заметные полоски и сейчас легко нащупывал кончиками пальцев. Важно было разметать карты так, чтобы Аристову достались четыре верные взятки, тогда он выиграет еще тысячу рублей и, следовательно, задержится еще минут на пятнадцать.

Размешивал карты Аркаша мастерски: его пальцы были как у банкира, привыкшего считать деньги. Растасовав, Аркаша принялся метать карты на стол. Он знал, что после первого круга у Григория Васильевича окажется пиковый валет, третьей картой будет козырный король, затем выпадет марьяж – тоже железная взятка, – а завершит раздачу опять козырная карта, но в этот раз будет туз.

Аркадий посмотрел на генерала. Однако лицо Григория Васильевича по-прежнему оставалось безмятежным, и даже, напротив, в глазах появилась какая-то непонятная кислинка. Аристов умеет скрывать свои чувства. Аркаша слегка улыбнулся. В этот раз причина веселья была иной – даже в мыслях он не мог предположить, что когда-нибудь станет подыгрывать в карты генералу полиции.

Аристов раскрыл карты. В руках он держал верные четыре взятки. А на банке несколько сотен, ворох векселей по десять и двадцать пять рублей, итого в общей сложности набирается более тысячи. Неплохо. На своих партнеров по игре Аристов смотрел почти с сожалением: наверняка они будут взвинчивать банк. Это вы напрасно, господа, сегодня Григорий Васильевич жирует.

– Ваше сиятельство! – раздалось у правого уха.

– Ну что тебе, Вольдемар? – Аристов обратился на «ты» – верный признак раздражения.

– От господина Ксенофонтова прибыл еще один человек. Они уже оцепили Хитровку и ждут вас… вашего распоряжения.

Аристов небрежно бросил карту – эта взятка была его, а следовательно, он разбогател еще на двести пятьдесят рублей. Григорий Васильевич всю жизнь просидел бы за карточным столом, если бы не такая досадная нелепица, как государственная служба.

– Послушайте, голубчик, что скажут обо мне партнеры, если я встану на середине партии и удалюсь по своим делам? – Аристов посмотрел на своего соседа – лысоватого мужчину лет пятидесяти. Вот кому не следовало играть в карты – на его лице отражались все существующие эмоции, как это бывает только у семилетнего ребенка. Когда к нему в руки приходила дурная карта, то его лоб покрывался крупной испариной, щеки багровели, уши пунцовели. Сейчас его лицо блестело от удовольствия, словно глазурованный тульский пряник. Можно было смело утверждать, что он рассчитывает на пару взяток.

– Ваше сиятельство, я понимаю, но…

– Вот и славно, Вольдемар, вот и славно!

Голос Аристова слегка потеплел. Ему определенно везло. Неплохое завершение рабочего дня. Как и всякий азартный игрок, Григорий Васильевич был очень суеверным, он нисколько не сомневался в том, что Вольдемар, стоящий истуканом за его спиной, способен спугнуть желанную удачу. А потому его следовало отправить как можно дальше от карточного стола.

– Вот что, голубчик, – Григорий Васильевич специально не открывал последнюю карту, опасаясь, что верный адъютант своим дурным взглядом способен изменить масть. Генерал посмотрит на нее тогда, когда убедится, что Вольдемар галопом побежал исполнять его распоряжение. – Сообщите, что я скоро буду… максимум через полчаса.

Теперь чертовщина ему была не страшна. Аристов осторожно принялся раздвигать карты. Боже, козырный туз! Генерал небрежно сложил карты и положил их на стол.

– За кем слово, господа? – как можно равнодушнее произнес Григорий Васильевич.

– За вами, господин генерал, – мгновенно отозвался Аркаша.

* * *

Назар щедро расплатился с извозчиком, сунув ему серебряный полтинник. Кучер, угрюмый малый лет тридцати, с черной, коротко стриженной бородой, с готовностью взял монету и протянул басовито:

– Благодарствую, ваше скородие!

Храп едва усмехнулся. Подобная фраза подошла бы в том случае, если б он подъезжал к парадному подъезду «Метрополя» в безукоризненном костюме английского покроя, в сопровождении очаровательной дамы, одетой в белое длинное зауженное платье и непременно с дымчатой вуалью, таинственно закрывающей прекрасное личико. Но Назар приехал в самое сердце Хитровки. И шел не по банкетному залу, заставленному столиками из красного дерева, которые ломились от многочисленных яств, а по торговой площади, заваленной хламом. На нем был старенький пиджак, изрядно помятые брюки. Было ясно, что он приехал сюда не с великосветского бала.

Однако в словах кучера не было даже намека на насмешку. Он прекрасно понимал, что везет не сиятельного князя, а матерого грабителя, возвращающегося с дела. Но за пожалованный полтинник готов был назвать храпа даже «ваше императорское высочество».

– Ты вот что, кучер, места здесь глухие, зашибить могут. Если кто своеволие чинить станет, скажешь, что Назарушку подвозил.

– Спасибо, мил человек, – поклонился кучер, – непременно сошлюсь. Ну, пошла, милая! – Он развернул пролетку в противоположную сторону.

Лошадка весело зацокала копытами по пустынной площади.

Назар трижды постучал в дверь. Дверь распахнулась почти сразу. На пороге стоял Заноза и хмуро всматривался в темноту, но, узнав в госте своего, добродушно протянул:

– Назарушка, мил человек, проходи. Давненько не виделись.

Назар уверенно прошел в дом, слегка оттеснив не успевшего отойти в сторону Занозу, сердито стрельнул глазами по сидящим за длинным столом людям и заговорил:

– Собирайтесь, храпы! Через полчаса здесь жандармы будут!

– Как так?!

– Господин Аристов облаву решил сделать, – и, не дожидаясь ответа, через две ступеньки заспешил в комнаты старого Парамона. У самой двери он на мгновение застыл, но, преодолев сомнение, решительно постучал в дверь: – Парамон Мироныч, вставай! Сейчас здесь жандармы будут. Облава на Хитровку идет!

Дверь открылась: в проеме стоял старый Парамон в рубахе навыпуск, в широких черных шароварах.

– Ты чего мелешь-то, мерин сивый? – скорее добродушно, чем зло, произнес Парамон. – Какая такая облава? Слыхом не слыхивал. Или ты хочешь сказать, что знаешь больше, чем я?

Едва ли не в каждом околотке у старого Парамона были куплены люди, имелись таковые и в полицейском департаменте. И порой о предстоящей облаве он узнавал даже раньше, чем начальники участков. Конечно, такая дружба стоила больших денег, но старик рассуждал здраво – безопасность всегда стоит недешево.

– Совсем нет, Парамон Мироныч, да только об этом Савелий Николаевич дознался, – слегка смущаясь, протянул Назар.

Старик изменился в лице.

– Вот как? – И, повернувшись в комнату, крикнул: – Дуня, собирайся. Уходить надобно! Да золотишко прихвати. А то, что останется, припрячь как следует. А то я знаю этих жандармов! Так обчистят, что потом с голой задницей ходить придется. А вы что встали? – повернулся он к храпам, стоявшим у лестницы. – Разбежались по домам, предупредите всех, кого сможете. Да пусть добро подальше попрячут. А ты ступай, Назарушка, ступай себе. Предупреди катранщиков да ростовщиков, вот кому более всех бояться следует.

Через несколько минут Хитровка напоминала потревоженный улей: в гостиницах захлопали двери; кто-то истошно матерился в ночь; храпы покрикивали на нерадивых и запугивали ростовщиков; какая-то хрипатая тетка громко звала Маньку, а заботливый девичий голосок просил Петюню не позабыть взять с собой подштанники.

Старик Парамон закрыл входную дверь, осмотрелся и, убедившись, что чужих глаз в доме нет, оттянул одну половицу и вытащил из-под пола небольшой потертый саквояж. В длинном плаще, в шляпе и с саквояжем в руке он напоминал фельдшера, оказавшегося в трущобах по долгу службы. Подумав, открыл саквояж. В глаза ударил блеск бриллиантов, который был умножен многократно колыханием свечей. Парамон взял подсвечник и поднес пламя поближе. Минуты две он наслаждался великолепной игрой света, многократно надломленного гранями бриллиантов. После чего бережно щелкнул застежками и бодро крикнул:

– Дуняша, радость моя! Где же ты?!

Евдокию было не узнать: в светло-голубом строгом приталенном платье, выгодно подчеркивающем ее стройную фигуру, она напоминала фрейлину государыни. И каждый, кто перешагнул бы в этот момент порог дома Парамона, невольно задал бы себе вопрос: «Что делает на Хитровке столбовая дворянка?»

– Я здесь, Парамон, – произнесла девушка, спускаясь по лестнице. Левой рукой она осторожно придерживала платье, правая скользила по перилам.

Парамон открыл дверцу чулана.

– Сюда, Дуняша, да не мешкай! Время торопит. – Он взял со стола подсвечник и посветил в самый угол. Здесь была встроена еще одна дверь. Тайная. Ее невозможно было увидеть снаружи, если только не знать о ней.

Парамон немного постоял. Перекрестился трижды и, поклонившись, произнес:

– С Богом!

Старик толкнул рукой потайную дверь. В чулан дохнуло застойной сыростью и холодом. Пламя свечей выхватило в темноте высокий, в человеческий рост, потайной лаз. Своды были выложены темно-красным кирпичом, изрядно посеревшим от времени.

Наверняка он был вырыт в давние времена одним из московских государей, чтобы в случае возможной смуты удалиться вместе со всем семейством далеко за пределы крепостных стен. Со временем он был забыт, частично засыпан, а то, что от него осталось, держалось Парамоном в большой тайне.

Подземный ход связывал жилище старика с невзрачным каменным домиком в полутора верстах от Хитрова рынка, где старик всякий раз находил себе спасение от бесчисленных облав.

– Не оступись, родимая, – произнес Парамон, крепко держа Душечку Дуню за руку, – здесь ступенька малость пообточилась. Я сейчас, милая, – басил старик, – задвижку закрою.

Зловеще шаркнул засов, и он ощутил на плечах тяжесть веков.