Текст книги "Убить Сталина"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 20
ГРУППА «ВОЛКИ»

Беседа проходила в кабинете директора разведшколы. Школа числилась на хорошем счету, являлась показательной, и сюда едва ли не со всего рейха съезжались представители различных подразделений «Цеппелина» перенимать опыт.

Частенько наведывались в школу и весьма значительные чины. Роману Николаевичу Редлиху было что показать. Кроме диверсантов и радистов, которых готовили едва ли не в каждой школе, он создал так называемую группу «П», где готовили агентов-провокаторов для внедрения в партизанские отряды. Их обучение проводилось отдельно от остальных. Особое значение уделялось психологической подготовке и изучению методов работы органов НКВД.

В стеклянном шкафу на самом видном месте стояли фотографии именитых гостей. В центр композиции была помещена фотография Кальтенбруннера, запечатленного с группой офицеров, вторым справа от группенфюрера стоял начальник школы оберштурмбаннфюрер Редлих.

А «Подразделение „Цеппелин“, чья разведывательная деятельность была направлена исключительно на Восточный фронт, пользовалось в разведшколе особым уважением, и на другом групповом снимке можно было узнать начальника центра Ханца Грейфе.

В разведшколе Грейфе появился уже на следующий день после смерти Мартынюка: обстоятельства его гибели следовало разобрать на месте. Начальник разведшколы для беседы выделил свой кабинет – исключение для курирующей организации. Разговор продолжался уже около часа, но Грейфе никто не торопил, в конце концов именно он был настоящим хозяином разведшколы.

В какой-то момент разговора Таврину показалось, что карандаш в руках Ханца Грейфе переломится пополам, уж слишком нервно тот его покручивал. Но этого не произошло. Несильно стукнув тупым концом карандаша по столу, он аккуратно поставил его в стакан, где виднелось еще несколько таких же карандашей. После этого Грейфе как-то сразу успокоился и теперь поглядывал на Таврина почти добродушно. Трудно было понять, куда подевался тот строгий офицер СД, каким он был всего лишь несколько минут назад.

Вообще-то Грейфе не были свойственны частые перемены настроения, он отличался ровным характером, и порой даже казалось, что душевным всплескам он не подвержен. Ровен, выдержан, спокоен – стиль его поведения. Но кто бы мог подумать, что его способна так взбудоражить смерть какого-то несостоявшегося диверсанта. Ведь таких в школе наберется не менее трех сотен!

Грейфе поднял голову – сухощавый, слегка вытянутый профиль, прямой нос, голубые глаза и тонкие, чуть насмешливые губы. Типичный портрет настоящего арийца. Люди с такими внешними данными в Германии делают блестящую карьеру, а если к тому же они еще имеют хорошее образование, каким мог похвастаться оберштурмбаннфюрер Грейфе, то их ждут высокие руководящие посты.

Впрочем, помимо этих качеств, Ханц Грейфе был наделен незаурядным умом. Едва ли не все крупные диверсионные операции в «Предприятии „Цеппелин“ были разработаны им лично, или, во всяком случае, он принимал в них самое непосредственное участие.

– На случившееся можно было бы закрыть глаза, если бы Мартынюк не являлся личным агентом Редлиха. И надо сказать, тот его высоко ценил.

– И за что же, интересно? Он ведь был таким же курсантом, как и все остальные.

– А вот и не скажите! Он уже два года служит рейху и не раз доказал свою преданность. Диверсионную школу он закончил еще в начале сорок второго, а потом был отправлен под видом военнопленного в лагерь, где весьма успешно провел свою работу.

– В чем же она заключалась?

– Хм… Вас это интересует? Вообще-то это секрет. Но для вас я сделаю исключение. Например, он выявил несколько человек, чьи родственники служат в Кремле. В дальнейшем мы использовали эти связи в нашей оперативной работе. Обнаружил одного генерала, который выдавал себя за обыкновенного шофера… Да вы его знаете, это Жиленков. За это время Мартынюк сумел завербовать около двухсот человек, которые впоследствии успешно закончили разведшколу и были отправлены на восток. И хочу сказать, что там они тоже не остались без дела.

А вдруг кабинет начальника школы нашпигован подслушивающей аппаратурой и в это самое время Редлих с хитроватой усмешкой вслушивается в содержание разговора?

– Что же тогда он делал в этой разведшколе?

– У него было задание прощупать курсантов и узнать, чем кто дышит.

– Вот он и прощупал…

– А вы зря иронизируете. У него было невероятное чутье на советских агентов. За это его здесь и держали… Так чего он к вам прицепился?

Петр спокойно пожал плечами:

– Не знаю. Мы как-то сразу друг друга невзлюбили.

– Все было именно так, как вы рассказали?

– Да. Он хотел меня убить. Это точно! Вот только никак не пойму – чем я ему помешал?

Грейфе нервно постучал костяшками пальцев по столу. Затем, будто опомнившись, сцепил их в крепкий замок. Разведчику не пристало проявлять свои чувства.

– Что теперь со мной будет? Переведут в штрафной лагерь?

– Не думаю… В вас слишком много вложено, чтобы вот так просто переводить в штрафной лагерь. – Неожиданно улыбнувшись, он продолжил: – Нашлись свидетели вашего поединка. И они дали высокую оценку вашим действиям. А это еще раз доказывает, что мы не ошиблись в своем выборе. Считайте произошедшее еще одним этапом подготовки. А сейчас пока можете возвращаться к учебе.

– А как же Мартынюк?

– Считайте, что его не было. Скоро мы переведем вас в Берлин, и вы будете заниматься по индивидуальной программе.

* * *

Полистав папку с делом Петра Таврина, Вальтер Шелленберг небрежно отложил ее в сторону.

– Меня интересует ваше личное впечатление.

Бригадефюрер Шелленберг уже составил собственное представление о Таврине, но он никогда не озвучивал свои мысли сразу, сначала предпочитал выслушать подчиненных. В конце концов, в этом была своя логика: бригадефюрер занимался вещами масштабными, полагая, что в детали должны вникать заместители. Именно поэтому он предпочитал ставить на руководящие места людей въедливых, для которых не существовало второстепенных деталей. Руководитель «Предприятия „Цеппелин“ Ханц Грейфе был как раз из их числа.

– На мой взгляд, Таврин – прирожденный разведчик. У него молниеносная реакция, он очень быстро соображает. Он рискован, артистичен. Нравится женщинам и весьма успешно пользуется своим природным обаянием. В разведшколе у него были самые лучшие показатели.

– Как он проявил себя в нашей разведшколе?

– В нашей школе многоступенчатый уровень подготовки: два месяца, четыре и шесть. Уже после месяца обучения стало ясно, что за человек попал к нам в разведшколу. Мы определяем степень обучаемости, психофизиологию, механизм боевых рефлексов, выясняем восприимчивость органов чувств. В зависимости от их способностей мы разбиваем людей на три группы. В первую группу входят курсанты с заторможенными рефлексами и умственным аппаратом ниже среднего. Мы обучаем их два месяца по специальной программе. Самое главное для них – это научиться стрелять и интуитивно чувствовать противника. После этого мы отправляем их в сборные лагеря, откуда они отправляются в истребительные соединения. Главная их задача – борьба с партизанами. Этих агентов мы условно называем «овцы». Как правило, все они хорошие исполнители, умеют слушаться, но у них отсутствует всякая инициатива. В силу своей невысокой умственной организации у них занижен порог чувствительности. Как правило, они жестоки, у них отсутствует чувство сострадания, словом, для карательных экспедиций это весьма уместный материал.

– И какой процент они составляют?

– В отдельных случаях люди этого типа могут составлять до половины состава всей группы.

– Хорошо, что представляет собой вторая группа?

– Их мы называем «крысы», – с воодушевлением продолжал Ханц Грейфе. – Как правило, это люди среднего интеллекта, как и подавляющее большинство людей. Они в меру храбры, в меру трусливы, в меру инициативны. У них существует определенный порог обучаемости, выше которого они просто не способны подняться. Это касается как их психофизического устройства, так и умственного. В отдельных случаях при хорошем уровне подготовки они могут добиться весьма существенных результатов, даже где-то приблизиться к интеллектуалам и даже работать с ними на равных. Но тем не менее они никогда не сумеют добиться высоких показателей в разведке. Это заложено в их природе. У них не такой гибкий мыслительный аппарат, как у интеллектуалов. По-другому можно сказать так: «крысы» – это чернорабочие разведки. Некое пушечное мясо, если хотите. Они проходят четырехмесячное обучение, после чего мы отправляем их в тыл к русским. Главная их задача заключается в том, чтобы вести диверсионную войну в тылу русских. Причем делают они это весьма успешно. И совсем другое дело третья группа, мы называем их «волки». Это интеллектуалы, и это всегда штучный товар. Из набора в триста пятьдесят человек их может оказаться всего лишь десять или пятнадцать. Они обучаются по индивидуальному графику, а их учеба продолжается шесть месяцев. Как правило, «волки» легко владеют всеми видами боевой и умственной подготовки. Можно сказать, что они универсалы и практически не имеют слабых сторон. Кроме того, у них необычайно развита интуиция, они обладают звериным чутьем на опасность. Таких людей расточительно использовать как пушечное мясо, слишком много в них вкладывается.

– Где они работают лучше всего?

– «Волки» способны работать на любом участке. Это могут быть и диверсанты-одиночки самого высочайшего уровня. Но они могут выступать и в качестве особо ценной агентуры и резидентуры.

Шелленберг снисходительно улыбнулся:

– Вы воспитываете идеального диверсанта. Кто же с ними способен бороться?

К этому вопросу бригадефюрера Грейфе отнесся серьезно:

– С ними могут бороться только такие контрразведчики, которые подготовлены лучше, чем они. Русские называют таких людей «волкодавами». Русские контрразведчики. Скажем прямо, для нас традиционно неудобные противники.

– Почему?

– До Первой мировой войны в России была одна из лучших школ контрразведки. В этой системе работали лучшие преподаватели с большим оперативным опытом. Они многое взяли у восточных школ, переработали и адаптировали под себя. По чувственному восприятию русские профессионалы значительно опередили японских и китайских разведчиков, которым во время Русско-японской войны не было равных. Лучшее из русской школы мы переняли после Первой мировой войны, и сейчас на основе этого опыта проходит подготовка в наших разведшколах.

– А я думал, что все царские контрразведчики перешли к нам. Как же Советы сумели сохранить свою школу?

– На службе у Сталина осталось несколько генералов-контрразведчиков, которые учат русских солдат и офицеров всем тем премудростям, которыми славилась царская школа контрразведки.

– Вот что… Я не хочу, чтобы Таврина обучали по каким-то там шаблонам. Изолируйте его от остальных курсантов! Пусть его обучение проходит по индивидуальной методике.

– Сегодня же отдам распоряжение, господин бригадефюрер!

– Значит, вы считаете, что он наиболее подходящая кандидатура? – задумчиво спросил Вальтер Шелленберг.

– Да. Мы просмотрели около трехсот кандидатур градации «волк». По всем показателям Таврин превосходит их со значительным преимуществом. Кроме того, он обладает весьма инициативным складом ума, что весьма важно для разведчика. Но у него имеется одна слабость…

– Вот как? Какая же?

– Он падок на деньги.

– Не страшно, – вынес вердикт Шелленберг. – Эту его черту характера можно использовать в своих целях. Например, предложить ему после победы безбедное существование где-нибудь на берегу теплого моря.

– Есть еще один минус. Он был осужден и находился в заключении.

– И за что же?

– Причина та же – деньги. Сидел, кстати, три раза.

– Забавно. У русских, кажется, есть такая пословица: «Ищи храброго в тюрьме». Расскажите поподробнее.

– До войны он проживал в Саратове, работал бухгалтером, а потом, когда получил крупную сумму наличных денег, растратил ее. Подделал документы, но при первой же проверке подлог выявился, и он был осужден. Просидел недолго… Второй раз он опять устроился бухгалтером, но уже на крупный завод в Ярославле. Когда на завод привезли крупную сумму денег, он просто набил ими чемодан и попытался вынести их через проходную.

– Однако он обладает завидным постоянством, – сдержанно усмехнулся Шелленберг.

– В этом ему не откажешь, – охотно согласился Грейфе. – Но ему снова удалось сбежать. По подложным документам он проучился три года в финансовом институте, осознал, что знает гораздо больше, чем там преподают, и ушел. В этот раз он устроился на завод «Электроприбор» в Ростове. Воровал по-крупному, взяв в долю начальника планового отдела. Со слов Таврина, тот остался недоволен их очередным дележом и заявил на него в органы. Посадили обоих. Но он сбежал. Подговорил нескольких человек, они пробили в стене лаз и скрылись. Сменил свою прежнюю фамилию на фамилию Комаров, оставив себе только свои имя и отчество. Вот с этой фамилией – Комаров – он и перешел линию фронта. Его объявили во Всесоюзный розыск, но искали совершенно другого человека, которого больше уже не существовало.

– Теперь я вижу, что он действительно уже подготовленный разведчик.

– И во всех трех случаях он сумел завоевать доверие женщин, которые и становились его соучастницами.

– Вы спрашивали его, почему он перешел к нам?

– Таврин рассказал, что у него всегда были нелады с Советской властью. Сказал, что где-то в лагерях погиб его отец.

– Вы этому верите?

– Возможно, что и вправду погиб. Чему я неохотно верю, так это в то, что при Советах ему было очень плохо. Из его рассказов мне известно, что он ездил к Черному морю и отдыхал там, что в России могут позволить себе только очень обеспеченные люди. То, что он перешел к нам, во многом объясняется случайностью. На фронте он встретил своего соседа, который знал его под настоящей фамилией. Его знакомый тут же доложил об этом своему командованию, а Таврину велели утром прибыть в особый отдел.

– Почему же его не забрали сразу? Что-то это не похоже на русских.

– Он уходил с группой в разведку. Потом отстал от группы, вышел на немецкие позиции и сдался первому же солдату.

– Что было дальше?

– Полевой полиции он рассказал, что он – сын царского полковника, очень зол на Советскую власть и поэтому перешел на сторону немцев. Дальше его направили на сборный пункт для военнопленных, сдавшихся добровольно, там он познакомился с нынешним заместителем Власова неким Жиленковым, который впоследствии и рекомендовал его для работы в СД.

– Этот Таврин не так прост.

– Так и должно быть, господин бригадефюрер. Если бы он был простым, то наша разведка им бы не заинтересовалась.

– Тоже верно, – согласился Вальтер Шелленберг. – Но я не желаю, чтобы здесь оставались какие-то неясности. Слишком крупная игра. С этим Жиленковым все в порядке?

– Я выяснил ситуацию, в июне сорок первого он был назначен членом военного совета Тридцать второй армии Западного фронта в звании бригадного генерала. Под Вязьмой попал в окружение и отдал приказ управлению штаба армии самостоятельно выходить на Вязьму. В октябре он был взят в плен, при пленении выдал себя за рядового красноармейца. Попал в сборный лагерь для военнопленных. До мая сорок второго года служил в качестве шофера-хиви в транспортной колонне двести пятьдесят второй пехотной дивизии под фамилией Варфоломеев. Был арестован по доносу. На допросе признался, что по званию он – генерал-лейтенант, и согласился служить рейху.

– Это не может быть какая-нибудь контрразведывательная операция русских? Они умеют играть в подобные игры.

– С этой стороны мы все тщательно проверили. Здесь все чисто. В России Жиленков уже объявлен врагом народа, а его жена арестована. Он даже написал брошюру «Первый день войны в Кремле», в которой было описано, насколько наше вторжение было неожиданным для Сталина и какой паралич власти испытало в то время руководство страны. Так что обратной дороги в Россию для него не существует. Сталин не прощает таких вещей.

– Первый раз вы беседовали с Тавриным в Берлине?

– Да. Когда после шталагеря он получил кратковременный отпуск.

– Получается, что террор он выбрал добровольно?

Ханц Грейфе едва улыбнулся:

– Это не совсем так. Мне пришлось обратиться за помощью к Жиленкову, у них сложились приятельские отношения. А потом, они одного возраста, так что в их отношениях барьеров не существовало. Я попросил его рекомендовать Таврину именно террор. На мой взгляд, он идеально подходит для этой деятельности. Хладнокровный, изобретательный, не страдает излишней одержимостью, что тоже очень важно в нашем деле. Правда, у него есть амбиции, но в меру. Именно на этом и пришлось сыграть. Жиленков посоветовал ему заняться террором и попросить нас, чтобы мы доверили ему устранение Сталина. Так что, когда он пришел со своим предложением об устранения Сталина, я только изобразил удивление.

– Что было потом?

– Мой принцип – поощрять инициативу. Именно она позволяет понять, на что человек способен. Я предложил ему расписать, как он видит саму акцию устранения Сталина, с учетом всех малейших деталей. И через несколько дней он принес мне подробный план, который и был взят за основу. Конечно, многое мы подкорректировали, но главное осталось.

– Значит, идея с радиоуправляемой бомбой его?

– Да, господин бригадефюрер, но мне кажется, что здесь поучаствовал и Жиленков. В свое время он руководил одним из районов Москвы и прекрасно осведомлен о привычках Сталина и традициях руководства страны. На каждую годовщину Октября Сталин приходит в Большой театр. Здесь под его ложей можно установить радиоуправляемую бомбу.

– А чья выдумка с «панцеркнакке»?

– Идея принадлежит Таврину. Только он предлагал сделать какой-нибудь стреляющий чемодан. Но человек с чемоданом или громоздкой сумкой вызывает подозрение. Его может остановить любой патруль и проверить, что находится в чемодане. Совсем другое дело, если устройство будет спрятано, например, в рукаве. Дальнейшее уже детали. В рукав можно вмонтировать ствол, который совершенно не будет заметен снаружи. Уверен, если он окажется поблизости от машины Сталина, то Таврину хватит хладнокровия, чтобы поразить ее одним выстрелом.

Шелленберг поднял руки.

– Вы меня убедили. Давайте остановимся на Таврине.

Глава 21
«ПАНЦЕРКНАККЕ» – ПРОБИВАЮЩИЙ БРОНЮ

С высоты двухсот метров Дунай не выглядел столь уж широким. Где-то в закоулках души ворохнулось честолюбие: «А Волга-то пошире будет!»

И все-таки Дунай был красив, крепко стянутый по берегам холмами, поросшими хвойными лесами, он то ускорял течение в тех местах, где каменистые отроги подступали к самой воде, а то растекался привольно, когда выходил на равнину.

Берега ухоженные, на небольших ровных террасах вился виноград, а наверху холма, подавляя окрестности своим величием, возвышались развалины старинного замка. Петр Таврин невольно загляделся на величественные стены, взбиравшиеся по спирали к островерхой вершине.

– Когда-то здесь в плену содержался Ричард Львиное Сердце, – сообщил Грейфе. – Вы слышали эту легенду?

– Не приходилось.

– Во время Третьего крестового похода Ричард был захвачен в плен. Его оруженосец долгие годы обходил замок за замком, играя на свирели. И когда из этого замка отозвалась свирель хозяина, он понял, что Ричард Львиное Сердце заточен именно здесь.

На высоте двухсот метров было сравнительно прохладно, зато внизу, где стелились виноградники, царил самый настоящий зной.

Повернувшись к Ханцу Грейфе, Таврин спросил:

– Вы хотите сказать, что некоторые люди отличаются необыкновенной преданностью?

Оберштурмбаннфюрер рассмеялся:

– Вы меня не так поняли. Я просто хотел сказать, что здесь каждый камень дышит историей. Места красивые, и за многовековую историю находилось немало королей, которые хотели бы получить их в свое владение. Через эти места прошли и колонны римлян, и орды варваров. Бывали здесь и французы, и немцы. Знаете, австрийцы очень отличаются от них всех.

Оберштурмбаннфюрер Грейфе, заложив руки за спину, размеренно поднимался по асфальтовой дорожке к замку. В отличие от большинства немцев, он не придавал большого значения своему внешнему виду. Форму предпочитал чуть ли не на пару размеров больше, и она сидела на нем мешковато, собираясь в многочисленные складки. Вместо изящных очков в тонкой оправе, модных в среде офицеров, он носил массивные, с металлическими дужками. Густая рыжеватая шевелюра была вечно растрепана – он смахивал скорее на инженера какого-нибудь закрытого бюро, всецело находящегося во власти хитроумных формул. Правда, когда Грейфе вызывало высокопоставленное начальство, он умел выглядеть вполне молодцевато. В общем, Грейфе был милейшим человеком, но, как и всякий профессионал, он умел подавлять свои невольные рефлексы, и невозможно было понять, о чем он думает и что чувствует во время беседы.

При общении с оберштурмбаннфюрером у Таврина всегда возникало ощущение, что он продолжает сдавать ему нескончаемый экзамен. И никакие шпаргалки тут не помогут. Вот только правильность ответов оценивается не по пятибалльной шкале, как принято в средней школе, а расстоянием до штрафного концлагеря.

Таврин всерьез считал, что Грейфе намеренно носил маску этакого простака, чтобы убаюкать своего собеседника. В действительности тот обладал всеми нужными качествами профессионального разведчика: феноменальной памятью, интуицией, недюжинными актерскими способностями. Таврину порой казалось, что оберштурмбаннфюрер считает людей пешками в своей сложной оперативной игре. Вот только никогда не знаешь, в какой момент он может пожертвовать фигурой, чтобы получить комбинационное преимущество.

– Значит, теперь здесь немцы?

Грейфе неожиданно улыбнулся:

– А чему вы удивляетесь?

Дорога, уводившая в горы, заметно сужалась, ветки букового леса едва не хлестали собеседников по лицу.

Петр обратил внимание на то, что Грейфе задавал ему вопрос в тот самый момент, когда сам находился наверху. Отвечая на его вопрос, Петр должен был задирать голову кверху, ощущая при этом явное неудобство, – некая тонкая психологическая уловка, часто используемая при подавлении личности. Человек, стоящий наверху, становится как бы немного сильнее, что порой может сыграть решающую роль в споре. Кроме явного различия, какое существует между солдатами враждующих армий, их подходов к жизненным ценностям и идеалам, они имели различные взгляды на многие бытовые вещи. Происходило некоторое противоборство характеров, в котором Грейфе намеревался получить подавляющее преимущество. А ведь на первый взгляд – обыкновенный добряк, позволявший в минуты благодушного настроения похлопать себя по плечу. И никогда нельзя было понять, о каких оперативных комбинациях размышляет в этот миг его гибкий изворотливый ум.

– Немцы – великая нация, именно поэтому мы должны присутствовать всюду, – спокойно объявил оберштурмбаннфюрер. – Не раз история испытывала нас, случалось, что наша государственность, как и нация, стояли на краю гибели, но мы всякий раз находили в себе силы, чтобы начать все сначала для того, чтобы опять быть первыми. Разве это не говорит о величии? А если мы великая нация, то, следовательно, должны управлять другими народами, которые не столь совершенны и находятся на более низких ступенях развития. Вы будете со мной спорить, Петр?

– Я промолчу. Но ваши рассуждения очень напоминают мне лекции доктора Геббельса.

Грейфе делано рассмеялся:

– Я с ним не во всем согласен. Но в этом он прав. А вот и замок, – обрадованно сказал Грейфе, кивнув на трехэтажное строение, показавшееся между могучих буковых стволов. – Хотя правильнее назвать его охотничьей избушкой. Свое предназначение он потерял еще четыре столетия назад. И, поверьте мне, у него очень богатая история. Здесь любили бывать многие знаменитые люди. К тому же здесь очень хорошая рыбалка. Да и природа очень красивая. А как здесь дышится! – восторженно воскликнул Грейфе, глубоко вдохнув. – Вы не находите?

– Действительно, легко дышится, – сдержанно согласился Петр.

Они вышли к замку. У высокой двери, больше напоминающей ворота, стояли двое юношей в ливреях.

– А кому принадлежит этот замок сейчас?

– Риббентропу, – ответил Грейфе, уверенно направляясь в сторону распахнутых дверей. – Но сейчас его здесь нет. Он человек очень занятой и в замке бывает не часто.

По той уверенности, с которой Грейфе держался здесь, было понятно, что в замке Риббентропа он частый гость. Вот только не совсем ясно, что делает профессиональный разведчик в апартаментах министра иностранных дел.

Швейцары стояли неподвижно, напоминая манекены, и только полы короткого кафтана, что трепетали на сильном ветру, да румянец на щеках обоих свидетельствовали о том, что они сотканы из плоти. Едва Грейфе приблизился, как швейцары, одновременно ухватившись за массивные ручки, потянули их на себя. Двери приоткрылись, показывая гостям огромный холл с полом, выложенным паркетом из разных сортов дерева.

Оберштурмбаннфюрер, постукивая каблуками о паркет, уверенно пересек холл и направился к широкой лестнице, устланной темно-зеленым ковром.

– Нам сюда… я вам кое-что покажу. Вы готовы удивляться? – улыбнувшись, спросил Грейфе, хитро посмотрев на своего подопечного.

– Смотря что вы покажете.

По широкой ковровой дорожке они поднялись на второй этаж. На стене, сразу напротив лестницы, на огромном полотнище растопырилась свастика, а рядом с ней находилась низкая дверь. Дождавшись отставшего Таврина, Грейфе открыл ее и уверенно прошел внутрь помещения. В длинном зале с узкими окнами, украшенными цветными витражами – впрочем, несмотря на витражи, окна больше напоминали бойницы, – были выставлены образцы старинного оружия. Их было такое множество, что трудно было выделить что-то главное: алебарды, собранные в пирамиды, стояли по углам; длинные двуручные мечи были закреплены в специальных шкафах; шпаги, будто бы скрещенные для боя, висели под самым потолком. По одну сторону зала выстроились латы средневековых рыцарей, по другую – на стенах были закреплены арбалеты, луки, топоры с длинными рукоятками, клинки и тяжелые булавы, множество старинных пистолетов и ружей, лежащих на специальных подставках, устланных красным бархатом.

Петр невольно оторопел: такое обилие оружия можно было встретить разве что в музее, а здесь оно лежало на тумбочках и хранилось в шкафах без должного трепета, вроде как это были самые обыкновенные вещи.

Грейфе, не задерживая взгляда на оружии, направился в противоположный конец зала. Он остановился напротив неприметной белой трости, слегка поцарапанной. Вещь старая, но к раритету ее не отнести, а потому немного странно, что она заняла столь почетное место среди этой коллекции средневекового оружия.

– Знаете, что это такое? – неожиданно спросил Грейфе.

– Трость.

Оберштурмбаннфюрер хитровато улыбнулся:

– Вы правы только отчасти. На самом деле внутри этой трости помещается шпага… Но это уже классика. Знаете, такими вещами люди пользуются не одно столетие. – Осторожно сняв со стены трость, Грейфе продолжил: – Человек, держащий такую трость, со стороны может выглядеть весьма лакомой добычей для грабителя, но стоит только нажать на эту кнопку под рукоятью, – он показал на небольшой выступ, – как трость превращается в шпагу. Уверяю вас, Петр, у этой трости богатая история. А вот посмотрите сюда. – Он взял изящный посох из черного коралла. – На вид вполне изящная и очень красивая вещь. Однако это весьма серьезное оружие, внутри этого посоха перекатывается тяжелый шарик. При желании этой штуковиной можно переломить хребет даже слону. Как вам это?

– Впечатляет, – честно признал Таврин.

Повесив посох на крюк, оберштурмбаннфюрер Грейфе повернулся к соседнему шкафу.

– А что вы скажете о стреляющей трости?

Открыв шкаф, он вытащил из него изящную тросточку из слоновой кости, инкрустированную золотом.

– Правда, она великолепна?

– Занятная вещица, – согласился Петр, не без восторга разглядывая тросточку.

– Рукоять служит неподвижным затвором и корпусом ударно-спускового механизма. Ствол сделан под русский патрон. Из этой трости можно стрелять как дробью, так и пулей. Для того чтобы произвести выстрел, достаточно только повернуть медную втулку на рукоятке. А саму трость нужно держать, чуть отодвинув от туловища, и вам гарантирован успех. Мы разведчики, а потому должны быть изобретательными, ведь никогда не знаешь, с какими неожиданностями придется столкнуться. А вот взгляните на этот молитвенник. – Он бережно вытащил из шкафа старинный фолиант. – С виду довольно безобидная вещица, но достаточно только потянуть за этот язычок, – показал он на тонкую металлическую пластинку, спрятанную в переплете, – как тотчас прозвучит выстрел. Этот молитвенник принадлежал одному итальянскому герцогу, который очень опасался заговоров против себя. Так вот, однажды во время публичного выступления этот молитвенник спас ему жизнь. Правда, на очень непродолжительное время… Через год герцог был отравлен собственной супругой, которая завела себе молодого любовника. Но к нашему делу это не имеет никакого отношения. Я вот что хочу сказать вам: настоящий разведчик должен быть вооружен каким-нибудь тайным оружием. Только в этом случае можно гарантировать успех операции. – Грейфе подвел его к небольшому столу, покрытому плотной темно-желтой скатертью, под которой рельефно проступал какой-то длинный продолговатый предмет. – Как вы думаете, что здесь лежит?

– Трудно сказать, – пожал плечами Таврин.

– А вы пофантазируйте, подключите воображение, – улыбнулся оберштурмбаннфюрер, – как-никак вы разведчик. А настоящий профессионал обязан читать не только мысли своего собеседника, но и знать, что делается у него за спиной.

– Напоминает кусок трубы.

– Весьма неплохо. Продолжайте.

– Возможно, что это какое-то специфическое… скажем так, стреляющее устройство.

– Вы делаете большие успехи. Это еще раз доказывает, что мы в вас не ошиблись. Вы быстро учитесь, а следовательно, у вас высокая степень организованности, – все шире улыбался Грейфе, – что весьма важно для разведчика. Из этого вытекает, что у вас очень высокий потенциал, и в минуту опасности вы способны проявить себя как самый настоящий профессионал.

– Спасибо, господин оберштурмбаннфюрер.

– Знаете, я вам даже где-то завидую. О нас, рядовых солдатах разведки, скоро позабудут, а ваше имя останется в веках. А проведенная вами операция войдет во все учебники разведки. Уничтожить Сталина – это много значит! Потом вы поменяете фамилию, заберете с собой супругу и проведете старость где-нибудь на берегу моря, – мечтательно вздохнул Грейфе. – А теперь смотрите сюда, – он осторожно приподнял желтое покрывало.