Текст книги "Убить Сталина"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Четвертую мишень, вынырнувшую из угла, Мартынюк поразил в голову. И не без видимого облегчения положил на подставку пистолет, отцепил пояс.

После Мартынюка на позицию выходило еще четыре человека, и каждый из них получил по сильному электрическому удару. По тому, с какими вымученными лицами они отстегивали пояса, было видно, что электрические разряды были нешуточными.

– Вот что я вам скажу, товарищи курсанты, – шагнул вперед Старостин. Таврин обратил внимание на то, что «товарищи курсанты» было произнесено естественно, как если бы он всю жизнь прослужил в военном училище. К нему следовало присмотреться, возможно, что так оно и было в действительности. – Если вы будете так стрелять и дальше, то русские сделают из вас решето. Вы должны не только успевать выстрелить первыми, но и обязательно убить врага. В следующий раз мощность разряда будет увеличена. А теперь вы, – повернулся Старостин к Таврину.

Петр уже давно обратил внимание на то, что Старостин ко всем курсантам обращался на «вы», стараясь дистанцироваться от своих подшефных подчеркнутой вежливостью. В этот раз в его глазах было нечто иное, чем обычный преподавательский интерес.

– Даю вам шесть патронов, – положил он небольшую картонную коробочку с патронами на подставку. – Мишени будут стоять ровно две секунды. Не управитесь – получите удар током. Советую подключить периферическое зрение, у диверсантов оно должно быть развито в высшей степени. Вовремя заметил противника, значит, выжил. Не заметил – погиб!

Магазин с легким щелчком проглатывал патроны один за другим.

– Вам нужно помнить, что это не просто пальба по мишеням, это самая настоящая дуэль, из которой в живых выйдет только тот, кто более искусен в стрельбе.

Обойма загнана в рукоять. Теперь надо быть предельно собранным и сосредоточенным.

– Цель! – выкрикнул Старостин, и тотчас напротив себя Таврин увидел темный силуэт, выглянувший из-за макета дерева.

Мысли к черту! Подсознание управляло им. Как бы сама собой рука поднялась на нужную высоту, а палец уверенно надавил на спусковой крючок. Судьба простреленной мишени его более не интересовала, он знал, что угодил точно в корпус, продолжая периферическим зрением выискивать очередную цель. Нашел! Силуэты, спрятанные за искусственной дымкой, появились в противоположных концах тира одна за другой… Да, непростая задачка. Таврин повернулся в сторону ближней мишени и осознал, что и рука движется в нужном направлении. Привычно отыскал на мишени уязвимое место – в реальности при попадании кровь должна хлынуть фонтаном. Отчетливо осознал, что рука выбрала нужный градус наклона, а палец надавил на курок, поставив окончательную точку.

Вот и другая цель. Не медлить, но и не спешить, действовать в едином слаженном темпе. Еще через секунду мишень опрокинулась, пробитая в левую сторону груди.

А вот так уже не договаривались!

Из глубины леса, где была нарисована поляна с поломанной березой, вдруг появилась мишень в женской одежде. На какое-то мгновение сознание смешалось, теряя драгоценные мгновения. Таврин уже ожидал, что сейчас его ударит мощный разряд тока, но рука уже приняла решение самостоятельно, уверенно отправив порцию свинца точно в голову мишени.

«Барышня» была убита, и никакого внутреннего содрогания!

Рука выполнила то, что от нее требовалось. Где-то в гуще леса, там, где были нарисованы колючие кусты ежевики, Петр периферическим зрением заметил картонного мальчонку, выглядывающего из-под кустов. Но требовалась всего лишь сотая доля секунды, чтобы оценить ситуацию и нажать на курок. Но совсем неожиданно мишень вдруг поднялась в полный рост и быстро двинулась в дальний конец тира. Силуэт мишени, имитируя быстрый бег, слегка подпрыгивал, усложняя наводку. Расстояние небольшое, метров сорок, как раз для среднего боя. Вести огонь чаще всего приходится именно на таком расстоянии. Шансы уравнены. А поэтому победителем окажется тот, кто будет порасторопнее. Мозг работал оперативно, анализируя полученную информацию, а она стремительным потоком врывалась в подсознание. Странное дело, но он сумел рассмотреть ягоды ежевики, нарисованные на кустах с большим старанием. Время как будто бы застыло, но Таврин понял, что при дальнейшем промедлении он непременно получит разряд тока.

Куда-то пропал шум леса, раздававшийся из динамиков, не слышно стало пения соловья, он не замечал курсантов, обступивших его, был только удаляющийся силуэт мальчишки. Рука как бы сама собой вскинулась от ног к голове мишени, и тут Таврин заметил, что неизвестный художник был шутником, выписав на макушке мишени крохотный рыжий завиток…

И теперь существовал только этот рыжий завиток Таврин почувствовал, как указательный палец плавно выбрал спуск, выпустив из ствола пулю.

Мишень опрокинулась.

И тотчас где-то на расстоянии шестидесяти метров показалось еще два силуэта, бежавшие друг за другом. Это уже дальний бой! Выбрав точку немного повыше головы мишени, Таврин выстрелил, дернувшаяся вверх мишень получила пулю в голову. Та же участь досталась и следующей мишени.

Щелчок! Кончились патроны.

Внешние раздражители проснулись вместе с последним выстрелом. Таврин вновь услышал завывание ветра, раздававшееся из динамиков. Петр готов был поклясться, что почувствовал даже запах травы. Чего только не почудится после напряженного боя. А позади басовито и как-то разом загудели курсанты.

Таврин повернулся, натолкнувшись взглядом на жестковатое лицо Старостина, и угрюмо сказал:

– Бегущие мишени не предусматривались.

Едва ли не впервые за время долгой учебы Старостин изобразил на своем аскетическом, лишенном каких бы то ни было эмоций лице нечто похожее на улыбку и сказал то, чего обычно не говорилось в присутствии остальных:

– Задача была сложная, я согласен, Полипов. Но уж больно хотелось посмотреть, не напрасно ли вокруг вас СД вертится… Кто отстрелялся, на выход!

Сразу за разведшколой был густой смешанный лес, который во все стороны прорезали узенькие кривенькие тропинки, спускавшиеся к подножию крутого склона. Именно здесь проходили занятия по тренировке общей реакции. Требовалось пробежать с максимальной скоростью по крутому склону, уворачиваясь от торчащих веток, и перепрыгивать через ловушки, расставленные на тропе. При этом не следовало забывать, что курсанты, спрятавшиеся за стволами деревьев, могли бросить бегущему под ноги мешок, наполненный битым кирпичом.

Так что это занятие было не из самых веселых. Кроме хорошей наблюдательности, требовалась отменная реакция. Неделю назад именно отсюда уволокли двоих курсантов с переломанными ногами, и где они пребывали сейчас, никто не знал. Поговаривали, что имелась еще разведшкола для покалеченных во время боевых действий. Таврин всерьез подозревал, что травмы были причинены курсантам не случайно. Инвалиды, как правило, не привлекают к себе внимания и могут быть хорошими разведчиками. Во всяком случае, в России к калекам относятся куда более уважительно, чем к здоровым людям.

На спуск вышло десять человек. Таврин отметил, что Мартынюка среди них нет. Где же он может быть?

С гибким прутиком в руках перед строем курсантов прошелся Старостин.

– Вы, – он ткнул прутом в молодого литовца с псевдонимом Криворот (видно, за кривую ухмылку, что не сходила с его губ). – Бежите первым!

– Есть! – весело отозвался парень.

– Вы, – прутик уперся в двухметрового хохла, которого нарекли Амбалом, видно, за могучий рост. – Бежите вторым, вот по этой тропе.

– Есть! – отозвался тот.

– Вы, – остановил тяжеловатый взгляд Старостин на Таврине. И опять на его губах промелькнуло нечто похожее на усмешку. – Бежите по этой тропе, – показал он в сторону разросшегося куста боярышника.

Прежде Таврину по этой тропе бегать не приходилось. Но именно на ней в прошлый раз сломал ноги незадачливый белорус, которого накануне перевели из другой разведшколы. Он должен был пройти ускоренный курс взрывного дела. Что с ним стало, неизвестно.

Петра бросило в жар только от одной мысли, что он может разделить судьбу белоруса.

– А теперь пошли! – щелкнул Старостин секундомером.

Петр побежал, уворачиваясь от заостренных веток, торчащих по сторонам тропы. Сужаясь, тропинка уводила в самый бурелом. Где-то впереди легкий подъем, дальше – спуск, через каких-то метров двести бурелом станет не таким густым. Таврин чертыхнулся, едва не упав в глубокую яму. Перепрыгнув ее, он не без содрогания отметил, что из ее дна торчало несколько заточенных кольев. Все правильно, выживает сильнейший, вот так и готовят «волков».

Петр уже пробежал километра два, но совершенно не чувствовал усталости. В какой-то момент ему даже показалось, что эта дистанция не что иное, как прогулка на свежем воздухе, и тут же он едва не споткнулся о натянутую поперек тропы веревку, завибрировавшую на уровне колен. Скорее всего, он даже не увидел, а почувствовал опасность – листья на кустах колыхнулись, словно бы их потревожил ветерок (вот только откуда ему взяться в густом лесу!). Перепрыгнув препятствие, он почувствовал, что сбил дыхание. Потребуется полминуты ровного безо всякого ускорения бега, чтобы дыхание пришло в норму.

Периферическим зрением где-то в стороне от тропы он уловил едва заметное движение. Поначалу ему даже показалось, что оно не имеет к нему никакого отношения, но обостренное чутье, помноженное на боевой опыт, запротестовало: так не бывает! Повинуясь подсознанию, забившему тревогу, Таврин наклонился, и тотчас откуда-то из глубины чащи навстречу на большой скорости выкатилось бревно, – врезавшись в заросли кустарников, оно так же быстро вернулось обратно, будто бы его и не было.

Фу ты! Что же они еще придумают? Надо бы бежать помедленнее, чтобы не напороться на какую-нибудь ловушку. Но позади, подгоняя, ахнул выстрел. Таврину даже показалось, что пуля просвистела в опасной близости.

Сколько же он пробежал километров? Три? Четыре? Петр обрадовался, когда лес заметно поредел, тропа, сделавшись пошире, резко уводила под откос в сторону озера, пробившегося голубой полоской сквозь ветки крон.

Тропа вдруг сузилась и запетляла по краю каменистого обрыва, усыпанного огромными валунами. Стараясь держаться как можно ближе к лесу, Таврин молил только об одном – чтобы не скатиться вниз. Вот тогда не выбраться! А это конец. В лучшем случае – уродство. Хотя немцы подобный исход сочтут весьма перспективным. Подкатят куда-нибудь инвалидную коляску к железнодорожной станции, сунут в руки кепку для сбора милостыни и заставят считать проходящие эшелоны с вооружением.

Оставалось пробежать каких-то метров триста, Таврин даже рассмотрел впереди у самого подножия оранжевую ленточку, натянутую на уровне груди (так отмечается окончание дистанции). Только немного поднажать – и ты уже у цели.

Кто-то, стоявший за деревом, бросил ему под ноги громоздкий тюк. Таврин, легко перепрыгнув его, побежал дальше. Метров через пятьдесят из-за ствола дерева шагнул курсант из соседнего взвода, вооружившийся мешком, набитым каким-то хламом, он хотел ударить пробегавшего мимо Петра. Припав на левую ногу, Таврин легко уклонился от удара и несильно, чтобы было наукой, пнул ногой в грудь нападавшего.

Не расслабляйся!

Не сбавляя скорости, он устремился дальше вниз по склону – за спиной раздавались хруст ломаемых сучьев и глухая злобная ругань. Ничего, в следующий раз будет поосмотрительнее.

Вот тропа круто повернула налево, оставался самый крутой участок – десятка два метров вниз, а дальше пологая местность, с которой его уже никто не сбросит. А ведь что-то подсказывало ему, что так просто с этого косогора не сбежать. Значит, интуиция обманула? Не удержавшись, Таврин даже посмотрел вниз – его взгляд упал на острые камни. От ужаса у него свело челюсти, стоило только представить, что будет с его тренированным мускулистым телом, если он сорвется с кручи, – эти каменные клыки разорвут его куда с большей яростью, чем стая свирепых псов!

И в этот самый момент он услышал хруст веток, раздавшийся со стороны леса. Человек не просто шел к нему, а бежал, стараясь как можно быстрее сократить расстояние. Выплеснувшийся адреналин заколол в мозгу, Таврин понимал, что в этот момент он находится в смертельной опасности, достаточно всего лишь легкого толчка, чтобы он оказался на дне оврага с ощетинившимися и порыжевшими от непогоды острыми камнями. Если он окажется там, то неминуемо погибнет. Торчащие камни напоминали колья охотничьей ямы, которые для большей опасности смазывали внутренностями животных. Как никогда остро в нем проснулась жажда жизни. Отчетливо осознавая, что у него не остается времени для разворота, чтобы встретить опасность лицом, Таврин прыгнул вперед и, сгруппировавшись, покатился вперед по тропе кубарем, чувствуя, как лопатки и позвоночник натыкаются на угловатые камни. Чувствовал, что опередил преследователя шага на три, а это означало, что у него появилось время, чтобы обернуться и оценить ситуацию. Вскочив на ноги и развернувшись, он увидел набегавшего на него Мартынюка с заточенным колом в руках. Точнее, сначала он рассмотрел острый конец кола, направленный точнехонько ему в голову, и только после этого увидел горящие ненавистью глаза Мартынюка.

В его взгляде было нечто большее, чем просто личная неприязнь.

– Сейчас мы с тобой поквитаемся, большевичок! – выкрикнул Мартынюк, размахивая колом.

Удар! Мимо! Еще один замах, опять в пустоту! Заостренный деревянный конец едва не цеплял лицо, и на разгоряченной бегом коже Таврин чувствовал злой ветерок от этих мощных взмахов, слышал, как примитивное оружие Мартынюка со свистом рассекает пространство.

В какой-то момент Таврин хотел развернуться и, петляя зайцем, укрыться в ближайших кустах. Но генетическая память, доставшаяся от первобытных предков охотников, неожиданно воскресшая в этой экстремальной ситуации, предупреждала о том, что он не успеет пересечь открытое пространство. Важен фактор внезапности! Таврин продолжал действовать на рефлексах, отработанных в боевой обстановке. Умело уклонялся, отпрыгивал в стороны, заставляя Мартынюка терять равновесие. Но тот, широко расставив ноги, упрямо продолжал наступать, орудуя заточенной палкой, как обыкновенной дубиной.

Вряд ли в программе разведшколы было заложено это задание, просто этот упертый хохол хотел его убить.

Отступая, Петр даже не удивился тому, что уверенно обходит многочисленные камни, торчащие на тропе, не глядя перепрыгивает неглубокие рытвины и поворачивает в нужную секунду. Стараясь смотреть прямо в глаза Мартынюку, он, ведомый подсознанием, видел и отмечал то, что находится на периферии его зрения.

Увлекшись, Мартынюк не заметил, что в шаге от него находится внушительная глыба из песчаника. Гальки разного размера, спаянные между собой рыжим песчаником, напоминали глаза каких-то доисторических животных, не без интереса всматривающихся в жестокое единоборство. Вот сейчас его противник наступит на эти окаменевшие глаза, причинив им тем самым боль, а уж они его не простят!

Еще полшага, еще чуток… Таврин понемногу отступал, поединок должен напоминать преследование. Чаще всего худшее происходит в самой безобидной ситуации. Шагнув шире, чем следовало бы, Мартынюк ногой угодил в глыбу песчаника, и камень, противясь насилию, пошатнулся, сбрасывая с себя его ступню. Равновесие было потеряно всего лишь на какое-то мгновение. Беспомощность, плеснувшая в его зрачках, стала сигналом к нападению, и Петр, не мешкая, шагнул вперед, ухватился за кол и с силой дернул его на себя. Мартынюку следовало бы отпустить палку, тогда еще можно было устоять, но, разгоряченный противоборством, он подался вперед, продолжая крепко сжимать свое оружие. Выцветшая пилотка отлетела в сторону, а Мартынюк, грохнувшись коленями о камень, распластался у его ног.

Вот она, жестокая действительность.

Таврин видел голову, висок Мартынюка. Череп в этом месте гораздо тоньше. Достаточно ткнуть посильнее пальцами – и его можно проломить, как яичную скорлупу. В этот момент Таврин даже не испытывал к Мартынюку какой-либо злобы. На нее не оставалось времени, просто могучий инстинкт выживания и неимоверная жажда жизни заставили его вскинуть ногу и пнуть в ямочку на виске. Таврин почувствовал, как кость, хрустнув, поддалась.

Вздрогнув всем телом, Тарас коротко вскрикнул и, дернувшись, расслабленно вытянулся.

Взбудораженные рефлексы продолжали чутко реагировать на происходящее, подмечая малейшие изменения в окружающем. Но, кажется, картины, отпечатавшиеся в подсознании, не представляли угрозы. Взволнованно застрекотала над головой сорока и, пролетев над оврагом, скрылась в вершинах деревьев. Вокруг царила тишина, если не считать предсмертного крика Мартынюка.

Возбуждение понемногу улеглось. Восстановилось дыхание. Через какую-то минуту его внутреннее состояние придет в равновесие.

Надо действовать!

Наклонившись, Таврин увидел, что череп у Мартынюка с правой стороны проломлен, из пролома скупо сочилась кровь. Приличный удар. Глаза Мартынюка были открыты и смотрели как-то отрешенно и спокойно.

Поднатужившись, Таврин столкнул тяжелое тело на дно каменистого оврага. Раздался глухой удар о камни, с тихим шорохом просыпался галечник, и все стихло. Упав в расщелину между двух каменных глыб, Мартынюк был почти незаметен с тропы.

Глава 19
ТАЙНЫЙ АГЕНТ КАЛЬТЕНБРУННЕРА

Эрнст Кальтенбруннер подошел к окну и слегка отодвинул занавеску. Начальнику Главного имперского управления безопасности полагалось соблюдать осторожность и тем более оберегать свои личные секреты от глаз посторонних. Глупо было бы сообщать, что намеченное совещание он перенес на пять часов вечера только потому, что решил встретиться с женщиной (каким-то невероятным образом, пусть даже на сравнительно короткое время, она сумела заполучить над ним власть, и это Кальтенбруннеру не нравилось).

На улице никого. Только под окнами на противоположной стороне улицы маячил верный адъютант. Одетый в гражданскую одежду, он не привлекал к себе внимание. Больше напоминал кавалера, ожидающего запаздывающую девушку. Для конспирации он даже разок посмотрел на часы. Группенфюрер невольно улыбнулся: в адъютанте явно пропадал артист.

За спиной послышался едва различимый шорох, Эрнст Кальтенбруннер обернулся. Лидия, набросив на плечи легкий халатик, прибирала постель. Взбила подушку, аккуратно уложив ее в изголовье, при этом она так соблазнительно наклонилась, что группенфюрер почувствовал очередной прилив желания. Взяв со спинки стула сложенные покрывала, Лидия аккуратно постелила их поверх одеяла.

Лидия была не просто привлекательной женщиной, которая ему нравилась, она являлась еще и его личным агентом. Кальтенбруннер заприметил Лидию, когда инспектировал разведшколу в Таллине. Начальнику безопасности рейха Эрнсту Кальтенбруннеру представили Лидию как одну из самых способных и перспективных девушек, а еще через месяц, ознакомившись с ее делом, он вызвал девушку в Берлин, где она окончила курсы радисток, еще через полгода она уже участвовала в сложной радиоигре с русскими, где сумела проявить оперативность и сообразительность. Позже он перевел ее в Ригу на должность старшего преподавателя.

Его связь с Лидией продолжалась почти год. Даже самые занятые мужчины имеют право на некоторые житейские радости, а потому не было ничего удивительного в том, что раз в месяц он вызывал ее к себе в Берлин, снимая для предстоящего свидания уютный и тихий уголок. Нелепость ситуации заключалась в том, что Лидия была русская, а такая связь могла стоить ему карьеры. Одно дело – необязывающий флирт, и совсем другое, когда связь перерастает в устойчивые отношения.

В какой-то степени Кальтенбруннер вручил своему адъютанту, дежурившему у дверей гостиницы, не только собственное благополучие, но, возможно, и жизнь. В конце концов на Восточный фронт отправляют и за меньшие провинности, невзирая на близость к фюреру.

Адъютант обязан был предупредить своего шефа о малейшей опасности. Вот заварится каша, если коллега, руководитель четвертого управления имперской безопасности группенфюрер СС Генрих Мюллер надумает организовать в этом районе облаву и вместо предполагаемых коммунистов отыщет в номере гостиницы начальника Главного имперского управления безопасности со спущенными штанами.

Сухощавое лицо Кальтенбруннера тронула едкая усмешка. Он повернулся и отошел от окна. В форме сотрудника СС Лидия выглядела строго и официально. Идеальный овал лица, слегка выпирающие скулы. На старинных фресках своих храмов русские любили запечатлевать именно такие лица.

Поймав взгляд Кальтенбруннера, Лидия спросила:

– Что-нибудь не так, господин группенфюрер?

У нее, кроме эффектной внешности, была еще одна положительная черта – такт. Когда они лежали под одним одеялом, то Лидия нашептывала ему бог знает что. А сейчас, когда он облачился в генеральскую форму, она уже не позволяла себе прежних фривольностей, благоразумно перейдя на отношения начальника и подчиненного.

– Все так, Лидия, – поспешил заверить ее Кальтенбруннер. – Тебя что-нибудь смущает?

– Мне показалось, что в этот раз вы на меня как-то по-иному смотрите.

Ах, вот оно что. Кальтенбруннер не однажды замечал, что у Лидии невероятно развита интуиция. Что ж, тем лучше – он не ошибся в выборе агента.

– Да, это так, – признал он после некоторого колебания. – Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

– Да, я это знаю, господин группенфюрер, – поспешно ответила Лидия.

– Признаюсь, я даже очень к тебе привязался.

– Мне это очень приятно слышать.

Кальтенбруннер подошел к Лидии. Высокая чернобровая казачка с открытым лицом. Такие женщины достойны восхищения, так что нет ничего удивительного в том, что она сумела затуманить мозги ему – чистокровному арийцу. И вот сейчас он сделал для себя немаловажное открытие – он понемногу освобождался от плена ее изумрудных глаз. Возможно, что через какое-то время у него появится другая радистка, такая же красивая, и свободные вечера он будет проводить в ее обществе, не исключено, что даже в этой же комнате, на этой же самой кровати.

Кальтенбруннер сел в кресло. Их нынешнее гнездышко было весьма уютным. Антикварная мебель, в углу у самого окна обтянутый зеленой тканью торшер, ковры. Приходить сюда было приятно.

– Садись, – указал он на кровать рядом с собой.

На противоположной стене висели деревянные часы, выполненные без единой металлической детали. Концы стрелок были смазаны фосфорной краской и походили на усики щеголеватого франта. Как-то хозяин гостиницы обмолвился, что купил их у одного еврея. Скорее всего, бедняга уже сгинул в одной из топок Бухенвальда, а вот работа его осталась. По лицу Кальтенбруннера мелькнула улыбка.

Через час начнется ужин у Гитлера, в рейхсканцелярии, а опаздывать на подобные мероприятия не полагалось.

Девушка присела рядом, подобрав под себя длинные, слегка полноватые ноги, и группенфюрер в который раз убедился в том, что выбор его был удачен. Худышек он не любил. В первую очередь женщина должна символизировать крепкое женское начало, так сказать, способность к детородности. От справной женщины рождаются здоровые дети. Но в то же время он не любил слишком уж пышнотелых, считая их формы некоторой степенью распущенности. Белокурая статная Лидия была мечтой немецкого солдата, живым воплощением домашнего уюта. Именно таких барышень можно увидеть на открытках, о таких хозяйках грезят солдаты в окопах. Не будь она русской, ее изображение можно было бы напечатать на плакатах и отправлять солдатам на Восточный фронт, чтобы одним своим видом она вдохновляла их на победы.

– Нам придется расстаться… На некоторое время, – подобрал группенфюрер подходящие слова.

Эрнст Кальтенбруннер не ожидал, что слова, которые он говорил женщинам многократно, сейчас будут даваться ему с таким трудом. Лидия держалась уверенно, похоже, что предстоящую разлуку она переживает гораздо более стоически, нежели он сам.

– Что ты на это скажешь?

– Я готова, господин группенфюрер, и всегда знала, что это когда-нибудь произойдет. Зачем же тешить себя напрасными иллюзиями.

Лидия была не только красива, но и умна.

– Я очень доверяю тебе, Лидия. И не только потому, что ты один из самых моих надежных агентов, но еще и потому, что ты мой самый настоящий друг.

– Я ценю это, господин группенфюрер.

Чуть улыбнувшись, Кальтенбруннер продолжил:

– Я жене не так доверяю, как тебе.

– Что я должна буду сделать?

– А вот это вопрос настоящего профессионала. Тебе предстоит убить Сталина. – Кальтенбруннер ожидал увидеть в ее глазах нечто похожее на удивление, возможно, даже страх, но она оставалась спокойна, словно каждую неделю ей поручали ликвидацию руководителей государства. – Тебя это нисколько не удивляет?

– Я готова выполнить любой ваш приказ.

– Я это знаю и поэтому обращаюсь именно к тебе. Но сначала я бы хотел устроить твою жизнь. Ты должна будешь выйти замуж. – Девушка слегка покраснела. – Я даже нашел тебе подходящую кандидатуру. Почему ты не спрашиваешь меня – кто он?

– Кто же он, господин группенфюрер?

От девушки пахло тонкой изысканной парфюмерией. С тех самых пор, как пал Париж, немецкие модницы получили в свое распоряжение лучшие лаборатории по выпуску духов. Но не каждая из них могла подобрать для себя подходящие духи. Лидия это умела. Ей следовало бы родиться немкой. Во всяком случае, многие вещи она делала лучше многих представительниц арийской расы. Может, это было связано с тем, что у нее были дворянские корни.

– Он тоже русский.

Кальтенбруннер извлек из кармана фотографию мужчины и протянул ее Лидии.

Снимок девушка взяла осторожно, но с заметным интересом. Кальтенбруннер впился взглядом в ее лицо. Вот правый уголок губ Лиды слегка дернулся. Поглядев еще немного на снимок, она лукаво улыбнулась.

– Так что ты скажешь? Я тебе угодил?

– Он хорош, – подняла Лидия глаза на Кальтенбруннера. – У него строгие черты лица, очень интеллигентный вид. Такие люди обычно работают в банке. Неужели он военный?

– Лидия, ты хороший физиономист. До войны он действительно был бухгалтером, – группенфюрер не стал вдаваться в подробности. – Тебе повезло и здесь, ведь кто-то же должен следить за семейным бюджетом!

– Мне казалось, что это лучше всего получается у женщин.

– Возможно… Но прежде чем ты заживешь с ним тихой и счастливой семейной жизнью, вы должны будете убить Сталина! Сейчас мы разрабатываем подробный план этой операции. Не хочу сказать, что это будет какая-то приятная прогулка по Москве. Здесь есть риск! И немалый риск!

– Я понимаю, господин группенфюрер.

– Зато потом вы купите себе домик где-нибудь на берегу моря, нарожаете кучу детей и заживете счастливо. И наверняка даже не вспомните вашего старинного приятеля Эрнста Кальтенбруннера.

– Я вас никогда не забуду, господин группенфюрер, – серьезно пообещала женщина.

– Мне приятно это слышать.

– Кто утверждал мою кандидатуру?

– Твою кандидатуру на эту операцию утверждал я. – Глаза девушки были широко открыты, наивными их не назовешь, в них так и читалось: что это за манера посылать на смерть людей, которых любишь! – В тебе я уверен! Но с твоим мужем могут возникнуть некоторые трудности… Хотя меня уверяли, что был произведен самый тщательный отбор и остановились на нем. Но интуиция меня обычно не подводит. – Кальтенбруннер забрал из рук девушки фотографию и сунул ее в карман френча. – Ты будешь присматривать за ним и добиваться от него решительных действий в выполнении вашего задания. Если ты вдруг заметишь, что он умышленно затягивает акцию или проявляет трусость, а то и малодушие, то немедленно должна будешь его ликвидировать. Я уж не говорю о том, если он вдруг встанет на путь предательства… Фюрер многого ждет от этой операции. Ты меня понимаешь?

– Как никогда, господин группенфюрер.

– Мы с тобой еще встретимся завтра, а теперь мне нужно идти. Фюрер устраивает званый ужин, и я приглашен на него.