Текст книги "Император Пограничья 13 (СИ)"

Автор книги: Евгений Астахов

Соавторы: Саша Токсик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Полная зачистка, – холодно произнёс Ратмир Железнов. – Угрюм слишком заражён идеями Платонова. Нужен чистый лист, не так ли, Ваша Светлость?.. – он бросил вопросительный взгляд на князя.

И генерал отметил про себя, что Сабуров торопливо кивнул, опустив глаза в бокал. Похоже, в этом кабаке музыку заказывал вовсе не владелец заведения. Любопытно…

– Есть ещё вопросы? – уточнил Пётр Алексеевич.

– Господин генерал, – акцент монгола резал слух. – Говорят, Платонов имеет какой-то артефакт. Очень сильный. Разведка что знать?

Хлястин нахмурился, перевёл взгляд на Железнова.

– Наши источники действительно упоминают о некоем артефакте в центре Угрюма под кодовым названием «Маяк», – Ратмир развёл руками. – Детали неизвестны. Возможно, оборонительное сооружение. Возможно – что-то иное.

– Маяк? – переспросил Сабуров. – В центре суши?

На лицах участников совещания отразилось замешательство. Никто ничего не знал. Пётр Алексеевич стиснул челюсти – он крайне не любил неизвестных переменных.

– Удвоить усилия разведки, – приказал он. – Мне нужны точные данные о всех укреплениях и артефактах Угрюма. Через три дня выступаем.

Генерал провёл пальцем по карте, останавливаясь на отметке «Угрюм».

– Через неделю княжество вернёт контроль над Пограничьем. Других вариантов нет. Вопросы?

Никто не ответил. Хлястин подвёл итог:

– Совещание окончено. Готовьте войска. Свободны.

Командиры начали расходиться. Плещеев задержался, глядя на генерала долгим взглядом. Пётр Алексеевич выдержал его, не моргнув. Наконец капитан отвернулся и вышел, ссутулившись, как побитый пёс.

* * *

Поздний вечер окутал княжеский дворец тишиной. В одном из покоев второго этажа, обставленном строго и без излишеств – книжные полки, тяжёлый письменный стол, кресла у камина – потрескивали поленья. Генерал Хлястин сидел в кресле, держа в руке бокал коньяка. Перчатки он снял, положив на подлокотник, и теперь медленно вращал янтарную жидкость, наблюдая за игрой отблесков пламени.

Напротив устроился советник князя Акинфеев – седовласый мужчина с острым, как булавка, взглядом. На военном совете советник молчал, но генерал чувствовал его взгляд – оценивающий, настороженный, не одобряющий.

– Вы хотели поговорить, Илья Петрович, – негромко произнёс Хлястин, не отрывая взгляда от коньяка. – Слушаю.

Акинфеев помедлил, подбирая слова. Пальцы его нервно барабанили по подлокотнику кресла.

– Генерал… То, что вы сегодня говорили на совете. О зачистке деревень. О расстрельных взводах для командиров. Я понимаю необходимость жёсткости, но… – он замолчал, ища подходящую формулировку. – Не кажется ли вам, что подобные методы могут восстановить против нас не только Пограничье, но и собственное население, а также всё остальное Содружество, если вести о том разлетятся за пределы княжества?

Хлястин отпил коньяка, смакуя терпкий вкус. Поставил бокал на столик рядом с креслом и повернулся к советнику. Лицо его оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло что-то – не раздражение, скорее усталость человека, которому приходится в сотый раз объяснять очевидное.

– Илья Петрович, – начал генерал спокойно, складывая пальцы домиком, – я тридцать лет служу Владимирскому княжеству. Подавлял бунты в деревнях, помогал предыдущему князю планировать операцию против Сергиева Посада, защищал города от Бездушных.

Он встал, подошёл к окну, за которым расстилалась ночная столица. Огоньки фонарей, редкие силуэты запоздалых прохожих, тишина спящего города.

– Знаете, что я понял за эти тридцать лет? – Хлястин не оборачивался, продолжая смотреть в окно. – Людей нужно вести жёсткой рукой. Мягкость равна слабости. Слабость равна поражению. Это математика войны, простая и безжалостная.

– Но речь о мирных жителях…

– Мирных? – Генерал повернулся, и в голосе его прозвучала ледяная насмешка. – На войне нет мирных. Есть союзники и враги. Тот, кто кормит вражеского солдата, – враг. Тот, кто укрывает вражеского разведчика, – враг. Тот, кто снабжает противника информацией, провиантом, кровом, – враг. А врага ставят к стенке.

Акинфеев поёжился, но держался. Хлястин вернулся к креслу, сел, снова взял бокал. Сделал глоток.

– Позвольте рассказать вам историю, Илья Петрович. Двадцать три года назад. Юго-восточные уезды княжества, деревни вдоль границы с Муромом. Крестьянский бунт – не платили налоги, зарезали сборщика, убили троих стражников. Меня послали навести порядок с сотней солдат.

Генерал замолчал, вспоминая. В камине потрескивали дрова, отбрасывая пляшущие тени на стены.

– Я мог поступить «гуманно». Арестовать зачинщиков, устроить суд, отправить на каторгу. Но я знал: через полгода начнётся новый бунт в ином месте. Потому что люди забывают. Они видят пример безнаказанности и думают – а почему бы и нам не попробовать?

Хлястин отставил бокал, сцепил пальцы.

– Я приказал повесить зачинщиков на главной площади. Публично. Их семьи смотрели. Дети смотрели. Жестоко? – Он перевёл взгляд на собеседника. – Да. Но бунты в том регионе прекратились на двадцать лет. Двадцать лет мира, процветания, стабильных налогов. А знаете сколько жизней спасла та жестокость?

Советник молчал, глядя в огонь. На лице его читалось отвращение, но и понимание. Он был слишком опытным администратором, чтобы не видеть логику в словах генерала.

– Вы спрашиваете о моих методах, – продолжал Хлястин негромко. – Я не монстр, Илья Петрович. Я реалист. Война – грязное дело. Самое грязное, что придумало человечество. Кто-то должен пачкать руки, чтобы остальные могли спать спокойно.

Он снова надел перчатки – белые, безукоризненно чистые. Движения были медленными, почти ритуальными.

– Ходит множество споров о том, кому принадлежит следующая фраза, но мудрость её несомненна: «Милосердие к виновным – это жестокость к невинным». Каждый крестьянин, которого я пощажу сегодня, завтра может убить моего солдата. Каждая деревня, которую я оставлю нетронутой, станет базой снабжения для Платонова. Могу ли я себе это позволить?

Акинфеев наконец заговорил, голос его звучал глухо:

– Генерал, я понимаю вашу логику. Но где граница? Где та черта, которую не следует переступать?

Хлястин усмехнулся – коротко, без тени веселья.

– Черта? Её не существует. Есть только цель – победа. И средства для её достижения. Всё остальное – сантименты для мирного времени.

Он встал, подошёл к книжной полке, провёл пальцем в перчатке по корешкам. Остановился на одном – потрёпанный том в кожаном переплёте.

– Знаете, Илья Петрович, когда-то я был идеалистом. – Голос генерала стал тише, в нём прозвучали непривычные нотки. – Молодой офицер, только что окончивший военную академию. Верил в честь, благородство, рыцарские правила войны. Думал, что можно воевать «по-человечески».

Он вытащил книгу, раскрыл на случайной странице, но не читал – просто смотрел сквозь неё куда-то вдаль.

– Потом я увидел, как «благородные» князья режут друг друга за власть. Как один аристократ отравил другого на званом ужине, а через неделю с жалобной миной стоял у его гроба. Как Бездушные пожирали целые деревни, пока столичная знать пировала и обсуждала моду.

Советник медленно кивнул. Понимание не означало одобрения, но офицер и не ждал одобрения. Ему было достаточно, что Акинфеев видел логику.

Пётр Алексеевич захлопнул книгу, вернул на место. Лицо его было усталым, но глаза оставались холодными и решительными.

– Платонов – умный противник. Опасный. Он не церемонится с врагами, не соблюдает правил аристократических интриг. И если я буду играть по правилам, он меня раздавит. Казни, зачистки, смертные приговоры, – генерал пожал плечами, – это лишь инструменты войны, не более. Молоток не терзается сомнениями, забивая гвозди. И я не терзаюсь. Кто-то должен это делать. Кто-то должен быть чудовищем, чтобы защитить княжество от настоящих чудовищ.

Акинфеев подался назад, увидел абсолютный холод в глазах собеседника, а тот покачал головой и подвёл итог:

– Я понял одну простую истину: мир жесток. Он не прощает слабости. Либо ты волк, либо овца. И я никогда не буду овцой.

Глава 13

Я стоял на командном пункте южного форта в предрассветных сумерках, наблюдая за последними приготовлениями. Октябрьский ветер нёс с собой запах пороха и машинного масла – артиллерийские расчёты проверяли орудия.

Рядом со мной Грановский сверялся со скрижалью, где была расписана каждая минута предстоящих учений. Майор Рысаков докладывал по амулету связи о готовности своих ветеранов, размещённых во всех пяти фортах. Беспалов в восточном форте подтверждал готовность инженерных подразделений.

– Первый этап начинаем ровно в шесть, – произнёс я, обводя взглядом собравшихся командиров. – Учебные стрельбы по статичным мишеням. Каждый форт отрабатывает секторы обстрела. Особое внимание на перекрёстный огонь между фортами – враг не должен найти мёртвых зон.

Василиса кивнула, стоя у магической карты местности, которую создала вместе с другими геомантами. На ней светящимися точками отмечались позиции всех подразделений.

Ровно в шесть грохнул первый залп. Семнадцать орудий ударили одновременно – земля содрогнулась, в ушах зазвенело несмотря на наушники. Снаряды легли точно в обозначенные квадраты в километре от фортов, взметнув фонтаны земли. Капитан Журавлёв координировал огонь через магофоны.

Следующие двадцать минут форты методично расстреливали учебные цели – деревянные щиты с нарисованными силуэтами, старые повозки, специально выставленные чучела. Особенно впечатляла работа новых расчётов, натренированных инструкторами Москвы. Они выжимали из своих орудий максимальную скорострельность, успевая делать выстрел каждые семь секунд.

– Переходим ко второму этапу, – скомандовал я, когда дым от стрельб начал рассеиваться. – Общая тревога через пять минут. Грановский, запускайте сирены.

Пока командиры передавали приказы по своим подразделениям, я спустился к воротам форта. Отсюда был виден Угрюм – мирная утренняя картина с дымками из печных труб, людьми, спешащими по своим делам на рынок, детьми, бегущими в школу. Через несколько секунд эта идиллия должна была смениться организованным хаосом эвакуации.

Завыли сирены – протяжный, леденящий душу звук разнёсся над округой. Я начал отсчёт про себя. Три секунды – первые люди на улицах замерли. Пять секунд – начали бежать. Десять секунд – из казарм высыпали бойцы, на ходу застёгивая амуницию. Пятнадцать секунд – организованные колонны мирных жителей уже двигались к цитадели под руководством добровольцев из местной дружины.

Борис с бойцами появился на стене южного форта через две минуты сорок секунд – отличное время, учитывая расстояние от Угрюма. Его люди заняли позиции между артиллерийскими орудиями, проверяя сектора обстрела из винтовок. Следом подтянулись маги – полсотни человек разного уровня, от Пробуждённых до Мастеров. Их распределили по фортам для усиления магической защиты.

– Барин, народ весь вывели, – прозвучал в амулете связи голос Захара, явно довольного собой. – За четыре минуты с хвостиком управились, всех до единого в цитадель загнали. Ворота на засов, защитные чары запущены, сам проверял. Сидят тихо, никто не высовывается.

Неплохо, но можно лучше. Я сделал пометку в планшете – нужно довести время до трёх с половиной минут, а лучше даже до трёх.

– Третий этап! – скомандовал я. – Венедикт Павлович, вы готовы?

Из восточного форта откликнулся спокойный баритон профессора-фантазманта:

– К вашим услугам, маркграф. Приступаю.

Аронов оказался настоящей находкой. Маг ранга Магистра третьей ступени, двадцать лет преподавал теорию магии, демонстрируя стундентам принципы на своих трёхмерных иллюзиях. В Угрюме для них нашлось совсем иное применение…

Воздух в километре от фортов задрожал, и из ниоткуда начали появляться фигуры. Сначала десятки, потом сотни – иллюзорные солдаты в форме владимирской гвардии, двигающиеся пугающе реалистично. Они шли развёрнутым строем, неся винтовки наперевес, между ними двигались фигуры магов с жезлами.

– Огонь! – рявкнул Журавлёв.

Артиллерия ударила по наступающим фантомам. Снаряды проходили сквозь иллюзии, взрывая землю позади, но Аронов мастерски имитировал попадания – фигуры падали, корчились, откатывались назад. Молодые бойцы, впервые видевшие такое, на мгновение замешкались, но ветераны Феофана Рысакова открыли плотный ружейный огонь.

– Западный фланг, вторая волна! – предупредил Аронов.

Со стороны леса появились новые фантомы – на этот раз конные, несущиеся галопом. Западный форт развернул орудия, картечь полетела навстречу призрачным всадникам. Венедикт Павлович не жалел магической энергии – лошади падали, наезжая друг на друга, всадники летели через головы, создавая полную иллюзию настоящей атаки.

– Усложняю, – предупредил маг, и среди пехоты появились стремительные фигуры – имитация усиленных бойцов Гильдии, созданных им на основе тех близнецов, с которыми я дрался на той базе под Владимиром.

Эти фантомы двигались по-другому – резкими, нечеловеческими рывками, преодолевая расстояние с невероятной скоростью. Артиллеристы занервничали, пытаясь взять упреждение.

– Спокойно! – гаркнул я в магофон. – Помните инструктаж! По таким целям – заградительный огонь!

Три форта одновременно открыли веерный огонь, создавая сплошную стену разрывов. Даже усиленный боец не прошёл бы через такое пекло. Аронов одобрительно хмыкнул и заставил своих фантомов отступить.

– Четвёртый этап, взаимодействие фортов! – скомандовал я.

Теперь началось самое сложное. Фантомы Аронова атаковали одновременно с трёх направлений, имитируя классический охват. Форты должны были координировать огонь, не допуская прорыва и одновременно не мешая друг другу.

– Южный, первый сектор ваш! Восточный, накрывайте второй! – координировал Журавлёв. – Западный, готовьтесь принять часть целей из третьего сектора!

Иллюзорная армия накатывала волнами. Аронов не давал расслабиться – как только один участок отбивал атаку, фантомы концентрировались на другом. Несколько раз призрачные солдаты подбирались на расстояние ружейного выстрела к стенам, и тогда в дело вступали стрелки и маги.

Особенно впечатляла работа гвардии Угрюма. Восемь усиленных бойцов заняли позиции на самых опасных участках. Их реакция была молниеносной – они отслеживали и «уничтожали» фантомы быстрее, чем обычные бойцы успевали прицелиться.

– Пятый этап, артиллерийские стрельбы по движущимся группам! – объявил я.

Аронов изменил тактику. Теперь фантомы двигались небольшими группами по десять-пятнадцать фигур, используя складки местности, перебежками продвигаясь к фортам. Это была имитация тактики, которую наверняка применят опытные наёмники.

Артиллеристам пришлось туго. Попасть в быстро движущуюся малую цель – задача не из простых. Но тренировки последних дней дали результат. Расчёты работали слаженно, корректировщики выкрикивали поправки, снаряды ложились всё точнее.

– Внимание, специальная цель! – предупредил Аронов.

В воздухе материализовалась огромная фигура – имитация химеры Гильдии, с которой когда-то схлестнулся Ермаков. Трёхметровое чудовище с когтями и клыками неслось к южному форту, игнорируя попадания снарядов.

– Концентрированный огонь! – приказал я. – Все свободные орудия южного форта!

Двенадцать стволов развернулись к химере. Грохот залпа был оглушительным. Даже зная, что это иллюзия, стоящий сбоку от меня Грановский невольно поёжился, представив настоящую тварь под таким огнём. Аронов художественно изобразил, как фантом разлетается на куски.

– Последний этап, система раннего оповещения! – объявил Вячеслав.

На дальних подступах к Угрюму были размещены наблюдательные посты – замаскированные позиции с часовыми и артефактами-сенсорами. Теперь предстояло проверить, насколько быстро информация от них доходит до командования.

– Пост «Ворон-3», вижу движение противника, предположительно рота пехоты, движется с юго-запада, – прозвучал в эфире голос наблюдателя.

– Принято, «Ворон-3», – откликнулся дежурный офицер в цитадели. – Передаю командованию.

Через пятнадцать секунд информация была у меня. Через тридцать – у командиров соответствующих фортов. Через минуту – артиллерия уже разворачивалась в нужном направлении.

– Пост «Ворон-5», магическая активность к востоку, не менее десяти источников уровня Мастер! – новое сообщение.

Система работала. Каждый пост передавал учебные сообщения, отрабатывая скорость и точность передачи информации. Коршунов со своими людьми фиксировал время реакции, отмечая слабые места.

К полудню учения закончились. Я созвал разбор полётов прямо на стене южного форта. Командиры всех уровней собрались полукругом, уставшие, но довольные.

– Общая оценка – удовлетворительно, – начал я, глядя на свои записи. – Время эвакуации населения нужно сократить на полторы минуты. Взаимодействие между фортами хромает – дважды были ситуации, когда огонь вёлся по одному сектору избыточно, оставляя другие без прикрытия. Связисты путались в позывных – это недопустимо.

Журавлёв кивнул, делая пометки. Грановский уже что-то чертил в скрижали – вероятно, новую схему секторов обстрела.

– Хорошие моменты, – продолжил я. – Артиллерия отработала выше ожиданий. Особенно расчёт Кузнецова. Дружина показала отличное время реакции. Система оповещения работает, но нужно добавить дублирующие каналы связи.

– Мои иллюзии были достаточно убедительны? – поинтересовался Аронов, утирая пот со лба. Поддержание такого количества фантомов явно далось ему нелегко.

– Более чем, – подтвердил я. – Половина новобранцев чуть не обделалась, когда увидела вашу химеру. Продолжайте в том же духе. Если успеем, через день повторим, но уже с ночной атакой. И добавим имитацию магического штурма – пусть наши маги отработают противодействие.

Все закивали. Усталость читалась на лицах, но и удовлетворение тоже. Мы готовились к войне всерьёз, и каждый понимал – от этих тренировок зависят жизни.

* * *

Холодный октябрьский ветер гулял по стенам восточного форта, принося с собой запах надвигающейся зимы и едва уловимый привкус пороха от дневных учений. Матвей Крестовский стоял на смотровой площадке, опираясь локтями о каменный парапет. Сон не шёл уже третий час – старая привычка, въевшаяся за годы пьянства, когда он просыпался среди ночи в поисках очередной бутылки. Теперь бутылок не было, воевода запретил, но бессонница осталась.

Внизу раскинулся спящий Угрюм – редкие огоньки в окнах, где кто-то тоже не мог заснуть. Вдали мерцали сигнальные костры на других фортах. Тишина стояла такая, что слышно было, как где-то в лесу ухнула сова.

Метаморф даже не дёрнулся, когда из теней справа материализовалась женская фигура. Его обострённое обоняние учуяло её ещё десять секунд назад – запах брони, оружейного масла и чего-то ещё, неуловимого, напоминающего полынь.

– Ты, стало быть, Крестовский? – негромко спросила женщина, останавливаясь в трёх шагах. Не ближе – дистанция, с которой можно успеть среагировать на атаку.

Матвей медленно повернул голову. В лунном свете он разглядел стройную фигуру в тёмной униформе гвардии Угрюма. Женщина лет сорока с небольшим, с пепельно-русыми волосами, аккуратно подстриженными до плеч. Острые скулы и правильные черты лица придавали ей строгую красоту – не кукольную, а живую, с характером.

Голубые глаза смотрели внимательно и спокойно. Руки изящные, но сильные, с длинными пальцами – руки музыканта или хирурга, приспособленные для точной работы.

Она держалась с естественной грацией, и в её осанке читалась многочисленные тренировки, но женственность никуда не исчезла – скорее, обострилась, как лезвие качественного клинка. Тени вокруг неё словно танцевали в такт её дыханию.

Незнакомка принадлежала к тому редкому типу женщин, которые с годами становятся только интереснее – в её лице было что-то неуловимо притягательное, какая-то внутренняя цельность.

– Спокойно, – добавила она, заметив, как напряглись его плечи. – Я из гвардии. Раиса. Раиса Лихачёва.

Они смотрели друг на друга несколько секунд. Два хищника, оценивающие – опасность или равный? Матвей расслабился первым, снова поворачиваясь к парапету.

– И что ты здесь забыла? – спросил он без особого интереса.

Раиса подошла ближе, встала рядом, но на расстоянии вытянутой руки. Профессиональная привычка – всегда оставлять пространство для манёвра.

– Это правда, что ты в одиночку удержал деревню против сотни наёмников?

Матвей усмехнулся:

– Да нет, их там в Крутояке всего два десятка было. Командир – щуплый такой, придурковатый. Думали, лёгкая добыча – одна деревня, один защитник.

– Всего… – Раиса покачала головой, и в голосе её прозвучала ирония. – Два десятка вооружённых наёмников это «всего»?

– После Кощеев и Жнецов – да, всего.

Женщина кивнула, принимая ответ. Знала, о чём говорит – сама видела издалека тот бой во время последнего Гона.

– А ты… из тех восьми, кто прошёл усиление Зарецкого? – спросил Матвей, искоса глядя на собеседницу.

– Да. И одна из двух, кто остался в здравом уме после опытов Фонда Добродетели.

В голосе её не было ни гордости, ни жалости к себе. Простая констатация факта. Матвей это оценил – сам терпеть не мог, когда его жалели.

Повисло молчание. Не напряжённое, скорее задумчивое. Оба смотрели в темноту, где за лесом притаились невидимые угрозы.

– Крутояк мне понравился, – неожиданно сказал метаморф. – Хорошее место. Тихое. После всего… тишина лечит.

Раиса повернула голову, внимательно глядя на него:

– Знаю. После подвалов лечебницы долго не могла находиться среди людей. Слишком шумно.

– Не шум, – покачал головой Матвей. – Эмоции. Запахи. Всё слишком яркое, когда чувства обострены.

Женщина удивлённо приподняла бровь. Не ожидала, что он поймёт. Мало кто осознавал, каково это – когда твоё тело изменили до неузнаваемости, а чувства обострили до боли.

– После Гона весь мир пахнет кровью и страхом, – тихо добавил метаморф. – Месяцами. Даже когда всё закончилось.

Раиса молча кивнула, затем неожиданно села на парапет, свесив ноги в пустоту. Жест доверия – в такой позиции она была уязвима. Кивком предложила место рядом.

– Как ты оказался в Угрюме? – спросила она.

Матвей помедлил, но сел рядом, оставляя между ними локоть пространства.

– Воевода искал тех, кто знает о Гоне. Человек Коршунова нашёл меня в каком-то трактире. Я к тому времени… – он замолчал, подбирая слова. – Мне было всё равно, куда ехать. Лишь бы имелась бутылка в руке.

Раиса не перебивала, давая ему время.

– Вот только воевода запретил мне пить. И умирать, – словно извиняясь, он пожал плечами.

Пауза растянулась на несколько секунд.

– Тяжело? – негромко спросила Лихачёва, и в её голосе звучала не жалость, но искреннее желание понять.

– Уже нет. После боя с одним из Жнецов… что-то изменилось. Перестал искать забвения. Наверное, дело в том, что воевода дал мне работу, смысл. Защищать тех, кто не может защитить себя. Пока не найду другую причину жить.

– А если не найдёшь? – голос Раисы прозвучал почти шёпотом.

Матвей пожал плечами:

– Тогда хотя бы умру за что-то стоящее. А не в канаве от цирроза печени.

Женщина отвернулась, глядя на огни Угрюма внизу.

– Я тоже искала смерти. После того, что они сделали… После того, чем я стала… Проще было бы сдаться. Позволить им победить.

– Но не сдалась.

– Злость не позволила. Хотела выжить назло им. Доказать, что они не сломали меня. А потом… потом появилось это место. Эти люди.

Оба смотрели на спящий город. Где-то там, в домах, спали обычные жители – торговцы, ремесленники, их дети. Те, кто никогда не узнает, каково это – сидеть в клетке.

– Странно защищать тех, кто боится нас, потому что знает, что мы такое, – задумчиво произнёс Матвей.

– Просто мы знаем, каково быть беззащитным. Поэтому и защищаем лучше других.

Крестовский повернулся, внимательно глядя на женщину. В лунном свете её лицо казалось вырезанным из мрамора – красивое и холодное. Но в глазах мелькнуло что-то живое, тёплое.

Раиса достала из-за пояса флягу, отвинтила крышку. Характерный аромат поплыл над площадкой.

– Травяной настой. От бессонницы не помогает, но…

– Но греет, – закончил Матвей, и уголок его рта дёрнулся в подобии улыбки.

Лихачёва сделала глоток и протянула флягу ему. Интимный жест – пить из одной посуды значило признать человека часть своего круга. Матвей принял флягу, отпил. Тепло разлилось по горлу.

– Чабрец и мята?

– И немного мёда. Рецепт одной бабушки из лечебницы. Добрая была старушка. Одна из немногих, кто не оскотинился, когда нас держали взаперти. Осталась человеком даже в тех условиях…

– Мой дед делал похожий. Только с липой. Говорил, помогает от дурных снов.

– Помогает?

– Нет. Но приятно было думать, что дед обо мне заботится.

Они передавали флягу туда-обратно, не говоря больше ни слова. Иногда молчание красноречивее любых признаний.

Где-то вдали прокричал ночной дозорный – смена караула. Раиса встала, отряхнула невидимые пылинки с формы.

– Мне пора продолжить обход.

– Как часто ты несёшь ночную вахту? – Матвей старался, чтобы вопрос прозвучал небрежно, но получилось не очень.

– Через ночь обычно. А ты? Часто не можешь спать?

– После того боя стало лучше, но… старые привычки. Иногда прихожу сюда подумать.

Они смотрели друг на друга несколько секунд. Что-то проскочило между ними – не искра, слишком рано для искр. Скорее, возможность искры. Обещание, что когда-нибудь, может быть…

– Восточный форт – хорошее место для тишины. Я здесь часто бываю, – сказала Раиса, и в голосе её прозвучало приглашение.

– Запомню.

Женщина сделала шаг к тени, готовая раствориться в ней, но обернулась:

– Матвей? Ты сказал, что-то изменилось после боя с Жнецом. Это хорошо. Перемены… они не всегда к худшему.

И растворилась в темноте, словно её и не было. Но Крестовский знал – она улыбалась. Чувствовал это обострёнными чувствами метаморфа.

Он остался стоять на стене, глядя на звёзды. Впервые за долгое время думал не о прошлом – о погибших друзьях, о бутылке, о том, как бы поскорее сдохнуть. Думал о будущем. О женщине с глазами цвета неба и запахом полыни. О том, что, возможно, причину жить не нужно искать. Иногда она сама находит.

* * *

Я откинулся в кресле, глядя на военную карту Владимирского княжества, разложенную на столе. После победы в дуэли прошло всего несколько дней, а разведка уже доносила о лихорадочной подготовке к походу. Сабуров бросал все силы на войну, и я понимал почему.

Князь собственноручно загнал себя в угол. Публичные оскорбления в мой адрес, обвинения в узурпации, попытка уничтожить меня чужими руками через подставного дуэлянта – всё это создало ситуацию, из которой нельзя выйти без потери лица. Если он сейчас отступит, признает поражение, его политическая карьера закончится. Бояре почуют слабость и начнут искать нового лидера.

Я постучал пальцем по карте, отмечая расположение союзных Сабурову отрядов и подразделений. После того, как Архимагистр Крамский сгорел заживо на глазах у всего Покрова, многие переосмыслили расклад сил.

Сабуров оказался в изоляции. И это делало его особенно опасным – загнанная в угол крыса всегда бросается в последнюю атаку.

Но была и экономическая составляющая. Я взял со стола отчёт Коршунова о примерных расходах противника. Несколько ратных компаний наёмников, боярское ополчение, артиллерия с боеприпасами, провиант, фураж – всё это требовало колоссальных затрат. Даже для княжеской казны содержание такой армии было тяжёлым бременем, а учитывая, что после смерти Веретинского финансы княжества и так находились не в лучшем состоянии…

И даже если Сабурова спонсировали заинтересованные лица – те же Демидовы с Яковлевыми, мечтающие убрать конкурента, – их карманы тоже не бездонны. Любой инвестор рано или поздно потребует результата, а не бесконечных отчётов о «подготовке к решающему удару».

Сабуров просто не мог позволить себе держать такую армию в бездействии долго. Наёмники требовали регулярной платы независимо от того, воюют они или простаивают в казармах. Боярское ополчение ожидало соответствующего их статусу содержания. Каждый день промедления – это огромные суммы, утекающие из казны без всякой отдачи.

Плюс человеческий фактор. Я вспомнил свой опыт прошлых военных кампаний – армия в ожидании битвы похожа на натянутую тетиву. Какое-то время напряжение держится, но потом неизбежно начинается разложение. Солдаты нервничают, начинаются пьянство и драки, дисциплина падает. Особенно это касалось наёмников – им нужна война и добыча, а не сидение в казармах.

А после моей победы над Крамским к естественному напряжению добавился страх. Я усмехнулся, вспоминая рассказы разведчиков. Молодые бояре, записавшиеся в ополчение из чувства долга или в поисках славы, теперь искали предлоги, чтобы не участвовать в походе. Внезапные болезни, срочные семейные дела, неотложные поездки – арсенал отговорок был богат.

Даже закалённые наёмники нервничали. Одно дело – воевать с обычным противником, совсем другое – идти против мага, который сжёг Архимагистра. В таверне «Три медведя» во Владимире, по словам агента Коршунова, капитан одной из ратных компаний прямо сказал: «Платонов – не человек. Он то ли демона призвал, то ли сам чёрт знает что. Как против такого воевать⁈»

Время работало против Сабурова. С каждым днём его армия слабела морально, таяла численно, пожирала деньги. А мои позиции только укреплялись – форты достраивались, подходили новые добровольцы, соседние деревни просились под защиту.

Князь это понимал. Отсюда и спешка с наступлением. Он должен был ударить сейчас, пока ещё сохранял хотя бы видимость силы. Пока страх перед ним ещё превышал страх перед загадочным маркграфом из Пограничья. Пока деньги Демидовых и Яковлевых ещё позволяли содержать эту армию.

Сабуров сделает ставку на один сокрушительный удар. Бросит все силы в одну атаку, надеясь сломить нас численным превосходством и поддержкой Гильдии Целителей, которые, конечно же, не смогли остаться в стороне. Классическая стратегия отчаяния – всё или ничего.

Что ж, я дам ему его битву. Но на своих условиях.