Текст книги "Рукопись в кожаном переплете"

Автор книги: Евгений Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 11. Абориген Ленька Петухов. Подножный корм. Ветка еще раз доказывает, что она очень нужный человек

Как-то рано утром, когда мы проснулись и вылезли из своих палаток, в наш лагерь пришел парнишка лет четырнадцати. Вид у него был строгий – на самые глаза надвинута суконная пилотка со звездочкой, а за спиной поблескивал длинный ствол берданки [12]12
  Одноствольное охотничье ружье с затвором.


[Закрыть].

– Что за люди? – спросил он начальническим баском.

– Человеки, – вызывающе ответила ему Ветка.

– Не тебя спрашиваю, – еще больше нахмурился парнишка и посмотрел в сторону Петра Васильевича.

– А вы, простите, кем будете? – вежливо осведомился тот.

– Помощник лесника, Леонид Терентьевич Петухов.

– Очень приятно, Леонид Терентьевич. А мы члены экспедиции. Вот это – Витя, это – Гена, там вон у ручья Вова, а это – Ветка. Ну, и я, Петр Васильевич, по прозвищу Флибустьер.

Помощник лесника потоптался в нерешительности и хмыкнул:

– Экспедиция, значит… А костер гасите уходя?

– Обязательно. У нас есть дежурный по костру. Ответственное лицо.

– Ну, если ответственное…

Парнишка постепенно терял свой сердитый вид. Мы изучающе рассматривали его. Смешной парнишка – по всему лицу веснушки, бледно-рыжие. И волосы тоже рыжие как огонь. Казалось, его пилотка вот-вот вспыхнет, окруженная завитками жаркого пламени.

– А дичь не бьете? – в последний раз насторожился парнишка. – Сезон еще не начался, еще запрет.

– Никак нет, Леонид Терентьевич, – заверил его Петр Васильевич. – Мы даже ружья с собой не взяли. Садитесь-ка с нами завтракать. Садитесь, садитесь! Это не по-охотничьи – отказываться. Расскажите нам о ваших оврагах, о пещерах.

– Сведения, сообщенные аборигенами [13]13
  Коренные жители данной местности.


[Закрыть]представляют исключительную ценность, – важно вставил Гаррик.

– Это кто это, абориген? – насторожился парнишка.

– Не обращайте внимания, Леонид Терентьевич, – медовым голоском сказала Ветка. – Гаррик у нас очень ученый профессор и поэтому иногда говорит сам с собой непонятными для нормальных людей словами.

– Смотри, Ветка, я-то ведь тебе никакой клятвы не давал, – напомнил ей Гаррик.

– Ну, ты не очень! – прикрикнул на него Витька. – Подумаешь, какой обидчивый.

Завтрак прошел весело. Петр Васильевич рассказывал всякие смешные истории, и помощник лесника, забыв про свою берданку, хохотал до упаду. Под конец он уже знал кое-что о нашей рукописи, об Энрике Гомесе, о навахе и даже попросил разрешения прийти послушать, когда Петр Васильевич будет читать дальше. А мы, в свою очередь, узнали, что живет он по ту сторону Заволжских гор, в селе Благодатовке, а каникулы проводит у деда, Фомы Григорьевича, здешнего лесника.

– Дед Фома про пещеры много знает, – говорил Ленька. Мы его уже больше не величали по имени-отчеству. – Сызмальства он все горы облазил. И в пещерах был. Их здесь по всем оврагам, считайте, с десяток наберется. Мужики в них клад Стеньки Разина искали, да только ничего не нашли – здорово запрятан.

Увидев наш бредень, Ленька задал обычный вопрос:

– Ну, как рыбка?

Мы ответили, что никак. У берега сразу глубина и камни, и поэтому бродить нельзя.

– Кто же у этого берега ловит! Надо в большой залив идти. Там старицы есть. В них не запрещено, – сказал он снисходительно.

– Хорошо бы свежей рыбки покушать, жареной! – мечтательно сказала Ветка. – А то у нас все суп да каша, да компот.

На следующий день мы отправились к большому заливу. Наладили наш бредешок и стали ловить рыбу. Ленька пошел на глубину, Вовка взялся с другого конца, а остальные бегали по берегу и подбадривали их криками. Ходить с бреднем, даже с таким маленьким, как наш, совсем нелегкое дело. На дне – коряги, затонувшие ветви, пни, за ноги цепляются водоросли, над водой – тучи комаров.

– Давай, давай! – кричал Ленька. – Нечего руками махать, чай, не сожрут тебя комары-то! Ко дну прижимай клячу, ко дну!

– Какую клячу?

– Вот беспонятный! Да палку, к какой бредень привязан. Вся рыба уйдет с такой ловлей.

– Клячу прижимайте! – вторила ему с берега Ветка.

– Сама лезь сюда да и прижимай.

– И полезу! – она засучила свои брючки и, оттолкнув Вовку, взялась за палку. – Давай! Ходом пошла. На выводок! – закричала Ветка, подражая Леньке.

У самого берега она споткнулась о корягу и шлепнулась в воду. Но клячу из рук все же не выпустила.

Вовка, валяясь по траве, умирал от хохота.

– Ой, братцы, лопну! Глядите – русалка: вся мокрая, в зеленой траве, и волосы во все стороны. Дайте ей еще рыбий хвост, от щуки! Ой, лопну!

– Тихо, ты! – толкнул его Витька. – Здесь рыба уходит, он смеется.

Рыба прыгала, стараясь перескочить через бредень или уйти в обход.

– Баламутьте, воду баламутьте! – командовал Ленька. – Выгребайте быстрей мотню [14]14
  Мешок в конце бредня.


[Закрыть].

Наловили мы почти полное ведро. Мелочь выбросили обратно в воду, пусть себе подрастает.

– Ну, будет, – сказал Ленька. – На уху хватит, и на жареху останется.

Ветка распустила свои волосы по плечам и подставила голову солнцу.

– А у тебя и вправду в волосах водоросли, – сказал я.

– Вытащи их, пожалуйста. А то ведь мне сзади не видно.

Волосы у Ветки были мягкие и тонкие. Я осторожно начал вытаскивать из них желто-зеленые кусочки водорослей.

– Ты прическу специально сделала такую, как у Аолы? – спросил я.

Ветка загадочно посмотрела на меня и улыбнулась.

– Может быть, и специально, – ответила она и перетянула волосы тесемкой у самого затылка.

Конечно, это здорово, что Ветка все же попала в экспедицию. Что бы мы, например, делали без нее с наловленной рыбой? Даже Ленькину работу она забраковала.

– Это называется почистил! Половина чешуи осталась… Тоже мне, юноши! – Она взяла нож, рыбу, сковородку, ведро, лавровый лист и перец. Нам была доверена только чистка картошки.

– Так их, так! – посмеивался Петр Васильевич. – Пусть учатся.

Зато какая была уха! А какие жареные караси! Нет, я знал, что делал, когда бросал в шляпу Флибустьера бумажку с решающим «да».

Глава 12. Испанский язык. Крик козодоя. Энрике делает первый выстрел. Кубинцы не боятся белых зверей. Штурм крепости

После ужина Петр Васильевич обычно устраивал час испанского языка. Ребята трудились вовсю, и все-таки Ветка всех обставила. Даже Гаррика.

– Буэнос тардес! – провозглашала она, выходя в освещенный костром круг. – Мучо густо эн коносерлес? Мельямо сеньорита Ветка [15]15
  Добрый вечер! Очень рада с вами познакомиться. Меня зовут сеньорита Ветка.


[Закрыть]. – Обведя нас торжествующим взглядом, она ехидно добавляла: – Комо се энкуэнтра усте, лос амигос? [16]16
  Как вы себя чувствуете, друзья?


[Закрыть]

Чувствовали мы себя неважно. Нам было далеко до таких глубоких познаний. Особенно плохо давался испанский язык Витьке. Как он ни бился, а утром все равно не мог вспомнить и половины тех слов, с которыми мы познакомились накануне.

Пожалуй, после Ветки лучше всех испанский язык давался Леньке Петухову. Уже на третьем занятии он пытался что-то отвечать болтливой сеньорите Ветке.

– Дондэ биве усте? [17]17
  Где вы живете?


[Закрыть]– вопрошала она надменным голосом.

– Биво… эн… – выдавливал из себя Ленька.

– Ла, – подсказывала Ветка.

– Ла Благодатовка [18]18
  Я живу в Благодатовке.


[Закрыть].

– Ишь ты, абориген! – удивлялся Вовка. – Во дает!

После окончания «испанского часа» Петр Васильевич обычно открывал свой конспект. Но открывал он его больше для вида, потому что почти ничего не читал. Только посмотрит, перевернет страницу и, не глядя в нее, станет рассказывать, как будто это он сам Энрике Гомес. Тихо потрескивает потухающий костер, внизу на бечевник с шелестом набегает мелкая речная волна, а Петр Васильевич, глядя на подернутые пеплом угольки, продолжает историю о храбром и гордом кубинце.

«Мы прожили в горах две недели. Я сложил из камней хижину. У нас было несколько мешков маисовой муки и кувшин пальмового масла. В лесу водилось много дичи. Над нами было голубое безоблачное небо, мы быстро забыли обо всех неприятностях, и только Аола тревожилась за отца. Он не захотел идти с нами в горы и остался в поселке.

– Мне нечего теперь бояться белого зверя, – сказал он. – Благодаря тебе, Энрике, я не должен ему ничего, и он не посмеет тронуть меня. Я свободный человек.

Плохо знал старый Монтехо Педро Форменаса.

В одну из ночей яростно залаял мой пес. Где-то внизу на каменистой тропе зацокали лошадиные копыта.

– Кто там? – крикнул я в темноту. – Отвечай, или на твою в олову посыпятся камни! Для этого мне надо только шевельнуть ногой.

– Это я, Энрике! – раздался знакомый голос моего соседа и друга Армандо. – Беда, Энрике!

Соскочив с уставшей лошади, он сел у огня и рассказал обо всем, что случилось с той поры, как я покинул поселок.

– Дон Педро словно с цепи сорвался, Энрике. Он захватил пятьдесят человек наших и бросил их в подвал свое, крепости как заложников. Ночью его солдаты ворвались к нашим жилища и разоружили нас. Два десятка человек убито в схватках. Многие ранены. Дон Педро заявил, что мы тоже индейцы, только еще хуже. В нас течет вдобавок ко всему африканская кровь, и нам всем место в загонах для негров Что делать, Энрике? Он грозится отправить заложников Испанию, где их повесят за измену королю.

– Думаю, что мы раньше отправим его на тот свет, – ответил я. – Нечего ему хозяйничать на нашей земле. Мачете [19]19
  Нож с длинным тяжелым лезвием; применяется, в основном для рубки сахарного тростника.


[Закрыть]он вам хоть оставил?

– Да, конечно. У нас отобрали только ружья и пистолеты.

– Тогда отлично. Ты знаешь, где арсенал алькальда?

– Да, арсенал в гавани. Дон Педро боится хранить порох вблизи гасиенды [20]20
  Усадьбы.


[Закрыть].

– Люди готовы сразиться с человеком, который оскорбил их честь?

– Еще бы, Энрике! Но оружие… У алькальда крепостные стены и пушки. А у нас только навахи да мачете.

– Ты забыл, что у нас еще ярость. Послезавтра ночью мы захватим арсенал, вооружим негров, и все вместе возьмем штурмом крепость алькальда.

– Негров?

– Да, негров. Почему ты так удивился? – Армандо смущенно молчал. – Кто была твоя мать, парень? – спросил я его.

– Ты же знаешь – негритянка. Прости, Энрике, мы иногда забываем об этом…

Арсенал охраняло десятка полтора солдат Форменаса. После того как в поселке было отобрано оружие, они перестали чего-либо опасаться. Половина из них была пьяна.

– Почти все веладорес [21]21
  Дозорные.


[Закрыть]едва держаться на ногах, – шепнул мне Армандо. Я посылал его вперед, чтоб он разведал, где выставлены караулы. – У ворот стоят двое, остальные зучри. Кто поет песни, кто спит, а кто хлещет гуаро [22]22
  Водка из сахарного тростника.


[Закрыть]. С ними не трудно будет справиться, Энрике.

– Сигнал – крик козодоя, – предупредил я. – Будьте готовы!

Теплый ветер дул с моря. Он шевелил заросли мангровы [23]23
  Низкорослые деревья и кустарники, растущие по тропическому побережью.


[Закрыть], приносил терпкий запах гниющих водорослей, мокрого песка и просмоленного дерева. В темно-синем, почти мирном небе смутно вырисовывались силуэты манаковых пальм, в кронах которых, словно алмазы, поблескивали предутренние звезды.

Я стоял на одном колене, прислушиваясь к неспокойной тишине тропической ночи, сжимая во влажных от волнения в ладонях холодный ствол мушкета [24]24
  Короткое кремневое ружье.


[Закрыть].

Неожиданно я услышал тревожный крик козодоя. И сразу со всех сторон к арсеналу алькальда бесшумно поползли невидимые в темноте люди. Оба веладорес, стоящие у входа, упали на землю, не успев крикнуть. Мы распахнули тяжелые ворота и ворвались во двор арсенала.

– Санта мадре! – крикнул начальник караула. – Святая мать!

Это были его последние слова. Мы взломали замки и стали разбирать оружие.

– Черт побери! – воскликнул Армандо. – Здесь хватит на целую армию!

– Быстрее к загонам! – торопил я друзей. Но мы напрасно спешили. Тревожный крик козодоя полетел через джунгли, и второй наш отряд легко смял караул, охранявший загон, куда запирали на ночь негров-рабов. Теперь они бежали навстречу нам нескончаемой черной вереницей.

– Быстрее, быстрее! – торопил я. – Скоро рассвет.

Люди, вооруженные мушкетами, тесаками, пистолетами и топорами, шли прямо через лес, широким полукругом охватывая крепость алькальда. Прошло полчаса, и фланги этого полукруга сошлись. Снова цепляясь за острые листья пальм, полетел над джунглями грозный сигнал – тревожный крик маленькой ночной птицы. С ним слился мой выстрел. Стоявший на стене солдат упал. Люди молча бросились к стенам крепости. Пушки Форменаса оказались бессильны. Мы были уже рядом с ними. Упирая в землю длинные шесты, негры в мгновение ока взбирались по ним наверх и, оттолкнувшись, зажав в зубах тесаки, прыгали на гребень стены.

Отряд Педро Форменаса насчитывал около пятисот солдат. Нас было в десять раз больше. Около часа длился ночной бой. Выстрелов почти не было. Люди рубились мачете, валили друг друга ударами мушкетных прикладов. Когда взошло солнце, все было кончено. Мы скинули с главной башни королевский флаг и подняли свой – на голубом полотнище зеленый силуэт пальмы. Этот флаг сделала Аола, заранее уверенная в том, что он обязательно нам понадобится.

Дон Педро Форменас попал в плен. Правда, нам не сразу удалось его найти. Он спрятался в винном погребе гасиенды, в пустой бочке, прикрывшись сверху старой овчиной. Сеньор алькальд оказался трусом. Впрочем, это и раньше не было для нас тайной.

– Смерть алькальду! – кричали люди. – На виселицу белого зверя!

Дон Педро дрожал от страха. У него подкашивались ноги. Кто-то из негров выстрелил в него. Пуля сбила с алькальда шляпу. Кто-то швырнул наваху, и она пригвоздила к столбу рукав его рубахи.

– Ты должен спасти меня, Энрике! – шептал мне дон Педро трясущимися губами. Зубы его стучали. – Я отдам тебе все: золото, плантации и жемчуг. Аола будет ходить в платьях из испанской парчи…

«Зачем Аоле испанская парча, – подумал я, – она и так красива. И почему он уверен в том, что ничего не может стоять перед силой его золота».

– Я добьюсь, тебя сделают алькальдом, – продолжал шептать Педро. – Меня знает и любит сам король. Ты будешь белым сеньором.

«Почему он решил, что я хочу стать белым? На нашем острове не любят белый цвет кожи. Слишком много черных дел связано с белой кожей. Зачем мне быть алькальдом и сторожить свое золото?»

– Смерть Педро! – кричали люди.

– Тише, земляки! – сказал старый Монтехо. Он стоял, опираясь на мушкет, седой и сгорбившийся. Рука его была обмотана окровавленной тряпкой. – Тише, люди! – повторил он. – Все знают, как меня обидел алькальд. Все знают, кто такой белый зверь дон Педро.

– О-о-о! – пронеслось в толпе, заполнившей двор крепости.

– Но стоит ли нам из-за облезлой шкуры этого оцелота [25]25
  Ночной хищник, лесная кошка.


[Закрыть]становиться палачами? Пусть он уходит отсюда без песо в кармане. Мы лишили Педро его богатства, мы перебили его солдат и заняли его крепость. Разве он нам теперь страшен? Пусть идет и расскажет другим, что может сделать народ с такими, как он.

– Правильно говорит старый Хуан! – закричали в толпе. – Пусть убирается! Пусть расскажет все другим алькальдам! Пусть поболтается по свету с пустыми карманами! Гоните собаку со двора! Вон Педро!

Униженно кланяясь, Форменас пятился к воротам. Пот катил ручьями с его толстого бледного лица. Еще одна наваха просвистела в воздухе. Алькальд присел от страха и бросился бежать, перепрыгивая через тела своих солдат. Еще секунда – и он скрылся в густых зарослях ипомеи [26]26
  Вьющееся тропическое растение.


[Закрыть].

Я думал, что труднее всего будет взять штурмом крепость. А оказалось, что самое трудное ждало меня впереди. Я призывал людей к дальнейшим действиям.

– Нельзя бросать оружие! – говорил я. – Надо идти на юг и на север острова, поднимать народ. Ведь мы изгнали только Педро Форменаса. А таких, как он, на Кубе добрый десяток.

– Куда мы пойдем, Энрике? – отвечали мне. – Дон Педро не вернется обратно, он слишком напуган. А другие алькальды не сделали нам зла. Ты посмотри, сколько наших полегло под стенами этой проклятой крепости! Разве тебе не жаль своих земляков, Энрике? Давай лучше устроим большой и веселый праздник в честь нашей победы. В погребах Педро вдоволь старого андалузского вина! Ну, а если сюда кто сунется, тогда мы вновь возьмемся за мушкеты?

Они не послушались меня. Нигде больше не прозвучал тревожный крик козодоя. Люди веселились и пели песни…»

Мы молча лежали вокруг костра, слушая Петра Васильевича.

– Как же это они так обмишурились? – с горечью сказал Ленька. – Их же запросто перебьют эти, как их, алькальды. Они же все друг за дружку. Эх!

Потрескивали дрова в костре. Тихо плескалась о каменистый берег волжская волна. В отблесках костра мелькнула серая бесшумная тень. Опять, вероятно, козодой вылетел на ночную охоту.

– Петр Васильевич, – тихо спросил из темноты Витька. Он лежал на траве возле палатки, закинув за голову ладони. – Как по-испански будет козодой?

– Пукуйо, – ответила Ветка.

Глава 13. Петр Васильевич рассказывает об испанских завоевателях. Мне снится Ветка

– Петр Васильевич, – спросил как-то Вовка. – Как же это получилось, что испанцев было совсем немного, а они сумели покорить целые народы в Южной Америке? Ведь им же через океан приходилось возить солдат, пушки и даже лошадей.

– Так они же против кого воевали? Против дикарей, – вмешался Ленька. – Те – стрелами, а их – пушками.

– Не только в этом дело, – сказал Петр Васильевич. – Конечно, огнестрельное оружие производило на индейцев ошеломляющее впечатление. Но, кроме того, большое значение имело одно роковое совпадение: по поверьям большинства индейских племен, бледнокожий бородатый бог облаков и ветра Кецалькоатль… Помните, Энрике Гомес пишет о священной фигурке птицы кецаль? Так вот, этот Кецалькоатль обещал своим народам вернуться к ним со стороны восточного моря.

И вдруг индейцы видят необычных светлолицых бородатых людей в сияющих латах, которые выпускают из трубок облака, гром и молнии и, вдобавок, мчатся со скоростью ветра. Индейцы впервые увидали лошадей, и те произвели на них впечатление, пожалуй, посильнее, чем мушкетные залпы. Они были уверены, что вернулся Кецалькоатль. Кроме того, индейцы были разобщены. Вспомните того же Фернандо Кортеса, о котором упоминает Энрике Гомес.

– Это тот самый, с кем ушел открывать новые земли дед Энрике?

– Да, да, тот самый. Ведь, если вы не забыли, с ним было всего четыреста солдат да двести индейцев. Видите, индейцы с самого же начала стали помогать испанцам вести войну против своих же братьев из других племен. Вот это и погубило их всех. Индейские племена терзала междоусобиц… У них не было единства, как не было его и во время восстания поднятого Гомесом.

– А что, Гомеса разобьют? Он не освободит Кубу? – тревогой спросил Вовка.

– Мы узнаем обо всем, когда прочтем оставшуюся часы рукописи.

– Куба стала свободной всего лишь год назад, – задумчиво добавил Витька. – Конечно, Энрике был разбит. Все у него пропало зря.

– Вот уж нет! – возразил Петр Васильевич. – Нельзя пролить зря кровь народа. Восстание, о котором пишет Гомес и другие совместные восстания негров и кубинцев в семнадцатом, восемнадцатом и девятнадцатом веках, забастовочное движение против засилия иностранных и своих капиталистов – все это в течение долгих лет готовило сегодняшнюю победу Кубы. Ничего не пропало зря, ни одной капли крови.

– Значит, индейцев погубило то, что они не были дружны? – опять спросил Вовка.

– Да, главным образом это. Помните, Энрике упоминает о Грустной ночи и о голоде в осажденном Теночтитлане? Так вот, этот самый Теночтитлан был столицей могущественного ацтекского государства, которым правил король Монтесум. Вряд ли удалось бы малочисленному отряду Кортеса покорить ацтеков, если б не поддержка, которую оказало иноземцам воинственное индейское племя тласкаланцев. Их неприступная горная страна Тласкала являлась надежным тылом испанских завоевателей, где они могли в безопасности отдохнуть после боев, пополнить свои ряды, запастись провиантом. Так, ловко используя разногласия между отдельными индейскими племенами, испанцы подавляли сопротивления сильных, хорошо организованных государств.

Особенный, суеверный ужас наводили на индейских воинов испанская конница и громадные боевые собаки. Эти невиданные животные казались простодушным индейцам чем-то вроде нечистой силы. Кстати, испанцы очень широко пользовались суеверием своих врагов.

– А что это была за Грустная ночь?

– Это была битва отряда Кортеса с войском короля ацтеков – Куитлаука, который вступил на престол после смерти Монтесумы. Испанцы пробивались из осажденного Теночитлана в дружественную им Тласкалу. Им пришлось сражаться против двухсот тысяч индейцев!

Если бы не счастливая случайность – испанцам удалось сбить командующего индейским войском, – им не выйти бы живыми из последнего сражения на пути в Тласкалу. Они поверяли в нем почти всех своих лошадей, орудия и большую часть солдат…

– Да, – вздохнул Ленька. – Конечно, индейцам было туго. Они все врозь, а испанцы вместе.

– Ну, положим, – улыбнулся Петр Васильевич, – испанцы тоже без конца подсиживали друг друга. Веласкес предал Диего Колона, сына Колумба, а Веласкеса – Кортес. Сам Кортес тоже был лишен всех прав и владений испанским королем Карлом Пятым, да и Колумбу в свое время пришлось совершить путь из Вест-Индии в Испанию в качестве пленника, закованного в кандалы. А завоевание Перу братьями Писарро! Это ведь сплошная цепь междоусобных стычек, козней, предательств. Об этом очень много надо рассказывать. Пожалуй, всей ночи не хватит, друзья.

– Почему же это у них так выходило? Они же были из одной страны, из одной армии.

– Потому что они ничего не видели перед собой, кроме золота. Никакой другой цели. Благородной и возвышенной. Только золото. Пятая часть королю, остальное делили между собой конкистадоры. Например, Писарро, коварно обманув и пленив короля перуанских инков. Атагуальпу в его собственной столице – Кахамарке, заставили инков платить выкуп фантастического размера: заполнить зал, в который был помещен пленный король, золотом и драгоценностями на высоту человека, стоящего с поднятыми руками. А когда Атагуальпа выполнил это требование, испанцы предали его суду и казнили. Но и самих братьев Писарро погубило награбленное ими золото. Оно стало причиной бесконечных раздоров и стычек, в которых погибли два брата, а третий был заточен Карлом Пятым пожизненно в одной из испанских крепостей.

Индейцы поражались алчности белых пришельцев. Ведь коренные жители Нового Света не считали золото драгоценным. Оно шло лишь только на украшение храмов и жертвенников и не имело никакого другого назначения. Ни один индеец не стал бы рисковать жизнью из-за куска холодного металла… – Петр Васильевич глянул на часы. – Ого, друзья мои! Мы заболтались сегодня. Спать, спать, отбой! Леня ночует, конечно, с нами. Ведь завтра у нас интересный день – будем искать новую пещеру.

– Буэнос ночес! [27]27
  Спокойной ночи (исп.)


[Закрыть]– крикнула нам Ветка и нырнула в свою палатку.

– Буэнос, буэнос… – ответил Вовка. – А я вот не прочь бы немного энтремесес [28]28
  Закусить (исп.)


[Закрыть].

– Ты что, и ночью ешь? – спросил его Витька.

– Когда сплю – не ем. Но я еще не сплю… – И он загромыхал черпаком в ведре.

– Так ты засни лучше, чем по ведрам шарить.

Вовка что-то ответил, и они долго еще переругивались шепотом.

В эту ночь мне приснился удивительный сон. Я плыл на скрипучей каравелле по ослепительно синему морю. Впереди, прямо из воды, поднимались высокие розовые горы – какая-то чудесная, никем еще не открытая страна. Ею управлял веселый и добрый король. Его голову украшали павлиньи перья. Он преподнес мне блестящую наваху, а я подарил ему мушкет.

Кругом прыгали темно-коричневые люди в трусиках из пальмовых листьев. Они пели боевые песни и бросали в море золотые самородки величиною с яблоко. Потом король хлопнул в ладоши и сказал голосом Петра Васильевича:

– Приведите сюда мою дочь, прекрасную Аолу!

Коричневые люди запрыгали еще отчаяннее, а потом воткнули в песок длинные копья и исчезли в пальмовой роще. Пальмы почему-то стояли в кадушках, выкрашенных в зеленый цвет. Снова раздались песни, и коричневые подданные короля вывели из-за кадушек прекрасную Аолу. Я сразу узнал ее по прическе. Улыбаясь, она подошла ко мне, и вдруг я увидел, что это вовсе не Аола, а Ветка. Да, Ветка с мохнатыми глазами и брючками до лодыжек.

– Приветствуй отважного чужеземца, дочь моя! – сказал король, тряхнув своими павлиньими перьями.

Ветка засмеялась, звонко крикнула: «Буэнос диас!» [29]29
  Доброе утро (исп.)


[Закрыть]и дернула меня за нос.

Я открыл глаза. Солнце пробивалось сквозь серебристую ткань палатки. Возле меня на коленях стояла Ветка и, хохоча, теребила мой нос.

– Вставай, сурок! Все уже давно умылись. Буэнос диас!