Текст книги "Рукопись в кожаном переплете"

Автор книги: Евгений Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Глава 5. Что такое флибустьер и что такое карст. Загадка старой пещеры. Рукопись в кожаном переплете. Энрике Мартинес Гомес

Когда мы на следующее утро пришли к Гаррику, Петр Васильевич совершенно неожиданно спросил:

– Я слышал, вы прозвали меня Флибустьером. Верно?

Мы посмотрели на Ветку. Она как ни в чем не бывало забралась с ногами на диван и насмешливо щурила свои мохнатые глаза. Все было ясно. Гаррик ни при чем, это она…

– Прозвали, – бесстрашно выдохнул Витька.

– А знаете ли вы, друзья, кто такие флибустьеры?

Мы имели о них очень смутное представление. Скорее всего, это были плохие люди: не то пираты, не то разбойники. Собственно говоря, прозвали мы его так только из-за песенки, которую он обычно напевал:

 
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина поднимает паруса…
 

– Точно не знаем, – дипломатично ответил Вовка.

– О! – удивился Петр Васильевич. – Как много интересного вы упустили. Флибустьеры, друзья, были очень смелыми, отчаянными людьми. Они объединялись в целые флотилии и сражались против испанского засилия в морях, омывающих берега Вест-Индии. Давно, в шестнадцатом и семнадцатом веках. – Петр Васильевич встал, прошелся по комнате и помолчав, продолжал: – Флибустьеры были равны между собой. Они не считались с тем, сколько у человека накоплено золота, какого цвета у него кожа и стоят ли перед его фамилией гордые дворянские приставки «дон» или «де». У них больше всего ценилась личная отвага, верность товарищам, знание коварных южных морей и физическая сила так необходимая им в тяжелой и опасной жизни.

– А что это за флибустьерское море?

– Это скорее всего Карибское море, или, как его иногда называют, Караибское, – арена самых жарких схваток испанцев с флибустьерами. Это были очень жестокие времена друзья. За каких-нибудь пятьдесят – сто лет испанского владычества с лица земли исчезли целые народы. Многочисленные народы с замечательной культурой, многовековой цивилизацией. Майя, инки, ацтеки – все они стали жертвами испанских конкистадоров.

– Кого-кого?

– Конкистадоров, то есть людей, которые специально отправлялись в далекие морские путешествия с целью завоевания новых, еще не открытых земель. Большими, хорошо вооруженными отрядами они прибывали из Европы в Америку, истребляли туземное население, грабили его, создавали поселения колонистов и, таким образом, постепенно полностью завоевывали громадные по площади территории для своих королей. А короли толком-то и не знали, где находятся их новые владения, хотя те по своим размерам порой во много раз превышали Испанию или Португалию…

– А скажите, – перебил его нетерпеливый Вовка, – в той старинной рукописи, которую нам вчера Ветка покачивала, в ней что про этих, про конви…конти…

– Конкистадоров, – помог ему Гаррик.

– Ну точно. Слово такое трудное. Про них в ней написано, да?

– Я не успел еще детально ознакомиться с рукописью, – ответил Петр Васильевич, – но кое-какое отношение к конкистадорам она имеет.

– А при чем же здесь тогда Волга? – удивился Витька. – Гаррик говорил: Заволжские горы. Какие в Заволжских горах могут быть конкистадоры?

– Их, конечно, не могло там быть, – поддержал его Петр Васильевич. – Но дело в том, друзья мои, что автор рукописи известным образом связан со знаменитым путешественником и ученым семнадцатого века Адамом Олеарием. Это был неугомонный человек и очень для тех времен отважный путешественник. Да, отважный, потому что в те далекие времена путешествовать было небезопасно. Объездил Олеарий довольно много стран. Путешественника интересовало буквально все: и природа, и нравы народа, его обычаи, уклад жизни, язык, ремесла. Летом тысяча шестьсот тридцать четвертого года побывал Адам Олеарий на Руси; проплыл по всей Волге и оставил очень обстоятельное и интересное описание этого путешествия. Три с лишним века тому назад проплывал он мимо нашего города, мимо Заволжских гор, высаживался во многих местах на берег.

– И вы хотите найти следы его, да? – снова влез в разговор Вовка. – Потому и экспедиция?

– Хорошо бы, конечно, найти, – улыбнулся Петр Васильевич. – Однако это очень и очень нелегко. Триста лет – громадный срок. В Заволжских горах, друзья, много интересного и помимо следов, которые могла оставить экспедиция Адама Олеария. Одни карстовые пещеры чего стоят! Вот мы и хотим отправиться за Волгу, побродить по юрам, побывать в пещерах, ну и… если хотите, поискать какие-то следы далеких дней. Коли у вас есть желание, то можете составить нам компанию.

– Это в экспедицию, что ли? – Витька посмотрел на Гаррика и Ветку.

– Да, – ответил Петр Васильевич. – Пожалуй, нашу группу можно будет назвать научной экспедицией.

– Надо подумать, – солидно сказал Витька. – У нас со временем не густо.

– Серьезная причина, – согласился Петр Васильевич. – Надо, конечно, все обдумать. Работы наша экспедиция будет вести параллельно с восстановлением текста рукописи. Я буду сначала делать так называемый построчный перевод, а потом уже пересказывать вам его содержание. Возможно, что текст рукописи кое в чем поможет нашим поискам.

– Прольет, так сказать, свет, – вставил Гаррик.

– Вот именно… Карст, друзья мои, штука очень интересная. Карстовые пещеры могут тянуться на десятки километров, образуя запутанный лабиринт.

– А чем отличается карст от обычной пещеры? – спросил я.

– Ничем. Просто карстовая пещера – это значит пещера, вымытая грунтовыми водами в податливых, легкорастворимых горных породах. А так как из таких пород иногда состоят громадные массивы, вроде наших Заволжских гор, то воде есть где разгуляться и она может проточить целые подземные города. Как, например, в Югославии, на горном плато Карст. Отсюда и название пошло. Правда, здесь, у нас, такой активности карстовые явления не достигают.

– Значит, здесь не карсты, а карстики, – заметила Ветка.

Петр Васильевич улыбнулся.

– Итак, друзья, по части флибустьеров вы просвещены, по части Адама Олеария и карстообразования тоже. – Он встал и, открыв ящик стола, достал рукопись. – Этот старинный дневник наверняка содержит много интересного. Может, про карсты в нем ничего и не говорится, зато он расскажет нам о седой старине. Из вас никто не знает испанского языка?

Мы смущенно молчали.

– Откуда нам его знать? – ответил за всех Вовка.

– Мало ли откуда. Недавно кто-то объяснился же с одним гражданином на ломаном испанском. Табличку у него в саду воткнул в землю, вроде плакатика.

– Хи-хи-хи! – раздался ехидный смешок Ветки.

Витька грозно посмотрел в сторону дивана, но промолчал.

– Жаль, что никто не владеет испанским. Однако это вполне поправимо. В ходе работы экспедиции ее участники будут, конечно, изучать испанский язык. Как вы думаете, друзья?

– Будем! – радостно выкрикнул Вовка. Витька тут же дернул его за рукав, но тот, против обыкновения, не подчинился. – Будем! Запишите меня, Петр Васильевич, в члены экспедиции.

– Я не возражаю. Но ведь у вас, вероятно, есть свои какие-то планы, общие дела. Надо вам предварительно все обсудить, а тогда уж подумаем и о составе экспедиции. Чтобы одно не мешало другому. Это и к тебе относится, Гаррик. Насколько я знаю, у вас были совместные намерения. Вот и посоветуйтесь, как вам поступить теперь.

– Этот Флибустьер толковый парень, – сказал Витька, когда мы покинули квартиру номер шестнадцать. – С таким можно иметь дело. Вполне. А ты отличился, как всегда, – он ткнул Вовку локтем в бок. – Не утерпел, выскочил: «Будем, будем! Запишите меня первым!» Боялся, как бы не опоздать, да? Эх, ты… Да-а, вот с кем бы податься на Кубу! Язык он знает, бывал там уже, стрелять тоже, наверное, умеет, ружье-то его. Ну да ладно! Присмотримся к нему, а там, может, и поговорим насчет этого.

– Так он и поехал с нами!

– Ему, конечно, сложнее, – согласился Витька. – Мы бы на пароходе спрятались между мешками и поплыли, а ему неудобно будет…

– Зато он эти самые визы может достать, – сказал Вовка. – Он же взрослый.

– Такому дадут…

Мы долго сидели в это утро на днище нашей старой лодки и смотрели на Волгу, на зеленую цепь невысоких гор, которые тянулись вдоль правого берега. Пахло смолеными капами и мокрым песком. В мутноватой воде всплескивала мелкая рыбешка. Маленький прокопченный буксир, тяжело пыхтя, тянул за собой плоты. На плотах стояли домики, сушилось на веревках белье и со звонким лаем бегала кудлатая собачонка. Навстречу плотам шел белый и важный теплоход. Ярким золотом горели начищенные буквы.

– «Ака-де-мик Пав-лов», – прочитал Вовка. – Здорово зачет.

Витька молчал. Он смотрел на далекие горы и едва заметно шевелил губами. Ветер перебирал его выгоревший на солнце чубчик.

– Какой же он был? – неожиданно спросил Витька непривычно тихим голосом.

– Кто?

– Да он же! Энрике Мартинес Гомес… Кто он был? Моряк, наверное…

– Конечно, – согласился Вовка. – Флибустьер или конкистадор.

Витька вздрогнул и, словно оторвавшись от своих дум, посмотрел прямо в круглые Вовкины глаза.

– Он был повстанцем…

Глава 6. Энрике рассказывает о себе. Первые колонисты Кубы. Остров песен и слез

Мы единогласно решили отложить на время все дела, связанные с поездкой на Кубу. Исключительно ради того, конечно, чтобы изучить испанский язык. Ну и попутно можно будет оказать помощь экспедиции Флибустьера в поисках следов Энрике Гомеса.

Так же единогласно было решено Ветку в состав экспедиции не включать. Нечего девчонкам делать в нашей мужской компании. Одна возня только.

Правда, о составе экспедиции Петр Васильевич речи еще не заводил, но зато, собрав нас как-то вечером, сказал, что он перевел первые страницы рукописи и хочет пересказать нам их содержание.

Ветка решила соответствующим образом все оформить. Она перетащила с балкона в комнату кадку с пальмой и поверила на нее плюшевую обезьянку. Потом задернула шторы на окне, а настольную лампу прикрыла газетным колпаком.

– Полумрак непроходимой сельвы [1]1
  Южноамериканский тропический лес.


[Закрыть], – заявила она.

Мы не знали, что такое сельва, и поэтому промолчали. Впрочем, Гаррик, может быть, и знал. Не зря же мы его величали Профессором. Все приготовления Ветки были, конечно, ни к чему. Мы и так с волнением ожидали минуты, когда Петр Васильевич начнет рассказывать о том, что он прочел в рукописи Гомеса.

Не спеша усевшись за письменный стол, Флибустьер чуть-чуть приподнял газетный колпак, чтобы свет падал на страницы рукописи. Ветка забралась с ногами на диван, а мы расселись полукругом на стульях.

Петр Васильевич откашлялся и обвел всех нас внимательным взглядом.

– Я хочу предупредить вас, друзья, – сказал он. – Рукописи этой несколько сот лет. Написана она в виде дневника или автобиографии, что ли. И одновременно в ней много различных отступлений, не относящихся непосредственно к личности самого автора. Поэтому я составил что-то вроде конспекта и буду не просто переводить рукопись Энрике Гомеса, а пересказывать ее так, чтобы она была и понятнее вам и, – он приподнял тяжелый кожаный том, – покороче, что ли. – Петр Васильевич отодвинул в сторону рукопись, раскрыл лежащую перед ним общую тетрадку, еще раз откашлялся и начал читать:

«Меня зовут Энрике Мартинес Гомес. Я родился на Кубе в 1565 году. Мой дед Панфило Гомес шестнадцатилетним юношей отплыл вместе с адмиралом Христофором Колумбом 3 августа 1492 года из порта Палос. Он был зачислен на каравеллу «Нинья», которой командовал славный капитан Висент Яньес Пинсон.

Спустя три месяца и девять дней адмирал бросил якорь близ острова Гуанагани. А 28 октября в утренней дымке теплого и мелкого моря ему открылась зеленая страна. Первую свою гавань у этого острова Колумб назвал «Садами королевы». Это была моя родина – Куба, или, как назвал ее Колумб, – Фернандина. Видимо, эта страна всегда была прекрасной, потому что, ступив впервые на берег, Колумб воскликнул: «Это самая красивая земля, которую когда-либо видели глаза человека» [2]2
  Действительные слова X. Колумба.


[Закрыть].

Через несколько месяцев, когда адмирал собрался в обратный путь, на острове Эспаньола [3]3
  Ныне остров Гаити, из группы Больших Антильских островов.


[Закрыть], что близ Кубы, он решил оставить отряд первых колонистов. В числе их находился мой дед. Но сильны были молитвы его матушки, благочестивой доньи Терезы. Им вняла святая дева, и в самый последний момент мой дед был возвращен на борт «Ниньи» и вскоре вновь увидел благословенное небо родной Кастилии. А первые колонисты Эспаньолы не увидели его. Все они были перебиты в схватках с индейцами, жившими на острове.

Осенью 1493 года мой дед вновь отплыл от родных берегов, на этот раз из Севильи, на одном из семнадцати больших кораблей, составлявших новый флот адмирала Колумба, вице-короля Вест-Индии. Больше он никогда уже не ступал на скалистые берега своей родины. Он остался в главной колонии Нового Света, в городе Санто-Доминго, основанном врачом адмирала, славным Бартоломеем Колоном.

Дед честно и храбро служил во славу сына и наследника адмирала, вице-короля Диего Колона, а позже его друга и приспешника Диего Веласкеса. Вместе с ним он отправился на Кубу, где Веласкес создал несколько колоний и, укрепившись на острове, предал своего высокого покровителя и стал полновластным хозяином новых земель.

В августе 1519 года дед отправился вместе с людьми Фернандо Кортеса искать новые земли для испанской короны. Четыреста испанцев, двести индейцев, шестнадцать лошадей, четырнадцать орудий и много боевых собак было погружено на одиннадцать каравелл. Так начался великий поход Кортеса к берегам Мексиканского царства. Дед привез из этого похода только шрамы, желтую лихорадку и горечь, ту самую, которая накапливается в сердце человека, когда он видит слишком много несправедливо пролитой крови. Дед вышел живым из страшной битвы, получившей название «Грустной ночи», на которой легли две трети объединенного войска Кортеса и де Нарваэса. Дед голодал в осажденном Теночтитлане, побывал в плену у индейцев, и только заступничество святой девы спасло его от ужасной смерти на каменном жертвеннике, у ног золотого идола Дорадо.

Дед вернулся на Кубу таким же бедняком, каким и отплыл с нее. Он был солдатом, а не вором. Он служил своему королю, а не золотому дьяволу. Он ничего не получил за это. Все золото, добытое в походах, досталось испанскому двору, королевским наместникам и алькальдам [4]4
  Глава колониальной администрации.


[Закрыть]Вест-Индийских колоний.

Дед взял себе в жены девушку из индейского племени ароваков. Ароваки были рослые и добродушные люди, с темно-бурой кожей и черными прямыми волосами. Они славились как искусные рыбаки и мореходы. Вскоре родился мой отец…

Года за два до похода Фернандо Кортеса на Кубу прибыли первые суда с черным товаром.

Негров везли с берегов Западной Африки и продавали богатым колонистам в рабство. Дело в том, что на Кубе нашли золото, а позже стали разводить плантации сахарною тростника. Индейцы-ароваки не выдерживали тяжелого труда в рудниках и в поле. Они вымирали.

Испанцы пробовали завозить в колонии индейцев других племен: караибов и чибчасов. Но и они оказывались немногим более выносливыми. И тогда испанцы принялись еще за одно черное дело – торговлю живым товаром.

Мой отец работал на золотых рудниках, а когда запасы золота иссякли, он рубил сахарный тростник на бескрайних плантациях алькальда дона Христобаля Форменаса.

Моего отца уже не считали испанцем.

– У тебя красная рожа, – говорил ему алькальд. – И оттого, что твой отец дрался вместе с адмиралом Кортесом и даже служил под знаменами первого вице-короля, она не становится бледнее.

Мой отец женился на негритянке. Он купил ее у одного негодяя за две унции золотого песка.

Потом появился на свет я, Энрике Мартинес Гомес, человек с острова Куба.

Мне хочется сказать о том, какой это чудесный остров. Может быть, самый прекрасный остров на земле. Когда я пишу эти строки, за моими плечами стоит очень длинная вереница лет. Половину из них я провел в скитаниях. Я видел много стран: холодных и жарких, безлюдных и оживленных, радостных и угрюмых. Я был на родине своих предков в Испании, где под погребальный звон колоколов сжигали на кострах живых людей. Но все это было позже. А сначала я жил на своей родине, на прекрасном острове, омываемом теплыми волнами ласкового моря.

Я не был избалован, я не знал богатства, так же, как мой отец и мой дед. Роскошь, золото и власть – они шли рука об руку с убийствами и грабежом, с торговлей рабами, обманом и предательством. Вот поэтому мы и жили бедно.

Мы были свободными людьми, над нами не свистел кнут надсмотрщика. Нас не могли бить сеньоры без риска получить удар за удар. Мы были свободны, хотя и не всегда сыты. Порой чашка маниоки и кусок рыбы были мне и обедом, и ужином.

Вечером, когда красный шар солнца опускался за край моря, мы, сидя на порогах своих хижин, пели песни. То протяжные, то веселые песни нашего острова. В них звучали торжественные и печальные мелодии старинных испанских серенад времен первого адмирала, и тягучие индейские напевы, и буйные звуки боевых африканских песен. Все было в них. Это были песни трех стран света: Европы, Америки и Африки, и моя маленькая Куба находилась в середине, словно была сердцем этих трех великих континентов.

Даже молодой алькальд Педро Форменас, сын старика Кристобаля, слушал эти песни, стоя на крепостной стене, которой была обнесена его громадная и мрачная усадьба.

Вечер принадлежал песне, короткая ночь – сну, а день – слезам и поту. Тысячи негров от самой ранней зари и до заката работали на плантациях Форменаса.

Каждый раз, выплачивая мне заработанные мною песо, алькальд говорил:

– Какого дьявола ты гнешь спину на плантации? Неужели ты думаешь, что я рассыпал по всей земле золотой песок и ты найдешь его крупинки, ползая по ней? Вот все твои находки, – и он звякал несколькими песо, подбрасывая их на ладони. – Ты мог бы иметь в пять, даже в десять раз больше. Ты здоровый и ловкий парень, у тебя крепкие кулаки и зоркие глаза. Иди ко мне в надсмотрщики, будешь у меня первым майордомо [5]5
  Надсмотрщик (исп.)


[Закрыть]. Это не так уж плохо. Верно, парень?

– Нет, сеньор, – отвечал я ему. – Я человек, а не собака. Не мое дело сторожить таких же людей, как и я.

– А ла гран пута! [6]6
  Ругательство (исп.)


[Закрыть]– ругался взбешенный моим упорством алькальд. – Тебе предлагают быть майордомо у негров, а не у людей, черт побери!

– Негры тоже люди, сеньор. У них та же душа и то же сердце, что и у любого из нас.

– Убирайся вон! Погоди, я доберусь до тебя! Благодари бога, что я помню заслуги твоего деда перед королем Великой Испании. А не то я с тобой не так поговорил бы. Кларо? [7]7
  Ясно (исп.)


[Закрыть]

– Ясно! – отвечал я, и рука моя тянулась к навахе [8]8
  Кривой индейский нож с тяжелой длинной рукояткой.


[Закрыть]. Но сдерживая себя, я уходил, позвякивая в кармане горстью песо. Надо мной сияло жаркое солнце, и мне под ноги ложилась щедрая, мягкая земля цвета моей кожи. Это была моя земля, земля соломенных хижин и теплого прибоя, приветливых и робких ароваков и смелых, бесстрашных мулатов. Это была моя земля. А Педро Форменас был на ней чужеземцем, не смотря на то, что мы говорили с ним на одном языке и молились одному богу…»

– Ну вот, друзья, – сказал Петр Васильевич, закрывая свою тетрадь, – на сегодня достаточно. Как только обработаю следующую часть, опять соберемся. Если только вас, конечно интересует такая скучная наука, как история.

– Еще как! – воскликнули мы с Вовкой.

Витька помедлил и уже потом добавил:

– Такая история интересует. Это не учебник…

– Не учебник, говоришь? Ну, ладно… Вообще-то об истории, друзья мои, очень здорово сказал Добролюбов. Знаете, кто такой был Добролюбов.

– Знаем, – ответили мы.

– Так вот, он сказал, что из всех специальных дисциплин обязательной для каждого человека является история. Это очень верно. Ведь без знания истории невозможно правильно понять все то, что происходит вокруг нас сегодня. Согласны? Ну, вот и отлично!..

Глава 7. Экспедиция «Пять-карст-пять». Зачем нужна Ветка! Липовая роща. Вовкин суп

Прошло несколько дней, и Петр Васильевич собрал всех нас для делового разговора. Сказал, что поедем в ближайшую субботу, перечислил, что брать с собой, как одеться. Обо всем этом договорились быстро. Вовке было поручено закупать концентраты, мне и Витьке – отправиться с запиской Петра Васильевича к дяде Грише, нашему участковому уполномоченному, и с его помощью получить на туристской базе две палатки, одеяла, рюкзаки, веревки и прочий экспедиционный скарб. Гаррику было поручено приобрести блокноты, карандаши, компас, геологический молоток.

– Ну, а как же, друзья, будет называться наша экспедиция? – спросил Петр Васильевич. – Без названия она будет выглядеть вроде бы не так внушительно.

– Я предлагаю: «Голубые флибустьеры», – выпалил Вовка.

– Почему голубые и почему флибустьеры? – спросил Гаррик. Не зря его прозвали Профессором – он во всем любил научную обоснованность.

– Ну, не голубые, так зеленые флибустьеры. Или пещерные.

– Пещерные люди, это кое-кому очень подойдет, – не преминула вставить Ветка.

– Я предлагаю назвать экспедицию «Карст», – сказал Витька, пропустив мимо ушей Веткины слова, – или «Пять – карст – пять».

– Как в цирке, – опять добавила Ветка.

– А почему именно пять? – заинтересовался Петр Васильевич.

– Как почему? Вы, Генка, Гаррик, Вовка и я. Пять человек.

– Ну, а Ветка?

– Зачем нам нужна Ветка? Пещеры – это не для девчонок. Они ведь до смерти боятся летучих мышей, а там их уйма. Будет на каждом шагу в обморок падать.

– Что ж… – Петр Васильевич призадумался. – Кое в чем Витя прав. Ты боишься мышей, Ветка?

– Ужасно боюсь, но все равно поеду.

– Вот видите, Петр Васильевич.

– Ну, что ж, раз так, давайте решать вопрос голосованием, – предложил Флибустьер. – Ветка мышей боится, но тем не менее настаивает на включении ее в состав экспедиции. Проведем тайное голосование. Каждый на бумажке напишет либо «да», либо «нет» и положит ее в мою шляпу.

Он роздал нам бумажки, что-то написал на своей и, свернув в трубочку, бросил в шляпу. Через минуту в ней уже лежало шесть бумажных трубочек.

– Оглашаю результаты! – сказал Петр Васильевич, надев очки и достав первую бумажку. – Что же в ней? «Нет».

– Раз! – заложил палец Витька.

– Вторая бумажка, – продолжал Петр Васильевич. Сейчас посмотрим… «Нет».

– Два!

– Третья бумажка «Да», четвертая «Да», пятая «Нет».

– Три! – Витька впился глазами в решающую бумажку. Петр Васильевич медленно развернул ее. Наступила тишина. Только тикали часы да громко сопел Вовка.

– «Да, да, да! Хоть лопните», – прочел Петр Васильевич. Это, конечно, была бумажка самой Ветки. – Итак, счет ничейный: три на три. Поэтому предлагаю Ветку с собой взять, но с испытательным сроком в неделю. Если она его выдержит, то мы включим ее в состав экспедиции полноправным членом и тогда уже будем называться «Шесть – карст – шесть».

С предложением Петра Васильевича согласились все. Даже Витька.

– Кто же третий? – бормотал он, когда мы спускались по лестнице. – Кто? Ну, один голос Флибустьера, это точно, он же ее отец, жалко как-никак. Второй она сама за себя подала. Но третий! Наверняка Профессор! Нежный брат троюродный! А сам говорил: не стоит ее брать, она нас замучает там, у нее такой характер! У-у, очкастый!

Вообще-то Витька зря, конечно, ругал Профессора. Тот не был ни в чем виноват. Третью записку с «да» бросил в шляпу я сам. Не знаю, как это вышло, но тем не менее это сделал я. Когда Флибустьер протянул мне бумажку и карандаш, я был уверен, что напишу «нет». Только «нет». И вдруг написал «да». И бросил в шляпу. Вот история!..

Через Волгу мы перебирались на моторной лодке с помощью дяди Гриши. Он пообещал через неделю навестить нас. Мы остались одни на невысокой косе. Мелкая колючая щебенка шуршала под ногами. Горы поднимались почти от самой воды. Высокие утесы, поросшие березами, соснами и кустами орешника.

– Ну вот, друзья, мы у исходного рубежа, – сказал Петр Васильевич. – Сейчас навьючим на себя снаряжение и провиант, и вперед к месту постоянного нашего жительства. Здесь, невдалеке, есть красивая липовая рощица, а рядом с ней в овражке чудесный ручеек.

– А пещеры где? – спросил Вовка.

– И пещеры недалеко, выше по оврагу, на его склоне.

Рощица действительно оказалась очень красивой, а вода в ручье – холодной и прозрачной. Мы с Витькой начали ставить палатки, а Вовка вызвался кашеварить.

– Я вам такой суп сварю, – хвастался он, – что пальники оближете. Я в пионерском турлагере был. Там научился стряпать. Для меня это раз плюнуть. Профессор, а ну-ка дровишек побыстрее, а то всем есть хочется.

Вовка высыпал из рюкзаков прямо на траву овощи, концентраты и консервы. Потом он послал Гаррика за водой, а сам сел чистить картошку. Петр Васильевич нам не мешал. Он расстелил под деревом байковое одеяло, положил на него рукопись Энрике Гомеса и стал делать из нее выписки в толстую общую тетрадь.

Ветка тоже нам не помогала, но и не мешала. Она сидела в сторонке на скатанном бредне и сквозь мохнатые ресницы посматривала на Вовкину стряпню.

– Куда топорик кладешь? – кричал тот на Гаррика. – В траве он потеряется. А без топора что будем делать? Воткни его в рогульку, возле костра, чтобы был под рукой.

Гаррик послушно воткнул топорик в рогульку. Вовка действовал вовсю. В ведро летела картошка, крупа, масло и тушенка.

– Будьте уверены! – приговаривал Вовка. – Суп не хуже ресторанного получится. Пальчики оближете! А ну-ка, профессор, еще дровец!..

Гаррик притащил сухую лесовину.

– Вовка, дай-ка топорик, – попросил он.

– Он у костра.

– Здесь нет его.

– Так ты же сам втыкал в рогульку…

– Кто-то взял, наверно. Ребята! – крикнул он нам. – Топорик вы не брали?

Но мы забивали колышки для палатки геологическим молотком. Топорика у нас не было. Искали его полчаса, но он исчез бесследно.

– Да наломайте сучьев руками! – Витька с треском обломил кусок лесовины. – Огонь почти совсем погас, так мы до ночи не дождемся вашего супа.

Наконец Вовка объявил, что обед готов. Он расстелил простыню, нарезал хлеб, лук и колбасу, а затем торжественно снял с костра закопченное ведро.

– Чур, я снимаю пробу! – Ветка звонко стукнула ложкой по ведру. Она зачерпнула густую темную жижу и, подув, осторожно хлебнула. Подержав суп с секунду во рту, Ветка громко выплюнула его. – Совершенно несоленый – раз, концентрат пригорел и от супа несет дымом – два…

– С дымком и полагается, – упавшим голосом попытался вставить Вовка.

– Не с тем дымком, – безжалостно перебила его Ветка. – И потом какой-то металлический привкус – три. В общем, суп есть нельзя.

– Это какой еще металлический привкус – обозлился Вовка. – Ты что сочиняешь! Никакого привкуса не может быть!

Ветка помешала в ведре черпаком. Она зацепила им что-то и, когда черпак показался над ведром, все ахнули. Как тут было не ахнуть, когда в черпаке лежал облепленный разварившимся рисом… топорик. Наш пропавший топорик! Правда, почти без топорища. От него остался только обуглившийся кусочек. Видно, Гаррик так ловко воткнул топорик в рогульку, что деревянная часть его сгорела, а остальная при первом же неосторожном толчке свалилась в кипящий суп.

– Кто как, а я этот суп есть не буду, – заявила Ветка.

– Я тоже, – поддержал ее Гаррик.

– Тебе-то и есть его, – Вовка злобно посмотрел на Гаррика. – Помощничек!

Мы с Витькой смеялись, и Петр Васильевич с нами вместе. Наконец Ветка не выдержала и, взяв ведро, отнесла его к ручью. Вылив Вовкину стряпню, она нарвала травы, вымыла ведро, а потом заставила нас чистить лук и картошку. Буквально через полчаса мы уже ели совсем другой суп: ароматный и густой, жирный и вкусный. Пожалуй, именно тогда я подумал: а здорово вышло все-таки, что при голосовании получился ничейный счет – три на три. А не то хлебали бы мы сейчас Вовкин топорный супец. Хотя, впрочем, дело было, вероятно, не в одном супе…