Текст книги "Найти себя. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Евгений Эс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– Ну, ты пойми, Чак, ты же идеально для этого подходишь. Почти никто в твои победы не верит, ставить как всегда будут против, а значит и деньги по выигрышам не придется возвращать. Почти каждая ставка прямиком пойдет в наш карман.

– А чем Мясник вас не устраивает в роли неизвестного? Тотализатор же в ваших руках, господин Сугис. Меняйте ставки, исходите из количества поставленных денег на соперников, подстраивайте нужную победу. Не мне вас этому учить.

– Ну, в общем-то, да, но ведь какая разница в прибыли. Сам посчитай. С тобой почти все деньги со ставок, ну или большую часть мы оставляем себе, а с Мясником при любом раскладе придется делать возврат. Большой возврат. Без тебя заработки совсем не те будут. Ты глянь на Мука, ну кто на его рожу позарится? А ты ведь у нас красавчик. Ты же и девкам и благородным дамам нравишься. Они ведь только на тебя и прибегут посмотреть.

– Папа!

Владелец цирка прервался и недовольно посмотрел на негодующую дочь, которая некстати вмешалась в деловой мужской разговор. Впрочем, ее можно понять, тут же смягчился Сугис, любит она Чака без памяти и держится за него двумя руками, а то, что ревнивая так это вся в мать покойницу. Пусть покоятся нетронутыми ее кости. Старый борец вздохнул, мать Моны тоже была гимнасткой и разбилась пятнадцать лет тому назад. Он еще раз шумно вздохнул и уже совсем обреченно спросил:

– Ну, так что, Чак?

– Нет, господин Сугис. Мне хватает забот с музыкантами и освещением. А заработки не упадут. Как планировали, поставим семь или даже восемь рядов лавок, поднимем цены на билеты. Прибыль будет отличная. Не волнуйтесь, пипл все схавает.

– Пипл схавает… Понятно, – задумчиво пробормотал хозяин цирка и спохватился: – То есть ничего непонятно. Ну что за манера так разговаривать, Норрис?

Понимая, что уговорить Сомова и в этот раз не удастся, Сугис поднялся из-за стола. Хотел было спросить дочь, не обижает ли ее Чак. Потом увидел, как она прижимается к своему любому, обвив руками его шею и положив голову на плечо и промолчал. Что тут спрашивать и так все ясно.

– Ну, в общем, пойду я тогда.

Сугис вышел из фургона. Ночь была теплая. Небо звездное. Где-то в темноте носились и коротко посвистывали летучие мыши. Послышалась тихая возня в фургоне, смех Моны, а затем вновь заиграла гитара и глухой хриплый голос запел:

За то, что только раз в году бывает май,

За блеклую зарю ненастного дня

Кого угодно ты на свете обвиняй,

Но только не меня, прошу, не меня…

Надеюсь, девочка у тебя с ним все будет хорошо, подумал Сугис, прогоняя смутное предчувствие беды, появившееся у него в последнее время. Владелец цирка втянул голову в плечи и зашагал к себе.

Маркатан. Самый огромный город Останда. Еще не доехав до столицы по всем приметам, было заметно, что они приближаются к чему-то грандиозному. Грунтовые дороги сменились каменными, о чем известил грохот окованных колес по булыжникам. Сами дороги расширились до двух полос и наполнились многочисленным транспортом: разнообразными фургонами, перегруженными крестьянскими телегами, омнибусами на конной тяге в окнах которых торчали затылки пассажиров. И с каждым километром дороги становились все оживленнее. Они пересекли железную полосу и пока окончательно от нее не отдалились, успели несколько раз полюбоваться, как по ней прокатились парки – гигантские паровозы, тянущие за собой вереницы вагонов и оставляющие после себя длинный шлейф черного плотного дыма. Виктор смотрел на паровозы с особым чувством – в нем проснулась не только ностальгия по технике, но он еще и не забыл насколько комфортно парки устроены внутри, если конечно ты достаточно обеспечен, чтобы ехать первым классом на нижнем ярусе.

– Я никогда не ездила на парке, но так хочется, – с завистью вздохнула Мона, – А ты когда-нибудь ездил, Чак?

– Эх, в свое время, на чем я только не ездил, – грустно улыбнулся Виктор.

 «И не летал» – чуть не добавил он, но вовремя прикусил язык. Сомов обнял девушку и прошептал ей на ухо:

– Однажды мы с тобой прокатимся на парке от Маркатана до самого побережья теплого моря в Кассиусе. Там всегда стоит солнечная погода, а в чистых красивых городах живут смуглые безбородые эльфы.

Мона не ответила. Она просто смотрела на Виктора своими наивными детскими глазами и верила каждому его слову.

Окрестности Маркатана отличались высокой плотностью населения и застроек. По обеим сторонам дороги раскинулись сплошные поля, на которых суетились сотни фигурок крестьян или рабов и полным ходом шла уборка урожая. Иногда в полях что-то дымило и медленно переползало с места на место. Рассмотреть подробно это что-то не удавалось, но было и так ясно, что это паровые тракторы. Вдоль дороги стояли восьмигранные конусы мельниц, которые лениво вращали крыльями и смотрели всегда в одну и ту же сторону – сторону ветра. В пределах видимости показались сразу два далеких замка. Небольшие, но часто расположенные оборонные сооружения кольцом окружали столицу и являлись своего рода охранным периметром. Об этом Сомов читал еще в библиотеке Преана, а сейчас увидел это воочию. Крепостной стены у Маркатана не было, слишком уж огромным был этот город, чтобы его обносить стеной. А начинался он, как и везде невзрачными облезлыми лачугами, дымными фабриками и заводами на окраинах. Однако уже отсюда были различимы высокие башни и шпили центра города, теряющиеся в мареве и дрожащие в струях горячего воздуха, поднимающегося от раскаленной земли. Фантастическое зрелище.

Маркатан приближался. Казалось, будто это не они въезжают в город, а город наваливается на них. Тяжелым запахом нечистот, удушливыми дымами фабрик, низким гулом заводов и давящей высотой мрачных многоэтажных зданий. Но Сомов взирал на все вокруг с жадным любопытством. Со столицей он связывал большие надежды.

Огромный город всегда предоставлял предприимчивым людям огромные возможности. А Виктор считал себя именно таким человеком. Здесь Сомом планировал не только сам осесть надолго, но и убедить Сугиса в том, что необходимо остаться в столице всей труппой и строить капитальный цирк. Хватит скитаться по городам и весям. Жителей здесь столько, что зрителями цирк может быть обеспечен не на один год. Кроме того, столица всегда полна гостями, ротация которых также даст постоянный приток новых зрителей. Не дергаясь, на одном месте можно будет довести и здание цирка, и само представление до ума. Это будет то еще шоу. Весь мир ахнет. В этом Сомов нисколько не сомневался. Из безусловных плюсов был и постоянный штат сотрудников, которые со временем станут профессионалами своего дела. В первую очередь Виктор думал о музыкантах и осветителях, с которыми он лично работал и испытывал головную боль каждый раз, когда в очередном городе набирали неопытных работников. Со временем можно будет обзавестись и нормальным человеческим жильем для всех артистов, да и ему с Моной не помешали бы свой дом или для начала хотя бы своя комната. Жизнь в фургоне полна романтики, но лишена элементарных удобств и это порой раздражает. В общем, постоянная работа и жизнь в столице это было именно то, что нужно. Оставалось только убедить в этом владельца цирка.

Место, где им предложили установить шатер цирка, трудно было назвать идеальным. Обширный пустырь уже занимали как торговцы сельхозпродукцией, так и конкуренты в области развлечений. Больших балаганов насчитывался не один десяток, не считая мелких, и они уже вовсю работали, зазывая себе посетителей. Сомов потолкался среди народа, присмотрелся к местным игрищам, кулачным боям, кривлянью гаеров и понял, что поторопился назвать балаганщиков конкурентами. Их собственное цирковое представление по сравнению с тем, что он успел увидеть у прочих, должно было не просто затмить всех остальных, их шоу было совершенно иного уровня, словно попавшее на этот средневековый немудренный праздник из другого мира. Впрочем, отчасти оно и было из другого мира.

На этот раз строились дольше обычного. Возникли проблемы с местами для зрителей. Удалось разместить всего лишь шесть рядов скамеек, возвышающихся уступами. Пришлось поднять и сам купол шатра выше обычного, из-за чего он не касался земли и теперь его по окружности обшивали высокими досками и тут же красили их в ярко-желтый цвет под стать самому шатру. Сугис всех подгонял и рычал на каждого, кто попадался ему под руку или плеть. Днем артисты совместно с нанятыми рабочими помогали в установке шатра и реквизита, а с утра многие из них уже приступили к репетициям. Виктор, скрипя зубами, занялся наполовину обновленным оркестром. Необычные звуки музыки не могли не привлечь любопытных, которые сразу же полезли в балаган и стали мешать рабочим и артистам. Сугис страшно ругался, гонял их плетью и был удивительно похож на сказочного персонажа Карабаса-Барабаса.

Премьера состоялась на четвертый день. Начало было не слишком удачным в части продажи билетов, на которые поставили высокую цену. Дорогие билеты на сидячие места расходились тяжело и в итоге свободные скамьи занимали те хитрецы, кто прошли по дешевым билетам без мест. Поздно ночью подводя итоги, владелец цирка даже склонялся к тому, что цену надо снижать. От этого опрометчивого шага его опять же удерживал, как мог Виктор и в итоге оказался прав. С каждым днем публики становилось все больше и больше, а среди зрителей росло количество хорошо одетых и явно безбедных горожан с гогглами на глазах. Дела внезапно и резко пошли в гору, артисты повеселели, и Сугис уже планировал не снижать, а поднимать цену на билеты. На этот раз отговаривать его Виктор не стал. Никто не мог предложить в Маркатане зрелище лучше, чем их цирк.

Было предсказуемо, что через две недели их цирковое представление стало самым популярным развлечением в городе. У касс опять стали образовываться очереди, и начал набирать обороты тотализатор подстегнутый неизвестным борцом в маске. Где этого нового борца нашел Сугис, Виктор не интересовался. Ему достаточно было и того, что владелец цирка оставил его в покое и больше не пытался уговорить на эту чреватую опасностью роль. Хотя, если признаться, то самую малость он все же позавидовал новому борцу. Забыть то упоительное ощущение победы на арене и рев восторженной публики, несущей тебя на руках было невозможно.

Об их цирке вышла хвалебная статья в газете. Статью Сугис зачитывал вслух ночью после окончания представлений на общем собрании-ужине артистов, которое стало уже традицией. Впоследствии сама статья, вырезанная из газеты, была заключена в рамку и теперь покоилась на полочке рядом с серебряным кубком.

Цирк вышел на стабильный рабочий режим. Среди оркестровых музыкантов Сомов выбрал самого опытного и назначил его сменным дирижером, выкроив для себя немного свободного времени. Теперь у него появилась возможность поближе познакомиться с городом.

Первым в списке посещений шли всевозможные лавки. Как только у Виктора завелись в карманах деньги, он перестал себе отказывать в дорогих и добротных вещах. И для этого имелись веские причины.

Во-первых, качественная одежда и обувь считались таковыми только по местным меркам, но в глазах землянина двадцать первого века они были безобразными и совершенно непрактичными. Ему, привыкшему к воздушным и мягким материалам, невесомой и удобной обуви приходилось выискивать из средневекового ассортимента лучшее из лучшего, чтобы хоть как-то компенсировать грубость материала и тяжесть изделий от местных умельцев. Надо признать, что подобные вещи все же находились, но за них и платить приходилось соответственно. Среди таких походов по лавкам Сомов обратил внимание на интересную деталь – отсутствие шелковой одежды. Виктор не стал строить догадок, почему в мире Осаны отсутствовал шелк, но взял это на заметку.

Во-вторых, была и другая причина одеваться с роскошью. Сомов по-прежнему оставался беглым рабом, носил на плече клеймо и не имел документов. А богато одетый человек одним только видом формирует непроизвольное к себе уважение и не вызывает никаких подозрений. К такому ни один стражник не рискнет подойти и не заикнется о документах. Поэтому Сомов очень тщательно подбирал себе одежду, хорошо помня респектабельный вид господина Преана. Виктор прикупил себе пару тончайших лайковых перчаток и пяток жилетов из отлично выделанной кожи. Раскошелился на модный светло-серый кожаный плащ до пят с насыщенным сапфировым подбоем, широким отложным воротом и высокими отогнутыми манжетами. Плащ имел проволоку, вставленную в подол, которая позволяла сохранять ему постоянную форму, большие накладные застежки из серебра на груди и отстегивающийся капюшон а-ля ассасин. И, конечно же, приобрел гогглы. Правда, гогглы были не с магическими линзами, а с простыми стеклами синего цвета в тон плащу, и Виктор использовал их как обычные солнечные очки или просто носил, опустив на грудь. Главное, что они имелись в наличии и говорили окружающим о том, что их владелец знаком с магией. Гогглы были позолоченными и прилично стоили, но куда деваться? Как говорится, хороший понт всегда дороже. Зато в таком виде он чувствовал себя в городе абсолютно уверенно и спокойно. Еще одной удачной находкой оказалась золотая фольга, за которую Виктор не торгуясь, отдал две золотых монеты, когда продавец подтвердил его догадку, что фольга предназначена для скрытия клятвы верности и защищала лучше любого другого металла. Давно пора было сменить вредный для здоровья свинец на нечто более безопасное.

В походах по лавкам Сомов не забывал о своей возлюбленной и никогда не оставляя ее без элегантных подарков. Как-то раз ему взбрело в голову сделать не совсем обычный подарок и приобрести Моне красивое нижнее белье. Ибо Мона, да и все женщины, с которыми у него были близкие отношения, надевали под низ нечто совершенно бесформенное или вообще ничего не надевали. Однако белья ни в лавках, ни у портных Сомову найти не удалось. А когда он попытался представить Мону в земном современном эротическом белье, то вдруг неожиданно понял, что его девушке это вовсе и не требуется. Мона была прекрасна своей молодостью, свежестью и наивностью. Эротическое белье скорее бы разрушило образ юной неиспорченной девушки. В результате он купил Моне золотое колечко и попросил ювелира сделать гравировку на внутренней стороне – «Половинке моей души». Старый ювелир похожий на еврея свозь специальные гогглы долго рассматривал необычные буквы, начертанные Виктором на листе бумаги, и недоуменно жевал губами. А Сомов уже совершенно обнаглел – фразу он написал на русском языке.

Не остались без внимания и остальные представительницы слабого пола, выступающие в цирке. Делал это Виктор не только из шалости свойственной молодости, но и из трезвого расчета. Так уж повелось, что возле гримерных девушек часто крутились назойливые поклонники. Многие артистки принимали такие ухаживания благосклонно не строя далеко идущих серьезных планов, однако, имея вполне конкретный меркантильный интерес. Обвинять девушек в непристойном поведении зная, что Сугис не раз фактически продавал их на ночь знатным господам, у Сомова язык бы не повернулся. В защиту владельца цирка можно было сказать лишь то, что сутенером он не был и поступал так в исключительных случаях, когда у него не было возможности отказать влиятельным господам. А нескольким совсем молоденьким девчонкам он даже нос не позволял высовывать, когда цирк давал представление в замках магистров. Именно магистры могли позволять себе беспредел на собственной земле, но благо это происходило не так часто и далеко не все из магистров были законченными подонками. И хотя сами артистки относились к таким «продажам» по-философски спокойно, дескать чему быть того не миновать, Виктору все равно было их жаль и по мере возможности он помогал им чем мог. Стоило ему заметить очередного воздыхателя у фургонов с девушками, как он тут же посылал мальчишку, который демонстративно нес в гримерку большой букет цветов и какую-нибудь коробочку в цветастой обертке, обычно с конфетами или просто фруктами. Видя это воздыхатель соображал, что с пустыми руками к артисткам нечего соваться и, как правило, тоже раскошеливался на подарки, в надежде на внимание к своей персоне. Мона на эти шалости Виктора смотрела положительно и на удивление нисколько не ревновала к своим подругам. Девушки, получавшие цветы, принимали игру Виктора, при встрече целовали и, смеясь, делились рассказами о своих незадачливых ухажерах. А торговка цветами, бойкая старушка, прописавшаяся непосредственно рядом с цирком, обращалась к Сомову всегда с низким поклоном и называла его не иначе как благодетель.

За неполные полгода Виктор приобрел хорошую репутацию в цирке и наладил отличные отношения с коллективом и хозяином. У него был высокий заработок, который он сразу же спускал на дорогие вещи, подарки или даже приобретал реквизит для цирка за свой счет. Он стал уверенным в своих силах и мало походил на того паренька, который пришел рано утром с плохо выбритой и порезанной головой. Теперь, когда встречались Сомов и Сугис, можно было легко перепутать кто из них хозяин, а кто работник. Сомов выглядел настоящим господином в дорогой одежде, с прямой осанкой и изысканными манерами. Сугис же по-прежнему ходил в простой рубахе, кажется все в той же самой, что была на нем еще при знакомстве и растоптанных сапогах, за голенищем одного из которых неизменно торчала рукоять плетки. Образ ленивого работника завершали вислые усы и пивное пузо.

Вот и сейчас они стояли напротив друг друга. Со стороны казалось, что спокойный молодой господин что-то внушает своему работнику, а тот нервничает и сердито оправдывается. На самом деле это Сугис выговаривал Виктору, а тот на все претензии приводил контраргументы.

– Вчера я тебя почти не видел на работе, сегодня тебя до обеда не было, – ругался владелец цирка, – Ты взялся руководить музыкантами и освещением. Хорошо. Я не возражал. Но ты же не работаешь. За что я плачу тебе деньги? Может быть, тебе опять вернуться в клоуны? А, Чак?

– Ничего не имею против работы клоуном. Клоунада всегда была мне по душе. Клоун дарит людям смех, радость и от этого сам испытывает положительные эмоции, – невозмутимо отвечал Виктор, – Однако, господин Сугис, вы очень грамотно используете мои способности не на месте клоуна или борца, а там, где они приносят максимальную выгоду для нашего цирка.

– Ну, в общем-то, да. Но ты меня не путай. Я спрашиваю, почему ты устранился от руководства оркестром и сейчас там заправляет какой-то старикан с палочкой? А ты в это время где-то прохлаждаешься.

– Господин Сугис, руководить это значит организовать работу так, чтобы коллектив работал слаженно и эффективно без излишнего вмешательства руководства. Это не значит, что начальник должен делать работу вместе с работниками или вместо работников. Разве есть претензии к музыкантам? Работу они выполняют? Играют хорошо?

– Играют они конечно отлично.

– Ну, насчет отлично это вы преувеличиваете, – улыбнулся Виктор, – На самом деле играют они ужасно, но увы, это максимально на что они способны, а значит, работу свою выполняют. А осветители? У них все нормально?

– Да нормально, нормально все у твоих осветителей, – огрызнулся Сугис, – Но это не означает, что ты должен прохлаждаться, голубь косолапый.

– Прохлаждаться? Ну и слово вы подобрали. Прохлаждаться это полеживать в теньке и почесывать пузо. А я к вашему сведению ходил получать заказ, который сделал неделю назад и нес его к вам, чтобы показать униформу. Уверен, что вам она понравится. Кстати, у меня совсем закончились деньги. Заплатите, пожалуйста, носильщику. Я должен ему одну серебряную монетку.

Владелец цирка обратил, наконец, внимание, что за спиной Сомова стоит потный носильщик с большим тюком в руках, ожидая, когда закончится перебранка и с ним рассчитаются.

– Ну, в общем-то, пошли тогда ко мне что ли? Поговорим в теньке, да и горло не мешало бы промочить, – пробурчал Сугис, – Униформу какую-то выдумал. Вот удивляюсь я тебе, Норрис. Молодой ты, а языком чешешь хуже старого деда. Слушаешь тебя, слушаешь, и вроде выходит, что ты прав кругом, но я-то точно знаю, что ты не прав. Надо тебя шпрехшталмейстером назначить раз такой говорливый.

– Полностью с вами согласен. Только шпрехшталмейстер незаслуженное для меня повышение. Неужели вы позволите мне вместо вас открывать представление, и объявлять номера? Не верю. А учитывая небольшой сюрприз как раз для шпрехшталмейстера, боюсь этого места мне еще долго не видать.

Когда Сомов развернул сверток, взору предстали восемь одинаковых халатов с широкими и короткими по локоть рукавами. Халаты были неброского синего цвета отороченные зелеными полосками и с зеленым же полупришитым поясом.

– Ну и зачем это? – скривился Сугис.

– Униформа для работников манежа, которые меняют реквизит, расстилают ковер и прочее, – пояснил Сомов, – Выбегают они на манеж часто, а одеты кто, во что горазд, словно банда какая. Теперь же все будут выглядеть одинаково, не станут особо бросаться в глаза, а главное смотреться будут гармонично. Работают у нас на подхвате все, кто свободен, поэтому халаты безразмерные и запахнуться в него сможет любой. Время надевания минимальное – накинул, завязал простой узел, готово.

Сомов продемонстрировал, как это делается.

– Ну, в общем-то, да, придумано толково, но нужно ли? – засомневался владелец цирка, а потом хитро прищурился: – Впрочем, если ты сам заплатил…

Виктор укоризненно покачал головой и тяжело вдохнул.

– А там что? – спросил Сугис, указывая на еще один нераспечатанный пакет.

– А это как раз униформа для шпрехшталмейстера. Изначально предназначалась для вас.

Сомов развернул пакет и достал совершенно фантастический мундир. Встряхнул его, разглаживая складки, и выложил на стол перед владельцем цирка. Эта униформа была плодом компиляции из армейской одежды различных времен придуманная Виктором и фантазии портного, сумевшего воплотить все это в материале. За основу был взят парадный советский китель генерала изумрудного цвета с красными обшлагами рукавов. Частично к нему был добавлен гусарский доломан с красным воротником стойкой и золотым шитьем на нем. Грудь была расшита золотыми шнурами с двумя рядами медных пуговиц, начищенных до зеркального блеска. От офицерских мундиров наполеоновских войн были взяты золотые эполеты с бахромой. А завершали все это великолепие штаны-шаровары с красными лампасами.

Похоже, у Сугиса пропал дар речи.

– Нравится? – нарушил затянувшееся молчание Виктор и еще раз встряхнул мундир.

– Это… – Сугис поперхнулся и прокашлялся, – мне что ли?

– Шпрехшталмейстеру, – язвительно ответил Сомов, – Надеюсь, вы не всерьез собирались меня им назначить. А то портной шил по размеру вашей рубашки, которую незаметно стащила Мона. Сюрприз хотели сделать.

Владелец цирка осторожно погладил мундир рукой.

– Роскошно выглядит, – произнес он, – Это ж надо такое выдумать. От шитья аж в глазах рябит.

– Может, померяете? – подначил его Виктор, – А то вдруг с размером не угадали? Придется портному обратно возвращать.

После этих слов Сугис решительно отобрал у Сомова мундир, но все еще не решался его надеть и вертел в руках, рассматривая каждую деталь. Глаза у него горели.

– Смелее, господин Сугис, смелее, – подбодрил его Виктор, – давайте-ка я вам помогу одеться, а то пуговиц здесь довольно много.

Стоило владельцу цирка облачиться в униформу, как в фургон заглянула Мона. Заглянула, да так и замерла на пороге.

– Папа? – неуверенно спросила она.

Сугис смущенно посмотрел на дочь.

– Э-э, ну как тебе, дочка?

– Обалдеть! – выдала Мона, нахватавшаяся земного сленга от Виктора.

– Обалдеть? – недоуменно переспросил Сугис, – Это что значит – хорошо или плохо?

– Это значит великолепно, папочка, – Мона подскочила и поцеловала отца в небритую щеку, – Ты выглядишь, словно король.

Сугис, как не пытался сдержать эмоции, но все же расплылся в улыбке.

– Скажешь тоже, король.

– Вы и есть король, – поддержал девушку Виктор, – Настоящий король цирка и должны выглядеть соответственно этому званию.

– Ну, в общем, раз вы оба так считаете, – Сугис помялся, – Наверное, пришлось изрядно заплатить портному. Да, Чак?

– Изрядно. Но это подарок от меня и от Моны, – ответил Сомов и добавил, – А вот за униформу для артистов желательно было бы заплатить. Вы же знаете, господин Сугис, у меня не осталось денег даже на то, чтобы рассчитаться с носильщиком.

– Ладно, вижу теперь, что одежа нужная, так и быть заплачу.

– И еще, господин Сугис, завтра я хотел бы взять выходной.

Владелец цирка возмущенно уставился на Виктора.

– Для себя и для Моны, – не давая ему возразить, быстро продолжил Сомов, – Девушке необходим отдых. Мы в столице уже столько времени, а ни разу не выходили в город вместе. Только работа и работа. Усталость постоянно накапливается, рассеивается внимание и концентрация, а у гимнасток очень опасная профессия, связанная с риском для жизни. Вы же не хотите, чтобы с ней что-нибудь случилось. Я тоже не хочу. Поэтому завтра у нас выходной. Договорились? Замечательно. Ну, так мы пойдем, а за деньгами я к вам позже вечерком загляну.

Не дожидаясь ответа владельца цирка, Виктор и Мона, которую пришлось подтолкнуть к выходу, быстро выскочили из фургона.

– Нет, ну каков наглец, – пробормотал вслед Сугис, – Опять меня заговорил.

А потом раскопал среди реквизита зеркало, и еще долго крутился перед ним, разглядывая себя со всех сторон и гордо разглаживая усы.

– А ведь и впрямь король.

С утра Виктор и Мона катались на экологически чистом омнибусе, который неспешно тянула пара лошадей. Сомов хотел забраться по винтовой железной лестнице на крышу, где пассажиры сидели спиной к спине, и открывался отличный обзор, но Моне любопытнее показалось внутри салона и пришлось уступить любимой женщине. Они очутились в маленьком домике с закрывающейся дверью, стеклянными окошками и относительно жесткими сиденьями обтянутыми грубой материей и расположенными друг напротив друга. Пассажиры поглядывали на них снисходительно, а иногда и презрительно, безошибочно угадывая в девушке и молодом человеке приезжих провинциалов. В отличие от сонных горожан влюбленные сидели, как на иголках, вертели головами по сторонам и перешептывались, делясь впечатлениями от картины, проплывающей за окном. Да и в самом салоне омнибуса было немало любопытного. Одна табличка с правилами проезда чего стоила. Из нее Виктор узнал, что нельзя ставить ноги на сиденья, а нужно вытягивать их прямо перед собой, и не так, чтобы между ними был угол в сорок пять градусов, иначе это заняло бы два пассажирских места. Если кто-то желал сойти, то должен был держать деньги наготове и платить так, чтобы кондуктору не пришлось искать сдачу – он не банкир. Предлагалось вести себя вежливо, громко о политике и религии не говорить и не заставлять краснеть беззащитных девиц. Прямо так было и написано – «беззащитных девиц». Сомов с интересом огляделся в поисках беззащитных девиц, но все присутствующие дамы были с кавалерами и не выглядели ни беззащитными, ни даже девицами. Запрещалось провозить крупный багаж, собак и плевать на солому. Ну да, под ногами в омнибусе была солома, предназначенная для сбора влаги и грязи. Окна были небольшого размера и, конечно же, не открывались, из-за чего в салоне было душно и мрачно, несмотря на дневное время. К тому же стекла иногда еще и дребезжали. В целом Сомов оказался весьма разочарован общественным транспортом Маркатана. В памяти Виктора неожиданно всплыл образ маршрутки, на которой он обычно добирался до университета. Однако, какое поразительное сходство. На одном из оживленных перекрестков Сомов увидел регулировщика, стоявшего на высокой тумбе. Одет он был как обычный гражданин, и только каска с длинным шипом на макушке и белые перчатки выдавали в нем человека, специально поставленного организовать движение на сложном участке. Ни полосатой, ни никакой другой палки в руках у него не было.

Выбрались молодые люди из омнибуса в центре города, заранее приготовив деньги без сдачи, чтобы не нарушать правила проезда. Кондуктор-кучер принял их монеты, не переставая покрикивать на лошадей, прохожих и водителей встречных экипажей. Экологически чистый транспорт двинулся дальше, оставляя за собой след из цепочки экскрементов. Впрочем, навоз достаточно быстро убрали рабочие с метлами и ручными тележками. За чистотой в центральных районах города следили особенно тщательно.

Виктор и Мона стояли в самом сердце столицы на королевской площади перед огромными дворцами правителя всего Останда. Дворцов было целых три, и они были отделены от площади высокой оградой и рядами аккуратно подстриженных деревьев. В ограде имелись громадные кованые двустворчатые ворота с богатым позолоченным орнаментом. На воротах замер караул из стражников в блестящих металлических латах и глухих шлемах, напоминающий внешним видом и неподвижностью роботов. В руках они сжимали вертикально поставленные пики с треугольными цветными флажками у наконечников. На площади было много народа, но к караулу никто не приближался. Не стали этого делать и Виктор с Моной. Уж больно грозно выглядела стража. Кроме пеших стражников и вдоль ограды дворцов и по самой площади иногда неторопливо проезжали парами вооруженные всадники.

Напротив дворцов на площади стоял высоченный собор Авра и Уры. Чтобы посмотреть на его вершину приходилось запрокидывать голову. Собор был великолепен и захватывал дух. Своим размером и архитектурным решением он нисколько не уступал земным соборам, а многие из них даже превосходил. Широкая лестница полная верующих людей вела к узорчатым бронзовым дверям утопленных в портале вимперга, украшенного резьбой, краббами и другими декоративными элементами. Собор опоясывали гранитные колонны сверху и снизу окольцованные бронзой. В многочисленных нишах и глухих люнетах прятались мраморные скульптуры и целые скульптурные группы. Венчал собор золоченый купол, идеально смотрящийся на фоне голубого неба. С самого верха собора сорвалась стайка белых голубей превращая все в идеальную религиозную картинку.

– Ох, как красиво-то, – не удержался от комментария Сомов, – Прямо так и хочется сказать – верую.

Богобоязненная Мона испугано пихнула его в плечо ладошкой. Она знала о легкомысленном отношении своего избранника к религии и, наверное, это было единственное, в чем их мнения расходились.

– Не говорит так рядом с храмом. Авр может рассердиться. Уйдем отсюда.

Она потянула Сомова в сторону.

– Ой, смотри! Там кого-то казнили. Как интересно. Пойдем, ближе посмотрим.