Текст книги "Я сделал выбор (Записки курсанта школы милиции)"

Автор книги: Евгений Березиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава четырнадцатая

Первый день наступившей недели для нас начинался несколько необычно. Сразу после завтрака, вместо классных занятий, нас повели в актовый зал.

– Кино будут показывать, – увидев аппаратуру, съязвил Степка.

– Держи карман шире, комедию покажут, – поддел его кто-то из ребят.

Но шутить дальше не пришлось. В зал, в сопровождении Мирного, вошли двое в штатском. В одном из них я сразу же узнал того самого капитана, который ночью после патрулирования приходил к нам в казарму за своей шинелью.

– Что-то случилось, – шепнул сидевший рядом Вадим. Но ответить я не успел.

– Товарищи курсанты! – как всегда без предисловий заговорил Мирный. – Сегодня наш курс, вместо занятий по автоделу, которые переносятся на пятницу, будет согласно расписанию пятницы заниматься розыском преступников по словесному портрету. Но сегодня условности в сторону, – медленно и чеканя каждое слово произнес Мирный. – Никаких условных преступников, никаких вымышленных лиц. Сегодня мы займемся розыском реальных преступников, матерых преступников – братьев Махмудовых. Они две недели тому назад совершили разбойное нападение на курсанта Алимова. И оценит ваши действия сегодня не преподаватель, а сама жизнь и ваш товарищ, который и сейчас еще находится в больнице. В курс дела вас введет капитан Киреев – начальник уголовного розыска отделения милиции, – и Мирный представил нам знакомого мне капитана.

– К сожалению, товарищи курсанты, – начал капитан, – мы на сегодняшний день не успели задержать основных участников этого преступления, ибо они, по имеющимся у нас данным, выехали за пределы Ташкента. Но вот буквально вчера вечером нам стало известно, что они появились в городе. Сейчас я вам кое-что расскажу о них: это братья Махмудовы, дети бывшего старогородского ишана Махмуда. Отец их давно в гостях у аллаха, а вот его сынки, растленные безделием и воспитанные на презрении к простому народу, живут тунеядцами.

– Камиль, – обратился он к своему спутнику, – покажи-ка ребятам это святое семейство.

Тот, кого капитан назвал Камилем, вышел к стоявшей посредине зала аппаратуре, и перед нами на экране появилось и застыло изображение самодовольно улыбающегося, лет тридцати пяти, полного, с бритой головой мужчины.

– Вот перед вами старший из братьев – Карим Махмудов, по кличке Король. Он трижды судимый и фактически является руководителем этой банды, – пояснил капитан.

– Старший Махмудов со своими братьями, – и нам показали еще двух Махмудовых, – среднего Ибрагима и младшего Муслима. – В ту ночь, незадолго до того, когда ваш однокурсник пришел по заданию участкового на квартиру к некой Люське Королевой, они ограбили ювелирный магазин. Сегодня на розыск преступников брошены все силы милиции, но это не такое простое дело. И поэтому я вас убедительно прошу, будьте осторожны и внимательны, – закончил капитан.

– Ясно? – спросил Мирный.

– Так точно! – ответили мы хором.

– А сейчас мы распределим вас по группам, оперработники раздадут фотографии и маршруты сегодняшнего дня. Получите у старшины оружие, и чтобы через десять минут в расположении школы никого не было, – подытожил Мирный.

Помимо Вадима, Степана и Толика в нашу группу попал Захар. Маршрут патрулирования начинался от сквера Революции и заканчивался около Дворца железнодорожников в районе вокзала. Рабочий день уже начался. Мимо нас проносились десятки автомобилей, обдавая пылью жухлые придорожные цветы; стояли последние дни ноября. Кое-где в садах еще висели гроздья винограда, и нежилась на солнце, дозревая, айва. В арыках журчала вода. Лишь пожелтевшая листва на деревьях говорила о наступившей осени.

– Ребята, посмотрите, как кругом хорошо, – вдруг остановился Вадим, осматривая клумбу с цветами.

– А ты не цветочки нюхай, а ищи преступника, – вдруг оборвал его Степан. – Не люблю сентиментальности.

– Зря ты, Степка, на Вадима шумишь, – вмешался Толик. – Цветы – дело хорошее и никому никогда не помешают. Цветы – не водка.

– Дали б мне право, так я вообще бы запретил водку на заводах изготовлять, – вдруг сделал вывод Вадим.

– Может быть, сухой закон установить, как это делали в Америке, – прервал его Степан.

– А что нам Америка, – ответил за него Толик. – Пусть она живет своей жизнью. У них там по этой части проблем тьма тьмущая. Я вот читал в одном журнале, как по этой части решен вопрос в Польше. Там водку в магазинах продают в определенные часы и только по талонам, а в талоне сказано, на какой срок действителен и сколько литров полагается одному покупателю. Так что лишнего не перехватят. Даются такие талоны только с разрешения жены, а если ты несовершеннолетний или алкоголик, то вообще не дают.

– Да ну? Вот это дела, – удивился Степан, но тут же отрицательно замотал головой, – это нам тоже не подойдет.

– Конечно, Степа, не подойдет, – поддакнул ему Захар. – Меньше будут пить, меньше будет пьяных, а что же тогда милиции делать?

– Помалкивал бы уж, – зло сверкнул на него глазами Степан. – Если ты не найдешь себе работу, так запомни: меня давно ждут ребята на судоремонтном, у Вадима – прямая дорога в радиотехнику, Лешке – в механику, у Толика и сейчас душа ноет по земле. Но я себе дал зарок, что не уйду из милиции до тех пор, пока ни одной дряни не останется, которая захотела бы обидеть человека.

– Долго же тебе придется в милиции работать, – съехидничал Захар, а сам на всякий случай отодвинулся в сторону.

– Ох, и странный же ты, Захар, – не выдержал я. – Никак не пойму, какому ты богу служишь.

Захар почувствовал, что хватил не в ту сторону, сразу же забеспокоился:

– Что вы, что вы, ребята. Я имел в виду, что милиция будет нужна всегда, даже при коммунизме. Душевнобольные и припадочные... от них ведь никуда не денешься.

– Душевнобольных, вроде тебя, заставим гусей пасти, – ответил уже более спокойно Степан. – А что касается, доживу ли я до того дня, когда не будет милиции, – так это уже точно. Ну, а если и не доживу, – тоже большой беды не будет. Дети доживут.

– Правильно, Степа, ты как будто мой мысли читал, – поддержал его Вадим.

– Чистая ты душа, Вадим, с тобой хоть сейчас в коммунизм, – и Степка, улыбнувшись, пожал Вадиму руку.

– Вы знаете, ребята, а я так понимаю, – о чем-то раздумывая, заговорил Толик, – милиция, конечно, и при коммунизме будет, только она будет выполнять другую роль, да называться, наверное, будет по-другому.

– А вообще, вопрос ясен, – махнул рукой Степан, – когда она будет называться по-другому, тогда и займемся другими делами.

Мы раз за разом проходили от сквера до вокзала, заходили в магазины, кафе-рестораны. Везде было спокойно. Люди занимались своими делами.

– Что в стоге сена, – в который раз сетовал Степан. – Шутка ли, три тысячи триста улиц в Ташкенте, миллион жителей...

Подошло время обеда. Нужно было возвращаться в школу.

– Вы как хотите, а я не пойду, стоит ли из-за этого туда-сюда таскаться, – остановился Степан, когда мы направились в школу. – У меня трешка есть, пообедаю в рабочей столовой.

Подумав, я тоже решил составить ему компанию. Проводив ребят до троллейбуса, мы с ним зашли в ближайшую кафе-пельменную. Свободных мест не было, и нам ничего не осталось делать, как ждать.

Стоя в сторонке, я машинально рассматривал сидевших за столиками, сравнивая с фотографиями преступников, и не видел ничего похожего. Но вот стоп! – от стойки с кружкой пива шел человек. Наши взгляды встретились, он вздрогнул и, кажется, ускорил шаг, но затем опять пошел спокойной походкой и сел за свой столик ко мне спиной. Я не видел выражения его лица, но чувствовал, что он волнуется. Беспокойно дергались его плечи. Человеку то и дело хотелось повернуться и посмотреть в нашу сторону. И чем больше он волновался, тем яснее становилось для меня – это он – один из братьев Махмудовых. Медлить было нельзя. Я легонько подтолкнул Степана и показал глазами на посетителя.

Он, не говоря ни слова, внимательно вгляделся и, дернув меня за рукав, сказал:

– Пошли.

– Так, сразу? – удивился я. – Может быть, ты останешься, а я позвоню дежурному по городу. Капитан Киреев не велел самим брать преступников.

– Нет, уйдет, берем сейчас, – отрезал Степан. И мы решительно направились к столику. Я шел и видел только затылок, который с каждым мгновеньем становился все багровее и багровее. Человек чувствовал наше приближение. Он постепенно выпрямлялся на стуле, как бы вырастая из него.

«Этот так не дастся», – решил я и подтолкнул Степана, дескать, заходи с правой стороны. Глухо стучали наши сапоги по паркетному полу. Человек не выдержал и вскочил. Сейчас он бросится на Степана, замахнувшись увесистой пивной кружкой.

– Сядь! – громко приказал я. Человек на какое-то мгновение растерялся. Этого оказалось достаточно, чтобы Степан схватил его за руку. Но тот вырвался.

В кафе поднялся гвалт, а преступник кинулся к выходу. Расталкивая посетителей, я в два прыжка догнал его. Еще мгновение, и кто-то резким движением оторвал его руку от моей гимнастерки. Это был Степан.

«Вот как оно свершилось, – подумал я, – теперь ты, голубчик, в наших руках». Но рано я радовался. Вокруг собралась толпа, сбежались повара и официанты, повскакивали с мест посетители – и все что-то кричали наперебой.

– Что же это такое?! – на ходу раздвигая толпу, закричала прибежавшая из-за своей стойки толстая, невысокого роста кассирша.

– Отпустите человека, чего вы его мучаете, – требовал кто-то.

В это время раздался милицейский свисток, и в кафе вбежали работники милиции.

Преступника увели, нам уже не хотелось обедать, и мы тоже поехали к дежурному по городу. Немного отдышавшись в машине, Степка сказал:

– Жаль, надо было прихватить и эту толстую. Нашла кого жалеть – убийцу, дура, – сокрушался Степан.

– А ты вот пойди и расскажи ей, что она преступника защищала, – посоветовал я, чтобы как-то успокоить его.

– Что ж, пойду и расскажу, пусть ей будет стыдно, – с решительным видом заявил Степан.

В это время машина резко затормозила. На крыльце нас уже ожидал капитан Киреев.

Глава пятнадцатая

С тех пор, как мы со Степаном задержали младшего из Махмудовых, прошел почти месяц. Но дело дальше этого не двигалось. Задержанный на следствии упорно не хотел давать показаний, и работникам уголовного розыска пришлось устроить ему очную ставку с Люськой Королевой.

Оставшиеся на свободе братья, поняв, что им наступают на пятки, как видно, выехали за пределы Ташкента. Розыск их усложнился.

В школе у нас жизнь шла своим чередом, целыми днями мы просиживали в классах. Анвар выписался из больницы, и мы снова всей своей дружной компанией проводили свободное от занятий время, готовясь к встрече Нового года.

Тему для разговоров за последнее время дало нам Степкино ухаживание за Леной. Они, оказывается, после того вечера, когда я отправил их на трамвае, поддерживали знакомство, и Степан, кажется, не на шутку влюбился.

Каждый раз, когда Степан собирался в увольнение, мы делали вид, что хотим пойти вместе с ним.

– Да, что вы, ребята, делать вам больше нечего что ли, – с безразличным видом говорил он. – Со мной разве только до беды какой достукаешься, – намекал он на историю с карманником. – Так что идите своей дорогой, а я своей, – и он при этом смущенно улыбался.

Мы, конечно, и не думали мешать ему. Дружба с Леной как-то заметно преобразила Степана. Он стал аккуратней, собранней, следил за своей внешностью, чего мы раньше не замечали.

Как-то в разговоре Толик предложил Степану:

– Хватит, Степка, свою красотку от людей прятать. Познакомил бы что ли. И ты, Лешка, со своей музыкантшей, а то мы ее только на сцене и видели.

– Правильно, ребята, и я за это, – согласился Вадим.

– Ай! Ай! Дело плохо, – притворился огорченным Анвар, – а я-то думал познакомить Степу со своей сестричкой.

– А я на двух женюсь, – не растерялся Степан.

– Э-э-э, нет, такое дело не пойдет, – продолжал шутить Анвар. – Ты же сам вчера изучал статью за двоеженство.

– Вот и выбирай, – вставил Толик.

– Ладно, ладно, так и быть, покажу вам ее, а то вы меня и в тюрьму упечете. Вам только дай право, – отшутился Степан.

Степан сдержал свое слово. На новогодний бал третьего января вечером (первого и второго мы несли службу по городу) он пришел вместе с Леной. На вечер к нам пришли и Борис с Рустамом и Лидой. Я, откровенно говоря, не надеялся увидеть Лиду после того, как был однажды у нее дома. Мы часто встречались за последний месяц, дважды среди недели отпрашивался я у Мирного на творческие концерты в консерваторию, и он меня отпускал. А накануне новогоднего праздника, провожая ее домой, я по настоянию Лиды зашел представиться ее мамаше. Увидев меня в форме, она тут же, нисколько не стесняясь моего присутствия, устроила ей скандал:

– Еще не хватало нам милиционера, – бросила она.

– Мама, что ты говоришь, – побледнела Лида.

Меня не трогали слова этой женщины, но мне было обидно за Лиду. И я решил уйти.

– Нет, Леша, куда ты? Постой, не уходи, – и она, догнав меня у входа, судорожно удерживала за рукав.

– Доченька, а что скажут люди. Дочь профессора Кришану и милиционер?! – воскликнула она и бросилась на тахту.

Что дальше было, я не знаю. Выбежав на улицу, я проклинал все на свете: и себя, и милицию, и эту профессорскую матрону.

С тех пор мы не виделись. И вот Лида у нас на вечере. Мне казалось, что я к ней не подойду: «Ведь это я ушел тогда не попрощавшись, не сказав ни слова. Но кто из нас виноват? Она – нет. Я – тоже нет. Так в чем же тогда дело?» – сердце искало путь для примирения.

Увидев меня, Лида, кажется, не шла по залу, а бежала. И если б можно было, то и я, наверное, побежал бы ей навстречу. Но кругом стояли люди.

– Лида! – успел сказать я ей, сжимая руку.

– Леша! – ответила она.

И все снова встало на свои места в наших отношениях. Мы танцевали, пели, смеялись. Я не напоминал о происшедшем в ее доме, не вспоминала об этом и она.

В конце вечера я познакомил Лиду с Анваром, ведь он ее тогда на концерте не видел.

– Анвар, мне Леша рассказывал о вас. Вы герой! Настоящий герой!

Анвар смутился.

– Лешка все выдумывает, – произнес он, смущаясь. Тут подошли Степан с Леной. Девушка, увидев меня, попыталась спрятаться за могучей фигурой Степана.

– Ты куда от Лешки прячешься? Или не узнаешь? – он осторожно взял ее за локоть. – Лешка теперь уже у нас сознательный и от старых знакомых не отказывается.

Мы с Леной рассмеялись, и она протянула мне свою руку.

– Здравствуй, Леша.

Подошли Вадим и Толик. Все поздравляли друг друга с Новым годом, желали счастья и успехов. «Как хорошо среди друзей, – подумал я. – Как хорошо для нас начинается этот год».

Глава шестнадцатая

Прошел январь, миновала короткая ташкентская зима. За окном накрапывает дождь, пасмурным февральским днем мы сидим в классе и готовимся к занятиям. Рядом со мной склонился и внимательно рассматривает книгу Степан. Полистав немного, он брезгливо отбросил ее в сторону.

– Еще такой ерунды не читал, – пробасил он и широко зевнул.

– Что тебя не устраивает, Степа?

– На, посмотри, – Степан протянул мне учебник, где на развороте была фотография молодого мужчины. А рядом его же фотография крупным планом, с вылезшими из орбит зрачками и широкой бороздой на шее.

– Медицина и милиция брезгливых не любят. Так что без этого нельзя.

– Да я не об этом. Меня удивляет одно: стоило ли на свете жить, чтобы так нарисоваться перед фотоаппаратом, – и он еще раз презрительно посмотрел на снимок.

– Торопишься ты, Степка, с выводами, – вмешался в разговор сидевший неподалеку Толик. – Это же маскировка под самоубийство. Не прочитал еще, а мутишь.

– А-а-а, вон в чем дело, – протянул Степан.

– Вот тебе и а-а-а, – передразнил его Толик.

Степан хотел что-то возразить, но умолк на полуслове под строгим взглядом помкомвзвода, который укоризненно посмотрел в нашу сторону.

Перелистав еще несколько страниц, я погрузился в чтение, но мысли о предстоящей встрече с Криворуком не давали покоя.

После того, как мы впервые встретились у меня дома, он стал приходить к нам каждую неделю. Мать сначала побаивалась его, старалась не оставлять нас наедине, все время копошилась в комнате, находя бесконечные дела, но потом привыкла и успокоилась. Говорили мы с Криворуком о разном. Больше говорил он, а я молчал, изредка отвечая на прямые вопросы. Видимо, у него была потребность высказаться.

– Интересно все построено у нас, – замечал он. – Смотрю и насмотреться не могу.

Увидев первоначально мой удивленный взгляд, он добродушно проговорил:

– А ты не удивляйся. Изголодался я по воле. Смотрю на все: и на людей, и на деревья, – и как будто вижу впервые.

В такие минуты я с интересом смотрел на его открытое и добродушное, светящееся радостью лицо, которое в один миг становилось совершенно иным, едва речь заходила о Семене.

– У них что-то нечисто, курсант, смылись они из Ташкента. И этот ходит пришибленный, – сказал Криворук о Семене. В этот день он ушел так и не высказав чего-то, что было у него на душе.

А как-то, придя в субботу, он, повеселев, сказал: «За работу, курсант, Король нашелся».

– Где? – удивился я.

– В Урта-Ауле, под Ташкентом свил себе гнездо. Так что можно с ним устроить встречу, но одному за это дело браться нельзя. Тут один парнишка сведущий нашелся, порассказал мне, что Король на золотишке подзалетел и к тому же вашего работничка порезал. Я-то давно разумел, что ты Королем интересуешься не зря.

Незачем было переубеждать Криворука, и я его в этот же вечер познакомил с капитаном Киреевым. Назавтра к вечеру назначили выезд в Урта-Аул. Мирный разрешил Кирееву взять меня и Степана. На операцию вместе с нами должен был поехать и Криворук. Киреев поверил ему, когда я рассказал всю историю, которая связывала Криворука с братьями Махмудовыми и Семкой.

– Васютин, говоришь? – вдруг переспросил он, когда я упомянул фамилию следователя. – Был такой работничек. Черт ему дядька. Но слава богу, сняли за очковтирательство. А дело это, пожалуй, снова придется поднять и пересмотреть. Только бы взять Короля, – высказал он свое заветное желание вслух. – Да, Короля, – повторил он, – тогда можно и вашего завскладом. А пока пусть им займутся другие и найдут ту самую жилку, о которой говорил Криворук, – и капитан тут же позвонил кому-то.

Вспоминая все это, я думал о том, чтобы не подвел нас Криворук и пришел завтра к назначенному месту. Вот только плохо, что дождь льет и льет. Ведь придется сидеть в засаде. А может быть, развеется, – и я через плечо Степана посмотрел в окно.

Заметив мое движение, Степан резко отшатнулся в сторону, прикрыл что-то на столе рукой, буркнул сердито:

– Чего подсматриваешь?

– О чем это ты? – не понял я и, уж действительно заинтересовавшись, потянулся к его руке.

– Лешка, не трогай! – оттолкнул он меня.

– Курсант Заболотный, сколько можно вас предупреждать? – услышали мы голос помкомвзвода. Степан, привстав за партой, пытался что-то сказать в свое оправдание, а под его рукой я увидел фотографию Ленки и записку.

– Тоже, нашел из чего делать секрет, – удивился я и, подмигнув, ущипнул Степана.

Глава семнадцатая

Еще не проснувшись окончательно, я стоял на ногах около своей кровати. Ребята быстро одевались. Над входом в казарму, подмигивая зеленым глазом, ревел зуммер.

– Тревога... тревога, – бегая по коридору, хрипловатым голосом кричал дневальный. Через минуту мы с полной выкладкой, в шинелях, уже стояли в строю. Мирного не было. Часы показывали без двадцати минут три.

«Значит, это не учебная тревога», – мелькнула мысль. Рядом со мной, посапывая, застегивая на груди лямку от вещмешка, стоял Толик. Где-то в конце строя поблескивали очки и угадывалась фигура Вадима. Вот подбежал и последним встал в строй Анвар. «Но где же Степан? – его то я и не видел. – Наверное, спросонья перепутал взвод».

Раздалась команда «смирно!» Нас повели к выходу. Поравнявшись со старшиной, помкомвзвода спросил:

– В чем дело?

Тот лишь пожал плечами.

С улицы на нас пахнуло сыростью. Моросил дождь. На плацу повзводно в полном составе стоял второй курс. В распахнутые ворота, ослепляя светом фар, с ревом въезжали грузовики. Под фонарем, где дождь, казалось, лил сильнее, стоял дежурный офицер. Когда все утихли, он обратился к нам:

– Товарищи курсанты! От сильных проливных дождей в горах Ходжикента произошел обвал. В опасности несколько горных кишлаков. Сейчас мы едем туда, – и он, подозвав старшин и распределив между курсантами транспорт, крикнул: «По машинам!»

Все уселись молча, без суеты. Моторы заревели, и грузовики, вытянувшись в колонну, поехали по пустынным улицам сонного Ташкента. Кончился город. Машину то и дело подбрасывало на ухабах. Ребята, подняв воротники, жались друг к другу, некоторые умудрились даже вздремнуть. Меня опять начало беспокоить отсутствие Степана: «Что бы это могло значить? Куда он запропастился?»

Этот же вопрос, видимо, волновал и Толика, который сидел у заднего борта. Я видел, как он с беспокойством вертел головой в разные стороны, присматриваясь к каждому курсанту, что-то говорил сидевшему рядом с ним Вадиму.

«Не такой уж Степан человек, чтобы сидеть молча», – отвергал я мысль о том, что Степа, кутаясь от дождя, дремлет в машине.

– Ты видел Степана? – не выдержав, крикнул я Толику.

– Нет, – ответил он.

– Наверное, сел в другую машину, – успокоил нас Вадим.

– Степа не отстанет, – с уверенностью поддержал его Анвар.

Мы уже проехали километров пятьдесят, и чем ближе подъезжали к горам, тем тяжелее становились дождевые капли, да сильнее и пронзительнее дул ветер. Стали попадаться участки размытой дороги, и нам приходилось буквально на плечах выносить буксующий транспорт. Очередная остановка, и слышится крик откуда-то из темноты:

– Стоп! Дальше не поедем. Смыло всю дорогу.

Мы, вытянувшись цепочкой, пошли на голос. В непроглядной темноте чувствовалось, как сверху нависали скалы, где-то внизу с шумом и грохотом стремительно нес свои воды горный поток.

Человек, размахивая карманным фонариком и показывая вверх, крикнул:

– Обойдите верхом, там есть тропинка, только осторожней, хлопцы. До Ходжикента километра полтора-два, не больше. Поторапливайтесь, ребята, поторапливайтесь! – подбадривал он нас. – Ваши уже вперед ушли, их машины проскочили.

Обогнув обвал, мы побежали куда-то вперед. Бежали молча. Ветер крепчал. В долине где-то выли шакалы, и дождь все сильнее хлестал по лицу и барабанил по мокрой шинели.

В кромешной тьме я бежал, машинально передвигая ноги, совершенно не видя земли, а лишь чувствуя ее, когда сапоги хлюпали в глиняной жиже.

«Где же Степан? – не оставляла меня беспокойная мысль. – Нужно ведь случиться обвалу именно сегодня, когда намечена эта долгожданная операция, – досадовал я. – Вдруг Криворук не пойдет без нас. И тогда гуляй себе Король на воле. Эх!» – и я в отчаянии махнув рукой, да так сильно, что потерял равновесие и полетел вниз по камням, отсчитывая каждую булыгу своими боками.

За мной вдогонку спрыгнул с тропы Толик.

– Леха, ты жив? – испуганно прокричал он и, поймав меня за рукав шинели, потащил наверх.

Встав на ноги и немного отдышавшись, ругая дождь и липкую грязь, мы догнали своих. За поворотом в темноте мы увидели в свете автомобильных фар группу людей, которые суетились, бегали из стороны в сторону, то исчезали в темноте, то снова появлялись на освещенном пятачке. Теперь мы ясно видели, куда идти, и бежали туда что было сил.

– Прибыли, – как бы ни к кому не обращаясь, понуро встретил нас старшина. – Товарищ генерал, – обратился он к человеку в штатском, стоявшему около капота машины и при свете фары делавшему какие-то отметки на карте, – прибыл последний взвод.

– Хорошо, – сказал генерал. – Распределите курсантов по трем пикетам у створа оползня, а остальных отправьте на наведение моста.

Отсчитав шесть человек, стоявших впереди, среди которых оказались и мы с Вадимом, старшина приказал нам отойти в сторону, а остальных отправил куда-то с подошедшим работником милиции.

– А вы за мной, – и старшина тут же нырнул в темноту.

Я шел за ним, определяя направление движения лишь по хлюпанью сапог в грязи и тяжелому дыханию. Мы поднимались вверх по склону. Я то и дело протягивал руку, чтобы помочь Вадиму.

– Ничего, я сам, – временами упрямился он, когда я на очередном трудном месте подавал ему руку.

Оставив сначала одну, а затем и вторую пару курсантов, старшина через некоторое время остановил нас:

– А вот, Яхонтов, и вам со Стриженовым пикет. Смотрите, чтобы ни одна живая душа не прошла в сторону кишлака на вашем участке. Селевой поток может повториться. – Уходя от нас, старшина на ходу, уже из темноты, крикнул: – Сами-то, сами не сходите со скального грунта. Поняли?

– Ясно, – ответил я.

Старшина ушел, а мы с Вадимом, осмотревшись насколько было возможно, зашли с наветренной стороны под нависшую над нами скалу.

Мы не видели, а только догадывались, что где-то ниже лежал залитый грязной жижей селевого потока кишлак. По словам старшины, четырнадцать домов полностью остались лежать под землей. Мы стояли молча. Сверху по-прежнему, как из ведра, лил дождь. Где-то там в неопределенном направлении, по крайней мере, за нашей спиной, так мне показалось, что-то загудело и заклокотало; в кишлаке усилился вой собак, мычание коров – эти несчастные животные оставались еще там.

Говорить в такой обстановке не хотелось. Было обидно сознавать свою беспомощность перед стихией.

Около нашей скалы проходила тропинка, ведущая через небольшой перевал в другую часть кишлака, не пострадавшую от селевого потока. Постепенно небо стало сереть – значит, близок рассвет. Где-то через полчаса восток стал пепельно-серый и уже можно было различить Вадима, который тоже, как и я, рысцой бегал взад и вперед по каменистой тропинке, чтобы согреться.

Выбежав из-за скалы, чтобы посмотреть, что делается на тропинке, я внезапно столкнулся с бегущей в сторону кишлака старой женщиной. Она, кажется, даже и не заметила меня и никак не среагировала на мой окрик.

Догнав, я схватил ее за рукав, но она, оттолкнув меня, закричала нечеловеческим голосом. Снова догнав почти лишенную рассудка женщину, я повел ее в обратном направлении. Она вырывалась, кричала, рвала на себе волосы, а потом опустилась на землю и тихо, жалобно заплакала. Мое сердце разрывалось на части. Этот тихий плач был страшнее всего пережитого за ночь.

Я стоял и думал: «Как можно утешить ее горе, на кого она теперь будет гневаться? Кого проклинать за содеянное? Стихию? Но стихия слепа и ее вразумить и тем более наказать – невозможно. А человека? Совершившего преступление? Человека, чей разум достиг многого».

Женщина всхлипывала, и я не мешал ей выплакать свое горе. Вдруг я услышал пронзительный женский крик и предупреждающий возглас Вадима, доносившийся сверху.

Это послужило как бы сигналом для моей плачущей. Она вскочила и снова бросилась бежать к кишлаку. Большого труда стоило мне остановить ее. Затем я поспешно поднялся наверх. Меня обеспокоили крики, доносившиеся недавно оттуда...

Вадима на площадке под скалой не оказалось.

Но я опять услышал тот же пронзительный крик. В предрассветной дымке, сквозь косые потоки дождя я увидел внизу бегущие в сторону кишлака две фигуры.

– Стой! – что было силы закричал я. – Назад! Назад! – уже пробегая по тропинке, я услышал за своей спиной окрики и топот курсантов, прибежавших на шум с соседних пикетов. Они в свою очередь тоже что-то кричали и, по-моему, звали меня назад. А я продолжал бежать, вернее не бежал, а летел вниз, делая большие прыжки, то и дело хватаясь руками за кустарники. В метрах двухстах на очередном повороте внизу я увидел Вадима, который догонял бегущую в сторону кишлака девушку. Они уже спустились в лощину и бежали по ее желтому дну. Мгновенье, и Вадим, кажется, настигнет ее, но в этот момент со стороны гор раздался оглушительный грохот, нарастая со страшным ревом откуда-то сверху катил селевой поток. Вот он настиг бегущую и, подхватив ее, закрутил в своих мутных водах. Вадим, будучи еще на возвышенности, на какое-то время остановившись в нерешительности, затем тут же бросился в водоворот.

«Скорей туда», – решил я, но не успел сделать и пары шагов, как подо мной ходуном заходила земля. Горы загудели пуще прежнего.

– Вадим! – закричал я страшным голосом, как будто навеки прощаясь с ним, и бросился вниз, но тут же был схвачен цепкими руками курсантов, которые оттащили меня наверх.

Не успели мы подняться на площадку, как мимо пронесся огромный, сметающий все на своем пути, грязно-желтый вал, который покатился по руслу котлована в сторону кишлака. Мы стояли в оцепенении и только молча смотрели ему вслед.

«Вадим! Вадим! Неужели случилось это страшное, и жизнь твоя оборвалась? Нет, этого не может быть!» – тяжело стучала мысль.

Сколько прошло времени, трудно сказать. Уже совсем рассвело, а может быть, даже взошло солнце, но его нельзя было разглядеть в этой сизой сплошной пыли, которая стояла в воздухе после обвала. Дождь прекратился. Безжизненно, сиротливыми глазами смотрели на нас дома, что стояли на возвышенности и уцелели от стихии.

Вдруг старушка, стоящая рядом, встрепенулась и закричала:

– Вон они! Вон они!

И мы действительно увидели в самом центре застывшей лавины на чудом уцелевшей чинаре две фигуры.

– Вадим! Вадим! – закричали мы.

– Гульчехра! Гульчехра! – вторила нам старушка. Мне показалось, что не было в жизни счастливее минуты, чем эта: «Жив, жив Вадим!» – и мы снова кричали ему.

Они услышали нас, тоже кричали что-то в ответ и размахивали руками. Мы побежали, но дорогу нам преградила черно-желтая жижа. Пробраться к ним было невозможно, но надо было что-то делать, ведь может пойти еще один поток, и тогда им вообще не спастись.

Никто не смог ничего сделать для их спасения. В штабе нас строго предупредили, что до прибытия вертолета никакого самовольства.

Во всей этой суматохе я совершенно забыл о Степане, о нашей операции, о Криворуке. Только подойдя к штабной палатке, которую поставили на той самой площадке, где нас встретили ночью, я увидел одинокую фигуру понуро стоявшего Степана.

– Степка, привет! – крикнул я ему. – Где ты пропал? Вадим там девчонку спас, но сам выбраться не может.

Степан встрепенулся, но снова опустил глаза.

– Степа, что с тобой?

Степан взглянул на меня, и я в глазах его увидел слезы.

«Слезы?» – это что-то необычное для Степана.

– Исключат меня теперь, наверное, из школы, – пробубнил он себе под нос, не глядя в мою сторону.

– За что? – не понял я. – Что мелешь ерунду.

– Не ерунда, Леха. Я вчера после отбоя в самоволку ушел, а когда ночью поднялся по водосточной трубе на наш этаж, то казарма была пуста. Мне стало страшно. Я не знал, что делать.