Текст книги "Ангел пустыни"

Автор книги: Евгений Габуния

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

"Мадам" обернулась к своему молчаливому кавалеру, перекинулась с ним немногими словами, и оживленная беседа возобновилась. Часов в одиннадцать джентльмены, пояснив, что завтра им предстоит насыщенный день, распрощались.

Видимо, день у бизнесменов выдался не столь напряженный, как они предполагали, или в переговорах образовалось "окно", потому что около полудня приземистая "Тойота" с дипломатическим номером, за рулем которой сидел один из вчерашних джентльменов, остановилась возле кинотеатра "Космос". Мужчина и женщина, в которых можно было узнать вчерашних посетителей ресторана "Звездное небо", быстро сели в машину, и она нырнула в автомобильную реку, чтобы вынырнуть из нее за городом. Здесь "Тойота" свернула в лесок. Некоторое время спустя машина развернулась и поехала в сторону города, уже без пассажиров. Мужчина с большой спортивной сумкой "Адидас" и его спутница медленно направились к шоссе и сели в такси, идущее в центр.

Из протокола допроса С е й ф у л и н а В и к т о р а К а д ы р о в и ч а, п р о и з в о д и т е л я р а б о т М о с к о в с к о й с п е ц и а л ь н о й н а у ч н о-р е с т а в р а ц и о н н о й м а с т е р с к о й, 41 г о д, ч л е н К П С С, о б р а з о в а н и е н е з а к о н ч е н н о е в ы с ш е е...

...По существу заданных мне вопросов поясняю:

Карякина Валентина я знаю хорошо. Он работает у нас уже около семи лет, в настоящее время является мастером-краснодеревщиком пятого разряда. Работник он добросовестный, исполнительный, все задания выполняет в срок и на высоком художественном уровне.

В о п р о с. Какого рода работы выполняет ваша мастерская и, в частности, Карякин?

О т в е т. Мы реставрируем старинную мебель, предметы прикладного искусства в основном для музеев и других учреждений культуры. Как правило, самые ответственные задания я поручаю Карякину.

В о п р о с. Занимается ли ваша мастерская реставрацией старинных икон?

О т в е т. Мастерская выполняет эти работы, но наш участок реставрацией икон не занимается.

В о п р о с. Если я вас правильно понял, реставрация икон не входит в круг обязанностей Карякина?

О т в е т. Вы меня поняли правильно, однако хочу пояснить, что бывали случаи, правда, очень редко, когда Карякину поручали такие задания.

В о п р о с. Реставрация икон – очень сложное дело, требующее специальных познаний и опыта. Чем можно объяснить, что такая ответственная работа поручалась мастеру-краснодеревщику?

О т в е т. Как я уже говорил, Карякин – очень способный, по-своему талантливый человек, у него золотые руки. Неплохо рисует. Иногда он сам просит дать ему на реставрацию икону. Говорит, что эта работа – для души.

В о п р о с. Видели ли вы у него другие иконы, то есть не поступавшие для реставрации из государственных учреждений, а также кресты, чаши, дискосы и другую церковную утварь?

О т в е т. Другие иконы я у него в мастерской видел, он приводил их в порядок. Я забыл сказать, что Карякин увлекается старинной живописью, коллекционирует иконы. Никакой церковной утвари я у него не видел.

В о п р о с. Вы давно работаете с Карякиным. Что вы можете сказать о его характере, привычках, вообще о моральном облике?

О т в е т. Карякин довольно скрытный, замкнутый человек, поэтому подробно на интересующие вас вопросы ответить не могу. Скажу только, что никаких претензий по службе к нему нет, ведет он себя скромно, дисциплинирован, выпившим, а тем более пьяным, я его никогда не видел.

В о п р о с. Он что, совсем не пьет?

О т в е т. Правильнее будет сказать – почти не пьет. Иногда может выпить стакан-другой вина, и все. Как недавно...

В о п р о с. Что именно вы имеете в виду?

О т в е т. Ничего особенного. Недавно Валентин принес бутылку вина, мы ее распили, после работы, конечно. Вкусное было вино, я такого никогда в Москве не встречал. "Букет Молдавии" называется.

В о п р о с. Припомните поточнее, когда именно Карякин принес эту бутылку.

О т в е т. Если это так важно, дайте подумать. Вспомнил. На Восьмое марта принес. Еще сказал, за женщин надо выпить.

В о п р о с. Не говорил ли вам Карякин, откуда у него эта бутылка?

О т в е т. Нет, не говорил, а мы не спрашивали.

В о п р о с. Не известно ли вам, ездил ли Карякин в последнее время в Молдавию?

О т в е т. Я уже говорил, что он скрытный, замкнутый, о своих делах не рассказывает.

В о п р о с. Бывали ли случаи, когда Карякин отсутствовал на работе по неуважительным причинам?

О т в е т. Таких случаев не было. Когда ему нужно было, он отпрашивался на несколько дней. Мы его всегда отпускали, потому что работник он добросовестный.

С моих слов записано верно и мною прочитано.

В. Сейфулин.

СПРАВКА

Старшему инспектору УУР ГУВД Мосгорисполкома майору милиции Голубеву А. В.

В связи с вашим требованием на Карякина Валентина Семеновича, уроженца г. Загорска Московской области, 1932 г. рождения, оперативно-справочный отдел УВД Мособлисполкома сообщает:

1. Карякин В. С. 5/XII – 1956 г. городским судом г. Загорска был осужден к 15 годам лишения свободы по ст. 4 Указа ПВС СССР* от 4.VI 1947 г.

2. Судом ИТК 4722/X – 1958 г. по ст. 82, часть I УК РСФСР приговорен к 17 годам лишения свободы (с присоединением неотбытого срока по приговору от 5/XII – 1956 г.)

3. Красноярским крайсудом 20/XII – 1960 г. по ст. 82 часть I приговорен к 15 годам лишения свободы с присоединением неотбытого срока по приговору от 22/X – 1958 г.

Помилован по Указу ПВС РСФСР от 30/XI – 1972 г. Освобожден из мест заключения Красноярского края 19/XII – 1972 г.

Справку наводил(а) (подпись)

_______________

* П В С – сокращенно Президиум Верховного Совета.

Полковник Ломакин, нацепив очки, склонил седую, коротко остриженную голову над документами, которые только чти положил перед ним Голубев. Сидящие в кабинете Голубев, Шатохин и Чобу молча наблюдали как меняется по мере чтения выражение лица начальника. На нем можно было прочитать и удивление и удовлетворение, и озабоченность.

– Интересная информация, – произнес он наконец, – и любопытная, ничего не скажешь. Отчаянный парень, оказывается, наш фигурант. Пятнадцать лет отхватил. Да еще два побега. Всего шестнадцать лет отмотал. Многовато.

– Было, значит, за что, Владимир Николаевич, сказал Голубев. Хищение государственной собственности в особо крупных размерах.

– Да, было, – задумчиво повторил полковник. Однако это уже прошлое. Не будем пока делать далеко идущие выводы. Нам нужны факты, новые свежие факты, а их пока нет.

– Как нет, товарищ полковник? А эти картины и прочее, что Карякин сдал в комиссионный? И эта встреча подозрительная с иностранными дипломатами? – Чобу хотел еще что-то сказать, но его перебил Шатохин.

– А про вино ты забыл, Степан?

– Какое вино? – удивленно приподнял бровь Ломакин.

– О котором Сейфулин показывал. Хорошее, между прочим, вино, Владимир Николаевич, можете мне поверить. Сам пробовал Степан привозил из своей солнечной Молдавии. "Букет Молдавии" называется. Вполне соответствует. Раздавили и мы бутылочку.

– Небось, в служебное время? – полковник подозрительно покосился на Шатохина. – Однако причем тут этот "Букет"?

– А при том, что наш фигурант привез его из Молдавии, – ответил только на вторую часть вопроса Шатохин.

– Почему именно из Молдавии? Может, здесь купил, или подарил кто-нибудь.

– Нет, Владимир Николаевич, летал он недавно туда, в Кишинев. Мы корешки билетов в авиакассах проверили. Работенка была с этими корешками.

– Так бы сразу и сказал, – проворчал полковник, – а то тянешь резину – однако по лицу его было видно, что он доволен. – Сообразили. – Он полистал блокнот со своими записями. – Давайте порассуждаем. Карякин сдает в магазин картины, вазу и так далее. Вещи все редкие, ценные. Откуда они у него?

– Скорее всего, оттуда, откуда и лампада, – подал реплику Чобу.

– Насколько я понимаю, товарищ старший лейтенант, – не без сарказма ответил полковник, – в церквах скульптур с голыми бабами, простите, обнаженными дамами, не держат.

– Я не это хотел сказать, – смущенно поправился Чобу, – а то, что эти вещи тоже ворованные. Как и та лампада, которую у него динамисты увели. Чобу стоял на своем.

– С лампадой нам еще предстоит разобраться. Однако связь, безусловно, прослеживается, пока легонькая такая, пунктирная...

– Да чего тут голову ломать, – раздался голос до сих пор молчавшего Голубева. – Надо Кишинев запросить, пусть поинтересуются, украли ли этих сабинянок, а если нет – у кого Карякин мог их приобрести. Он же сразу после приезда из Кишинева сдал вещи в комиссионный магазин. Я тоже считаю: есть связь между лампадой и сабинянками, и не только это. Я бы добавил и доску, которую у англичанина изъяли, "Ангела пустыни". За одно звено ухватимся – и всю цепочку вытянем. Если этот Карякин и не причастен к кражам, все равно им надо заняться вплотную.

– Правильно мыслишь, Алексей Васильевич, – согласился полковник. – И его дамой, Рагозина, кажется, ее фамилия? Что, кстати, о ней слышно?

– Есть кое-что, и весьма любопытное. – Голубев открыл свой "дипломат", извлек из него блокнот, быстро пробежал записи:

– Рагозина Татьяна Максимовна, 26 лет, родилась в Москве, была замужем, разошлась несколько лет назад. Живет одна в кооперативной квартире. Детей нет. Отец ее долгое время с семьей находился на загранработе в системе внешторга. Сейчас на пенсии. Училась на искусствоведческом отделении МГУ, не окончила. Постоянно нигде не служит, однако компров не установлено. Время от времени работает в качестве переводчицы на иностранных выставках и международных фестивалях. Судя по всему, любовница Карякина.

– От любовницы до сообщницы всего один шаг, – задумчиво изрек полковник. – В искусстве эта дамочка, видимо, неплохо разбирается. Кстати, с какого курса она ушла... или ее ушли?

– С четвертого, Владимир Николаевич. После замужества. Сама подала заявление, неплохо занималась.

– Тем более, – продолжал вслух размышлять Ломакин. – Да еще иностранными языками владеет. Лучшего консультанта этому Карякину не сыскать. Неплохо устроился. И красивая, говорите, женщина?

– И даже весьма, Владимир Николаевич, – с готовностью ответил Шатохин. – Я вот даже хотел Степану адресок дать. Отказывается.

– И зря отказывается, – Ломакин усмехнулся. – Адрес этот нам еще пригодится. Однако сейчас нас больше ее друг интересует. Пора с ним познакомиться поближе. Алексей Васильевич, – повернулся он к Голубеву, свяжитесь с прокуратурой, надо получить санкцию на обыск. Хотя, возможно, – после паузы заметил полковник, – до обыска дело не дойдет. Он парень битый-перебитый, как-никак шестнадцать лет отгрохал. Думаю пойдет на откровенный разговор. А если нет – тем хуже для него. И сделайте по возможности так, чтобы на его работе и дома ни о чем не догадывались.

Рядом с белым "Запорожцем" затормозила черная "Волга". Выскочивший из нее мужчина рывком открыл дверь "Запорожца", сел рядом с водителем и что-то ему сказал. Вспыхнул зеленый свет, пропуская поток машин, и вскоре "Запорожец" и "Волга" остановились возле высокого желтого здания на Петровке.

– Здравствуйте, Карякин, – приветствовал водителя "Запорожца" сидящий за столом. – Моя фамилия Голубев, старший инспектор МУРа. Садитесь поближе.

Карякин не последовал приглашению. Он с любопытством оглядывал комнату и, заметив на стене несколько икон, подошел к ним поближе.

– Признаться, не ожидал увидеть в таком учреждении, – произнес он с оттенком иронии. – Впрочем, – добавил Карякин, внимательно чуть прищурившись, рассматривая иконы, – ничего особенного. Рядовые доски. – Он взглянул Голубеву в глаза: – Зачем я понадобился столь солидному учреждению? – Карякин сел, наконец, на предложенный ему стул.

Голубев пристально всматривался в лицо Карякина. Майор привык доверять своему первому впечатлению, которое, как правило, его не обманывало. И еще он знал, что от первого допроса подчас зависит многое, иногда он бывает решающим, и готовился к нему особенно тщательно, заранее избирая тактику.

С Карякиным майор решил держаться запросто, не открывая, впрочем, сразу все карты. Голубеву не впервые пришло на ум это сравнение с азартной игрой, когда каждый из противников не знает, чем располагает другой. И, как во всякой игре, нельзя сбрасывать со счета такое понятие, не очень научное, как везенье.

– У меня глаз верный, – медленно произнес Карякин, – вашего брата за версту чую. Изучил... Была такая возможность, да вы наверняка знаете. Давно понял, что ваши вокруг меня суетятся. Хотел даже сам подойти, поговорить по душам, однако интересно было узнать, чем все это кончится. Он перевел свои белесоватые глаза с Голубева на Шатохина и Чобу, сидящих несколько в стороне, и... улыбнулся. – Так в чем дело?

– Постараемся удовлетворить ваше любопытство, Валентин Семенович, губы Голубева тронула легкая усмешка. – Хочу, однако, напомнить, что вопросы здесь задаем мы.

– Уж это мне хорошо известно, гражданин начальник, – Карякин перешел на эту форму обращения, как бы напоминая о своем долголетнем пребывании в местах не столь отдаленных.

– Почему же так сразу – "гражданин начальник"? У меня есть имя и отчество – Алексей Васильевич. Вы, Карякин, кажется, еще не обвиняемый.

– Тогда кто же?

– Это будет зависеть от многого, и от вашего поведения – тоже.

Голубев по-прежнему изучающе присматривался к этому человеку, пытаясь прочитать по выражению очень обычного, ничем не примечательного лица его мысли. Ему приходилось допрашивать не только преступников, но и тех, кто уже отбыл "срок". Почти на каждом из них пребывание в заключении оставляло свою печать, не заметную неопытному глазу. Однако у майора глаз был наметан. Даже в уличной толпе, присмотревшись к случайному прохожему, он мог поставить "диагноз" и, если выпадал случай, убеждался в его правильности.

Однако в том, как вел себя Карякин, не было ничего от темного, блатного мира. Держится свободно, но не развязно, даже с некоторым достоинством, без того истерического надрыва, показной бравады, за которыми уголовники пытаются спрятать элементарную трусость. "Или он действительно спокоен, или умеет владеть собой, – решил майор. В любом случае с ним надо держать ухо востро".

Голубев начал с самого простого вопроса:

– За последнее время вы сдали в комиссионный магазин на Димитрова скульптуру, вазу, картины, весьма дорогостоящие. Не поясните, откуда у вас эти вещи?

– Почему же не пояснить. Это вещи не мои, а одного моего приятеля.

– Из Кишинева, – майор чуть приоткрыл свои карты.

– Да, оттуда, – спокойно подтвердил Карякин. – Вы, смотрю, даром времени не теряли.

– Так же, как и вы, Карякин, – усмехнулся майор. – Фамилия этого приятеля?

– Воронков Олег Георгиевич. Очень солидный человек, между прочим, его там многие знают. Коллекционер. Я у него дома несколько раз бывал. Попросил меня сдать. Здесь продать легче.

– Прекрасно, Валентин Семенович, – одобрительно произнес Голубев. Такой разговор мне пока нравится. Откуда у вашего приятеля эти вещи?

– Я уже показывал, что он – коллекционер, причем знающий. А коллекционерам такие вопросы не задают. Одно могу сказать – он их не украл. Вещи светлые. А остальное меня не интересовало.

– Что еще, кроме сданных вами в комиссионный магазин вещей, передал вам Воронков?

– Да так, кое-какие мелочи. Я ведь собираю старинные доски и прочее.

Майор выдвинул ящик стола, достал лампаду:

– Например, вот это?

Карякин не проявил радости при виде пропавшей лампады, скорее, наоборот – был неприятно удивлен.

– Она самая. Откуда она у вас?

– Скажите лучше, как попала она к Летинскому?

– Какому Летинскому? – искренне удивился Карякин. – Первый раз слышу эту фамилию... А дело было так. Звонит мне однажды домой какой-то человек, говорит, что врач, коллекционер, называет фамилию нашего общего знакомого и просит разрешения посмотреть мою коллекцию. Я не возражаю. Приезжает вскоре, носатый такой, сразу не понравился он мне, однако показываю вещи. Он восхищается, увидев эту лампаду, вытаскивает четыреста рублей и говорит: "Это вроде аванса, сейчас времени нет, я на дежурстве, а вечером продолжим разговор". Звонил он в тот день несколько раз, говорил, что не может вырваться, сложное дежурство выпало, несколько операций пришлось сделать. Наконец, уже часов в одиннадцать, позвонил, назначил встречу возле поликлиники, сказал, чтобы я захватил с собой потиры, чаши и другие вещи, которые он отобрал днем. Подозрительно мне это показалось, однако хватаю такси, еду. Этот носатый возле "Жигулей" стоит. Пальто расстегнуто, белый халат виден. И машина медицинская, с надписью. Значит, думаю не соврал, действительно врач. Говорит, поедем к нему домой. Долго ехали, куда-то по Ленинградскому шоссе, я номера дома не помню. Заезжаем во двор, он берет сумку и говорит: "Извините, ко мне домой нельзя, жена болеет и все такое. Я сейчас, только посмотрю еще разок вещи, выйду и рассчитаемся. Шофер наш, больничный, в машине останется, не беспокойтесь". И ушел. А минут через двадцать шофер включает мотор. "Ты как хочешь, а я ждать больше не могу". И поехал. Тут я и понял: да это же чистое динамо. Как фраера меня провели. Уехала машина, а я остался. Дом огромный, где его искать, носатого, куда пойдешь?

– В милицию, например, – подсказал Шатохин. – Почему вы не заявили, Карякин?

Тот смешался, но только на секунду:

– У вас и так работы хватает, – лицо Карякина расплылось в ухмылке, да и все же дал он четыреста рублей, этот доктор.

– Допустим. А сколько вам заплатили американские дипломаты за икону? – Голубев приоткрыл еще одну карту.

Ухмылка мигом слетела с лица Карякина.

– Какие дипломаты? – растерянно пробормотал он, – не знаю никаких дипломатов.

– Те, с которыми вы сидели в "Звездном небе". Неужели забыли? Такая теплая компания. Могу напомнить. – Майор снова полез в ящик и вытащил несколько фотографий. – Хорошо получились, между прочим, особенно ваша дама. Фотогеничная.

Карякин с минуту разглядывал снимки, потом небрежно отложил их в сторону:

– Так бы сразу и сказали, гражданин майор, какие же это дипломаты. Обыкновенные джоны-фирмачи. Как же, помню, случайно познакомились. Хорошо посидели.

– Однако машина была с дипломатическим номером.

– Я к номеру не присматривался, они сами сказали, что фирмачи, а мне, гражданин майор, какая разница – джоны, и все. А разговор о досках был, не стану отрицать. Показал им несколько. Не понравилось, видите ли. С тем и разошлись. За это ведь срок не дают? – Он снова ухмыльнулся. – Да и где доказательства? Я вам все честно показываю, а вы не верите. Да же если вещи Воронкова темные, то я тут при чем? С него и спрашивайте.

"Да, в логике ему не откажешь, – размышлял Голубев, – однако если он и говорит правду, то не всю, далеко не всю. Признается в частностях, умалчивает о главном". Такой отвлекающий маневр был достаточно хорошо знаком оперативникам. Карякин ни словом не обмолвился о том, что ездил на свидание к "врачу" не один, а с любовницей Не хотел впутывать Почему? Из джентльменских побуждений? Однако на джентльмена он совсем не похож Именно с ней, с Татьяной Рагозиной, видимо, и связано то главное, что пытается скрыть Карякин Приемщица художественного комбината узнала на фотографии в "Звездном небе", которую показал майор Карякину, ту самую молодую женщину, что сдала икону Николая Угодника. Не очень уверенно, правда, но узнала. И то, что Карякин о Татьяне умалчивает, лишь усилило подозрения. И Голубев решил пойти ва-банк:

– Вы требуете доказательств, Карякин, – майор взглянул прямо в его белесоватые глаза. – Это ваше право. Вы их получите. А сейчас объясните нам, как попала к вам икона Иоанна Крестителя, или Ангела пустыни.

На лице Карякина в первый, пожалуй, раз за время допроса мелькнула тревога. Он отвел глаза и пробормотал:

– Какого Крестителя? Их много, этих досок с крестителями. В моей коллекции штук семь наберется.

– О вашей коллекции мы еще поговорим, а пока я спрашиваю о доске, которую сдала на Большую Полянку Рагозина. Той самой, что по новой записана, под Николая Угодника. – Голубев встал, открыл сейф и извлек из него "Ангела пустыни". – Узнаете?

Карякин бросил косой короткий взгляд на икону и ничего не ответил. В комнате воцарилось молчание, которое длилось довольно долго. Наконец он тихо произнес:

– Ваша взяла, гражданин начальник. Слышал я такую поговорку: лучше быть хорошим свидетелем, чем плохим обвиняемым. Так вот, я предпочитаю первое и потому прошу учесть мое чистосердечное признание.

– Мы все учитываем, Валентин Семенович. Продолжайте.

– Было дело, записал я этого Ангела. Упросил меня один фирмач, очень уж ему понравилась эта доска.

– Что за фирмач, как с ним познакомились?

– Фамилию не знаю, англичанин он. Татьяна на выставке одной работала переводчицей, там и познакомились. – И, предупреждая неизбежный, весьма не приятный вопрос о паспорте, добавил. – А паспорт я нашел, в переходе метро на Дзержинской, выронила какая-нибудь дуреха. Вот и все.

– А икона эта у вас как оказалась? – задал вопрос и Чобу.

Карякин удивленно взглянул на него, как бы увидя впервые.

– А разве я не сказал? У Воронкова взял, у кого же еще. Его надо потрясти, а то все обо мне да обо мне.

– Машина у этого Воронкова имеется? – снова спросил Чобу.

– Имеется, получше моей старой тачки. "Жигуль" у него новый.

– Какого цвета машина?

– "Коррида", красный такой... А при чем тут цвет? – удивился Корякин.

Степан промолчал. Не станет же он в самом деле объяснять этому типу, что ни один из свидетелей машину красного цвета на месте происшествия не видел.

– И еще один вопрос, так сказать, неофициальный. – Голубев снова вступил в разговор. – У вас, Валентин Семенович, интересная работа, и заработок – дай бог, как говорится, каждому. И мастер вы настоящий, так все о вас отзываются. Зачем вам вся эта возня с куплей-продажей? Неужели ничему не научились? Было, кажется, время...

– Как зачем? Странный вопрос. Деньги лишними никогда не бывают. А у меня семья и... подруга, вы знаете... Кормить-поить и одевать надо. И потом, – продолжал он после паузы, – скажу вам откровенно: сами вроде деньги эти в руки шли, без особого труда. У одного купил, другому продал, у третьего выменял... Всегда что-нибудь останется. Трудно удержаться, а риска почти никакого. Нет состава преступления, как у вас говорят.

– Это как сказать, Валентин Семенович. По крайней мере в эпизоде с записанной доской состав преступления налицо.

– Согласен, гражданин майор, нечистый попутал. – Карякин сокрушенно потупился. – Однако много все равно ведь не дадут. Я статью знаю.

– Тем лучше, Валентин Семенович, – Голубев невольно улыбнулся. Приятно иметь дело с разбирающимся в кодексе человеком. А сейчас едем за вещами, которые вам передал, как вы утверждаете. Воронков. Вот постановление о производстве обыска, ознакомьтесь.

Карякин на бумагу не обратил внимания.

– Если можно, гражданин майор, давайте без обыска. Вещи у Татьяны, неудобно как-то с обыском, да еще понятых придется среди соседей искать. В общем, без шума не получится. Я вам все сам выдам, кроме Левитана. На атрибуции он, в Третьяковке.

– Ну что ж, пусть будет по-вашему, – согласился после некоторого раздумья майор. Ему не хотелось терять контакт, который как будто наладился с Карякиным. Похоже, что тот был не прочь оказаться хорошим свидетелем. А именно это и было важно сейчас для расследования. – Пусть будет по-вашему, – повторил Голубев, – но требуется еще одна формальность. – Он протянул Карякину бумагу. – Это подписка о невыезде. Надеюсь, вы не повторите ошибок молодости, – напомнил майор о двух побегах из мест заключения.

– Куда от вас убежишь, все равно найдете, – невесело ухмыльнулся Карякин. – И еще у меня есть к вам просьба, Алексей Васильевич, – он впервые обратился к Голубеву по имени-отчеству. – Вы, я так думаю, с женой моей будете беседовать... допрашивать словом Не говорите ей о Татьяне. Ни к чему ей это знать.

– Эх, Валентин Семенович, запутались вы, как я посмотрю, основательно, а ведь не мальчишка уже Ладно, мы в семейные дела не вмешиваемся. Без необходимости, конечно, – добавил Голубев. – Пока же такой необходимости не вижу.

Разговор в музее

Телефонный звонок прервал на полуслове выступление полковника Ковчука на утренней оперативке. Он недовольно покосился на аппарат, но трубку взял, и его озабоченное, усталое лицо прояснилось. Очевидно, новости были хорошие. Обсудив утреннюю оперативную сводку и получив задания, сотрудники стали расходиться Поднялась и Андронова, но начальник попросил ее задержаться.

– Сейчас звонил Чобу из Москвы, – сообщил полковник. – Кое-что проясняется. Не зря мы его в столицу командировали. Нашли человека, у которого лампаду украли, помните, Чобу еще подробно докладывал об этом мошенничестве, некий Карякин, москвич. У него обнаружены также культовые вещи, похищенные в Молдавии. Этот Карякин, как сообщает Чобу, личность весьма подозрительная, имел судимость, однако, видимо, в кражах не замешан. По крайней мере, прямо. Он сдавал в комиссионный магазин антикварные вещи, которые ему передал, по его словам, житель Кишинева Воронков Олег Георгиевич. Карякин действительно летал в Кишинев, это по билетам установлено. Однако его показания нуждаются в проверке. Тем более, что уж слишком быстро он раскололся, так Чобу считает. Не оговаривает ли Карякин Воронкова? Вот в чем вопрос. Карякин утверждает, что Воронков коллекционер, и довольно известный. Вам не приходилось с ним встречаться или слышать эту фамилию? Вы же, Лидия Сергеевна, эту публику хорошо знаете.

– Меньше, чем хотелось бы, Никанор Диомидович. Эта публика скрытная, я уже говорила. Каста. Если Воронков действительно коллекционер, то его найти не составит труда.

– Адрес мы, конечно, узнаем через полчаса, – лицо полковника приняло свое обычное озабоченное выражение. – Не в адресе сейчас дело. Важно установить, откуда у Воронкова эти вещи.

– А если прямо спросить, Никанор Диомидович?

– У кого спросить? – Ковчук бросил удивленный взгляд на Андронову.

Лидия Сергеевна, видимо, сообразив, что сказала что-то не то, смущенно пояснила:

– Ну, у Воронкова этого.

– А он скажет: не суйте нос не в свое дело, не посмотрит, что дама. Полковник жестко усмехнулся. – И будет прав, между прочим. Нет, здесь по-другому надо действовать, сначала факты, потом уж обвинения, а не наоборот. Ладно, – заключил он, – не обижайтесь, Лидия Сергеевна, вы розыскник еще молодой. У вас все впереди, не то, что у некоторых, – он вспомнил о своем скором уходе на пенсию. – Начальство опять интересовалось церковными кражами, а я подзакрутился, без зама уже который день, доверительно добавил полковник. – Но это ничего, лишь бы на пользу дела, как говорится. Приезжал на днях Кучеренко, докладывал. Вроде рисуется, и интересное рисуется. А у вас что слышно? Пора кончать уже с этими христославцами. У меня они вот где, – он провел рукой по горлу. – Сейчас, правда, затаились. Не иначе, как почуяли неладное.

Андроновой стало по-женски жаль этого немолодого усталого человека, однако ничего утешительного она сообщить не могла.

– Навела справку в Министерстве культуры, Никанор Диомидович. Не посылали они в Приреченский район никакого художника-реставратора. Удивились даже. И вообще по церковным делам своих сотрудников давно не командировали. К сожалению. Сына бывшего кассира Селиштской церкви проверили. Порядочный шалопай, но к воровству отношения не имеет. Пьян был, вот и болтал. И тех охотников, что подсвечники из церкви в Цыбирике унесли, тоже нашли и проверили. По пьяному делу, говорят, утащили. А почему не утащить, если плохо лежит. Дали слово, что вернут, когда снова на охоту поедут. А в остальном как будто не причастны. Мы их, конечно, на заметке держим.

– К охотникам еще вернемся, если будет необходимость. А пока займитесь Воронковым вплотную. Вот список антикварных вещей, которые Карякин якобы получил от него. – Полковник передал Андроновой исписанный во время телефонного разговора с Чобу лист.

Заведующий отделом русского и западноевропейского искусства Василий Федорович Большаков встретил Андронову как добрую старую знакомую. Он выскочил из-за своего заваленного книгами, скульптурами, деревянными ложками стола. После прошлого ее посещения порядка в комнате не прибавилось. Скорее наоборот, Большаков, проследив за ее взглядом, извинился:

– Не обессудьте, Лидия Сергеевна, новый отдел готовимся открывать, я вам уже говорил. Экспонаты подбираем, вернее – собираем. Почти на пустом месте ведь все приходится начинать. Кое-что из запасников взяли, дали в газетах объявление, ну и, конечно, наш актив очень помогает. Просто чудесные вещицы, настоящие раритеты приносят. Не безвозмездно, разумеется. Недавно одна старушка бронзовую скульптуру принесла. "Похищение сабинянок" называется. Французская работа. Изумительная! Я, признаться, не предполагал даже, что в Кишиневе такие есть. Говорит, что из коллекции покойного мужа. Судачевский или Сухаревский его фамилия. Врач он был, окулист. Еще очень удивилась старушка, что я о нем ничего не слышал. Известный в городе был врач. Но я ведь в Кишиневе недавно живу. А Олег Георгиевич – тот просто в восторг пришел. Бронза – его хобби.

– Какой Олег Георгиевич? – вопрос прозвучал вполне естественно.

– Воронков... Настоящий, скажу я вам, знаток. Технарь, а в искусстве не хуже специалиста разбирается. Даже мы у него консультируемся. Сервиз Гарднера музею уступил, для нового отдела. По дружбе, так сказать. Гарднер – это знаменитый русский мастер, хотя фамилия и не русская, – счел нужным пояснить Большаков.

– Вы что ж, Василий Федорович, думаете, если я работаю в уголовном розыске, то и не знаю, кто такой Гарднер? – самолюбие Андроновой было задето. – В шестидесятых годах восемнадцатого века, – как бы продолжала Лидия Сергеевна его пояснения, – построил в селе Вербилки под Москвой фарфоровую фабрику. Самые знаменитые работы – так называемые орденские сервизы с изображением русских орденов: Андреевский, Александро-Невский, Георгиевский, Владимирский. В конце девятнадцатого века у наследников Гарднера завод купил крупный промышленник Кузнецов. Может, вы меня еще спросите, слышала ли я о кузнецовском фарфоре?

– Вам бы, милая Лидия Сергеевна, не в милиции работать, а искусству служить! – воскликнул Большаков. – В музее, например. Идите к нам, не пожалеете. Или, – он еще больше воодушевился, – в кино сниматься, в театре играть. С такими внешними данными...

– Да хватит вам, Василий Федорович, – Андронова примирительно улыбнулась. – А что касается искусства, то я и в милиции ему служу. По крайней мере, мне так кажется. Скажите лучше, где эти сабинянки, которых похитили? Даже не верится, что были времена, когда женщин похищали, Андронова притворно вздохнула. – Где же они, эти счастливицы? – Она окинула взглядом комнату, как бы ища глазами скульптуру. – Не вижу. Или их снова похитили?