Текст книги "Ангел пустыни"

Автор книги: Евгений Габуния

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Кучеренко попрощался со священником, и все вышли на улицу, где их поджидал председатель сельсовета. Возле церкви по-прежнему стояла, о чем-то степенно беседуя, группа пожилых сельчан. При появлении оперативников беседа прекратилась, и они молча, как по команде, повернули головы в их сторону.

– Почти вся двадцатка* собралась, – пояснил председатель сельсовета. – Всполошились.

_______________

* Д в а д ц а т к а – члены-учредители религиозного общества,

исполнительный орган церкви.

– А вы как думали, – откликнулся Кучеренко, – понять чувства верующих можно. Да, кстати, – без видимой связи спросил он, – в какой больнице этот Марин?

– В ЦРБ его отправили.

– ЦРБ, насколько я знаю, это центральная республиканская больница. Значит, в Кишинев отвезли?

– Почему в Кишинев? – удивился предсельсовета. – В центральной районной он, в Приреченске лежит, я же говорю – ЦРБ.

Кучеренко про себя подивился пристрастию районных работников к громким названиям и посмотрел на часы. Было около шести.

– Сделаем так, Степан Афанасьевич, – обратился он к Чобу. – Вы с товарищами поработайте здесь, поспрашивайте, уточните детали, а я еще сегодня со сторожем хочу поговорить, если, конечно, доктора разрешат. Встретимся в райцентре, в гостинице. Григорий Панфилович подбросит вас на своей машине.

– Обязательно, Петр Иванович, все сделаем, – заверил его Штирбу. Черная "Волга" с подполковником, оставляя за собой белую морозную пыль, резво понеслась по сельской улице к больнице.

Дежурный врач, преисполненный важности молодой человек, достал из шкафа тоненькую папку с историей болезни.

– Марин Мефодий Яковлевич, – внятно и внушительно прочитал он, – 63 лет, доставлен в 4 часа 25 минут с огнестрельными ранениями средней тяжести в области лица, грудной клетки и левой голени. Извлечено из тела 64 дробинки.

– Как он себя чувствует, можно с ним поговорить? – неуверенно спросил Кучеренко. Диагноз произвел на него внушительное впечатление.

– А почему бы и нет, – лицо врача было по-прежнему строгим. Состояние больного не внушает опасений. Возможность летального исхода исключена. Мы сделали все, что надо, да и он старик крепкий, боевой. Маша вас проводит, – врач указал на девушку в белом халате, заглянувшую в кабинет.

Медсестра проводила Кучеренко на второй этаж, осторожно открыла дверь палаты, подвела к койке, на которой лежал человек с туго перебинтованным лицом. Его глаза сквозь щели, оставленные в марлевой маске, с живым интересом смотрели на незнакомого посетителя. В своей белой маске он выглядел жутковато. Подполковник поздоровался нарочито бодрым, неестественным голосом, каким почему-то принято разговаривать с больными, назвал себя. Человек на койке слегка приподнялся, чтобы получше разглядеть нежданного гостя:

– Здравия желаю, товарищ подполковник! – громко, по-военному приветствовал его Марин.

– А вы, Мефодий Яковлевич, молодцом держитесь, – заметил Кучеренко, имея в виду состояние здоровья сторожа. Однако тот истолковал эти слова по-своему:

– Я, товарищ подполковник, считай, почти всю войну прошел и фашистов не боялся. Неужели каких-то воришек испугаюсь?

– Однако эти воришки вас чуть не убили. Почему вы не стреляли? Живыми хотели взять, как языка на фронте?

– Оно, конечно, неплохо бы живьем взять подлеца, – с сожалением произнес Марин, – однако не из чего было огонь открывать. Не было ружья под рукой, только палка.

– А сколько раз они стреляли?

– Два раза стрельнули. Первый сбоку, из проулка. А второй сблизи...

– А из чего стреляли?

– Как из чего? – удивился сторож. – Из ружья, конечно, дробью же били. Вот сколько их из меня повытаскивали.

– Я понимаю, что дробью. Только дробью можно стрелять и из обреза. Не приметили часом?

– Нет, извините, не приметил, – опять с сожалением сказал Марин, темно было, а стреляли двое: высокий, худой, это я разглядел. А напарник его пониже, плотный.

– А что еще вам запомнилось, Мефодий Яковлевич?

– Что еще? Да вроде ничего больше... Упал в бессознательном состоянии. – Он замолчал, заново переживая случившееся. Да, чуть не запамятовал, – очнулся от тягостных воспоминаний Марин. – Когда мы с Никуцей разговаривали, это шофер колхозный, он грузовик остановил, чтобы прикурить у меня, "Волга" мимо проехала. Я еще удивился – откуда "Волге взяться в такое время.

– Какого цвета была "Волга"?

– Точно не скажу, в снегу вся была, но вроде светлого...

Пожелав Марину скорейшего выздоровления, подполковник отправился в гостиницу. В это время года она пустовала, и ему предоставилась редкая возможность выбора номера по своему вкусу. Ему отвели номер "люкс", который оказался скромно обставленной комнатой. Основанием для громкого наименования, по-видимому, служило наличие старенького телевизора, двух потертых кресел и маленького журнального столика.

Кучеренко прилег на диван и незаметно для себя задремал. Его разбудил стук в дверь, и в комнату вошли Чобу и Енаки. Выглядели они бодро, будто и не провели на ногах весь этот длинный день. "Все правильно, – подумал Кучеренко, глядя на их молодые оживленные лица без признаков усталости, и я был таким же неутомимым, и не так уж давно. Как время летит!"

Чобу вытащил блокнот, приготовился к докладу, но Кучеренко остановил его:

– Погоди, Степан Афанасьевич, сначала поужинаем, пока ресторан не закрыли, а то с утра во рту ничего не было.

Предложение было принято с энтузиазмом, и они направились в ресторан. Наскоро покончив с нехитрым ужином, возвратились в номер, и старший лейтенант снова вынул блокнот. Показания сельчан, поднятых выстрелами из своих постелей, были скудными и противоречивыми. Сходились они лишь на том, что к машине бежали трое. А дальше уже начинались противоречия. Одни утверждали, что это были голубые "Жигули", другие толковали о "Жигулях" серого цвета, третьи будто бы видели светлую "Волгу".

– А уж о выстрелах и говорить не приходится, – Чобу не сдержал улыбки, – если судить по их показаниям, то настоящий бой произошел. Только пушек не хватало.

– А что ты удивляешься, Степан Афанасьевич? Пора уже привыкнуть к таким чудесам. Не зря у нас говорят: врет, как очевидец. Грубовато, но верно. – Прочитав на лицах собеседников несогласие, он уточнил. – Я говорю не об умышленной лжи, это уже другой вопрос. Просто каждый человек воспринимает увиденное по-своему. Дай-ка сигарету, Степан Афанасьевич. Подполковник курил редко и с собой сигарет не носил. Закурив, Кучеренко продолжал: – Читал я в молодости одну книгу, названия и автора уже не помню, а эпизод запомнился на всю жизнь, – вот вам, кстати еще одна особенность человеческой памяти. – Он помолчал, неумело затянулся сигаретой. – В Англии дело было. Посадили, значит, в тюрьму одного ученого человека, историка. В тюрьме он продолжал работать над своей книгой. Настоящий, видно, был ученый. Однажды он из окна своей камеры увидел, как на тюремном дворе ссорятся узники. На другой день во время прогулки рассказал об увиденном своему товарищу по заключению, который тоже был свидетелем этой сцены. И был поражен тем, как сильно разнятся их наблюдения. И подумал: если можно допустить ошибки, описывая то, что видел вчера собственными глазами, то как трудно восстановить ход событий многолетней давности. И сжег свою рукопись*. Настоящий был ученый, – с уважением повторил Кучеренко. – Я, признаться, тогда не совсем поверил этому рассказу, но после неоднократно убеждался: все правильно. Избирательна, индивидуальна наша память, тут многое зависит от личности очевидца, его профессии.

_______________

* Подполковник приводит эпизод из рассказа Анатоля Франса

"Кренкебиль".

Чобу и Енаки слушали его с интересом.

– Поручили мне вести одно дело по автоаварии, я тогда только начинал службу, следователем был. Стал допрашивать свидетелей. Один точно назвал и цвет машины, и повреждения описал. Оказалось – шофер по специальности. Художнику запомнилось лицо водителя, а одна дама все толковала о покрое и цвете платья, в которое была одета сидящая рядом с шофером женщина.

– А что должен был запомнить оперативник, Петр Иванович? – хитро улыбнулся Чобу.

– Все, молодой человек, все, что надо. Во всяком случае – как можно больше. – Он посмотрел на часы: – Спать пора, ребятки, устал я что-то сегодня.

"Ребятки" поднялись, стали прощаться. Уже у самой двери Кучеренко окликнул Степана:

– Минутку, Степан Афанасьевич. Чуть не забыл: кража церкви в Селиште у нас проходила? Я что-то не припоминаю такое происшествие. Неужели старею?

– Первый раз слышу об этой краже, Петр Иванович, не было ее в сводке. Так что с памятью у вас все в порядке. Дай бог каждому, как говорится...

– Ну и отлично. Завтра пораньше и отправимся в эту церковь, познакомимся с архангелами Михаилом и Гавриилом поближе.

В этот ранний утренний час церковь архангелов Михаила и Гавриила была закрыта. Кучеренко и его спутники остановились возле новых, недавно окрашенных дверей с поблескивающим на утреннем солнце тоже новеньким замком. На церковном дворе не было ни души. Они стояли, обсуждая, что предпринять, как вдруг калитка отворилась и во двор вышел невысокий полный человек.

– Кто вы, уважаемые, будете? – холодно и неприязненно спросил он, подойдя вплотную к оперативникам. Его маленькие, заплывшие глаза на одутловатом круглом лице смотрели неприветливо, настороженно.

– Из милиции... Извините, с кем имею честь? – в тон ему задал вопрос подполковник.

– Священник я, отец Леонид, в миру – Мардарь Леонид Павлович.

Кучеренко разглядывал своего собеседника. Ничто не выдавало в нем духовного лица. Дорогое серое пальто, щегольские ботинки, меховая шапка... Разве только длинные волосы, ниспадающие на плечи, да бородка клинышком.

– Скажите, Леонид Павлович, когда вашу церковь обокрали? – без долгих предисловий спросил подполковник. В том, что кража действительно была, он почти не сомневался. Судя по облупившейся, потрескавшейся штукатурке, церковь давно не ремонтировалась, а вот дверь была явно новая и замок тоже.

– Так вот в чем дело! – Мардарь как будто удивился. – А я полагал все уже кончено.

– Что – кончено? – не понял подполковник.

– Да дело это... Нам так милиция и сообщила. И бумагу прислали.

– Кто именно прислал?

– Участковый наш, кто же еще... Нет смысла, пишет, ловить злоумышленников, ущерб, мол, мизерный. Ничего себе – мизерный... В одной только дарохранительнице килограмм чистого серебра было. И крест напрестольный, тоже серебряный, украли, и дискосы. – Священник неприязненно посмотрел прямо в глаза подполковнику. – Икону Иоанна Ботезаторула унесли, старинную... В смутные времена уцелела, а сейчас вот украли...

– А когда же кража произошла? – спросил Кучеренко, несколько озадаченный услышанным рассказом.

– В ночь на пресвятой Покров владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии. Меня, правда, не было здесь тогда, на курорте лечился, печень у меня, – счел нужным пояснить священник.

– Извините, гражданин Мардарь, – как можно вежливее произнес подполковник, – пожалуйста, выражайтесь точнее, мы в ваших церковных праздниках не очень разбираемся.

– Это я знаю... Зато в другом разбираетесь, – священник снова бросил злобный взгляд на подполковника.

Беседа принимала неожиданный поворот, но Кучеренко не собирался отступать.

– Так в чем же мы, по-вашему, разбираемся? Поясните? Я, видите ли, не люблю намеков.

– Как с религией бороться, вот в чем, с опиумом для народа, как вы говорите. Это безбожники осквернили наш храм, простите, – атеисты, священник язвительно улыбнулся.

– Вы неточно цитируете Маркса, Леонид Павлович, у него сказано: религия – опиум народа. Улавливаете разницу? И не безбожники-атеисты церковь ограбили, а обыкновенные воры, преступники. Между прочим, и среди верующих они встречаются. Разве не так?

– В священном писании сказано: не укради, – пробормотал священник. Великий грешник тот, кто позарится на чужое добро.

– У вас – грешник, а по советскому закону – преступник.

– Так почему же их не ищут? – в маленьких глазках Мардаря снова вспыхнула неприязнь.

– Именно для этого мы и здесь.

– Что-то поздновато пожаловали, теперь ищи ветра в поле. – Священник снял шапку, поправил выбившиеся волосы. Он явно следил за своей внешностью.

– Это уж наше дело, Леонид Павлович. Расскажите, как все произошло.

– Да что рассказывать? Взломали замок в ночь на Покров, 14 октября прошлого года то есть, и проникли в храм. В Трускавцах я лечился, печень у меня.

"И не удивительно, – подумал Кучеренко, глядя на его заплывшие жиром глазки и круглое брюшко. – Поменьше есть-пить надо, святой отец".

– Староста больше моего знает, как все произошло, – продолжал он, явно избегая изучающего взгляда подполковника.

Кучеренко показалось, что священник чего-то недоговаривает.

– Скажите, Леонид Павлович, только откровенно, вы кого-нибудь подозреваете?

Его собеседник смешался, растерянно пробормотал:

– Не хочу брать грех на душу...

– Не суди, да не будешь судим – вы хотите сказать?

Священник о чем-то размышлял.

– Давайте зайдем в церковь, что мы всё на дворе. Я сейчас велю старосту позвать, ключи у него. – Он важно, не торопясь, подошел к группе пожилых селян, стоящих на улице, что-то сказал. Один из них с готовностью кивнул и торопливо зашагал по заснеженной дороге.

Староста, очень пожилой человек с угрюмым, недовольным выражением изборожденного морщинами лица недоверчиво оглядел оперативников и неохотно открыл дверь. Утренний свет едва пробивался сквозь маленькие зарешеченные окна, и староста, так же неохотно, зажег свечи. Стало светлее, но не намного, однако можно было разглядеть, что на алтарной стене недостает иконы: там, где она еще недавно висела, зияла пустота. Это был, пожалуй, единственный зримый след, оставленный преступниками. Остальные следы, если они и были, стерло время – самый грозный, неумолимый враг розыскников.

Улучив момент, когда они оказались наедине с Мардарем, Кучеренко сказал:

– Вы, кажется, хотели что-то рассказать.

– Господь меня простит, дело богоугодное, – после некоторого колебания произнес он. – Приходит однажды ко мне незнакомый человек, очень приличный, хорошо одетый, и говорит: "Слышал, отец Леонид, болеете вы печенью". И болезнь назвал точно, а название такое, что и не выговоришь, я сколько вот болею, а запомнить не могу. Да, говорю, уважаемый, это верно. А вы откуда знаете? "Люди, отвечает, сказывали, да и специальность у меня такая". Какая такая специальность, спрашиваю. "Врач я, говорит, и желаю вас, отец Леонид, лечить. Просто так, из уважения. И лекарства, какие надо, все достану. Есть такая возможность". Я, конечно, заинтересовался, особенно когда он о лекарствах сказал. Сами знаете, беда с ними: одно есть, другого нет. – Он помолчал, теребя в руках шапку. – Просто так, говорю, я не согласен, могу заплатить, слава богу, не нищий. А он так отвечает: "Денег мне не надо". А что же вы хотите? – спрашиваю. "Иконы хочу, это моя страсть. Много лет собираю".

– Он говорил конкретно, какие именно иконы его интересуют?

– Нет, не успел. Я с ним не стал больше разговаривать. Кто ж на такое согласится! – Священник говорил тихо, почти шепотом.

– А он назвал себя, этот врач-коллекционер?

– Фамилию не сказал. Говорил только, что из Оргеева, а живет и работает в райбольнице. Завотделением. Солидный мужчина лет за пятьдесят.

– А вы говорили кому-нибудь об этом случае?

– Никому, вам первому. Не хотел грех на душу брать. – Он напряженно следил, как Кучеренко делал пометки в своем блокноте.

Пока происходил этот разговор, коллеги подполковника в сопровождении угрюмого старосты успели осмотреть церковь и дожидались своего начальника.

– Глухо, Петр Иванович, – Чобу сокрушенно покачал головой. Зацепиться не за что.

– А староста что показывает?

– Ничего существенного. Пришел, говорит, утром, замок сорван, позвал участкового. Говорит, что с собакой милиция приходила. Вот и все показания. Неразговорчивый старик, слова не вытянешь.

– Неразговорчивый? В подходе все дело, Степан Афанасьевич, в подходе. Да и надоело, видно, старику об одном и том же рассказывать. И подзабыть мог, или другая причина есть. Мы вот как сделаем. Я смотаюсь в райотдел, надо дело посмотреть, а вы здесь еще пощупайте.

Из протокола допроса М и х а л а к и З а х а р а Д е м ь я н о в и ч а, у р о ж е н ц а с е л а С е л и ш т е, 68 л е т, б е с п а р т и й н о г о, о б р а з о в а н и е 3 к л а с с а, с т а р о с т ы ц е р к в и а р х а н г е л о в М и х а и л а и Г а в р и и л а...

...Утром я пришел в церковь, чтобы открыть дверь уборщице. Увидел, что замок на двери сорван. Я очень испугался, подождал уборщицу и пошел в сельсовет. Оттуда вызвали милицию. Пришел участковый и с ним другой милиционер, с собакой. Милиционер с собакой остался во дворе, а мы вошли в церковь и сразу увидели, что не хватает иконы Иоанна Ботезаторула, креста напрестольного, дарохранительницы, Евангелия, трех дискосов, чаши для причастия. Это все старинные вещи, они находились в нашей церкви много лет.

В о п р о с. Уточните, сколько именно лет находились указанные вами предметы религиозной утвари в церкви?

О т в е т. Точно указать не могу, но думаю, что не меньше 200 лет. Я служу старостой в этой церкви уже 42 года, прежний староста, у которого я принял дела, мне говорил, что вещи старинные.

В о п р о с. Из какого металла были изготовлены указанные духовные предметы?

О т в е т. Из серебра, а чаша для причастия была позолоченная.

В о п р о с. Какова стоимость похищенной религиозной утвари?

О т в е т. Стоимость указать затрудняюсь, эти вещи нигде не продаются и сравнить не с чем.

В о п р о с. У кого находятся ключи от церкви?

О т в е т. Ключи от церкви находятся у меня.

В о п р о с. Кто несет материальную ответственность за церковное имущество, в том числе за вышеуказанный инвентарь религиозного культа?

О т в е т. Материальную ответственность несу я как староста.

В о п р о с. Вы кого-нибудь подозреваете в совершении кражи?

О т в е т. Я подозреваю в совершении кражи Стратулата Василия.

В о п р о с. Кто такой Василий Стратулат и на каком основании вы его подозреваете в совершении кражи?

О т в е т. Стратулат Василий является сыном бывшего кассира церкви Мирона Стратулата. Мирон человек нечестный, я заметил, что он присваивал пожертвования прихожан, и доложил об этом отцу Леониду. Греховное поведение Стратулата Мирона обсуждалось на двадцатке. Вскоре после этого ко мне домой вечером пришел сын его Василий и стал выражаться нехорошими словами, угрожал, что если отца уволят, он меня зарежет. Мирон Стратулат после обсуждения на двадцатке продолжал присваивать пожертвования, и его уволили. Вскоре произошло ограбление. Я думаю, что это была месть со стороны его сына Василия.

В о п р о с. Вышеупомянутый Стратулат Василий во время встречи с вами был трезв или находился в состоянии алкогольного опьянения?

О т в е т. Василий был сильно пьян, еле на ногах держался.

В о п р о с. Вам известно местонахождение Стратулата Василия в настоящее время?

О т в е т. Точно не известно. Я знаю только, что он учится в Кишиневе в каком-то институте.

ИЗ АКТА О ПРИМЕНЕНИИ СЛУЖЕБНОЙ

РОЗЫСКНОЙ СОБАКИ

Младший инспектор-кинолог Борбат Н. Д. применил служебную розыскную собаку по кличке Омега по следу от церкви с. Селиште, где имело место проникновение. СРС провела по двору, затем перепрыгнула через каменный забор, пробежала 50 метров, вышла на центральную улицу села, где и прекратила свою работу.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

об отказе в возбуждении уголовного дела

Участковый инспектор РОВД лейтенант милиции Казаку В. М. рассмотрев материалы о краже из церкви с. Селиште, установил.

Неизвестный преступник (преступники) путем взлома замка на входной двери проник в здание церкви. Опросом лиц установлено, что преступник совершил кражу иконы, креста напрестольного белого металла, трех дискосов белого металла, чаши для причастия белого металла, покрытого слоем желтого металла, а также евангелия в переплете белого металла. Таким образом, неизвестный преступник совершил формально преступление, предусмотренное ст. 119 УК МССР. Однако учитывая, что материальный ущерб незначительный, кроме того, предметы старые, сильно потертые, помятые и не представляют фактически никакой ценности, а также то обстоятельство, что Стратулат Василий свою угрозу не привел в исполнение и его участие в краже полностью исключается ввиду неопровержимого алиби, руководствуясь ст. 7 УК и ст. 97 УПК МССР, в возбуждении уголовного дела отказать, о чем сообщить заинтересованным лицам.

Утверждаю Участковый инспектор

Начальник РОВД лейтенант милиции

майор милиции Н. Деречу В. Казаку

СПРАВКА

Дана в том, что при проявлении пленки к осмотру места происшествия по факту кражи в церкви с. Селиште она оказалась засвеченной.

Начальник следственного отделения РОВД

капитан милиции С. Кливадэ

Кучеренко сидел в кабинете начальника райотдела. То и дело торопливо входили с докладами сотрудники. У всех были озабоченные, хмурые лица. Из обрывков разговоров Кучеренко понял: случилось какое-то ЧП. В очередной раз заверещал телефон. Майор Деречу быстрым движением снял трубку, приник к черному наушнику.

– Какая сумма? – переспросил майор. – Это точно установлено? – Он сосредоточенно слушал своего собеседника на другом конце провода. Авторитетная комиссия установила? Ну дела... А сторож где был? На посту? Связали и кляп вставили? Пьяному или трезвому? Выясняете? Ну ладно, я сам приеду. Когда? – он бросил выразительный взгляд на Кучеренко, как бы желая узнать, надолго ли его задержит столичный гость. – Не знаю, скоро, наверное... А пока посылаю еще нескольких сотрудников и кинолога. – После короткой паузы он добавил: – Сделайте все возможное, под вашу личную ответственность.

Начальник в сердцах бросил трубку на рычаг:

– Вы уж извините, товарищ подполковник, у нас неприятность, и серьезная. Магазин взяли. На двадцать шесть тысяч. Впрочем, это еще надо проверить. Как бы торговые деятели под шумок не списали свои грешки, усмехнулся Деречу. – Случается и такое. И сторож этот тоже хорош, ненадежная публика, скажу я вам.

– Разные бывают сторожа, – уклончиво ответил Кучеренко, вспомнив Марина.

– Слушаю вас, товарищ подполковник, вы по какому вопросу?

Подполковник достал из портфеля папку с документами, которые, прежде чем изучить, после долгих поисков разыскал в архиве отдела.

– По делу об ограблении церкви в Селиште. – Он протянул майору папку с документами.

Тот быстро полистал ее и вопросительно взглянул на Кучеренко:

– Что же вас заинтересовало, товарищ подполковник? Мы отказали в возбуждении дела за малозначительностью. Все правильно... – не очень, впрочем, уверенно закончил он и переложил с места на место кипу бумаг, требующих оперативного рассмотрения. В карих глазах Деречу промелькнула тоска.

Кучеренко стало по-человечески жаль этого озабоченного человека, на своем опыте он знал, что должность начальника райотдела – отнюдь не сахар, и забот у него предостаточно. Знал он и то, какими трудностями и даже неприятностями чревато возвращение к старому, "закрытому" делу: время упущено, фактов кот наплакал, а преступление числится как нераскрытое. В общем – "сухарик", как выразительно называют такие дела его коллеги. Однако знал подполковник и другое, нечто большее. И потому сказал:

– Ну так как, товарищ майор, сами пойдете к прокурору за отменой или мне идти?

Деречу вскинул на него удивленные глаза:

– А чего отменять? Все правильно... – повторил он еще менее уверенно, чем в первый раз.

– По форме – правильно, а по существу – издевательство.

– Извините, товарищ подполковник, не понимаю... Над чем издевательство?

– Очень жаль, майор, что не понимаете. Издевательство над фактами... над здравым смыслом... над справедливостью... над законом, наконец, а значит и над людьми. Вы уж простите за резкость.

– Появились новые данные по делу?

– О новых данных говорить рановато. Пока старые не раскручены. Даже пленку с места происшествия не сумели ваши ребята проявить, – напомнил Кучеренко о засвеченной пленке. – Мы этим делом сейчас занимаемся и на вашу помощь рассчитываем, товарищ майор. – Он сделал попытку сгладить возникшее напряжение.

Однако майор Деречу был не так прост, как могло показаться с первого взгляда. Он полистал папку, на этот раз более тщательно, потом выдвинул ящик письменного стола и достал томик уголовного кодекса, открыл его на нужной странице.

– Не подпадает это дело под 119-ю статью. Она предусматривает ответственность за хищения государственного или общественного имущества, совершенного путем кражи. Да вы это не хуже меня знаете, статья популярная. К сожалению, – почему-то счел нужным добавить он. – Как я сразу не заметил... Напутал участковый, а я подмахнул постановление, не проверив. Он вообще, между нами говоря, не соответствует...

– Ну и что из этого следует? – Кучеренко уже разгадал ход мыслей начальника райотдела и ожидал подтверждения, которое не замедлило последовать.

– А то, что дело должно квалифицироваться по 154-й – преступления против собственности объединений, не являющихся социалистическими организациями, и, таким образом, подследственно прокуратуре. Вы, кажется, собирались идти к прокурору. Не возражаю. Пусть они и раскручивают.

– Вам лучше, товарищ майор, знать деловые качества своих сотрудников, – сдержанно ответил Кучеренко, – об участковом Казаку разговор особый, и мы к нему, видимо, вернемся позже. Я обязан доложить о его отношении к своим обязанностям руководству министерства. Однако преступление он квалифицировал правильно. Еще в январе восемнадцатого года Совет Народных Комиссаров принял декрет "Об отделении церкви от государства и школы от церкви", согласно которому имущество церкви было национализировано и является собственностью государства. Этот декрет, между прочим, никто не отменял, а потому преступные посягательства против этого имущества рассматриваются как преступления против социалистической собственности.

Кучеренко говорил спокойно, сдержанно, даже мягко, но в его голосе майор уловил нечто такое, что понял: доложит, обязательно доложит. Предстоял крайне неприятный разговор с начальством.

– Вы меня убедили, товарищ подполковник, сдаюсь! – он поднял вверх руки. – Иду к прокурору за отменой постановления, а с этим Казаку мы разберемся сами. Давно к нему присматриваюсь...

– Раньше нужно было разбираться, товарищ начальник райотдела.

Кучеренко встал, сдержанно попрощался и вышел. Хозяин кабинета задумчиво смотрел на закрывшуюся за ним дверь до тех пор, пока очередной телефонный звонок не вывел его из этого состояния.

"Амбал для отмазки"

Дежурный по отделению милиции, молодой лейтенант, с сожалением оторвался от учебника по гражданскому праву, вскинул вихрастую голову. Перед ним стояли трое молодых людей. Двое с красными повязками дружинников держали под руки третьего парня в джинсовом костюме, с бородкой и в темных очках; через плечо у него была перекинута синяя сумка. "Пан америкэн", машинально прочитал лейтенант белеющую на синем матерчатом фоне надпись по-английски.

Лейтенант, на которого надвигалась экзаменационная сессия, вздохнул, отодвинул учебник и положил на его место бланк, приготовил шариковый карандаш.

– Слушаю, – повернулся он к одному из дружинников, высоченному парню, который выглядел старше своего напарника.

– Понимаете, товарищ лейтенант, сегодня наша дружина дежурит, мы из химико-технологического, послали нас с Костей, – он кивнул в сторону товарища, – в зоопарк патрулировать. Интересно, между прочим, я в Москве третий год, а в зоопарке до сих пор не побывал, – доверительно сообщил высокий. – Приходим мы, значит, с Костей...

– Ближе к делу. – Шариковый карандаш дежурного еще не сделал ни одной заметки.

– Патрулируем мы, значит, с Костей по зоопарку, – тем же доверительным тоном продолжал парень свой рассказ, – смотрим – вот этот, показал он на бородатого, – возле машины крутится. – Резинкой торгует, фирменной. Ну мы его... того, доставили в общем.

– И правильно сделали, – произнес лейтенант без особого, впрочем, энтузиазма. Дело было простым, как апельсин. Мелкий фарц.

– Резинка откуда? – Лейтенант строго посмотрел на парня с заморской сумкой.

Он мог бы и не задавать этого вопроса, потому что ответ был известен заранее: скудная фантазия мелких фарцовщиков дальше стереотипных объяснений не шла.

– У одного джона...* – тот выбрал самый близкий к истине вариант. Чаще на подобные вопросы такие вот модные мальчики отвечают: предки привезли, знакомый летчик загранлинии подарил, поменял...

_______________

* Д ж о н – иностранец.

– Ну ладно, давай по порядку. Фамилия, имя, отчество, место жительства, место работы или учебы. – Лейтенант приготовился записывать, но ему помешал молчавший все это время другой дружинник:

– Вы у него в сумке проверьте, товарищ лейтенант, а то нам на патрулирование надо возвращаться. – Парня, видимо, донимало любопытство, и он не хотел уходить, не узнав о содержимом сумки заморской авиакомпании.

– Я бы твою физию проверил, в другом, конечно месте. – Глаза джинсового под дымчатыми стеклами очков вспыхнули злобой.

– Полегче! – прикрикнул на него дежурный. – А вы, ребята, можете идти, мы разберемся. Оставьте только свои координаты, садитесь вон за тот стол, – он указал в угол комнаты, – и напишите все, как было. И поподробнее.

Дружинники занялись составлением рапорта о задержании, а лейтенант уже без помех приступил к опросу задержанного. Документов при нем не оказалось, и дежурный предупредил:

– Только без вранья. Как на духу. Учти, все равно проверим, и тогда... – Он не договорил, что будет "тогда".

– О'кей, лейтенант, вас понял, – развязно произнес парень. Пишите... Савицкий Борис Петрович, Профсоюзная, 67, квартира 11, место работы – НИИ охраны труда...

– Старший научный сотрудник, – с ехидцей продолжил лейтенант. – Мы же договорились – не врать.

– А я и не вру. – Парень повторил: – НИИ охраны труда. Истопник котельной.

Лейтенант взглянул на его холеные руки с тщательно отполированными ногтями, но промолчал. Он знал, что промышляющие фарцовкой за престижной работой не гоняются – в их кругу главный престиж – деньги да заграничное тряпье, а лучше работы, чем истопник, трудно и придумать: сутки отдежурил – три дня в твоем полном распоряжении. Хватает времени, чтобы потереться возле иностранцев, и на рестораны тоже. Ну а руки – это не показатель, нынче, в котельных автоматика.

– Что у тебя в сумке? Показывай.

Парень расстегнул "молнию" и передал сумку дежурному. Тот вывернул ее на стол. Вывалились пестрые пакетики жевательной резинки, пачки сигарет "Мальборо" и "Филип Морис", карты с голыми девицами, несколько солнцезащитных очков. Среди этого стандартного ассортимента мелких фарцовщиков тускло поблескивал какой-то странный предмет, похожий на миниатюрный котелок. Это сходство дополняла цепочка, которая была к нему прикреплена. Лейтенант потянул за нее, поднес поближе, чтобы лучше рассмотреть. "Котелок" стал раскачиваться, маяча перед глазами, и он придержал его.